|
Читайте также: |
ИДИОТ
Сценическая композиция Г.А.Товстоногова
Москва, 1964 г
Ф.М.Достоевский
ИДИОТ
Сценическая композиция в трех действиях Г.Товстоногова
Действующие лица
Мышкин Лев Николаевич – князь
Настасья Филипповна
Рогожин Парфен
Тоцкий Афанасий Иванович
Генерал Епанчин
Елизавета Прокофьевна – его жена
Аглая)
Александра) - их дочери
Аделаида)
Иволгин Гаврила Ардальоныч (Ганя)
Нина Александровна – его мать
Варя – его сестра
Лебедев
Фердыщенко
Птицын
Дарья Алексеевна
Радомский Евгений Павлович
Катя – горничная Настасьи Филипповны
Камердинер Генерала
ТИТР
«В конце ноября, в оттепель, часов в девять утра, поезд Петербургско-Варшавской железной дороги на всех парах подходил к Петербургу… В одном из вагонов третьего класса с рассвета очутились друг против друга, у самого окна, два пассажира».
Картина первая
Вагон третьего класса. МЫШКИН и РОГОЖИН.
РОГОЖИН. Зябко?
МЫШКИН (отвечает с чрезвычайной готовностью). Очень. И заметьте, что это еще оттепель. Что ж, если б мороз?
РОГОЖИН. Из-за границы, что ль?
МЫШКИН. Да, из Швейцарии.
МЫШКИН. Я четыре года в России не был.
РОГОЖИН, (захохотал). Налегке вы после четырех лет-то, налегке!
(И в самом деле, при Мышкине, кроме узелка в полинялом футляре, никакого багажа нет.)
Мышкин (как и прежде, не обижается, опять таки и сам готов посмеяться). Правда, правда с одним узелком!
РОГОЖИН. Не костяной ли шарик подвел?
МЫШКИН (не понимает). Как это? (Вдруг поняв, со смехом.) А, вот что вы подумали! Проигрался в рулетку? Нет, далеко не так. Меня больного увезли лечиться.
РОГОЖИН. А что ж за болезнь такая?
МЫШКИН. Да вот неизвестно! У меня это с детства. Ждали, что с годами пройдет, куда там: не только не проходило, а наоборот, частые припадки из меня почти идиота сделали. Вот меня и увезли в Швейцарию, к профессору Шнейдеру, и я там лечился по его методе четыре года.
РОГОЖИН. Что ж, и вылечили вас?
МЫШКИН. Нет, не вылечили.
РОГОЖИН. (хохочет). Знал, что так ответите! Знал! Не вылечили?
МЫШКИН. Нет.
РОГОЖИН. А денег, небось, тысячи им переплатили? Ну, ну, а мы-то им здесь верим!
(Ввязывается в разговор сидевший в соседнем купе дурно одетый чиновник – это Лебедев.)
ЛЕБЕДЕВ. Истинная правда! Только даром все русские силы к себе переводят!
МЫШКИН. О, как вы в моем случае ошибаетесь! Мой доктор мне из своих последних еще и на дорогу сюда дал. Да почти два года там на свой счет содержал.
РОГОЖИН. Некому платить, что ли, было?
МЫШКИН. Господин Павлищев, который меня там содержал, скончался, а генеральша Епанчина, моя дальняя родственница, которой я тогда в Петербург написал, не ответила. Если бы не мой доктор…(Посмотрев на Лебедева.) Вам почему-то смешно стало.
ЛЕБЕДЕВ. Один благодетель помре, а другой – тут вернее сказать – другая даже не ответила! С этим и приехали-то?
МЫШКИН. Да,с этим!
ЛЕБЕДЕВ. Куда ж приехали-то?
МЫШКИН. То есть,где остановлюсь?
РОГОЖИН. Не решились еще?
(Оба хохочут)
ЛЕБЕДЕВ. Да и не решить сразу! Тут покомильфотней гостиницу нужно! С узелком - то! Покомильфотнее!
МЫШКИН (хохочет вместе с ними). Вот это вы правильно сказали! Не какую-нибудь, а покомильфотнее!
ЛЕБЕДЕВ. Узелок ваш все – таки имеет некоторое значение. Если к нему прибавить такую родственницу, как, примерно, генеральша Епанчина. Разумеется, если вы не ошибаетесь по рассеянности…что очень и очень свойственно человеку…ну хотя от излишка воображения!
МЫШКИН. О, вы угадали опять! Ведь действительно почти ошибаюсь, то есть, почти что не родственница. Я,право, нисколько и не удивился тогда, что не ответили. Я так и ждал.
ЛЕБЕДЕВ. Даром деньги на франкировку письма истратили. Что простодушны и искренне, оне, правда, похвально! Позвольте, с кем имею честь?
МЫШКИН. Князь Лев Николаевич Мышкин.
РОГОЖИН. А что вы, князь, и наукам там обучались, у профессора-то?
МЫШКИН. Да…учился…
РОГОЖИН. А я вот ничему никогда не обучался. Рогожиных знаете?
МЫШКИН. Нет, я ведь в России очень мало кого знаю. Это вы-то Рогожин?
РОГОЖИН. Да, я Рогожин. Парфен.
ЛЕБЕДЕВ (с чрезвычайной заинтересованностью). Парфен?! Да уж это не из тех ли самых Рогожиных, которые…
РОГОЖИН (раздраженно, почти отмахиваясь). Из тех самых! Да, из тех самых!
ЛЕБЕДЕВ. Так это того самого Семена Парфеныча Рогожина, что с месяц назад помре и два с половиной миллиона капиталу оставил?
РОГОЖИН. А ты уж и подсчитал? (Со злобой.) Миллионы оставил, только я вот из Пскова через месяц чуть-чуть не без сапог домой еду. Ни брат подлец, ни мать, ни денег, ни уведомления – ничего не прислали! Как собаке!
ЛЕБЕДЕВ. А теперь миллиончик с лишком разом получить приходится! И это по крайней мере! О господи!
РОГОЖИН. Ну, чего ему, скажите, пожалуйста! Ведь и тебе ни копейки не дам, хоть ты тут неделю передо мной пляши!
ЛЕБЕДЕВ. И буду, и буду плясать! Жену, детей малых брошу, а перед тобой буду плясать! Только польсти!
РОГОЖИН. Тьфу тебя! (Обращаясь к Мышкину.) Это я от него, от родителя – в Псков убег. А не убеги, как раз бы убил.
МЫШКИН. Вы его чем-нибудь рассердили?
РОГОЖИН. Да уже правда, что рассердил. Я его действительно тогда через Настасью Филипповну раздражил.
ЛЕБЕДЕВ. Через Настасью Филипповну?
РОГОЖИН. Да ведь не знаешь?
ЛЕБЕДЕВ. Ан и знаю!
РОГОЖИН. И какая ты наглая,я тебе скажу, тварь! Ну вот так и знал! Что какая-нибудь вот этакая тварь тотчас и покажет!
ЛЕБЕДЕВ. А что, коль я покажу? Лебедев все знает! Настасья Филипповна Барашкова, так сказать, даже знатная барыня, и тоже в своем роде княжна, а знается с Тоцким, с Афанасием Ивановичем, помещиком и раскапиталистом, членом компаний и обществ, и большую дружбу на этот счет с генералом Епанчиным ведущие.
РОГОЖИН. Тьфу, черт, да ведь он и впрямь знает.
ЛЕБЕДЕВ. Знает! Знает! С кем только я не кутил! Вот тогда имел случай узнать и Арманс, и Коралию, и княгиню Пацкую, и Настасью Филипповну, и…
РОГОЖИН (перебивает его). Ты только не равняй! Слышь, не равняй ее с другими.
ЛЕБЕДЕВ. Я не равняю.
РОГОЖИН. Те за деньги, а ее деньгами никто не доедет, никто!
ЛЕБЕДЕВ. Не доедят!
РОГОЖИН. Так молчи же!
ЛЕБЕДЕВ. Я молчу!
РОГОЖИН. Я, князь, когда в первый раз ее увидел…Меня тут и прожгло, князь, так и прожгло! Я всю ночь не спал. Дает мне на утро после этой встречи родитель два билета по пяти тысяч каждый, сходи, дескать,да продай,да деньги, никуда не заходя,тут же ко мне представь. Билеты я продал, только не домой пошел, а в английский магазин да на все десять тысяч пару подвесок брильянтовых выбрал. С подвесками к Залежеву: так и так, идем, брат, к Настасье Филипповне. Сама вышла к нам. Я, то есть, тогда не сказался, что я самый и есть. Я и ростом мал, и одет как холуй. «От Парфена Рогожина, - говорит Залежев, вам в память встречи вчерашнего дня, соблаговолите принять». Раскрыла, взглянула, усмехнулась: «Благодарите, - говорит, - вашего друга господина Рогожина за его любовное внимание», откланялась и ушла. Ну вот, зачем я тут не помер тогда же! Когда вышли, стал Залежев смеяться: «Как-то ты теперь Семену Парфенычу отчет отдавать будешь?»
ЛЕБЕДЕВ. Ух! А ведь покойник не то что за десять тысяч, а за десять целковых на тот свет сживывал!
РОГОЖИН (передразнивает). Сживывал? Ты что знаешь?
Взял меня родитель и наверху запер, и целый час поучал. «Это я только, - говорит, - предуготовляю тебя, а вот я с тобой еще на ночь попрощаться зайду». Что ты думаешь? Поехал седой к Настасье Филипповне, земно ей кланялся, умолял и плакал – вынесла она ему, наконец, коробку, шваркнула: «Вот, говорит, - тебе, старая борода, твои серьги, и они мне теперь в десять раз дороже ценой, коли из-под такой грозы их Парфен добывал. Кланяйся, - говорит, и благодари Парфена Семеныча». Ну, а я этой порой по матушкину благословению двадцать рублей достал да во Псков по машине и отправился, да приехал-то в лихорадке; меня там святцами зачитывать старухи принялись, а я пьян сижу, да пошел потом по кабакам на последние, да в бесчувствии всю ночь на улице и провалялся, ан к утру горячка, а тем временем за ночь еще собаки обгрызли. Насилу очнулся.
ЛЕБЕДЕВ (придя в восторг). Ну-с, ну-с, теперь запоет у нас Настасья Филипповна! Запоет! Запоет! Теперь, сударь, что подвески! Теперь мы такие подвески вознаградим, что… (Испугавшись разгневанного движения Рогожина.) Молчу, сударь, молчу!
Рогожин. А то, что если ты хоть раз про Настасью Филипповну какое слово молвишь, то вот тебе бог, тебя высеку, даром что ты со всеми кутил!
ЛЕБЕДЕВ. А коли высекешь, значит, и не отвергнешь! Секи! Тем самым приобретешь! Высек, и тем запечатлел!
(Гудок паровоза.)
А вот и подъезжаем!
ПРОВОДНИК (проходя). Подъезжаем, Господа! Санкт – Петербург!
РОГОЖИН. Князь, неизвестно мне, за что я тебя полюбил. Может, оттого, что в этакую минуту встретил, - да вот ведь и его встретил, а ведь не полюбил же. Приходи ко мне, князь. Мы эти штиблетики-то с тебя поснимаем, одену я тебя в кунью шубку первейшую, фрак тебе сошью первейший, жилетку белую али какую хошь, денег полны карманы набью… И поедем к Настасье Филипповне! Придешь али нет?
МЫШКИН. С величайшим удовольствием приду, я очень вас благодарю за то, что вы меня полюбили. Даже, может быть, сегодня же приду, если успею. Потому что, вам скажу откровенно, вы мне сами очень понравились и особенно, когда пор подвески рассказывали. Даже и прежде подвесок понравились, хотя у вас и сумрачное лицо. Благодарю вас также за обещанные мне платье и шубу, потому что мне действительно платье и шуба скоро понадобятся. Денег же у меня в настоящую минуту почти ни копейки нет.
РОГОЖИН. Деньги будут, к вечеру будут, приходите. А до женского пола вы, князь, охотник большой? Сказывайте раньше!
МЫШКИН. Я н-н-нет! Я ведь… Вы может быть, не знаете, я ведь по прирожденной болезни моей даже совсем женщин не знаю.
РОГОЖИН. Ну, коли так, совсем ты, князь, выходишь юродивый, а таких, как ты, бог любит. (Лебедеву) А ты ступай за мной, строка!
(Все направляются к выходу)
Занавес.
---
ТИТР
«Было уже около одиннадцати часов, когда князь позвонил в квартиру генерал Епанчина».
Просцениум
На звонок выходит Камердинер, открывает двери князю Мышкину.
МЫШКИН. Здравствуйте. Я к генералу Епанчину.
КАМЕРДИНЕР. Как прикажете доложить?
МЫШКИН. Князь Мышкин!
КАМЕРДИНЕР (подозрительно глядя на узелок). Вы – князь?
МЫШКИН. Да, я действительно князь Мышкин, и генеральша Епанчина тоже из Мышкиных и, кроме меня и ее, Мышкиных больше нет.
КАМЕРДИНЕР. Так вы еще и родственник?
МЫШКИН. Да. И мне действительно надо видеть генерала по делу необходимому.
КАМЕРДИНЕР. Так вы к самому генералу?
МЫШКИН. Да,у меня дело…вот какое…
КАМЕРДИНЕР. Я вас не спрашиваю, какое дело…
(входит Ганя Иволгин)
Гаврила Ардальоныч, докладываются, что князь Мышкин и барыне родственник.
ГАНЯ. Вы к его превосходительству? Хорошо, сейчас я доложу. (Уходит.)
КАМЕРДИНЕР. А вы не по бедности просить к генералу?
МЫШКИН. О нет, в этом будьте совершенно удостоверены.
КАМЕРДИНЕР. Узелок положите хоть вон сюда.
МЫШКИН. Я уж об этом думал, если позволите… И знаете, я сниму и плащ.
КАМЕРДИНЕР. Конечно, не в плаще же входить к генералу.
(Входит Ганя.)
ГАНЯ. Князь, пожалуйте.
(ГАНЯ, за ним КНЯЗЬ уходят.)
---
Картина вторая.
Кабинет генерала Епанчина. За столом - Генерал. Входят Ганя и Мышкин.
ЕПАНЧИН. (Мышкину). Чем могу служить?
МЫШКИН. Дела неотлагательного я не имею, просто познакомиться с вами хотел.
ЕПАНЧИН. Для знакомства вообще я мало времени имею, но так как у вас есть, конечно, какая-то цель, то…
МЫШКИН (улыбаясь). Я так и предчувствовал, что вы непременно увидите в посещении моем какую-то цель. Но, ей-богу, кроме удовольствия познакомиться, у меня нет никакой другой цели.
ЕПАНЧИН. Удовольствие, конечно, и для меня чрезвычайно,но не все же удовольствия,иногда, знаете, случаются и дела. Притом же я никак не могу до сих пор разглядеть между нами общего…так сказать, причины…
МЫШКИН (продолжая улыбаться). Причины нет бесспорно, и общего, конечно, мало. Потому что, если я князь Мышкин и ваша супруга тоже из этого рода, то это, разумеется, не причина. Я это очень хорошо понимаю.
ЕПАНЧИН. Ну вот видите. Позвольте узнать, где остановились?
МЫШКИН. Я еще нигде не остановился.
ЕПАНЧИН. Значит, прямо из вагона ко мне?..И… с поклажей?
МЫШКИН. Да со мной поклажи всего один маленький узелок и больше ничего. Я его в руке обыкновенно несу: я номер успею и вечером снять.
ЕПАНЧИН. А я уж подумал, что вы прямо ко мне.
МЫШКИН. Это могло быть, но не иначе как по вашему приглашению. Я же, признаюсь, не остался бы и по приглашению. Не почему-либо, а так…по характеру.
ЕПАНЧИН. Ну, стало быть, и кстати,что я вас не пригласил и не приглашаю. Ну, что ж,князь, так как мы сейчас договорились, что насчет родственности между нами и слова не может быть, то, стало быть…
МЫШКИН (рассмеявшись). То, стало быть, раскланиваться и уходить? Ну, прощайте, извините, что обеспокоил. Вы с удивлением смотрите,что смеюсь? Я так и думал, что у нас непременно так и выйдет, как теперь вышло. Что ж, может быть, так и надо… Прощайте! (Идет к выходу.)
ЕПАНЧИН. А знаете князь…
МЫШКИН (останавливается). Что?
ЕПАНЧИН. Если вы в самом деле такой, каким кажетесь, то вы, право, очень милы. Может быть, и в самом деле Лизавета Прокофьевна захочет посмотреть на однофамильца.
МЫШКИН. Вы, главное, не должны беспокоиться,что я на бедность пришел просить. Я ведь только для того, чтобы с людьми сойтись.
ЕПАНЧИН. Вам сколько лет, князь?
МЫШКИН. Двадцать шесть.
ЕПАНЧИН. Ух! А я думал, гораздо меньше. Имеете ли вы хотя бы некоторое состояние?
МЫШКИН. Нет, никакого.
ЕПАНЧИН. Так – с. Чем же предполагаете прожить? Намерения какие-нибудь у вас были?
МЫШКИН. Трудиться как-нибудь хотел.
ЕПАНЧИН. О, да вы философ! Садитесь. Ну, хорошо, а знаете ли за собой таланты, способности? Хотя бы некоторые то есть из тех, которые насущный хлеб дают? Извините, что я так расспрашиваю.
МЫШКИН. О, не извиняйтесь! Помилуйте, я ваши вопросы очень ценю и понимаю. Нет, скорее всего нет у меня талантов.
ЕПАНЧИН. А давно вы родителей лишились?
МЫШКИН. Я остался без родителей шести лет. По состоянию здоровья провел детство в деревне. Частые припадки сделали из меня почти идиота, и господин Павлищев отправил меня к профессору Шнейдеру на лечение в Швейцарию. Я пробыл там четыре года.
ЕПАНЧИН. У вас никого в России не осталось?
МЫШКИН. Теперь никого. Но я надеюсь… притом я получил письмо от господина Салазкина…
ЕПАНЧИН (перебивая). Ну, а скажите, болезнь не помешала бы вам занять какое-нибудь нетрудное место?
МЫШКИН. О, наверно, не помешала бы!
ЕПАНЧИН. Грамоту знаете?
МЫШКИН. Боже мой, ну, конечно!
ЕПАНЧИН. И писать можете без ошибок?
МЫШКИН. Очень, очень могу.
ЕПАНЧИН. Прекрасно-с, а почерк?
МЫШКИН. А почерк превосходный. Вот в этом у меня, пожалуй, и талант! Дайте мне, я вам сейчас напишу что-нибудь для пробы.
ЕПАНЧИН. Вот я и хотел попросить. Ганя, дайте князю бумагу.
ГАНЯ. Вот,извольте, бумага, перо. Сюда, пожалуйста, за этот столик.
(Мышкин усаживается. Начинает писать.)
ЕПАНЧИН(кивнув на портфель в руках Гани). Давай-ка и мы. Что тут, на подпись?
ГАНЯ. Нет, тут другое. (Вынимает из портфеля и подает Епанчину фотографический портрет.)
ЕПАНЧИН (посмотрев). Ба, Настасья Филипповна! Это сама, сама тебе прислала? Сама?
ГАНЯ. Сейчас, когда был с поздравлением, дала. Вы, Иван Федорович, помните, конечно, про сегодняшний вечер? Вы ведь из нарочито приглашенных!
ЕПАНЧИН. Помню, помню, конечно. И непременно приду. Еще бы, день рождения. Двадцать пять лет. И подарочек успеть приготовить надо… (Вдруг, многозначительно.) Ганя… Уж так и быть, я тебе открою кое-что. Слушай, обещала мне и Тоцкому, что сегодня у себя вечером скажет последнее слово: согласна или нет. (Посмотрев на взволнованного Ганю.) Ты что это? Как будто не понимаешь о чем я?
ГАНЯ. Вспомните, Иван Федорович, что ведь она дала мне полную свободу решения до тех пор, пока не решит сама, и тогда все еще мое слово за мной…
ЕПАНЧИН. Так разве ты… ты что?
ГАНЯ. Я ничего.
ЕПАНЧИН. Помилуй, что же ты с нами хочешь делать?
ГАНЯ. Я ведь не отказываюсь. Я, может быть, не так выразился.
ЕПАНЧИН. Еще бы ты-то отказывался! Тут, брат, дело уже не в том, что ты не отказываешься, а дело в твоей готовности, в удовольствии,в радости, с которою примешь ее слова…
МЫШКИН (смотрит на портрет). Так это Настасья Филипповна?
ЕПАНЧИН. Как, Настасья Филипповна? Разве вы уже знаете Настасью Филипповну?
МЫШКИН. Да, всего только сутки в России, а уж такую раскрасавицу знаю. В дороге Парфен Рогожин рассказывал, как он ее встретил, влюбился. Сейчас Парфен приехал из Пскова получить после скончавшегося родителя два с половиной миллиона чистого капитала.
ЕПАНЧИН. Вот еще новости!
ГАНЯ. Я про него что-то уже слышал.
ЕПАНЧИН. Да и я, брат, слышал от Настасьи Филипповны весь анекдот про серьги рогожинские. Да ведь дело-то теперь уже другое. Тут, может быть, действительно миллион сидит… и страсть. Безобразная страсть, положим, но все-таки страстью пахнет. Гм!.. Не вышло бы анекдота какого-нибудь?
ГАНЯ. Вы миллиона опасаетесь?
ЕПАНЧИН. А ты нет, конечно?
ГАНЯ. Как вам показалось, князь, что это серьезный какой-нибудь человек или только так, безобразник? Собственно ваше мнение?
МЫШКИН. Не знаю, как вам сказать, только мне показалось, что в нем много страсти и даже какой-то больной страсти.
ЕПАНЧИН. Так? Вам так показалось?
МЫШКИН. Да, показалось.
ГАНЯ. И однако ж этого рода анекдоты могут происходить, и не в несколько дней, а еще до вечера, сегодня же, может что-нибудь обернется.
ЕПАНЧИН. Гм!... Конечно!.. Пожалуй, а уж тогда все дело в том, как у ней в голове мелькнет.
ГАНЯ. А ведь вы знаете, какова она иногда?
ЕПАНЧИН. То есть, какова же? Послушай, Ганя, ты пожалуйста, сегодня ей много не противоречь и постарайся этак, знаешь, быть… одним словом, быть по душе… Что ты так рот кривишь? Ведь 75 тысяч. Гаврила Ардальоныч, не удерживает, никто насильно в капкан не тащит, если вы только видите тут капкан!
ГАНЯ (после паузы, твердо). Я хочу.
ЕПАНЧИН. Ну и конечно-с! Как дела, князь? (смотрит на образчик, представленный князем.) «Игумен Пафнутий руку приложил». Да ведь это пропись! Да пропись-то редкая. Да вы, батюшка, не просто каллиграф, вы артист, а, Ганя, взгляни!
ГАНЯ(улыбаясь). Удивительно!
ЕПАНЧИН. Смейся, смейся, а ведь тут карьера. Однако уж половина первого. (Князю.) Местечко в канцелярии я вам приищу, не тугое, но потребует аккуратности. Теперь-с насчет дальнейшего: в доме Гаврилы Ардальоныча Иволгина маменька и сестрица очистили две-три комнаты и сдают их отлично рекомендованным жильцам, со столом и прислугой. Мою рекомендацию, я уверен, Нина Александровна примет. Надеюсь, Ганя, ты ничего не имеешь против помещения князя в вашей квартире?
ГАНЯ. О, напортив! И мамаша будет очень рада…
ЕПАНЧИН. Ну, так как же вы, князь, довольны или нет? Плата за квартиру умеренная. А так как теперь кошелек у вас пуст, то для первоначала позвольте вам предложить вот эти 25 рублей. Мы, конечно, сочтемся.
МЫШКИН. Благодарю вас, генерал. Вы поступили со мной как чрезвычайно благородный человек, тем более, что я даже и не просил. Я получил письмо…от господина Салазкина…
ЕПАНЧИН. Ну, извините, теперь ни минуты более не имею. Сейчас я скажу о вас Лизавете Прокофьевне. А ты, Ганя, взгляни-ка покамест на эти счета.
(Генерал вышел. Князь снова сел и долго смотрит на портрет.)
ГАНЯ. Так вам нравится такая женщина, князь?
МЫШКИН. Удивительное лицо! И я уверен, что судьба ее не из обыкновенных. Лицо веселое, а ведь она ужасно страдала. Об этом глаза говорят, да вот эти две точки под глазами в начале щек. Это гордое лицо, ужасно гордое! А вот не знаю, добра ли она?
ГАНЯ. А женились бы вы на такой женщине?
МЫШКИН. Я не могу жениться ни на ком, я нездоров.
КАМЕРДИНЕР (входит). Ваше сиятельство, его превосходительство просит вас пожаловать к ее превосходительству.
(Князь выходит. Камердинер переглядывается с Ганей.)
---
Картина третья
Гостиная генеральши Епанчиной. На сцене генерал ЕПАНЧИН, ЛИЗАВЕТА ПРОКОФЬЕВНА ЕПАНЧИНА, АГЛАЯ, АЛЕКСАНДРА и АДЕЛАИДА.
ЕПАНЧИН (как видно, продолжая разговор) Я даже подумал, что тебе несколько интересно будет.
АЛЕКСАНДРА. Ну, разумеется, маман, интересно! К тому же он с дороги, есть хочет, почему не накормить!
ЛИЗАВЕТА ПРОКОФЬЕВНА. Но с тем, чтобы завязать ему салфетку на шее! Непременно! Да, да, салфетку! Как он сядет за стол – салфетку! И позвать Федора, чтобы стоял за ним и смотрел! Спокоен ли он в припадках? Не делает ли жестов?
(Входит Мышкин.)
Да вот и он.
ЕПАНЧИН. Вот-с, рекомендую, последний в роде князь Мышкин, однофамилец и, может быть, даже родственник, примите, обласкайте. А я уж, извините, опоздал, спешу.
ЛИЗАВЕТА ПОРКОФЬЕВНА. Известно, куда вы спешите.
ЕПАНЧИН. Спешу, спешу, мой друг, опоздал! Да дайте ему ваши альбомы, мадам, пусть он вам там напишет. Какой он каллиграфист, так на редкость! Талант! Там он у меня очень таки хорошо расчеркнулся старинным почерком: «Игумен Пафнутий руку приложил…»
ЛИЗАВЕТА ПРОКОФЬЕВНА. Да постойте, постойте, куда вы? Пафнутий, игумен? Какой там Пафнутий?
ЕПАНЧИН. Граф ждет давно и, главное, сам назначил. До свидания, князь.
ЛИЗАВЕТА ПРОКОФЬЕВНА. Знаю я, к какому он графу… Что бишь? (Князю.) Ну, что там? Какой там игумен? Садитесь вот тут, князь, вот на этот стул. Ну, какой там игумен?
МЫШКИН. Игумен Пафнутий.
ЛИЗАВЕТА ПРОКОФЬЕВНА. Пафнутий? Это интересно. Ну, что же он?
МЫШКИН. Игумен Пафнутий, четырнадцатого столетия, он правил пустынью на Волге. Я видел снимок с его подписи. Мне понравился его почерк, и я его заучил: когда давеча генерал захотел посмотреть, как я пишу, то я написал разными шрифтами, и между прочим «Игумен Пафнутий руку приложил» почерком этого игумена. Генералу очень понравилось,во тон теперь и вспомнил.
ЛИЗАВЕТА ПРОКОФЬЕВНА. Аглая, запомни: Пафнутий или лучше запиши, а то я всегда забываю. Александра, попотчуй князя.
(Князь берет чашку и пьет чай)
Не правда ли он вовсе не такой уж больной, может, и салфетки не надо?
МЫШКИН. Салфетки не надо.
ЛИЗАВЕТА ПРОКОФЬЕВНА. Ну, князь, рассказывайте.
АДЕЛАИДА. Маман, да ведь этак очень странно рассказывать.
ЛИЗАВЕТА ПРОКОФЬЕВНА. Почему? Что тут странного? Язык есть? Расскажите, как вам понравилась Швейцария. Ну…первое впечатление.
МЫШКИН. Первое впечатление было очень сильное. Помню я, вечером, в Базеле, при въезде в Швейцарию, меня разбудил крик осла на городском рынке. Осел ужасно поразил меня и необыкновенно почему-то мне понравился, а с тем вместе вдруг в моей голове как бы все прояснело.
ЛИЗАВЕТА ПРОКОФЬЕВНА. Осел? Это странно. А впрочем, ничего нет странного, иная из нас в осла еще влюбится. (Посмотрев на смеющихся дочек.) Да, да, это еще в мифологии было. Продолжайте, князь.
МЫШКИН. С тех пор я ужасно люблю ослов. Это даже какая-то во мне симпатия. Я узнал тогда, что это преполезное животное: доброе, сильное, терпеливое, переносливое и дешевое; и через осла моя прежняя грусть совершенно прошла.
ЛИЗАВЕТА ПРОКОФЬЕВНА. Вот это очень странно, но об осле можно и пропустить, перейдемте на другую тему. А ты все хохочешь, Аделаида? Аглая, а ты чему? И Александра?
(Смеется тоже.) Хохочут! Князь прекрасно рассказал об осле. Он сам его видел,а вы что видели? Ведь вы не были за границей!
АДЕЛАИДА. Я осла видела, маман.
АГЛАЯ. А я слышала.
(Все хохочут.)
МЫШКИН. Ах, вот вы как? (тоже хохочет.) Сам виноват! Сам виноват!
ЛИЗАВЕТА ПРОКОФЬЕВНА (к дочкам). Это очень дурно с вашей стороны. Вы их извините, князь, они добрые. Я с ними вечно бранюсь, но я их люблю. Они ветрены, легкомысленны, сумасшедшие.
МЫШКИН. Почему же? И я бы не упустил на их месте случая! А я все-таки стою за осла: осел добрый и полезный человек.
ЛИЗАВЕТА ПРОКОФЬЕВНА. А вы добрый, князь?
МЫШКИН. Иногда недобрый.
ЛИЗАВЕТА ПРОКОФЬЕВНА. А я добрая, и если хотите, я всегда добрая, и это мой единственный недостаток, потому что не надо быть всегда доброй. Поди сюда, Аглая, поцелуй меня, ну…и довольно нежностей! Продолжайте, князь. Может быть, что-нибудь и поинтереснее осла вспомните.
АДЕЛАИДА. Ну, теперь расскажите, Князь, как вы были влюблены!
МЫШКИН. Я не был влюблен…Нет!
АДЕЛАИДА. Были! Были!
АЛЕКСАНДРА. Не может быть, чтоб не были.
ЛИЗАВЕТА ПРОКОФЬЕВНА. Вот как тормошат-то! Да будет вам! Говорит же князь, что не был! Не были, князь?
МЫШКИН. Влюблен? Нет, не был.
ЛИЗАВЕТА ПРОКОФЬЕВНА. Вы на них не сердитесь, князь. Они уже вас любят, я их лица знаю.
МЫШКИН. И я их лица знаю.
АДЕЛАИДА. Как это можете знать, если только увидели?
МЫШКИН. Знаю. Поверьте. Я ведь теперь очень всматриваюсь в лица. Ведь после болезни моей я как бы заново в мир пришел. Вот и всматриваюсь.
АЛЕКСАНДРА. В лица? Разве в мире только лица?
МЫШКИН. Я еще только недавно в мире и еще только лица вижу.
АДЕЛАИДА. Что же вы знаете про наши лица? Скажите, если знаете?
МЫШКИН. У вас, Аделаида Ивановна, счастливое лицо. Кроме того, что вы очень хороши собой, на вас смотришь и говоришь: «У нее лицо, как у доброй сестры». У вас, Александра Ивановна, лицо тоже прекрасное и очень милое, но, может быть, у вас есть какая-нибудь тайная грусть; душа у вас, без сомнения, добрейшая, но вы невеселы. Но про ваше лицо, Лизавета Прокофьевна, про ваше лицо уж мне не только кажется, а я просто уверен, что вы совершенный ребенок во всем, во всем, во всем хорошем и во всем дурном!
ЛИЗАВЕТА ПРОКОФЬЕВНА. Что же, милостивые государыни, вы думали, что вы его будете протежировать, как бедненького, а он вот, вот каков! Вот мы и в дурах, и я рада; а пуще всего рада, что Иван Федорович в дураках. Но только что ж вы, князь, про Аглаю ничего не сказали?
МЫШКИН. Я ничего не могу сейчас сказать, я скажу потом.
ЛИЗАВЕТА ПРОКОФЬЕВНА. Почему? Кажется, заметна?
МЫШКИН. О да, заметна! Очень! Вы чрезвычайная красавица, Аглая Ивановна.
ЛИЗАВЕТА ПРОКОФЬЕВНА. И только? А свойства? Свойства?
МЫШКИН. При красоте и свойства на второй план уходят. Красоту трудно судить. Красота трудно судить. Красота – загадка.
АДЕЛАИДА. А хороша она, князь, хороша?
МЫШКИН. Чрезвычайно! Почти как Настасья Филипповна, хотя лицо совсем другое!
(Пауза.)
ЛИЗАВЕТА ПРОКОФЬЕВНА. Как кто-о-о? Как Настасья Филипповна? Где вы видели Настасью Филипповну? Какая Настасья Филипповна?
МЫШКИН. Настасья Филипповна подарила сегодня Гавриле Ардальонычу свой портрет, а тот принес Ивану Федоровичу. Показать…
ЛИЗАВЕТА ПРОКОФЬЕВНА. Я хочу видеть! Где этот портрет? Сделайте одолжение, князь, голубчик, сходите в кабинет, возьмите портрет и принесите.
(Князь вышел.)
АДЕЛАИДА. Хорош, да уж простоват слишком.
АЛЕКСАНДРА. Даже и смешон немножко.
АГЛАЯ. Он, впрочем, хорошо с нашими лицами вывернулся, всем польстил, даже и маман.
ЛИЗАВЕТА ПРОКОФЬЕВНА. Не остри, пожалуйста! Не он польстил, а я польщена.
(Вернулся Князь с портретом Настасьи Филипповны.)
(Рассматривая портрет.) Да, хороша. Очень даже. Я два раза ее видела, только издали. Так вы такую-то красоту цените?
МЫШКИН. Да, такую.
ЛИЗАВЕТА ПРОКОФЬЕВНА. За что?
МЫШКИН. В этом лице…страдания много…
АДЕЛАИДА (горячо). Такая красота – сила. С этакой красотой можно мир перевернуть!
ЛИЗАВЕТА ПРОКОФЬЕВНА (Позвонила. Вошел Камердинер.) Позвать Гаврилу Ардальоныча.
(Камердинер вышел.)
АЛЕКСАНДРА. Маман!
ЛИЗАВЕТА ПРОКОФЬЕВНА. Я хочу ему два слова сказать. И довольно! У нас, видите ли, князь, теперь все секреты!
АЛЕКСАНДРА. Маман! Что вы это?
(Входит Иволгин.)
ЛИЗАВЕТА ПРОКОФЬЕВНА. Здравствуйте! Вы вступаете в брак?
ГАНЯ. В брак?.. Как?.. В какой брак?
ЛИЗАВЕТА ПРОКОФЬЕВНА. Вы женитесь, спрашиваю я?
ГАНЯ. Н-нет… Я… нет.
(Взволнованная Аглая выбегает из комнаты.)
ЛИЗАВЕТА ПРОКОФЬЕВНА. Нет? Вы сказали нет? Довольно, я буду помнить, что вы сегодня, в среду утром, на мой вопрос сказали нет… Что у нас сегодня, среда?
Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 67 | Нарушение авторских прав