|
Читайте также: |
1 Гроссман Л. П. Достоевский-художник // Творчество Достоевского М., 1959. С. 354.
2 Майков А. Н. Письма к Ф. М. Достоевскому / Публ. Т. Н. Ашимбаевой // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник 1982. Л., 1984. С. 65, 66—67.
Первые две главы второй части (Мышкин в Москве, слухи о нем, письмо его к Аглае, возвращение и визит к Лебедеву) были встречены Майковым очень сочувственно: он увидел в них "мастерство великого художника <...> в рисовании даже силуэтов, но исполненных характерности" 2. В более позднем письме от 30 сентября ст. ст. (когда уже была напечатана вся вторая часть и начало третьей) Майков, утверждая, что "прозреваемая" им идея "великолепна", от лица читателей повторил свой "главный упрек в фантастичности лиц".3
1 Там же. С. 67.
2 См.: Ф. М. Достоевский: Статьи и материалы. / Под ред. А. С. Долинина. Л., М., 1924. Сб. 2. С. 351, 353.
3 Майков А. Н. Письма к Ф. М. Достоевскому... // Памятники культуры. Ежегодник 1982. С. 73.
Подобную же эволюцию претерпели высказывания о романе H. H. Страхова. В письме от середины марта 1868 г. он одобрил замысел: "Какая прекрасная мысль! Мудрость, открытая младенческой душе и недоступная для мудрых и разумных,— так я понял Вашу задачу. Напрасно вы боитесь вялости; мне кажется, с "Преступления и наказания " Ваша манера окончательно установилась, и в этом отношении я не нашел в первой части "Идиота" никакого недостатка".4 Познакомившись с продолжением романа, за исключением четырех последних глав, Страхов обещал Достоевскому написать статью об "Идиоте", которого он читал "с жадностью и величайшим вниманием" (письмо от 31 января 1869 г.).5 Однако намерения своего он не выполнил. Косвенный упрек себе как автору "Идиота" Достоевский прочел в опубликованной в январском номере "Зари" статье Страхова, в которой "Война и мир" противополагалась произведениям с "запутанными и таинственными приключениями", "описанием грязных и ужасных сцен", "изображением страшных душевных мук".6 Спустя два года Страхов, вновь вернувшись к сопоставлению Толстого и Достоевского, прямо и категорично признал "Идиота" неудачей писателя. "Очевидно — по содержанию, по обилию и разнообразию идей,— писал он Достоевскому 22 февраля ст. ст. 1871 г.,— Вы у нас первый человек, и сам Толстой сравнительно с Вами однообразен. Этому не противоречит то, что на всем Вашем лежит особенный и резкий колорит. Но очевидно же: Вы пишете большею частью для избранной публики, и Вы загромождаете Ваши произведения, слишком их усложняете. Если бы ткань Ваших рассказов была проще, они бы действовали сильнее. Например "Игрок", "Вечный муж" произвели самое ясное впечатление, а все, что Вы вложили в "Идиота", пропало даром. Этот недостаток, разумеется, находится в связи с Вашими достоинствами <...> И весь секрет, мне кажется, состоит в том, чтобы ослабить творчество, понизить тонкость анализа, вместо двадцати образов и сотни сцен остановиться на одном образе и десятке сцен. Простите <...> Чувствую, что касаюсь великой тайны, что предлагаю Вам нелепейший совет перестать быть самим собою, перестать быть Достоевским>. 1
4 Шестидесятые годы. Л., 1940 С. 258—259
5 Там же. С 262.
6 Заря. 1869. N 1. С. 124.
1 Шестидесятые годы. С. 271.
Сам писатель с частью этих замечаний вполне соглашался. Закончив роман, он не был доволен им, считал, что "не выразил и 10-й доли того, что <...> хотел выразить", "хотя все-таки,— признавался он С. А. Ивановой в письме от 25 января (6 февраля) 1869 г.,— я от него не отрицаюсь и люблю мою неудавшуюся мысль до сих пор" (XXIX, кн. 1, 10)
Вместе с тем, размышляя над предъявленными ему требованиями и соотнося "Идиота" с современной ему литературой, Достоевский отчетливо осознавал отличительные черты своей манеры и отвергал рекомендации, которые помешали бы ему "быть самим собой". В этом плане особо следует отметить встречающиеся в его ответных письмах Майкову и Страхову периода работы над "Идиотом" самохарактеристики. 11(23) декабря 1868 г. Достоевский писал Майкову: "Совершенно другие я понятия имею о действительности и реализме, чем наши реалисты и критики". Утверждая, что его "идеализм" реальнее "ихнего" реализма, писатель замечал, что если бы "порассказать" о том, что "мы все, русские, пережили в последние 10 лет в нашем духовном развитии", критики-"реалисты", привыкшие к изображению одного лишь прочно устоявшегося и оформившегося, "закричат, что это фантазия!", в то время как именно это есть, по его убеждению, "исконный, настоящий реализм!" По сравнению с поставленной им перед собой задачей создания образа "положительно прекрасного человека" бледным и незначительным казался ему герой А. Н. Островского Любим Торцов, воплощавший, по заключению автора "Идиота" в том же письме, "все, что идеального позволил себе их реализм" (XXVIII, кн. 2, 329). Откликаясь в письме к Страхову от 26 февраля (10 марта) 1869 г. на статью его о Толстом и "с жадностию" ожидая его "мнения" об "Идиоте", Достоевский подчеркивал: "У меня свой особенный взгляд на действительность (в искусстве), и то, что большинство называет почти фантастическим и исключительным, то для меня иногда составляет самую сущность действительного. Обыденность явлений и казенный взгляд на них, по-моему, не есть еще реализм, а даже напротив". И далее в развитие мысли нереализованного авторского отступления из летних набросков к "Идиоту" 1868 г. (см. с. 633) спрашивал своего адресата: "Неужели фантастический мой "Идиот" не есть действительность, да еще самая обыденная! Да именно теперь-то и должны быть такие характеры в наших оторванных от земли слоях общества,— слоях, которые в действительности становятся фантастичными. Но нечего говорить! В романе много написано наскоро, много растянуто и не удалось, но кой-что и удалось. Я не за роман, а я за идею мою стою" (XXIX, кн.1, 19).
Из ранних эпистолярных откликов более всего могло обрадовать Достоевского сообщение о возбужденном после появления первой части интересе к "Идиоту" у читающей публики его давнего знакомого доктора С. Д. Яновского, писавшего из Москвы 12 апреля ст. ст. 1868 г. о том, что "масса вся, безусловно вся в восторге!" и "везде", "в клубе, в маленьких салонах, в вагонах на железной дороге", только и говорят о последнем романе Достоевского, от которого, по высказываниям, "просто не оторвешься до последней страницы". Самому Яновскому личность Мышкина полюбилась так, "как любишь только самого себя", а в истории Мари, рассказе о сюжете картины "из одной головы" приговоренного, сцене разгадывания характеров сестер он увидел "торжество таланта" Достоевского.1
1 См.: Ф. М. Достоевский: Статьи и материалы. Сб. 2. С. 375—376.
Об успехе "Идиота" у читателей свидетельствуют и отзывы газет о первой части романа. Корреспондент "Голоса" в обзоре "Библиография и журналистика" объявлял, что "Идиот" "обещает быть интереснее романа "Преступление и наказание" <...>, хотя и страдает теми же недостатками — некоторою растянутостью и частыми повторениями какого-нибудь одного и того же душевного движения", и трактует образ князя Мышкина как "тип", который "в таком широком размере встречается, может быть, в первый еще раз в нашей литературе", но в жизни представляет "далеко не новость": общество часто "клеймит" таких людей "позорным именем дураков и идиотов", но они "по достоинствам ума и сердца стоят несравненно выше своих подлинных хулителей" 2. Составитель "Хроники общественной жизни" в "Биржевых ведомостях" выделял "Идиота" как произведение, которое "оставляет за собою всё, что появилось в нынешнем году в других журналах по части беллетристики", и отмечая глубину и "совершенство" психологического анализа в романе, подчеркнул внутреннее родство центрального героя и его создателя. "Каждое слово, каждое движение героя романа, князя Мышкина,— писал он,— не только строго обдумано и глубоко прочувствовано автором, но и как бы пережито им самим".3 По определению рецензента "Русского инвалида" А. П—на, "трудно угадать", что сделает автор с Мышкиным, "взрослым ребенком", "этим оригинальным лицом, насколько рельефно удастся ему сопоставить искусственность нашей жизни с непосредственной натурой, но уже теперь можно сказать, что роман будет читаться с большим интересом. Интрига завязана необыкновенно искусно, изложение прекрасное, не страдающее даже длиннотами, столь обыкновенными в произведениях г. Достоевского".4
2 Голос. 1868. 16 февр. N 47. Без подписи.
3 Биржевые ведомости. 1868. 18 февр. N 46.
4 Рус. инвалид. 1868. 24 февр. N 52.
Наиболее обстоятельный и серьезный разбор первой части романа был дан в статье "Письма о русской журналистике. "Идиот". Роман Достоевского", помещенной в "Харьковских губернских ведомостях", за подписью "К". "Письма" начинались с напоминания о "замечательно-гуманном" отношении Достоевского к "униженным и оскорбленным личностям" и его умении "верно схватить момент высшего потрясения человеческой души и вообще следить за постепенным развитием ее движений" как о тех качествах его дарования и особенностях литературного направления, которые вели к "Идиоту". Обозначившиеся контуры построения романа в статье характеризовались следующим образом: "... пред читателем проходит ряд людей действительно живых, верных той почве, на которой они выросли, той обстановке, при которой слагался их нравственный мир, и притом лиц не одного какого-нибудь кружка, а самых разнообразных общественных положений и степени умственного и нравственного развития, людей симпатичных и таких, в которых трудно подметить хоть бы слабые остатки человеческого образа, наконец несчастных людей, изображать которых автор особенно мастер <...> В круговороте жизни, в который автор бросает своего героя,— на идиота не обращают внимания; когда же при столкновении с ним личность героя высказывается во всей ее нравственной красоте, впечатление, наносимое ею, так сильно, что сдержанность и маска спадает с действующих лиц и нравственный их мир резко обозначается. Вокруг героя и при сильном с его стороны участии развивается ход событий, исполненный драматизма". В заключение рецензент высказывал предположение об идейном смысле романа. "Трудно на основании одной только части романа судить, что автор задумал сделать из своего произведения, но его роман, очевидно, задуман широко, по крайней мере этот тип младенчески непрактичного человека, но со всей прелестью правды и нравственной чистоты, в таких широких размерах впервые является в нашей литературе".1
1 Харьковск. губ. ведомости. 1868. 18 апр. N 41.
Отрицательную оценку "Идиота" дал В. П. Буренин в трех статьях из цикла "Журналистика", подписанных псевдонимом "Z", появившихся в "С.-Петербургских ведомостях" в ходе публикации первой и второй частей романа. Находя, что Достоевский делает своего героя и окружающих его лиц "аномалиями среди обыкновенных людей", вследствие чего повествование "имеет характер некоторой фантасмагории", Буренин иронически замечал: "Роман можно было бы не только "Идиотом" назвать, но даже "Идиотами", ошибки не оказалось бы в подобном названии". В заключительной третьей статье он поставил знак равенства между изображением душевного состояния Мышкина и медицинским описанием состояния больного человека и не обнаружил в "Идиоте" связи с действительной почвой и общественными вопросами, расценил его как "беллетристическую компиляцию, составленную из множества лиц и событий, без всякой заботливости хотя о какой-либо художественной задаче".2 Позднее, в 1876 г. Буренин частично пересмотрел свою прежнюю оценку Достоевского в своих "Литературных очерках", придя к выводу, что "психиатрические художественные этюды" Достоевского имеют "полное оправдание" в русской жизни, недавно освободившейся от крепостного права, "главного и самого страшного из тех рычагов, которые наклоняли ее человеческий строй в сторону всякого бесправия и беспутства, как нравственного, так равно и социального". Но "Идиота" (наряду с "Белыми ночами") Буренин по-прежнему отнес к исключениям, уводящим в "область патологии".3
2 С.-Петербургск. ведомости. 1868. 24 февр. N 53; 6 апр. N 92; 13 сент. N 250.
3 См.: Новое время. 1876. 24 дек. N 297; псевдоним "Тор".
Менее категоричным было осуждение романа в напечатанном в январе 1869 г. анонимном обозрении "Вечерней газеты", принадлежащем, как установлено, Н. С. Лескову.4Считая, подобно Буренину и многим другим представителям тогдашней критики, судившим о психологической системе романиста с чуждой ей эстетической позиции, что действующие лица романа "все, как на подбор, одержимы душевными болезнями", Лесков стремился все же понять исходную мысль, которой руководствовался Достоевский в обрисовке характера центрального героя. "Главное действующее лицо романа, князь Мышкин,— идиот, как его называют многие,— писал Лесков,— человек крайне ненормально развитый духовно, человек с болезненно развитою рефлексиею, у которого две крайности, наивная непосредственность и глубокий психологический анализ, слиты вместе, не противореча друг другу; в этом и заключается причина того, что многие считают его за идиота, каким он, впрочем, и был в своем детстве".1
4 См.: Столярова И. В. Неизвестное литературное обозрение Н. С. Лескова // Учен. зап. Ленингр. ун-та. 1968. N 339. Сер. филол. наук. Вып. 72. С. 224—229.
1 Вечерняя газ. 1869. 1 янв. N 1.
Статья Лескова была последним критическим откликом, появившимся до публикации заключительных (пятой-двенадцатой) глав четвертой части. После завершения печатания "Идиота" Достоевский естественно ожидал более всестороннего и детального анализа романа. Но такого обобщающего отзыва не последовало. Вообще в течение ближайших двух лет о романе не появилось ни одной статьи или рецензии, что очень огорчало писателя, утверждая его в мысли о "неуспехе" "Идиота". Причина молчания крылась отчасти в противоречивости идеологического звучания романа, гуманистический пафос которого сложным образом сочетался с критикой "современных нигилистов": изображенная в нем борьба идей не получила разрешения, которое бы полностью удовлетворило рецензентов как консервативного или либерального, так и демократического лагеря. С другой же стороны, тогдашняя критика еще не была достаточно подготовлена к восприятию эстетического новаторства Достоевского, в художественной системе которого роль "фантастических", "исключительных" элементов реальной жизни выступала столь резко.
Наиболее глубоко проникнуть в замысел романа и в полной мере оценить значение его удалось при жизни Достоевского M. E. Салтыкову-Щедрину. Несмотря на различие общественно-политических позиций и полемику, продолжавшуюся даже на страницах романа (см. пародию на щедринскую эпиграмму, направленную против Достоевского,— наст. том. С. 268, 651—652), великий сатирик оставил знаменательный отзыв об "Идиоте", в котором проницательно охарактеризовал как слабые, так и сильные стороны дарования Достоевского, близкого некоторыми своими чертами складу его собственного таланта. В рецензии, посвященной роману Омулевского "Шаг за шагом" и опубликованной в апрельском номере "Отечественных записок" за 1871 г., Щедрин, анализируя состояние русской литературы тех лет, выделил Достоевского и подчеркнул, что "по глубине замысла, по ширине задач нравственного мира, разрабатываемых им, этот писатель стоит у нас совершенно особняком" и "не только признает законность тех интересов, которые волнуют современное общество, но даже идет далее, вступает в область предвидений и предчувствий, которые составляют цель не непосредственных, а отдаленнейших исканий человечества". Как на убедительную иллюстрацию к этому своему тезису Щедрин указал на попытку изобразить тип человека, достигшего полного нравственного и духовного равновесия, положенную в основание романа "Идиот". Утверждая, что "стремление человеческого духа прийти к равновесию и гармонии" существует непрерывно, "переходит от одного поколения к другому, наполняя собой содержание истории", Щедрин в намерении Достоевского создать образ "вполне прекрасного человека" увидел такую задачу, "перед которою бледнеют всевозможные вопросы о женском труде, о распределении ценностей, о свободе мысли и т. п.", так как это "конечная цель, в виду которой даже самые радикальные разрешения всех остальных вопросов, интересующих общество, кажутся лишь промежуточными станциями". В то же время страстный протест сатирика-демократа вызвало "глумление" Достоевского "над так называемым нигилизмом и презрение к смуте, которой причины всегда оставляются без разъяснения". Отмечая черты не только близости, но и расхождения идеалов Достоевского с передовой частью русского общества, ее взглядами на пути достижения будущей всеобщей "гармонии", Щедрин писал: "И что же? — несмотря на лучезарность подобной задачи, поглощающей в себе все переходные формы прогресса, г-н Достоевский, нимало не стесняясь, тут же сам подрывает свое дело, выставляя в позорном виде людей, которых усилия всецело обращены в ту самую сторону, в которую, по-видимому, устремляется и заветнейшая мысль автора".1
1 Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч.: В 20 т. М., 1970. Т. 9. С. 411—413.
Последующие прижизненные суждения об "Идиоте", появлявшиеся на протяжении 70-х годов то в составе статей и заметок о поздних сочинениях Достоевского, то в общих обзорах его творческого пути в основном систематизировали и развивали уже сказанное о романе ранее.2
2 См., например: Миллер Ор. Публичные лекции. 2-е изд. СПб., 1878. С. 244—248.
Высокую оценку центральному герою романа Достоевского дал Л. Н. Толстой. В мемуарах писателя С. Т. Семенова приведена реплика Л. Н. Толстого по поводу услышанного им от кого-то мнения о сходстве между образами князя Мышкина и царя Федора Иоанновича в пьесе А. К. Толстого. "Вот неправда, ничего подобного, ни в одной черте,— горячился Л. Н. Толстой.— Помилуйте, как можно сравнить Идиота с Федором Ивановичем, когда Мышкин это бриллиант, а Федор Иванович грошовое стекло — тот стоит, кто любит бриллианты, целые тысячи, а за стекла никто и двух копеек не даст".3 Но отзывы автора "Войны и мира" об "Идиоте" как целостном произведении разноречивы; в них проступает печать его собственной творческой индивидуальности и эстетики: требования ясности изложения, здоровья, простоты (см. запись беседы В. Г. Черткова с писателем в июле 1906 г. и высказывания Толстого о романе, воссозданные в его литературном портрете Горьким).4
3 Семенов С. Т. Воспоминания о Л. Н. Толстом. СПб., 1912. С. 82.
4 Литературное наследство. М. 1939. Т. 37—38. С. 526; Горький М. Собр. соч.: В 30 т. М., 1951. Т. 14. С. 264, 288.
К середине 1870-х годов Достоевский располагал уже фактами, свидетельствующими о широком признании, которое получил "Идиот" в читательской среде. Об этом говорит заметка в записной тетради 1876 г.: "Меня всегда поддерживала не критика, а публика. Кто из критики знает конец "Идиота" — сцену такой силы, которая не повторялась в литературе. Ну, а публика ее знает..." (XXIV, 301). О том, насколько замысел "Идиота" глубоко волновал самого Достоевского и какое значение он придавал способности других проникнуть в него, можно судить по ответу писателя А. Г. Ковнеру, выделившему "Идиота" из всего созданного Достоевским как "шедевр".5 "Представьте, что это суждение я слышал уже раз 50, если не более,— писал Достоевский 14 февраля 1877 г.— Книга же каждый год покупается и даже с каждым годом больше. Я про "Идиота" потому сказал теперь, что все говорившие мне о нем, как о лучшем моем произведении, имеют нечто особое в складе своего ума, очень меня всегда поражавшее и мне нравившееся" (XXIX, кн. 1 С. 139).
5 Достоевский Ф. М. Письма. Под ред. А. С. Долинина. М.; Л., 1934. Т. 3. С. 378.
Огромно влияние романа на русскую и мировую литературу (А. Блок, А. Белый, Г. Гауптман, Я. Вассерман и др.).
Первые переводы "Идиота" на иностранные языки появились во второй половине 1880-х годов. В 1887 г. роман почти одновременно был издан на английском, французском и датском языках. На немецкий язык "Идиот" был переведен в 1889 г. В 1902 г. вышел итальянский перевод (см.: IX, 420—424). Начиная с 1887-го г. был предпринят ряд попыток драматургических инсценировок романа. Но первые обработки его для сцены ("Настасья Филипповна", "Идиот", "Рыцарь бедный", "Князь Мышкин") были запрещены театральной цензурой, отрицательно отнесшейся к самой идее театрального воплощения "Идиота".1 Впервые инсценировка "Идиота" по очень еще обедняющему содержание романа сценарию была разрешена в 1899 г. и осуществлена одновременно в Малом театре в Москве и Александрийском театре в Петербурге. В этих спектаклях были заняты Н. И. Васильев, M. H. Ермолова, А. А. Яблочкина, П. М. Садовский, Р. Б. Аполлонский, М. Г. Савина, М. В. Дальский, Ю. М. Юрьев и др. Из позднейших исполнителей роли Мышкина следует назвать Л. М. Леонидова и Н. Н. Ходотова, а из исполнительниц роли Настасьи Филипповны — Е. Н. Гоголеву и В. Н. Пашенную (в Москве), Е. И. Жихареву и Е. И. Тиме (в Ленинграде). Значительным явлением театральной жизни стал созданный в 1957 г. Г. А. Товстоноговым спектакль Большого драматического театра им. М. Горького в Ленинграде, где роль Мышкина исполнил И. М. Смоктуновский, а Рогожина — Е. Д. Лебедев. В московском Государственном драматическом театре им. Евг. Вахтангова с успехом роль князя исполнял Н. О. Гриценко, а М. А. Ульянов — роль Рогожина.
1 См.: Орнатская Т. И., Степанова Г. В. Романы Достоевского и драматическая цензура (60-е гг. XIX в. — начало XX в.) // Достоевский: Материалы и исследования. Л., 1974. Т. 1. С. 275—281.
Первая экранизация "Идиота" относится к 1910 г., периоду немого кинематографа. Художественный фильм по "Идиоту" (ч. 1 "Настасья Филипповна") был поставлен в 1958 г. И. А. Пырьевым с Ю. В. Яковлевым и Ю. К. Борисовой в главных ролях. Среди лучших зарубежных экранизаций могут быть названы французский фильм "Идиот" Ж. Лампена (1946) с Ж. Филиппом в роли Мышкина и выдающийся японский фильм "Идиот" Акиры Куросавы (1950).
Текст "Идиота" подготовлен, послесловие и реальный комментарий (с использованием разделов примечаний H. H. Соломиной к академическому изданию) принадлежат И. А. Битюговой. Наброски подготовлены и прокомментированы Г. М. Фридлендером (..."Император") и И. А. Битюговой (..."Юродивый"). Подбор иллюстраций и техническая подготовка тома к печати — С. А. Полозковой. Редактор тома Г. М. Фридлендер.
С. 6. ...от Эйдткунена до Петербурга. — Эйдткунен — прусская железнодорожная станция на тогдашней границе Пруссии и России.
С. 6. Фуляр — легкая шелковая ткань (франц. foulard).
С. 6. Штиблеты — гетры на пуговицах (нем. Stiefelette).
С. 8. ...с наполеондорами и фридрихсдорами, ниже с голландскими арапчиками.. — Наполеондор — французская золотая монета с изображениями Наполеонов I и III стоимостью в 20 франков, фридрихсдор — прусская, стоимостью в 5 серебряных талеров. Арапчик (устар. торг.) — одна из разновидностей русской золотой монеты достоинством в 3 рубля, чеканившаяся в Петербурге, но по виду похожая на старинные голландские дукаты.
С. 8. Франкировка — оплата страхового сбора за письмо вперед (от итал. francare)
С. 8. ...генерала же Епанчина знаем-с, собственно, потому, что человек общеизвестный... — В пору написания романа во "Всеобщей адресной книге Санкт-Петербурга" (изд. Гоппе и Корнфельда, 1867—1868) значилось четыре военных деятеля с фамилией Епанчин; сама же эта фамилия восходит к старинному дворянскому роду (см.. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, 1894. Т. 11-а. С. 661—662)
С. 9. Однодворцы — при крепостном праве одна из категорий государственных крестьян, владевших мелкими участками и наделенных правом иметь крепостных; в число однодворцев поступали и некоторые обедневшие дворянские роды. В старину однодворцы жили на границах и несли службу по их охране.
С. 10. ...потомственного почетного гражданина... — Это звание присваивалось купцам и другим лицам недворянского происхождения за особые заслуги.
С. 11. Четьи-Минеи — помесячные чтения — сборники древнерусской духовно-учительной литературы, в которых по месяцам и числам расположены жития святых, сведения о праздниках, сказания, легенды, "слова" и поучения. Достоевский был хорошо знаком с этим памятником, слышал устные рассказы из него еще в детстве, о чем позднее вспоминал в "Дневнике писателя" 1877 г. (гл. 3, 3)
С. 13. ...да вечером в Большом али во Французском театре в своей собственной ложе сидит — В Большом театре, находившемся на Театральной площади (на месте современного здания Ленинградской консерватории) в то время давались не только оперные, балетные, но и драматические спектакли в исполнении русских и зарубежных актеров. Под "Французским" подразумевается Михайловский театр (ныне академический Малый театр оперы и балета), где выступала французская драматическая труппа; по свидетельству автора "Хроники петербургских театров..." А. Вольфа, театр этот вскоре после открытия в конце 1833 г. стал, по выражению современников, "рандеву большого света" (СПб. 1877, Ч. 1, С. 37)
С. 16. "Строка" (или "приказная строка") устар. пренебреж — наименование чиновника, писца. Это выражение Достоевский записал в так называемой "Сибирской тетради" еще в Омском остроге (см IV, 238)
С. 16.... к Вознесенскому проспекту. — На Вознесенском проспекте (ныне проспект Майорова) Достоевский жил с весны 1847 по апрель 1849 г. и с февраля по апрель 1867 г., и эти хорошо знакомые писателю места неоднократно фигурируют в его произведениях.
С. 16. Откуп — система взимания налогов, при которой государство продает частному лицу за определенную сумму право сбора налогов или других государственных доходов (например, с винной монополии). Система откупов была чрезвычайно тягостна для народа и приносила большую прибыль откупщикам, взимавшим с населения суммы, значительно превышавшие уплаченные ими государству. В России откупа были отменены в 1863 году
С. 17 ...он любил выставлять себя человеком ~ "без лести преданным"... — Намек на девиз "Без лести предан" в гербе А. А. Аракчеева, присвоенный ему при Павле I. Ср. эпиграмму А. С. Пушкина "На Аракчеева" ("Всей Россия притеснитель...", 1817—1820), в которой обыгрывается тот же девиз.
С. 23. Здесь про суды теперь много говорят. — По судебной реформе 1864 г. старые сословные суды были заменены судебными учреждениями, общими для всех сословий, в которых дела слушались с участием присяжных заседателей и адвоката, при открытых дверях; отчеты о судебных процессах печатались в газетах. По свидетельству А. Г. Достоевской, "...в зиму 1867 года Федор Михайлович чрезвычайно интересовался деятельностью суда присяжных заседателей, незадолго перед тем проведенного в жизнь. Иногда он даже приходил в восторг и умилялся от их справедливых и разумных приговоров" (Достоевская А. Г. Воспоминания М. 1971. С 170). Однако выступления современных ему либеральных адвокатов — В. И. Спасовича, Е. И. Утина и других, объяснявших вину преступника целиком зависимостью от обстоятельств и как бы снимавших с него нравственную ответственность, и оправдание порой вследствие такого подхода очевидных злодеяний вызывали у Достоевского протест. Этим вопросам он посвящает специальную главу в "Дневнике писателя" 1873 г. (гл. 3. "Среда"). Полемика с теорией фатальной обусловленности преступлений влиянием среды заучит и в "Идиоте" (см.: с. 338).
Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 53 | Нарушение авторских прав