По одёжке встречают

Место моё на судне после отлично проведенных в Дакаре дней было несколько отрезвляющим. Денег у меня хватило только на билет 4-го класса, самого дешёвого из имевшихся на судне. Каюты не было, я находился вместе с чернокожими докерами, искавшими от порта к порту случайный заработок или уже имевшими в кармане контракт. Этим классом ехали и чернокожие солдаты, оплачиваемые французским правительством. В 1958 году большинство западноафриканских стран были колониями Франции. Только на судне я заметил, что в стоимость моего билета питание не включено. Докеры еду взяли с собой, и, уютно расположившись, ели. Для питания солдат служила кухня, расположенная рядом с помещением для еды и проживания. Я несколько смущённо забился в угол, когда кок меня заметил и жестом подозвал. Конечно, он обратил внимание на единственного белого в 4-ом классе. После того, как солдаты получили свой рацион, он налил мне порцию супа-гуляш, дал кусок батона и стакан красного вина. Я наслаждался этой плотной пищей точно также, как той изысканой, которую получал в миссии. А суп-гуляш был действительно очень хорош.

На пассажирском судне имеется, собственно говоря, только три класса. Четвёртый зарезервирован для африканцев. Для меня исключение было сделано определённо только потому, что я хотел работать в Ламбарене. Альберт Швейцер был на западном побережье Африки, пожалуй, самым известным пассажиром французских судов, потому что из Европы в Ламбарене и обратно он плавал только морем, самолётами не летал никогда. Время плавания на судне он использовал, чтобы писать письма, заниматься писательским трудом и формулировать новые творческие идеи.

Во время плавания я с грустью вспоминал о путешествиях на других пассажирских судах, где я бывал гордым пассажиром туристского класса. С этой мыслью я надел свои приличные вещи и пробился к первому классу. Поговорка: "По одёжке встречают" оправдалась и здесь, хотя, конечно, были пассажиры, одетые и получше меня. Но я "прошёл" со своей тщательно оберегаемой белой сорочкой, которую в миссии снова постирал и выгладил, галстуком, чёрными брюками, курткой и чёрными туфлями. В первом классе я играл в шахматы, уютно читал журналы, играл с детьми и общался с пассажирами. Но постоянно должен был быть начеку, чтобы не разоблачили меня в первом классе как "зайца". Было затруднительно, когда пассажиры, с которыми я разговаривал, спрашивали у меня номер каюты, чтобы встретиться снова. "Скорее всего, вы можете меня найти у настольного теннса или в библиотеке, в каюте я бываю очень редко", - был мой обычный ответ. В конце я всё же стал держаться в третьем классе. В первом стало для меня довольно опасно, так как там я встретился с французскими офицерами из колоний, которые присматривались ко мне несколько более критично, чем другие пассажиры. Но самым главным для меня было то, что каждый день я получал от моего дорогого кока, продолжавшего быть моим хранителем, порцию еды. А если уж в неё входил кусок батона и стакан красного вина, то рад был я ещё больше. До этого я себе никогда красное вино не покупал, но здесь на судне к еде подходило оно прекрасно.

Судно причалило ещё в Абиджане, на Берегу Слоновой кости. Оттуда мы шли прямо на Порт Жантиль. Не успели мы войти в гавань, как капитан с мостика через одного из матросов спросил меня, не желаю ли я пойти на Ламбарене. Вскоре после этого капитан дал сирену и через переговорную трубу вошёл в контакт с буксирным катером, направлявшимся в Огове. Он запросил, не возьмут ли меня до Ламбарене. Ответ был: "Да, сейчас." Катер изменил курс и направился к борту судна. Капитан приказал спустить трап по правому борту. Со своим велосипедом я начал спускаться, как канатоходец, потому что трап был слишком узок, а мои велосипедные сумки раздуты, да и трап сильно раскачивался от моих движений. Пассажиры буквально свешивались через ограждения, чтобы не пропустить такое необычное зрелище. Но такие аттракционы почти в открытом море просто являются частью Африки, где действуют совсем другие, чем в Европе, законы. В конце трапа ко мне протянулось - не знаю сколько - чёрных рук, подхвативших меня и мой велосипед. С судна сверху раздались мощные аплодисменты и я послал капитану, команде и особенно коку знак благодарности. Если бы капитан не действовал столь находчиво, пришлось бы мне ждать целую неделю следующего катера.

Капитан речного катера охотно взял меня на борт. Наверное, нет такого габонца, который хоть раз не был бы у Альберта Швейцера, лечили ли его самого или сопровождал он в госпиталь члена семьи. Буксир, оставив море позади себя, снова взял курс на Огове. Теперь справа и слева от реки стали смыкаться джунгли. Слышны были пронзительные крики обезьян и птиц. Это был тот же настрой, который доктор Швейцер уловил и сохранил во второй главе своей книги "Между водой и джунглями." С наступлением темноты крики стали ещё более зловещими. Несмотря на всю романтику джунглей, ночь была не особенно хороша - меня одолевали москиты. У меня не было москитной сетки, да и невозможно было бы её натянуть на катере. Утро снова принесло покой, и я мог наблюдать житьё-бытьё в многочисленных деревушках вдоль Огове. Мужчины обрабатывали ствол, чтобы затем сделать из него лодку, рубили дерево для приготовления еды, плели рыбацкие сети, делали из листьев масличных пальм кирпичи, строили хижины. Женщины стирали в реке бельё, варили в хижинах еду, смотрели за детьми, стригли друг друга и работали на банановых плантациях, которые обычно располагались несколько в стороне от деревни. Самым большим впечатлением для меня на этом пути по Огове было то, что я проходил по тем же местам, на которых 44 года назад Альберт Швейцер концептировал свои новаторские идеи о глубоком уважении к жизни, когда он при заходе солнца продвигался через стадо бегемотов.

Дата добавления: 2015-12-01