Идентификация

Идентификация всегда считалась чертой истерии. Но проблема в том, чтобы понять, «какова природа идентификации»?

В «Случае Доры» Фрейд (Freud, 1905, pp. 40–2) указывает на то, что у Доры возник такой же кашель, как и у г-жи К., ее сексуального соперника. Он также упоминает эпидемию обмороков в школе для девочек, когда одна девочка получает любовное письмо и падает в обморок, и другие девочки, которые тоже хотят получить любовное письмо, также падают в обморок (Freud, 1908).

В своей статье о бисексуальности Фрейд описывает пациентку, которая «в припадке истерии» пытается сорвать с себя одежду одной рукой, в то же время стараясь другой рукой эту одежду удерживать на себе. Фрейд полагает, что эта пациентка одновременно идентифицируется с мужчиной, насилующим женщину, и с женщиной, подвергающейся нападению. У меня были пациенты, пытающиеся убедить меня — убедив перед этим себя — в своей непорочности и сексуальности разом.

Я полагаю, что при истерии всегда происходит множественная идентификация. Она не основана на симпатетической идентификации — эмпатии. Здесь нет настоящей интроективной идентификации чего-то общего (sharing) или кого-то, с кем есть нечто общее. Вместо этого происходят проективные идентификации, обычно по «типу целостного объекта», не с реальным объектом, но с объектом фантазии. Понимание объекта, с которым идентифицируется истерик, минимально, и служит только тому, чтобы принять желаемое за действительное. Этот процесс беспорядочен и может видоизменяться с легкостью хамелеона — как Уолтер Митти[1]. Истерики заместительным образом живут посредством других. Также отмечается минимальная значимость «реальной самости», что, на мой взгляд, соответствует отрицанию (negation) психической реальности и чрезмерному использованию внешних целостных живых объектов, или, лучше сказать, целостных живых-и-фантазийных объектов — это фантазия, хоть и связанная с реальным человеком.

Я хотел бы продемонстрировать такие множественные идентификации у пациента, которого описывал выше. Он был неверен своей жене и крутил роман с одной из своих сотрудниц. Он злился на жену, которая возражала против этого романа, и истерически кричал, что должен быть абсолютно свободен. Он заявлял, что уважает свободу, и приводил в доказательство целый список примеров, включая разрешение жене иметь столько романов, сколько она пожелает, — чего, он был уверен, не будет никогда. В тот момент он идентифицировался с поборниками свободы — новым поколением — и верил в это абсолютно.

Когда он обнаружил, что его любовница ему неверна, то был вне себя от ярости, повторяя: «как она может так со мной поступать?» Он всем пожертвовал ради нее и был ей так предан. Он стремился отомстить, не просто вышвырнув ее, но уверившись, что никто больше не возьмет ее на работу. Он выставлял себя образцом истовой преданности и совершенно идентифицировался с этим образом. Здесь можно видеть непостоянную, пластичную идентификацию скорее с идеалами, чем с реальными людьми.

Через некоторое время, когда его состояние улучшилось, он так перестроил свой бизнес, чтобы его младшие партнеры получили большую плату и большую долю. Он понял, что его терзала борьба противоречивых воззрений. С одной стороны он чувствовал, что все следует отдавать бизнесу, прибыль нужно реинвестировать, а он и его партнеры должны жертвовать своими зарплатами. Он понимал, что он сам и есть бизнес — и ребенок, который должен обладать всем, и мать, обеспечивающая питание. В то же время он ненавидел бизнес, выдвигающий ему такие требования, и полагал, что должен выводить все деньги из бизнеса и не заниматься им вообще, и таким образом получить все.

Он понимал, что в данном конфликте является как идеальной грудью, которая должна быть всем, так и идеальным ребенком, который должен всем обладать. Его захватил конфликт желания удовлетворить обоих, осложненный неумением идти на компромисс. Он связывал эту ситуацию с характером своей матери — каким тот ему представлялся. К этому вопросу я вернусь позже. Такие черты указывают на насильственную жадную зависимость — см. ниже.

Теперь я хотел бы обратиться к проблеме жадной зависимости и связать ее с описанными выше особенностями доказательства (proof), страсти и идентификации.

Этот пациент, который часто проклинал анализ, бесполезный и финансово разрушительный, и говорил о том, что я зря трачу его время, тем не менее хотел, чтобы сеансы проходили каждый день, включая выходные, и также пытался заставить меня изменить технику, приводя в доказательство своего мнения цитаты из психиатрической литературы.

В начале анализа это была бесполезная зависимость, поскольку, не признавая за мной ценности и не получая одобрения, он никогда не получал полезного опыта, который бы поддерживал его изнутри. Я повторял судьбу его жены, которая эмоционально помогала ему, способствовала построению его бизнеса, — и слышала только то, что является колоссальной финансовой обузой. Он индентифицировался с грудью, тогда как жена и я были идентифицированы с претенциозными детьми-паразитами.

Он грезил о том, как пересекает огромное водное пространство на спине, без посторонней помощи. В ходе сеанса я услышал историю об истеричной женщине, которая убедила двух буддистских монахов перенести ее через поток. (Стоит заметить, насколько асексуальными должны быть помощники.) Он сумел на этом сеансе признать, что получил-таки некоторую помощь от меня, от своей жены и родителей, и люди поддерживали его; он не сам держался на плаву.

На следующем сеансе он грезил о том, что находится в окруженном стеной саду с двумя фигурами, которые позднее проассоциировал с теми двумя монахами. На сеансе он вернулся к моей бесполезности и ненужности. Когда я напомнил ему об опыте получения помощи, то услышал конец истории про двух монахов.

Итак, это были мудрый старый монах и новичок, и, перенеся истеричку через ручей, они продолжили свой путь. Через час новичок сказал: «Ох и стерва, ну, та, которая заставила нас перенести ее». На что мудрый старик ответил: «Это было час назад». Пациент подразумевал, что монах-новичок (я) поднимал истерический ажиотаж, полный истерических обид, тогда как мудрый старый монах (он) руководил путешествием к мудрости. Пациент изображает один объект, который бесконечно поднимает суету и постоянно не в ладах с жизнью, и другой, который забывает, словно событий и не было. На мой взгляд, это отсутствие равновесия является еще одним проявлением сочетания катастрофы и отрицания.

Я полагаю, что в этих множественных идентификациях жадная зависимость практикуется одновременно с идентификацией с грудью как источником мудрости, поддержки и жертвой эксплуатации. В данном случае далее предпринимается идентификация, в которой пациент становится зрелым, пожилым, мудрым священником, способным совладать со всем и сладить со сложными ситуациями в жизни.

При такой зависимости истерики пытаются изменить реальность, заставляя поверить мать/родителя/аналитика в свою версию истины. Их цель — изменить картину того, «кто они и что они делают, а также кто ты и что ты делаешь», они располагают доказательствами, теориями, свидетельствами и т.д., они постоянно меняют и чередуют идентичности, чтобы разрушить интуитивное постижение реального и истинного. Так они поступают с аналитиком и самими собой, о последствиях чего я скажу позже.

От психотической паранойи эти случаи отличаются тем, что здесь очевидна (или находится близко к поверхности) жажда любви (на самом деле — нарциссической любви). Их поведение гласит: «Я заставлю тебя любить меня, если придется переломать тебе все кости», или, более точно: «Я заставлю тебя обожать меня, сводя тебя с ума и меняя твое чувство реальности». Что сопровождается уверенностью, что можно быть «успешным истериком», и если они не могут использовать в качестве защиты взаимную идеализацию, то применяют описанный мною метод.

Это поверхностная идентификация: как их выбор объектов и их жизнь, она неглубока. Она устанавливается с фантазией, а не с реальным объектом, поэтому эта жадность не обеспечивает психическое питание, и психический рост останавливается.

Они атакуют истинное знание и поиск истины, и, стремясь к доказательству любви, на самом деле не ищут любви, — но только детскую галлюцинацию нарциссической любви. Трагедия заключается в том, что они не открываются любви в форме помощи. Можно сказать, что здоровый нарциссизм отсутствует, любовь требуется всемогущей ложной самости.

До сих пор я пытался продемонстрировать, что истина — психическая реальность — подвергается атакам, и предпринимаются попытки ее изменить. Их следствием становится отсутствие реальных поддерживающих объектов, которые бы питали истинную самодовлеющую часть личности. Пациенты интроецируют поврежденные и персекуторные объекты, от которых вынуждены защищать себя. Поэтому они также содержат [в себе] немодифицированные примитивные импульсы и примитивное суровое Супер-Эго. В результате такого образа жизни они вынуждены защищать себя от психической катастрофы.

Теперь я хотел бы рассмотреть взаимоотношение между истерией и меланхолией.

Истерик пытается избавиться от вины так же, как он избавляется от тревоги, приспосабливая внешний объект, чтобы тот нес вину и предоставлял «доказательство» его утверждениям. Он не наносит своим объектам окончательный удар мести, поскольку нуждается в них, и поэтому мучает их, заставляя их чувствовать вину.

Это черта, которую Фрейд (Freud, 1917) и Абрахам (Abraham, 1924) описали в психопатологии меланхолии: оба автора понимали, что меланхолик высокомерен и всемогущ. При меланхолии пациенты заставляют аналитика поддерживать их, брать на себя ответственность, и отплачивают тем, что принуждают переживать неудачи, чувствовать себя виноватым и ответственным за возможный суицид. Можно показать, что это истерические аспекты депрессии. Я не буду на этом останавливаться, укажу лишь на взаимоотношение между истерией и депрессией, в котором можно постулировать истерическую защиту от депрессии.

Меланхолик зачастую сопровождает свое заболевание «бредом» самобичевания: он обманщик, морально ничтожный человек, живет во лжи. Фрейд считал, что такое самообвинение в большой степени отвечает истине, и ненаучно было бы отвергать эти утверждения. Отсюда можно доказать, что до меланхолического срыва пациенты такого типа действительно вели фальшивую жизнь и были кем-то вроде «успешных истериков», вступая с другими людьми в тайный сговор для отрицания истины; а меланхолия — это момент истины, которую невозможно вынести из-за сурового Супер-Эго. Это, в частности, может происходить, когда использовавшийся истериком живой объект умирает или покидает его, и тот остается один во власти Супер-Эго.

Таким образом, можно говорить о двух процессах:

1. Истерическая ложь разваливается, и пациент ввергается в депрессию.

2. Чтобы избежать безнадежной агонии депрессии, ради спасения используются истерические механизмы проекции вины и ответственности.

Этот двойной процесс проливает свет на сложную проблему суицида и риска суицида. Я полагаю, что в случае разрушения истерической защиты, когда истерик приближается к меланхолии, возникает опасность суицида. С другой стороны, истерик использует угрозу суицида, чтобы заставить других взять на себя вину и заботиться о нем. Поскольку угрозы суицида могут содержать оба этих элемента, иногда трудно оценить риск. Я полагаю, что здесь может оказаться полезным понимание проблемы взаимоотношения между меланхолией и истерией.

Дата добавления: 2015-12-01