Читайте также:
|
Создавая свою спекулятивную философию, Фихте уделял внимание прежде
всего этане. Гегель же стремился исследовать главным образом вопрос истины,
причем глубже и основательнее, чем Фихте *. (* Г. В. Ф. Гегель,
Феноменология духа (1807); Наука логики (три части, 1812-1826); Энциклопедия
философских наук (1817); Философия права (1821); Философия истории (1840);
Собрание сочинений в 18 томах, изданное его учениками (1832-1845). (Русск.
пер. в: Собр. соч., т. 4, М., 1959; т. 5, М., 1937; т. 6, М., 1939; т. 1,
М.-Л., 1930; т. 2, М.-Л., 1934; т. 3, М, 1956; т. 7, М.-Л., 1934; т. 8, М.-
Л., 11935.]).
Отталкиваясь от фактов, он намерен открыть смысл бытия. Поэтому он не
соглашается с попыткой Фихте, основываясь на этике, насильственным путем
сделать отцом мира категорический императив, а матерью - теорию познания
идеализма. Прежде чем выдать миру свидетельство о рождении, он проводит
конкретные исследования. Он изучает законы событий, проявляющиеся в ходе
истории, кладет эти законы в основу конструкции Мира, которая должна
объяснить его возникновение из понятия бытия. Философия Гегеля становится,
таким образом, космической философией истории. Здание, насколько можно его
обозреть, построено солидно. Поэтому идеи Гегеля кажутся убедительными даже
тогда, когда они теряются в бесконечности.
Но что же считает Гегель принципом исторического процесса? Становление,
утверждает он, происходит путем естественного прогресса, который
осуществляется через проявление следующих друг за другом противоположностей
и их постоянное примирение. Как в мышлении, так и в действительности каждый
тезис порождает антитезис. Оба объединяются потом в синтезе, в котором
сохраняется вое ценное, что содержалось в обеих противоположностях. Затем
каждый синтез выступает вновь как тезис для нового антитезиса. Из них вновь
рождается синтез, и так происходит вечно.
По такой схеме Гегель рассматривает весь ход истории. Из нее он выводит
также законы логики. Поэтому он уверен, что из его схемы должно быть ясно,
каким образом логически развиваемый из понятия бытия мир понятий переходит
затем в мир действительности. Эту фантазию он подает так великолепно, что
даже нам, защищенным от ее чар, понятно, как может пьянить она.
В то время как Фихте пытается придать этическое значение процессу
развития чистого бытия в мир действительности, Гегель заранее исходит из
утверждения о том, что смысл бытия мира в конечном итоге может быть только
духовным. Абсолютное, рождая мир, не имеет никакой другой цели, кроме
познания самого себя. Абсолютное есть бесконечно созидающий дух, но
существует оно не для того, чтобы бесконечно творить, как полагал Фихте, а
для того, чтобы в процессе своего творения возвращаться в самое себя.
В природе абсолютное осознает себя недостаточно ясно. Лишь в человеке
оно по-настоящему постигает себя, причем процесс этот проходит три ступени.
В человеке, занятом только самим собой и природой, абсолютное выступает еще
как субъективный дух. В общем сознании людей, которые в целях правовой и
этической организации объединяются в человеческое общество, абсолютное
превращается в объективный дух и одновременно на основе заложенных в нем
понятий обретает способность быть творческим. В искусстве, религии и
философии он осознает себя как дух, в себе и для себя существующий,
преодолевший противоположности субъекта и объекта, мышления и бытия, как
абсолютный дух. В искусстве абсолютное созерцает себя, как таковое; в
религии оно представляет себя, как таковое; в философии, чистом мышлении,
оно осознает себя, как таковое. Там, где мыслится мир, абсолютное постигает
себя самое.
В откровенном благоговении перед истиной Гегель капитулирует перед тем
властным роком, которому Спиноза покоряется с улыбкой и против которого
восстают Фихте и Шлейермахер. Его мировоззрение представляет собой
надэтическую мистику. Этическое является в нем лишь фазой в развитии духа.
Он понимает культуру не как нечто этическое, а только как нечто духовное.
Стремясь подкрепить свое положение о том, что нравственное не есть
нечто самостоятельное, а лишь феномен духа, Гегель призывает на помощь
французский язык. "Моральное, - говорит он, - следует брать в том более
широком смысле, в котором оно означает не только морально-доброе. Le moral
во французском языке противополагается physique и означает духовное,
интеллектуальное вообще" *. (* Гегель, Соч., т. 3, стр. 301.). Понятие
этического, которым оперирует Гегель, чрезвычайно широко. Оно заключается в
том, что "воля в качестве своих целей имеет не субъективные, т. е.
своекорыстные, интересы, но всеобщее содержание" **. (** Там же, стр. 280).
Дело мышления - закрепить это всеобщее содержание в отдельном.
Если бы Гегель глубже проанализировал тот факт, что воля индивида
ставит себе всеобщие цели, и понял бы ее как нечто загадочное, ибо такой она
на самом деле и является, то ему не удалось бы так легко отмахнуться от
этической проблемы, как он это сделал. Он должен был бы понять, что дух,
обнаруживающийся в воле, своеобразен, что он не входит ни в какую более
высокую сферу и ничему не подчиняется. В этом случае Гегель смог бы
поставить проблему взаимоотношения духовного и нравственного.
Но Гегель настолько поглощен своей целью завершить разработку
спекулятивного оптимистического мировоззрения, что возникновение этического
начала в человеке рассматривает не как таковое, а лишь как феномен развития
надиндивидуального духа. Вместо того чтобы исследовать, каким образом
индивидуальный дух в человеке может одновременно являться и
надиндивидуальным и осознавать себя как бытие, единое с абсолютным, Гегель
пошел по пути объяснения высших интересов индивидуального духа его
взаимоотношением со всеобщим духом коллектива.
Гегель считает самонадеянными попытки индивидуального духа, как
такового, понять свое отношение к универсуму, как это имело место в
индийской философии. Единение с абсолютом стать акт всеобщего духа
коллективности, достигшего в своем развитии высшего этапа. И только тогда,
когда индивидуальный дух связан с абсолютным, как река с водами озера, в
которое она впадает, он приобщается к жизни абсолюта. Это и есть тот роковой
поворот к всеобщему, надиндивидуальному, в котором и обнаруживается
философия Гегеля.
В целом, следовательно, значение этики Гегеля только в том, что она
создает условия для возникновения общества, в общем духе которого абсолютный
дух может познать самого себя. Нравственным человек становится только при
добровольном подчинении требованиям, которые общество признает
целесообразными для создания более высокой духовности.
Для Гегеля не существует индивидуальной этики. Его совершенно не
занимают глубокие проблемы этического самосовершенствования и отношения
между людьми. Начиная говорить об этике, он всегда имеет в виду только
семью, общество и государство.
У Бентама этика дополняет право. Гегель же включает одно в другое.
Примечательно, что Гегель не создал никакой этики. Его высказывания об этике
можно найти только в философии права.
Свою задачу Гегель видит прежде всего в том, чтобы показать, что по
своей внутренней сущности государство выступает не только в виде правового,
но и этически-правового учреждения. Фихте сделал государство этическим
воспитателем индивидов. Для Гегеля же оно является внутренним содержанием
любого этического действия, "обладающей самосознанием нравственной
субстанцией", по его выражению. Самое ценное из всего нравственного
содержания осуществляется в государстве и посредством государства. Такая
преувеличенная оценка роли государства является естественным следствием
недооценки духовной значимости индивидуальности, как таковой.
Гегель не мог принять совершенно невыполнимую задачу Фихте - обосновать
этику как нечто космическое, имеющее своим содержанием подчинение мира
разуму. Чувство реального не позволяет ему примириться с подобными
фантазиями. Но то, что Гегель вообще отказывается от космического понятия
этики, становится для него роковым. Вместо того чтобы позволить этике и
натурфилософии вступить в полемику в спекулятивном мышлении, он уже заранее
жертвует этикой. Он не разрешает этике осознать себя как отношение индивида
к универсуму, как это имело место в философии Спинозы, Фихте и Шлейермахера.
Ей не разрешается также выступать и как отношение в смысле универсума, как
это было у китайских монистов. Этике отводятся лишь нормы регулирования
отношений между индивидом и обществом. Но она ни в коем случае не может
выступать в качестве созидающей идеи при формировании мировоззрения на
натурфилософской основе. Гегель обращается с этикой подобно каменщику,
закладывающему в стену пригнанный камень.
В силу того, что Гегель отводит этике роль подготовительного момента в
реализации духовного смысла мира, его учение становится удивительно похожим
на взгляды брахманов. И Гегель, и брахманы, как последовательные мыслители,
открыто признают, что мышление о мире и лежащее в основе мира абсолютное
могут достичь единения лишь в духовном, но не в этическом смысле, почему они
и оценивают этику только как подготовительный момент на этом пути. У
брахманов этика подготавливает человека к интеллектуальному акту, в котором
он осознает в себе абсолютное и умирает в нем. У Гегеля она помогает
становлению общества, во всеобщем духе которого абсолютное способно осознать
себя. Нисколько не меняет дела и то обстоятельство, что брахманы понимают
свою интеллектуалистскую мистику индивидуалистически, как миро- и
жизнеотрицающую, а Гегель, напротив, придает ей миро- и жизнеутвержающий
смысл и признает в качестве условия свершения интеллектуального акта наличие
необходимой духовности, порождаемой обществом. Различие здесь носит весьма
относительный характер и не затрагивает внутреннего родства обоих
мировоззрений. Одно является противоположностью другого, но оба определяют
этику только как этап духовности.
Так же как и у брахманов, у Гегеля этике отведено определенное место в
философии, но она не становится необходимой ее частью. В философии брахманов
решающими для становления сознания единства с абсолютным являются в конечном
итоге лишь достигнутая ступень миро- и жизнеотрицания и глубина созерцания.
У Гегеля общество, создающее духовность, в которой абсолютный дух постигает
себя в конечном, существует только благодаря праву, а не благодаря этике и
праву. Его этика только разновидность права.
У брахманов этика является своего рода фоном, на котором протекает
определенный этап в развитии идеи миро- и жизнеотрицания. У Гегеля же этика
- это форма проявления миро- и жизнеутверждения. Мировоззрение Гегеля есть,
собственно, надэтическая мистика миро- и жизнеутверждения, в то время как у
брахманов она представляет собой надэтическую мистику миро- и
жизнеотрицания.
Гегель совершенно открыто подтверждает именно такое понимание этики в
своем знаменитом предисловии к философии права, написанном 25 июня 1820
года. Он заявляет там, что мы не создаем образ действительности согласно
идеалам, возникающим в нашем духе, а только воспроизводим образ, в котором
действительный мир утверждает сам себя и одновременно нас в себе в своем
имманентном стремлении к прогрессу. "Что разумно, то действительно; и что
действительно, то разумно". Мы должны познать это вечное, которое
обнаруживается во временном и преходящем и развивается в нем, и соединиться
таким образом с действительностью. Задача философии состоит не в создании
идеи о том, что должно быть. Она только должна понять то, что есть.
Философия не создает какого-либо нового временного этапа, она есть лишь
"современная ей эпоха, постигнутая в мышлении". В роли науки о том, каков
должен быть мир, она приходит всегда слишком поздно. Она получает слово
только тогда, когда действительность уже завершила процесс своего развития.
"Сова Минервы начинает свой полет лишь с наступлением сумерек". Истинное
познание действительности должно вселить в человека чувство полного
удовлетворения.
Рационализм представляет собой этическую веру в прогресс в соединении с
этическим стремлением к прогрессу. Такое понимание рационализма пытались
углубить Кант и Фихте. В переработке Гегеля он стал только верой в
прогресс... верой в имманентный прогресс. Крупнейший умозрительный мыслитель
надеялся, что он сможет обосновать этот прогресс в космическом масштабе. В
этом пункте он смыкается с философией Шлейермахера. Вообще системы этих
философов в конечном итоге не так уж далеки друг от друга. Скрытая вражда
обоих мыслителей не имела фактически никаких объективных оснований.
Современники Гегеля не заметили всей глубины стратегического
отступления, сделанного им. Они простосердечно высказывали свою радость по
поводу великого размаха, каким была отмечена система Гегеля. Их радость была
тем более непосредственной, что он сам лишь единственный раз ясно высказался
о конечных следствиях своей философии в своем предисловии к "Философии
права". То, что у него происходит затмение луны этики, не вызывает обычного
в таком случае волнения, так как благодаря этому солнце его космически
обоснованной веры в прогресс сияет еще ярче. Под влиянием рационализма люди
того времени привыкли рассматривать этику и веру в прогресс как органически
связанные между собой, потому-то они и оценили прилив оптимизма, вызванный
философией Гегеля, как новое укрепление этики.
Схематизм Гегеля, утверждавшего, что прогресс осуществляется в смене
следующих друг за другом и постоянно разрешаемых в положительном синтезе
противоположностей, поддерживал оптимизм в трудные времена и служит ему
поддержкой вплоть до сегодняшнего дня. Гегель создает то обнадеживающее
понимание действительности, с которым Европа переходит во вторую половину
XIX века, так и не обнаружив, что она где-то оставила этику. А между тем, он
может выдвинуть свою оптимистическую философию истории, из которой вырастает
все его мировоззрение, лишь потому, что живет в такое время, когда
человечество движимо творческими убеждениями, основанными на этической
энергии удивительной силы. Великий философ истории не может вскрыть причины
прогресса, свидетелем которого он является. Он пытается объяснить действием
естественных сил то, что возникло благодаря этическому началу.
В мировоззрении Гегеля распадается союз между этикой и верой в
прогресс, поддерживавший духовную энергию нового времени. Вследствие такого
разрыва оба эти начала погибают. Этика умирает, а освободившаяся от нее вера
в прогресс оказывается духовно беспомощной, так как она становится верой в
имманентный прогресс, утрачивая энтузиастический характер прежней веры в
прогресс. С Гегелем рождается дух, который создает свои идеалы эмпирически
из действительности и которому свойственна больше вера в прогресс, чем
содействие его осуществлению. Гегель стоит на капитанском мостике океанского
парохода и объясняет пассажирам тайны сложного устройства его двигателей и
секреты вычисления курса. Но он упускает из виду, что необходимо постоянно
поддерживать огонь в топках. Поэтому скорость движения судна постепенно
падает. Наконец, оно вообще останавливается. Оно теряет управление и
становится игрушкой стихии.
Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 47 | Нарушение авторских прав