XII. Государство и право

Вопрос об отношении между государством и правом, несмотря на свою сравнительную простоту, оказывается одним из самых неясных и запутанных вопросов в современной науке о государстве. Неясность этого вопроса и противоречивость ответов, даваемых на него, объясняются тем, что некоторые ученые ищут решения его не в теоретическом сознании и определении того отношения между государством и правом, которое свойственно современному правовому государству, а в установлении такого отношения между ними, которое было бы общим для различных стадий развития права и для различных типов государственного существования. Но, с одной стороны, различным типам государства свойственно настолько противоположное отношение к праву, что здесь мы имеем дело с принципиальными различиями, не подлежащими теоретическому обобщению и объединению в одном родовом понятии; с другой, – типы государства, предшествовавшие современному конституционному или правовому государству, теперь уже безвозвратно принадлежат историческому прошлому. Они не могут служить материалом для решения теоретических вопросов государственной науки, так как существо государства в них выразилось далеко не полно. Напротив, правовое государство, являясь, как мы видели, высшим типом государственного существования, создает такие отношения между государством и правом, которые свойственны самому существу государства как такового. Поэтому для того чтобы решить этот вопрос теоретически, надо определить то отношение между государ-

ством и правом, которое присуще современному конституционному или правовому государству.

В прошлом государство и право возникли, несомненно, независимо друг от друга и известное время вели как бы обособленное существование. Однако постепенно государство стало признавать одной из своих ближайших и важнейших обязанностей заботу о праве. Начав с охраны права и гарантирования неизменного осуществления его предписаниям, оно естественно вскоре сделалось единственным судьей в вопросе о том, что является действующим правом. Этим путем из простого охранителя права государство превратилось как бы в его созидателя. С развитием законодательной деятельности последняя функция государства по отношению к праву выступила на передний план и стала привлекать к себе даже больше внимания и сил, чем первая. Процесс постепенного роста государственного правосозидания закончился уже в абсолютно-монархическом государстве тем, что отмена старого права и установление нового стали исключительной прерогативой и монополией государства. Последнее по собственному усмотрению решает, какие из старых правовых норм могут быть допущены, и должны ли быть установлены новые нормы и какие именно. Но, подчинившись государству, право не превратилось в послушное орудие государства, а напротив, постепенно само приобрело господство над ним. Само государство для осуществления своих задач находило наиболее удобным для себя опираться на право. Первоначально это стремление воспользоваться правом, как опорой и средством для своих целей, являлось как бы вполне добровольным и основанным на свободном решении. Казалось, что государство в любой момент может отказаться от того содействия, которое ему оказывает право. Однако скоро все более и более стало обнаруживаться, что в силу самой природы государства для него существует принудительная необходимость основываться в своей деятельности на праве. Со своей стороны, право никогда не оказывает услуг без соответственных компенсаций, которые обусловлены неотъемлемо присущим праву свойством связывать и обязывать того, кто к нему обращается. Действительно, доставляя государству опору, право вместе с тем постепенно обязывает его самого следовать правовым предписаниям и нерушимо их соблюдать. Идя этим путем, право с течением времени все больше и больше расширяет свое господство над государством. В конечном результате этого процесса право перестраивает государство и превращает его в правовое явление или в создание права.

Однако признать созданием права можно только современное конституционное или правовое государство. Предшествовавшие типы государства, например, абсолютно-монархическое, феодальное, вотчинно-патримониальное, теократическое, антично-общинное и др., основывали свою организацию, черпали свою силу и находили свое оправдание и в других явлениях помимо права. Кроме того, правотворческий акт, который мы имеем в виду, когда определяем современное государство как создание права, не есть первичная историческая причина современного государства. Напротив, основание большинства современных государств было положено не правовыми, а внеправовыми актами. Или война за независимость, или революция, или захват власти, или традиционная власть монарха, унаследованная от абсолютно-монархического государства, были первоначально творцами современных государств. Но новый государственный строй, который при этом создавался, тотчас же получал свое определение в нормах права, выраженных в конституции государства. Если некоторые фактические отношения, унаследованные от предшествующей государственной организации, сразу не выливались в правовые формы, то в конце концов и они превращались в правовые. По словам Г. Еллинека, «превращение власти государства, первоначально всюду фактиче-

ской, в правовую всегда обусловливалось тем, что присоединялось убеждение о нормативном характере этого фактического элемента, – убеждение в том, что должно быть так, как есть»[406][1]. Таким образом, конституционное или правовое государство в силу самой своей природы, претворяя все свои отношения в правовые, постепенно всецело проникается правом и превращается в чисто правовое явление.

Конечно, на современной стадии развития конституционного или правового государства даже для вполне сложившихся правовых государств не исключена возможность вторжения внеправовых явлений и сил в их жизнь и организацию. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить, что и до сих пор свободная нация может быть подчинена вооруженной силой и лишена государственной самостоятельности, что и в современном свободном государстве может произойти революция, что и в республике может быть произведен захват власти, что и в конституционной монархии могут быть сделаны попытки к восстановлению неограниченной монархической власти или же законная и имеющая свое оправдание в конституционных нормах власть монарха может подвергнуться незаконному нападению. Не подлежит сомнению, что при возникновении конфликтов руководители социальных сил, действующих в современных государствах, до сих пор проявляют склонность при первой возможности прибегать к решению их насильственными мерами вместо того, чтобы пользоваться правовыми путями и методами, предоставленными конституцией и вообще правовым порядком страны. Но с каждым десятилетием все уменьшается возможность насильственного решения конфликтов и все расширяются способы их правового решения. Мирными способами теперь решаются вопросы, затрагивающие даже территориальный состав и верховные права государств. Так, в 1863 г. Англия добровольно отказалась от своих верховных прав на Ионические острова в пользу Греции, т.е. она согласилась на известное умаление своего верховенства. Наконец, на наших глазах в 1905 г. уже произошел раньше никогда не бывалый факт отделения одного государства от другого и превращение раньше зависимого государства – Норвегии в совершенно независимое без войны, чисто договорным путем [Ионийские острова, которые с 1815 г. находились под протекторатом Англии, были переданы ею Греции не в 1863, а в 1864 г. Годом раньше, в 1863 г. Англии удалось навязать на греческий престол своего кандидата — датского принца Вильгельма Георга Глюксбурга, родственника английского короля, который под именем короля Георга I правил Грецией до своей смерти в 1913 г. Норвегия, которая с 1815 г. находилась в унии со Швецией, в результате Карльстадского соглашения 1905 г. провозгласила независимость, которая была одобрена парламентами Норвегии и Швеции. С октября 1905 г. Норвегия стала независимым государством; Россия была первой страной, признавшей эту независимость и установившей с Норвегией дипломатические отношения.]. Несомненно, приближается время, когда все вообще государственные и межгосударственные конфликты будут решаться только правовыми путями – или на основании уже действующих норм конституционного и международного права, или же посредством соглашений и выработки новых правовых норм. Тогда окончательно исчезнут все внеправовые и насильственные способы решения государственных и международных вопросов, как войны, революции и захваты власти, которые, впрочем, и теперь составляют исключение, а не правило.

В нормальной деятельности современных государств еще сильнее сказывается все растущее расширение господства права. Проводниками господства права во внутренней жизни современных государств являются законодательные органы и особенно народное представительство. Один из основных конституционных принципов требует, чтобы вопрос, однажды решенный законодательной властью, подлежал и в дальнейшем регулированию исключительно с ее стороны. А так как важнейшая задача законодательных органов – издавать законы в материальном смысле, т.е. устанавливать правовые нормы, то это необходимо приводит к постепенному расширению сферы, определяемой материальным правом. Все новые и новые проявления жизни, которые раньше не подлежали правовому регулированию, в правовом государстве подчиняются нормам права[407][2].

Особенно важное значение для превращения конституционного государства в чисто правовое имеет подчинение праву устройства и деятельности всех органов власти. Суды приобретают обыкновенно характер правовых учреждений еще в абсолютно-монархическом государстве, так как оно в последний период своего существования в целях самосохранения прибегает не только к репрессиями, но и к правовым реформам. Конституционное государство только устраняет те отступления от правовых принципов в судоустройстве, с которыми не может расстаться абсолютно-монархическое государство; благодаря этому в нем вся обширная область государственной деятельности, выражающаяся в различных формах отправления суда, оказывается уже последовательно связанной строгими и точными нормами права. Перестройка на правовых началах и подчинение правовым нормам законодательной деятельности обусловлены уже самим переходом к конституционной организации государства, т.е. установлением самой конституции и созданием народного представительства. Таким образом, безусловно новой и специальной задачей правового государства является строгое подчинение и всей -правительственной деятельности определенным правовым нормам. Осуществление этой задачи достигается путем создания целого ряда институтов публичного права и требует больших усилий и борьбы. Оба противоположных мнения Монтескье и Лоренца ф. Штейна, упрощенно смотревших на характер правительственной деятельности в конституционном государстве, безусловно неправильны. Правительственная деятельность в конституционном государстве не является лишь исполнительной, т.е. только применяющей законы и, следовательно, изначально связанной правом, как думал Монтескье. Напротив, глубоко прав Л. ф. Штейн, настаивавший на существенно активном характере правительственной деятельности в конституционном государстве. Но, с другой стороны, если верно мнение Л. ф. Штейна, что всякое конституционное правительство необходимо должно проявлять энергию, инициативу и творчество, то из этого нельзя делать выводов, к которым пришел сам автор этого мнения, что в известных пределах правительственная деятельность в конституционном государстве свободна, т.е. не связана правом[408][3]. Такое решение никогда не устраняло бы возможности произвола со стороны правительственной власти и, следовательно, конституционное государство никогда не могло бы стать вполне правовым. Но оно не соответствует действительному развитию конституционного государства и его неудержимому стремлению целиком проникнуться правом и пропитать им все свои функции.

Несомненное своеобразие правительственной деятельности, естественно присущая ей большая самостоятельность требуют создания особых публично-правовых форм и институтов для ее подчинения праву. Каждое конституционное государство должно пройти ряд стадий в своем развитии, достичь которых удается только путем больших усилий и упорной борьбы, пока оно не выработает и не приспособит к себе этих форм и институтов, т.е. пока оно не станет вполне правовым. Для того, чтобы вся правительственная деятельность в конституционном государстве протекала исключительно в правовых рамках, должны быть созданы различные формы контроля над правительственными актами со стороны законодательных и судебных учреждений. Так, даже деятельность высшего правительственного органа – министерства оказывается связанной правом при пра-

вильно поставленной министерской ответственности. Там, где существует парламентарная форма правления, министерство, не только исполняя свои обычные и регулярные функции, но и прокладывая новые пути ввиду новых государственных задач, бывает принуждено неизменно осуществлять нормы действующего права или, когда их недостает, по крайней мере соблюдать правовые принципы и этим путем создавать прецеденты для установления новых правовых норм. Поэтому для превращения всей правительственной деятельности в чисто правовую безусловно необходимо установить строгую министерскую ответственность, что удается осуществить вполне только при парламентском министерстве. Последнее является самой насущной предпосылкой действительного подчинения праву средних и низших административных учреждений. Различные проявления деятельности этих учреждений могут быть легче предусмотрены и, следовательно, наперед точно регулированы нормами права, осуществление же этой деятельности под контролем министерства, ответственного перед народным представительством, является гарантией согласованности ее с действующим правом. Однако природа административных задач такова, что и при этих условиях всегда остается известный простор для решения возникающих вопросов в одну или другую сторону, а в таком случае всегда могут возникать сомнения относительно соответствия принятых решений действующему праву. Для устранения всяких сомнений и для строгого согласования всех актов административной власти с действующим правом в правовых государствах вводится судебная проверка актов административной власти. Она производится по жалобе любого заинтересованного лица и может вести как к отмене акта, не соответствующего нормам объективного права, так и к восстановлению нарушенного субъективного права[409][4]. В Англии, являющейся искони страной местного самоуправления, эта судебная проверка правомерности административных актов поручается общим судам. Напротив, в тех государствах, в которых большинство административных учреждений находится в заведовании правительственных должностных лиц и в которых вследствие этого издавна господствует бюрократическая административная система, оказывается наиболее целесообразным поручать судебную проверку правомерности административных актов особым административным судам. Практика показывает, что и эта последняя система, созданием и разработкой которой справедливо гордится Франция, может вполне прочно обеспечить правомерность управления[410][5]. Даже на современной переходной стадии своего развития административная юстиция достигает поставленной себе цели во многих отношениях не хуже, чем общая юстиция, там, где на нее, как в Англии, возложено осуществление тех же задач. В будущем, когда эта система получит свое полное развитие и

когда все логические следствия, заключающиеся в ней, будут извлечены и реализованы, административная юстиция явится могучим орудием для сообщения всей правительственной деятельности чисто правового характера.

Этим путем деятельность административных органов оказывается все более и более связанной нормами права. Напротив, область «свободной», т.е. не регулируемой правовыми нормами, деятельности их постепенно суживается и, наконец, совсем исчезает. В этой «свободной» от точной регулировки нормами права деятельности представители правительственной власти следуют сперва исключительно соображениям целесообразности. Но постепенно целесообразным признается только то, что согласно с уже действующими или долженствующими быть установленными правовыми нормами. Таким образом, и та часть правительственной деятельности, которая находится сперва как бы вне сферы права, с течением времени всецело подчиняется ему, причем регулирующие ее правовые нормы вырабатываются часто путем практики и обычая.

Благодаря административной юстиции в правовом государстве даже самое понятие целесообразности преобразуется и получает иной смысл. В абсолютно-монархическом государстве целесообразным признается то, что соответствует «видам правительства». Под «видами правительства» подразумеваются особые цели, которые преследует правительственная власть, руководствуясь своими собственными интересами. Напротив, в правовом государстве у правительственной власти нет и не должно быть своих собственных и особых целей и интересов, которые не совпадали бы с интересами всего государства. Но цели и интересы государства при правовом строе всегда определяются правовым порядком. Следовательно, в правовом государстве целесообразным является только то, что соответствует цели, преследуемой правом. Эта теоретически бесспорная истина получила особенно яркое выражение в практике административно-судебного отделения французского государственного совета. Знаменитая жалоба на превышение власти (recours pour exces de pouvoir) может быть подана во французский государственный совет также тогда, когда административный акт, основываясь формально на законе, издан не с той целью, которая преследуется законом. В этих случаях так называемого отклонения власти (detournement du pouvoir) государственный совет всегда отменяет соответственный административный акт. Итак, целесообразность, определяемая в абсолютно-монархическом государстве «видами правительства» и «государственной пользой» (raison d'etat), заменяется в правовом государстве целесообразностью, которая сообразуется с задачами, преследуемыми законами.

Развитые здесь идеи о соотношении между правом и государством разделяются далеко не всеми. Против них высказываются все те, кто считает, что есть предел, дальше которого право не может проникнуть в государство, и что, следовательно, право неспособно претворить конституционное государство в чисто правовое явление. Корни такого понимания правового государства восходят к Лассалю и его определению конституции. Лассаль доказывает, что конституция есть выражение того или иного соотношения реальных сил[411][6]. С этой точки зрения государство всегда и неизменно остается только организованной силой. Однако понимание государства как организованной силы может быть развито в двух противоположных, резко друг другу противопоставленных, направлениях. Эти направления мы можем определить как теорию силы и теорию насилия.

Трудно с большей эрудицией и талантом защищать ту точку зрения, которую мы называем теорией силы, чем это сделал С.А. Котляревский в своей книге «Власть и право». Сам автор этой книги не считает, что существенный смысл того понимания государства, которое он отстаивает, заключается в признании силы самоценным и даже наиболее ценным элементом государства. Он защищает только самостоятельное значение власти по отношению к праву. По его словам, «власть и право – две стихии государства, хотя не в одинаковой степени первоначальные»; «essentiale государства – власть, особым образом квалифицированная, но все же власть». С его точки зрения, «двойственность власти и права» очевидна; она «раскрывается во всей истории государства». Подтверждение этого взгляда он видит в том, что «власть не создала права, но она и не создана им»[412][7]. Признание власти безусловно самостоятельным элементом государства, значение которого равноценно праву, естественно возбуждает вопрос о том, что же такое представляет из себя власть. Этот вопрос о природе государственной власти С.А. Котляревский решает в том смысле, что власть есть психическое явление. Он принимает известное определение власти с психологической точки зрения, выработанное Н.М. Коркуновым, но вносит к нему поправку, указывая на то, что власть только тогда бывает налицо, когда соответственные психические процессы совершаются в душах как подвластных, так и власть имущих. По его словам, «власть первоначально создается сознанием зависимости и повиновением», но она не исчерпывается этими душевными состояниями, свойственными одним лишь подвластным. Напротив, С.А. Котляревский настаивает на том, что «воля к власти есть также несомненная психологическая реальность»[413][8].

Однако если бы власть была только психическим явлением, то было бы совершенно непонятно, как она может сохранять свое независимое положение по отношению к праву. Ведь с развитием культуры психические переживания человека, приводящие к волевым решениям и действиям, все больше и больше подчиняются представлениям о должном и недолжном, т.е. все больше подпадают под действие норм, среди которых нормы права имеют первенствующее значение для внешних отношений между людьми. Следовательно, и переживания как чувства зависимости, так и воли к власти могут всецело подчиниться велениям норм права[414][9]. Поихике нормального человека несвойственна та необузданность, которая могла бы установить грань или предел для этого процесса. Поэтому С.А. Котляревский, стремясь отстоять самостоятельное значение власти по отношению к праву, не мог ограничиться лишь психологическим понятием власти. Не высказываясь прямо в пользу плюралистического понимания власти, он фактически склоняется к нему[415][10]. В научном построении С.А. Котляревского чуждою праву

оказывается власть не как психическое переживание, а как особая самобытная сила. По его словам, «сила остается таким же признаком государства в настоящее время, как и в незапамятные эпохи, в которых надо искать его происхождения». К этой мысли он неоднократно возвращается. В конце своей книги, делая общие выводы, он снова повторяет, что «государство неразрывно связано с принуждением и насилием, которые вытекают из стихии силы, составляющей его основное ядро; оно в самых высших своих формах все же рассчитано на глубокие несовершенства человеческой природы». Это значение силы для государства, по мнению, С.А. Котляревского, определяет и роль права в нем. Он считает, что «право никогда не может служить самоцелью, никогда оно также не может вытеснить основной стихии государства – силы». Совершающийся в правовом государстве процесс «взаимопроникновения права и силы» никогда не может привести к их полному слиянию. С его точки зрения, «единственное, о чем здесь можно говорить, это об их взаимном сближении, их устанавливающейся относительной гармонии, одною стороною которой являются и столь разнообразные на протяжении веков разрешения проблемы правового государства». Однако правовое государство, по его мнению, никогда не перестает быть организацией силы, оно лишь «все явственнее оказывается не только организацией силы, но и организацией права».

Если признать вместе с С.А. Котляревским существование в правовом государстве двух противоположных начал – права и власти, воплощающей в себе силу, то естественно возникает вопрос о задачах, которые выполняет каждое из этих начал. В частности, так как функции права хорошо известны, вопрос должен быть поставлен о задачах власти как силы. С.А. Котляревский дает на этот вопрос вполне определенный ответ, что власть как сила служит самосохранению государства[416][11]. Он приводит целый ряд случаев, когда государственная власть должна действовать, подчиняясь необходимости, а потому она принуждена отступать от строгого соблюдения принципов права[417][12].

Передавая схематически мысль С.А. Котляревского, мы естественно выдвинули одни стороны ее и оставили без внимания другие. Всякая упрощенная передача по необходимости воспроизводит мысль не полностью, так как подробное развитие мысли допускает более точное нюансирование ее. К тому же книга С.А. Котляревского проникнута и известным настроением, создаваемым представлением о власти как первобытной мощи или стихийной силе, и свойственным, по-видимому, самому автору ее[418][13]. Но если взвесить и оценить самые доказательства С.А. Котляревского в пользу того, что власть есть самобытная сила, которая не может превратиться в чисто правовое явление, то сейчас же обнаружи-

вается теоретическая несостоятельность всего его научного построения. Он не доказал, что в тех случаях, когда, по его мнению, должна действовать власть как сила, дело идет, действительно, о самосохранении самого государства, а не о самосохранении того или иного государственного строя или даже того или иного правительственного режима. Далее, все институты, приводимые С.А. Котляревским в доказательство того, что государство часто бывает поставлено перед крайнею необходимостью, ввиду которой оно должно отступать от строгого соблюдения правовых принципов, принадлежат к числу институтов переходного характера, как, например, институт чрезвычайно-указного права или исключительных положений. Нет никакого основания предполагать, что эти институты имеют непреходящее значение; напротив, все говорит за то, что они временны. Вообще вся аргументация С.А. Котляревского в пользу его понимания отношения между властью и правом основана на фактах, или взятых из истории развития правового государства, или характеризующих современное конституционное государство. В противоположность этому мы не находим у него принципиально-теоретического доказательства того, что власть не может всецело проникнуться правом и стать вполне и без остатка правовым явлением. Такое доказательство должно было бы быть основанным на подробном анализе всех элементов власти. Ссылка на несовершенство человеческой природы в данном случае недостаточна, так как право в отличие от нравственности по преимуществу рассчитано на несовершенство человеческой природы[419][14].

В действительности совершенно невозможно доказать, что власть не только в некоторых своих исторических формах, но и по существу представляет собою начало, чуждое праву. Так как выше мы уже показали, что все элементы, из которых состоит власть, оказываются в правовом государстве в конце концов всецело проникнутым правом[420][15], то здесь мы не будем больше останавливаться на этом процессе. Отметим только еще раз, что и власть как сила в конечном результате одухотворяется. Из грубой физической силы, основанной на завоевании, власть превращается в идеологическую силу, опирающуюся на право и осуществляющую его. В законченно развитом правовом государстве сильная власть и есть власть чисто правовая, сильная той прочностью и устойчивостью, которые гарантирует ей неукоснительное соблюдение норм права как со стороны власть имущих, так и подвластных. Все это и заставляет нас придти к заключению, что в правовом государстве власть не должна являться и не является самобытной силой, могущей хоть в каких-либо случаях действовать несогласно с правом или вне его сферы[421][16].

Совершенно из тех же теоретических предпосылок, как и сторонники теории силы, исходят и сторонники теории насилия. Представители этих двух теоретических течений резко расходятся в противоположные стороны по своим полити-

ческим стремлениям и по своим взглядам на задачи государства, но в своем понимании существа государства они вполне согласны. Сторонники теории силы всегда так или иначе стоят на консервативной точке зрения, даже тогда, когда они, как в вышеуказанном случае, являются искренними конституционалистами и воодушевлены самыми прогрессивными стремлениями. Напротив, все сторонники теории насилия принадлежат к различным оттенкам революционных течений. Но и те, и другие считают одним из существенных и непреложных элементов государства силу в ее чисто стихийных формах.

Надо признать чрезвычайно знаменательным то обстоятельство, что революционеры всех оттенков, считая само собой понятным, что для изменения существующего государственного и социального строя можно и надо прибегать к насилию, даже не видят никакой необходимости в оправдании такого способа действия. В этом, несомненно, сказывается низкий уровень правового развития некоторых слоев населения в современных государствах: ясно, что идеи правового государства пока далеко еще не получили широкого распространения и не пользуются должным авторитетом. В частности, тут отражается также тот незаслуженный успех, с каким пока встречаются теории, видящие в государстве организацию силы. Конечно, если бы государство признавалось организацией права, каким и является по своему существу законченно развитое правовое государство, то тогда всякое насилие было бы неправомерным, а применение его требовало бы каждый раз оправдания. Но применение насилия против силы не нуждается в оправдании, так как этически они равноценны; тут в конце концов решает успех, что является силой, а что насилием. Однако постепенное превращение современного конституционного государства в чисто правовое подрывает ту почву, на которой основываются теоретики силы и насилия. Оно поставило и перед революционерами вопрос об оправдании революционных методов или об оправдании насилия. Произошло это вследствие того, что представители наиболее видных из современных революционных движений – социалистических, приспособляясь к правовым формам борьбы, начали отказываться от революционной тактики. Не подлежит сомнению, что нарождение, развитие, широкое распространение и успехи парламентского социализма в последние десятилетия являются самым ярким показателем победы, одерживаемой идеей чисто правового государства. Правда, парламентские социалисты прямо не отказываются от революционной тактики и в своих речах даже настаивают на соответственных пунктах своей программы. Но процесс их эволюции далеко еще не закончился. Во всяком случае они вступили на тот путь, который приведет их к этому отказу, если они пойдут по нему до конца. На это совершенно правильно указывают представители так называемого революционного, или синдикалистского, социализма. Вместе с тем они выступают с горячей защитой и теоретическим оправданием революционных методов действия или насилия, доказывая его самоценность.

Борьба против проникновения идей правового государства в такие политические течения, которые до сих пор по принципу были им чужды, получила особенно яркое выражение в книге Ж. Сореля «Размышления о насилии», представляющей громадный интерес как симптоматическое явление. Книга эта заключает в себе попытку доказать самостоятельное значение и ценность насилия, которое отождествляется с революционными способами борьбы[422][17]. Прославление насиль-

ственных методов при решении политических и социальных вопросов составляет главное содержание этой книги. По мнению ее автора, «насилие пролетариата не только обеспечивает грядущую революцию, но представляет из себя, кажется, единственное средство, которым европейские нации, отупевшие от гуманизма, располагают, чтобы вновь ощутить в себе прежнюю энергию»[423][18]. Эта проповедь проходит через всю книгу Ж. Сореля; заключительные ее слова гласят: «насилию социализм обязан теми высокими моральными ценностями, благодаря которым он несет спасение современному миру»[424][19]. Но проповеднической настойчивости, которая характеризует книгу Ж. Сореля, совсем не соответствует ее доказательность; доказательства, приводимые автором в пользу необходимости насилия, крайне слабы; они только очень характерны. Все они сводятся к тому, что современное государство в прошлом было рождено путем насилия, а в настоящее время сила играет в нем первостепенную роль. Чтобы побороть эту силу, нужно снова противопоставить ей насилие. Ж. Сорель полагает, что так не только было, но так и должно быть, ибо насилие пробуждает лучшие стороны человеческой личности, приводя ее к героизму и самопожертвованию. Особенно излюбленным его аргументом является указание на то, что международные конфликты решаются открытым столкновением и военной силой[425][20]. Этот способ решения спорных вопросов он считает идеальным и желает распространить его и на внутреннюю жизнь государства. По его словам, «чем больше распространится и разовьется синдикализм, освобождаясь от старых предрассудков,... тем больше и больше социальные конфликты будут носить характер чистой борьбы, вполне аналогичной борьбе двух враждебных армий»[426][21]. Эта логическая последовательность при защите насилия теоретически очень ценна, так как она изобличает истинное значение силы и насилия как элементов государственной организации. Исходный и основной аргумент, приводимый в пользу государства и для оправдания его, и до сих пор заключается в выставленном когда-то еще Гоббсом положении, что государство устраняет войну всех против всех. Но теперь для всякого должно быть ясно, что война всех против всех устраняется пока государством только временно и фактически, а не в принципе. Окончательно и принципиально она будет устранена только тогда, когда все элементы государственной власти вполне проникнутся правом и сила, которую представляет из себя государство, будет чисто правовой силой.

Делая общий вывод из произведенной нами оценки теорий силы и насилия, мы должны сказать, что эти теории, несомненно, свидетельствуют о том, что современное государство еще не является вполне правовым. Действительно, в большинстве современных конституционных государств еще не исключена возможность отпадений от принципов правового государства; в них еще может в решительный момент выступить на первый план сила или насилие и подавить право. Ярким подтверждением этого служат те внутренние и внешние катастро-

фы, которые в последнее десятилетие переживала Европа, которые она переживает в настоящее время и, вероятно, будет переживать в ближайшем будущем. Но такое фактическое положение современного правового государства отнюдь не говорит о том, каким оно является по принципу и каким оно должно быть. Напротив, в принципе правовое государство основано только на праве и в нем должно осуществляться безусловное господство права [427][22].К тому же тот путь, по которому шло до сих пор развитие правового государства, и те успехи, которых оно достигло на этом пути, определенно показывают, что оно необходимо придет и должно придти к этому результату.

В законченно развитом правовом государстве право и государство многообразно переплетаются друг с другом, взаимно друг друга обусловливая, дополняя и созидая. Каждое из них, постоянно меняясь ролями с другим, как бы является попеременно то причиной, то следствием другого. При таких условиях государство и право представляют собою не отдельно и независимо друг от друга существующие явления, а тесно и неразрывно между собою связанные различные выражения одной и той же совокупности явлений. Такое понимание отношения между правом и государством в настоящее время отстаивается целым рядом теоретиков. Первым подошел к этому взгляду на государство и право голландский ученый Г. Краббе, вполне убедительно доказавший в своем сочинении «Суверенитет права», что власть государства и есть власть права и что иной власти, кроме власти права, у государства нет[428][23]. Развивая дальше эти мысли, Г. Кельзен пришел к заключению, что право и государство должны рассматриваться как «две различные стороны одной и той же действительности»[429][24]. Наконец, придерживаясь той же точки зрения, Г. Радбрух утверждает, что «право и государство – одно и то же, они только различные модусы единой субстанции, только различные способы рассмотрения одной и той же данности». По его словам, «законодательство как упорядочивающий порядок – право»[430][25].

В учении о государстве и праве большой интерес представляет не только тот результат, к которому пришли современные теоретики, но и тот путь или те стадии развития, которые оно проходило. Обозревая эти стадии развития, мы обнаружим поразительную аналогию между ними и теми стадиями, которые проходило учение естествоиспытателей о материи и силе. Первоначально естествоиспытатели учили, что материя и сила – это два раздельных начала, которые то соединяются, то разъединяются. В связи с этим и в силу логической последовательности ставился и решался вопрос, каким образом и кем был сообщен материи первый толчок, приведший ее в движение. Дальнейшие исследования, однако, заставили естествоиспытателей изменить свои первоначальные взгляды, и они пришли к заключению, что сила неразрывно связана с материей, без нее она не может проявляться, а материя, в свою очередь, всегда бывает носительницей силы. Это изменение в учении о материи и силе повлекло за собой и переработку терминологии: термин «сила» был отвергнут, и его место занял термин «энергия»; вместе с тем было развито учение о потенциальной и кинетической энергии. Наконец, в настоящее время признано, что материя и энергия – не два различные начала, а две стороны одного и того же начала, так как материя и состоит из энергии. Совер-

шенно те же стадии проходило и учение о государстве и праве. Разница может быть только в том, что и в истории развития самих государства и права мы обнаруживаем те же стадии, которые намечаются и в развитии учения о них. Сперва теоретики права и государства учили, что государство и право – это два различные начала, к заключению – что право не может существовать без государства и что государство всегда является носителем права. Наконец теперь, как вы видели, признается, что государство и право – это две стороны одного и того же сложного явления, а в частности, право и есть то начало, из которого состоит государство.

Дата добавления: 2015-12-01