|
Читайте также: |
цами стояла задача получить максимальный эффект от масштаба. Тем не менее развитие
крупных структур, способных реально опираться на такую экономию, было сильно
облегчено благодаря влиянию культуры спонтанной социальной организации.
Представляется не случайным, что именно такие три общества, как Япония, Германия и
Соединенные Штаты, характеризующиеся высокой степенью доверия, стали
первопроходцами в деле развития системы крупномасштабных предприятий с
профессиональным управлением. Общества с низким уровнем доверия — Франция, Италия,
некоммунистические китайские государства Тайвань и Гонконг, — напротив, относительно
поздно сделали шаг от семейного бизнеса к современной корпорации.
В отсутствие широкого радиуса доверия и склонности к спонтанному объединению, у
общества есть две возможности для построения крупномасштабных экономических
организаций. Первая из них известна с незапамятных времен: это использование государства
в качестве покровителя экономического развития, часто напрямую, то есть в форме создания
предприятий, управляемых государством и находящихся в его собственности. Этим
маршрутом следовали многие фамилистические общества с сильным государством, включая
Францию, Италию и Тайвань. Корея также попадает в эту категорию: хотя крупные
корейские корпорации теоретически представляют собой элемент частного сектора, они
обязаны своим доминированием долгой истории покровительства со стороны корейского
руководства.
Для создания больших организаций в обществе с низким уровнем доверия существует и
вторая возможность, а именно: прямые инвестиции из-за рубежа или совместные
предприятия с крупными иност-
ранными партнерами. Этот путь, в настоящей книге всерьез мною не затронутый, был
пройден многими ускоренно развивающимися странами юго-восточной Азии. Страны, о
которых мы говорили в данной книге, в основном избегали прямых массовых инвестиций
из-за рубежа, делая выбор в пользу создания собственных крупных корпораций (хотя
нередко и с участием иностранного капитала). В список крупнейших компаний таких стран,
как Сингапур, Малайзия или Таиланд, зачастую, кроме компаний госсектора, попадают и
местные дочерние предприятия больших межнациональных корпораций. Эта схема также
подходит для большинства латиноамериканских стран и, по-видимому, развивается в
некоторых странах бывшего коммунистического лагеря.
Можно предположить, что, поскольку неудача в попытках образования
крупномасштабных экономических организаций в частном секторе может быть
компенсирована либо вмешательством государства, либо иностранными инвестициями,
вопрос о спонтанной социализированности в конечном счете не так важен. В некотором
смысле это действительно так. Франция, несмотря на слабость своего частного сектора,
удерживает первые места по развитию технологий именно благодаря компаниям, либо
субсидируемым государством, либо полностью ему принадлежащим. Однако такая
аргументация имеет свое слабое место. Зависящие от государства компании, как правило,
менее эффективны, чем частные: управляющие проявляют устойчивое стремление
опираться в своих решениях скорее на политические, чем на экономические критерии, так
что в целом, благодаря элементарным просчетам, стратегические государственные
капиталовложения могут пропасть впустую. В некоторых культурах управле-
ние компаниями госсектора может быть более эффективным, чем в других, и кроме того,
существуют механизмы, способные защитить их от политического давления. Но хотя
госпредприятия в Корее и на Тайване, возможно, и управляются более эффективно, чем в
Бразилии или Мексике, они все же менее эффективны, чем предприятия частного сектора.
Прямые иностранные инвестиции представляют собой проблему другого рода.
Технологические достижения и управленческие навыки, привносимые иностранными
межнациональными корпорациями, в конечном счете приживаются в местной экономике, но
это может занять многие годы. Тем временем страны, ведущие компании которых являются
дочерними отделениями иностранных корпораций, испытывают трудности в создании
собственного конкурентоспособного бизнеса. Многие из стран Азии, прошедшие период
быстрой модернизации, такие, как Япония, Корея или Тайвань, допустили приток
иностранного капитала, но ограничили возможность прямых инвестиций со стороны
межнациональных корпораций, чтобы дать местным предприятиям шанс дорасти до
глобальных стандартов. Прямое инвестирование приводит к немедленному успеху в области
технологии и управления, но оно может отсрочить вложения в инфраструктуру и
образование, необходимые для создания крепкой прослойки местных инженеров,
предпринимателей и управляющих. Наконец, как и другие формы зависимости, прямое
иностранное инвестирование часто вызывает сопротивление и приводит к недовольству,
могущему иметь политические последствия.
Культурные факторы типа спонтанной социализированности представляют собой лишь
одну из групп факторов, способствующих общему росту
ВВП, — и не всегда наиболее важную. Принципиальными условиями долгосрочного
роста ВВП остаются факторы, изучаемые ведущими экономистами: макроэкономическая
политика, как фискальная, так и монетарная, организации, международные стандарты,
препятствия в торговле и т. п. Главное воздействие спонтанной социализированности
проявляется, по-видимому, в промышленной структуре, то есть отражается на количестве и
удельном весе крупных/мелких корпораций в национальной экономике, на способах,
которыми они взаимодействуют друг с другом, на наличии сетей и т. п. В одних обществах
культура препятствует росту крупных компаний, в других способствует, в третьих
стимулирует появление новых форм экономической деятельности, таких, например, как
сетевая организация в Японии.
Промышленная структура, в свою очередь, определяет секторы глобальной экономики, в
которых может участвовать данная страна. Целью крупных корпораций является
использование экономий от масштаба в капиталоемких секторах, требующих организации
сложных производственных процессов или создания обширных сетей распространения.
Компактные компании, с другой стороны, как правило, лучше справляются с организацией
трудоемкого производства и более эффективны в секторах, требующих гибкости,
постоянных инноваций и быстрого принятия решений. Страны, имеющие гигантские
корпорации, будут работать в автомобилестроении, полупроводниковой и аэрокосмической
отраслях и т. п., тогда как те, в которых развитие получает мелкий бизнес, будут
сконцентрированы, среди прочего, на изготовлении одежды, дизайне, станкостроении,
мебельном производстве. Важно отметить, что
до настоящего момента мы не прослеживали сколько-нибудь устойчивой связи между
средним масштабом предприятий и общим ростом ВВП. Общества имеют возможность
разбогатеть, выбирая путь развития либо крупных, либо мелких компаний. Тайвань, имея
меньший средний размер предприятий, не беднее Кореи, а Италия развивалась в 1980-е
быстрее Германии. Что мелкие компании теряют в финансовом отношении,
технологических ресурсах и устойчивости, они набирают за счет гибкости, скорости
принятия решений, отсутствия бюрократизма и новаторства.
Престиж больших/малых компаний время от времени меняется в ту или другую сторону.
В первой половине столетия наивысший уровень развития промышленности у большинства
людей ассоциировался с крупным масштабом. Правительства всего мира следовали моде
поощрять развитие крупных предприятий тяжелой промышленности, которые во второй
половине XIX века вывели Соединенные Штаты и Германию на первые места среди
индустриальных держав.
Но не так давно ситуация изменилась на прямо противоположную. Публичная политика в
Соединенных Штатах и Европе в последние годы формировалась с пониманием того, что
мелкие компании в большей степени способны к инновациям и создают большую занятость.
Сегодня большинство корпораций стремится к уменьшению размеров, децентрализации и
большей гибкости. В качестве примера можно взять хотя бы компьютерную индустрию, где
Стив Джобс и Стив Возняк, работая у себя в гараже, изобрели персональный компьютер,
послуживший началом технологической революции, которая в течение одного десятилетия
подорвала мощь бывшего
гегемона, компании «IBM». Говорят даже, что усовершенствования в области
коммуникационных технологий привели к возникновению отраслей, которые в гораздо
меньшей степени централизованы и характеризуются гораздо меньшей концентрацией, чем
прежние, и это означает, что теперь условия соперничества между малыми и более
крупными компаниями начинают выравниваться.
Но наверняка современная одержимость мелкими компаниями имеет ничем не лучшие
основания, чем давняя мода на крупные1. Во многих секторах определенный минимально
эффективный размер диктуется фактором экономии масштаба. Сегодня установка и запуск
оборудования для производства высококачественных кремниевых плат обходится в сумму,
намного превышающую миллиард долларов, и в течение последних десяти лет эта цифра
неуклонно росла. Непрерывные слияния и покупки компаний в разных секторах — от
здравоохранения до телекоммуникаций — свидетельствуют о том факте, что управленцы,
принимающие инвестиционные решения, до сих пор убеждены в экономическом эффекте
масштаба и в том, что он еще не исчерпал себя. Вне сомнения, представление о
производстве программного обеспечения как о некоем кустарном промысле, о том, что
частный предприниматель, работая у себя в гараже, может совершить технологический
прорыв, вряд ли относится к другим высокотехнологическим производствам. Сегодня даже
написание конкурентоспособных компьютерных программ представляет собой сильно
бюрократизированный и чрезвычайно многоступенчатый процесс2. Создание новой
операционной системы не может быть столь же капиталоемким, что и строительство
сталелитейного завода, однако это деятельность, которая вполне способна
получать свою выгоду от масштаба. Не случайно, что в Америке в области производства
программного обеспечения доминирует один большой игрок, «Microsoft», и что
появляющиеся мелкие компании либо консолидируются с ним, либо покупаются им, либо
просто уходят из бизнеса.
Важность масштаба и, как следствие, малых/ больших компаний, может измениться в
будущем в ту или иную сторону самым непредсказуемым образом. Экономии от масштаба в
будущем будут зависеть от открытий в области технологии, которые еще не совершены и
которые в силу этого невозможно предсказать. Никто не мог знать наперед, что
преимущество «IBM» по научно-опытным разработкам будет потеряно из-за
неповоротливости в принятии решений, или что развитие технологии непрерывного литья
сделает возможными минизаводы, которые отберут солидную долю рынка у традиционно
крупных консолидированных производителей сталепроката. Возможно, экономии от
масштаба в одних секторах возрастут и уменьшатся в других, так что нельзя будет говорить
о каком-либо общем образце.
В свете этой неопределенности можно утверждать, что в будущем оптимальную форму
промышленной организации не будут преимущественно составлять ни малые, ни большие
компании, но сетевые структуры, разделяющие преимущества и тех, и других. Сетевые
организации могут использовать экономию масштаба, вместе с тем избегая накладных и
административных расходов больших централизованных организаций. Если так и случится,
общества с высоким уровнем социального доверия получат естественное преимущество.
Сетевой принцип может дать существенную экономию на операционных
издержках, если участники сетей будут следовать набору неформальных правил торговых
отношений, вынесения решений и воплощения этих решений в жизнь — правил, которые
либо сократят эти издержки, либо не будут требовать их совсем. Если доверие между
участниками бизнес-сети рушится, их взаимоотношения должны быть детально оговорены,
неписаные правила должны обрести письменную форму, и третья сторона должна быть
приглашена для урегулирования ситуации. В этом случае сеть перестает быть собой и
перерастает в нечто, напоминающее, в зависимости от уровня интеграции членов, либо
обыкновенный рынок, либо старомодную иерархическую корпорацию.
Облегченное производство, пожалуй, дает чистейший пример эффективности, вызванной
существованием в обществе с высоким уровнем доверия множества сетевых структур.
Облегченное производство делегирует право принятия решений на низовой уровень и
заменяет централизованное и основанное на жестких правилах взаимодействие на более
неформальное взаимодействие в рамках рабочего коллектива. Оно также ведет к
уравниванию дополнительных выплат по организации в целом (при этом, как ни
парадоксально, повышая индивидуальные стимулы благодаря упразднению зависимости
трудоустройства и продвижения по службе от стажа). Все, что может быть потеряно при
отказе от политики кнута и пряника по отношению к отдельным людям, с избытком
компенсируется более высокой отдачей коллектива, преданностью и солидарностью.
Эффект увеличения производительности, открытый благодаря внедрению этой формы
организации, оказался весьма ощутим и уже получил достаточное распространение на
рынке.
Спонтанная социализированность оказывает значительное влияние на экономическую
жизнь. Она воздействует на общую структуру национальной экономики, на отраслевое
распределение производств, на роль, которую стремится играть государство, и на
повседневные условия, в которых рабочие взаимодействуют с управляющими и друг с
другом. Она оказывает влияние и на ВВП. Мы можем представить себе варианты как такого
будущего, в котором лидирующая роль в накоплении богатства будет отведена крупным и
чрезвычайно сложноорганизованным корпорациям, так и такого будущего, в котором эта
роль закрепится за малыми, подвижными новаторскими предприятиями. Поскольку мы не в
силах предсказать предстоящие пути технологического развития, то невозможно узнать,
какой из этих вариантов станет явью. Все, что мы можем сказать, это то, что влияние
культурных различий на склонность к социализированности будет иметь большое, но в
настоящее время не определимое влияние на экономическую жизнь.
ГЛАВА 29. МНОГИЕ ЧУДЕСА
Из сказанного должно следовать с очевидностью, что не существует ни общей азиатской
модели экономического развития, ни какого-то единого «конфуцианского вызова» Западу.
Безусловно, есть некоторые аспекты культуры, которые являются общими фактически
для всех восточно-азиатских стран. Среди них — уважение к образованию, которое в равной
степени разделяется японской, китайской, корейской и другими культурами, испытавшими
сколько-нибудь заметное влияние конфуцианства. Этот культурный акцент не мог иметь
экономического значения сто или даже пятьдесят лет назад, когда нужда в высшем
образовании была невелика, но в сегодняшнем технологическом мире прибыльность
профессионализма и образованности невероятно возросла. Но хотя рынок побуждает людей
вкладываться в образование, гораздо лучше, если дополнительно к тому родители будут
следить за тем, чтобы их дети хорошо учились, а правительство будет создавать
образовательные учреждения, чтобы учеба была чем-то само собой разумеющимся.
Кроме того, все восточноазитские культуры имеют схожую трудовую этику, кото-
рая тем не менее различается от страны к стране по своему происхождению. В Японии
она по большей части обязана буддизму, в то время как в Корее и Китае она,
преимущественно, берет начало в конфуцианстве1. Все эти общества в том или ином виде
смирились с естественностью человека хозяйствующего, а аристократические и
религиозные ценности, диктовавшие пренебрежение к коммерции, накоплению и
повседневному труду, в значительной степени изжили себя.
Наконец, в большинстве азиатских обществ значимую и активную роль в формировании
направления экономического развития играет государство, хотя этот факт и нельзя
посчитать универсальной характеристикой азиатского развития. В Восточной Азии
существует значительное расхождение в степени и природе государственного
вмешательства: от сверхвысокой активности корейского правительства времен Пак Чжон Хи
до почти полного нейтралитета британской колониальной администрации в Гонконге. Такие
авторы, как Чалмерс Джонсон и Джеймс Фэллоуз, считают государственную
промышленную политику сущностью азиатского «экономического чуда». Вместе с тем в
странах Восточной Азии экономический успех не связан с уровнем вмешательства
государства напрямую, и это свидетельствует о том, что промышленная политика сама по
себе не является ключевой определяющей роста. Что, наверное, и впрямь отличает культуру
Восточной Азии, так это то, что здесь активно вмешивающиеся в экономику правительства
умеют гораздо более успешно, нежели остальные, справляться со своей задачей без
разрушительных последствий.
Как бы то ни было, между Японией, Китаем и Кореей существуют большие различия в
том, что каса-
ется социализированности, — различия, повлиявшие на характер промышленной
структуры, практики управления и формы организации каждой их этих стран. Многие
американцы и европейцы, полагая, что Тайвань, Сингапур, КНР и другие государства
региона стремительно движутся по одному с Японией пути развития, разве что с небольшим
отставанием, видят Азию гораздо более однородной, чем она есть на самом деле. И этот
взгляд приобрел еще больше сторонников благодаря тем, кто заговорил о коллективном
конфуцианском вызове, брошенном Западу Восточной Азией.
Правда, однако, в том, что азиатские страны заняли разные секторы глобальной
экономики и наверняка в течение некоторого времени сохранят их за собой. Япония и Корея,
с их большими корпорациями, действуя в таких областях, как автомобилестроение,
производство бытовой электроники и полупроводников, вступают в прямую конкуренцию с
крупными североамериканскими и европейскими фирмами. Напротив, бизнес в этих
областях не является сильной стороной большинства китайских обществ, преуспевающих
преимущественно в тех секторах, где важна скорее гибкость, чем масштаб. В
действительности существуют две соперничающие азиатские экономические культуры:
японская и китайская. Каждая в буквальном смысле объединена разветвленной сетью
организаций, основанной, что характерно, на обобщенном социальном доверии в Японии, и
на семье и родственных связях в Китае. Очевидно, что эти разветвленные сети
взаимодействуют друг с другом во многих отношениях, но внутренние цепочки в каждой из
них устроены каждая на свой особый манер.
Трудности, с которыми встречаются китайские общества при учреждении крупных
частных корпо-
раций с профессиональным управлением, в будущем поставят их перед дилеммой скорее
политического, чем экономического характера. Тот факт, что отсутствие крупных
профессионально управляемых корпораций создает главные препятствия для роста ВВП, не
представляется столь уж очевидным. Те, кто утверждал, что китайский фамилизм является
препятствием для экономической модернизации, оказались не правы, и в отсутствие новых
технологий, благоприятствующих крупным организациям, обратное доказать будет нельзя.
Представляется в той же степени вероятным, что в эру быстрой корпоративной
реструктуризации и разукрупнения бизнеса компактные китайские семейные предприятия
достигнут больших успехов, чем крупные японские корпорации. Если единственной целью
этих обществ является максимальный общий прирост богатства, то им в таком случае нет
никакой нужды выходить за пределы относительно компактных семейных предприятий.
Канада, Новая Зеландия и Дания разбогатели на сельском хозяйстве, сырье и других
низкотехнологических производствах. И нельзя сказать, что они менее счастливы ввиду
того, что не имеют собственных хорошо развитых аэрокосмической и полупроводниковой
индустрий.
С другой стороны, во многих странах существует уверенность в том, что обзавестись
собственными промышленными производствами в «стратегических» секторах — дело
хорошее само по себе. Эта их уверенность либо основывается на том мнении, что они лучше
рынка знают, какие вложения обеспечат прибыль в перспективе, либо вызвана тем, что они
преследуют неэкономические цели — международный престиж или национальную
безопасность. Франция и Корея — яркие примеры стран, экономи-
ческие решения которых находятся под большим влиянием неэкономических задач.
Для развития обществ именно этого типа отсутствие спонтанного стремления к созданию
крупных организаций может обернуться самым большим поражением. Если частный сектор
не способен сам создавать стратегические производства, государство непременно проявит
склонность к вмешательству для продвижения развития в этом направлении.
Индустриальное же развитие, прямым спонсором которого выступает государство, приносит
с собой все типы рисков, от которых свободны рыночные инвестиции.
Экономическое развитие, опирающееся на государство, станет особенной проблемой для
Китайской Народной Республики. Китайская экономика разрывается между старым,
неэффективным и вырождающимся государственным сектором (среди прочего, имеющим
по легенде самый неэффективный в мире способ производства автомобилей) и новым
рыночным сектором, состоящим по большей части из мелких семейных предприятий и
совместных предприятий с иностранными партнерами. Чего на данный момент не
существует в Китае, так это собственного современного и эффективного сектора крупных
частных компаний. Впечатляющие проценты роста ВВП Китая в последние годы
(достигавшие 13% в 1992 и 1993 годах) в большой степени обусловливаются развитием
капиталистического малого бизнеса и иностранными инвестициями. Такой уровень роста
стал возможен благодаря введению рыночных стимулов в совершенно неэффективную
командную экономику. На данный момент Китай слишком беден для того, чтобы всерьез
обеспокоиться отраслевой структурой экономики: все до-
вольны и тем, что рост идет столь впечатляющими темпами. Перед китайской
экономикой стоит множество нерешенных базовых проблем, которым еще только предстоит
проявить себя, — таких, как учреждение стабильной системы прав собственности и
коммерческого права.
Когда и если Китай, в течение одного или двух поколений, сравняется по доходу на душу
населения с Тайванем или Гонконгом, ему суждено встретиться и с проблемами глобального
характера. Исследователи, интересующиеся Китаем, знакомы с множеством потенциальных
препятствий, способных остановить рост экономики страны в будущем: инфляционное
давление, отсутствие инфраструктуры, эффект «горлышка», образующийся из-за слишком
быстрого развития, сильное несоответствие в показателях дохода между прибрежными
провинциями и центральными районами, а также множество связанных с проблемами
окружающей среды часовых бомб, в настоящее время закладываемых и обреченных рано
или поздно взорваться. Китай также столкнется и с необходимостью развития крупных
современных корпораций с профессиональным управлением. Гонконг или Тайвань могут
отказаться от некоторых престижных форм производства, отдав их другим, чтобы ускорить
собственное развитие на рыночно ориентированном пути. Но для большого Китая это
маловероятно, — отчасти потому, что Китай, как великая держава, никогда не захочет быть
навсегда оттесненным с передового края современного промышленного развития. Сами
размеры Китая требуют от него создавать сбалансированную экономику, включающую как
капиталоемкие, так и трудоемкие секторы. Он не сможет надеяться достичь высокого уровня
общего развития, уподобившись тем странам
Восточной Азии, чье участие ограничено лишь несколькими конкретными нишами.
Однако поворот от семейного бизнеса к современной корпорации будет представлять для
КНР гораздо большую проблему, чем те, с которыми сталкивались Япония или
Соединенные Штаты, и государство здесь будет играть гораздо более существенную роль.
Минимум того, что необходимо Китаю, — это политическая стабильность, соблюдение
базовых правил существования политических институтов и компетентные государственные
структуры, не подверженные ни чрезмерной коррупции, ни чрезмерному политическому
влиянию извне. Коммунистическому строю Китая так или иначе не хватает ни
легитимности, ни, в нарастающей степени, компетентности. Для большинства наблюдателей
остается неясным, переживут ли китайские политические институты огромное социально-
экономическое давление, созданное бурной индустриализацией, или же к XXI веку Китай
перестанет существовать как единое государство. Нестабильный Китай, или Китай,
управляемый непостоянным и капризным правительством, не будет благоприятной средой
для ведения разумной экономической политики.
Противоречия между Японией и Китаем по части экономической культуры имеют
важные следствия и для Японии. С возвышением Японии как сверхдержавы некоторые
японцы начали поговаривать о «японской модели», которая должна быть взята на
вооружение всеми остальными азиатскими народами или даже народами других частей
света2. Конечно же, японцы могут многому научить другие государства Азии (не говоря о
конкурентах из Северной Америки и Европы), которые в недавнем прошлом уже достаточно
почерпнули из японской технологии и опыта управления.
В том, что касается промышленной структуры, между Японией и другими азиатскими
странами так или иначе существует большой зазор, и есть причины думать, что для
китайских обществ напрямую перенять японский опыт будет крайне трудно. Например,
очень нелегко будет экспортировать в китайское общество систему кейрецу. Китайские
фирмы и предприниматели представляются слишком индивидуалистичными, чтобы
перенять этот способ кооперации, и в любом случае они располагают своими собственными
сетевыми структурами на основе родственных связей. Только будущее покажет, сможет ли
облегченное производство быть организовано так же успешно в китайском обществе, как
это произошло в Японии или Северной Америке. Китайцам, другими словами, возможно,
только предстоит найти свой путь в мире современных экономических организаций.
ГЛАВА 30. ПОСЛЕ КОНЦА СОЦИАЛЬНЫХ ПРОЕКТОВ
Глобальная конвергенция основных общественных институтов к модели либеральной
демократии и рыночной экономики ставит перед нами вопрос о том, достигли ли мы «конца
истории», в котором долгий процесс человеческой эволюции заканчивается, но не
социализмом, как в марксистской версии, а, скорее, буржуазным либерально-
демократическим обществом в его гегельянском понимании1.
Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 1 | Нарушение авторских прав