|
Читайте также: |
время отношение японских детей к своим родителям часто удивляло китайцев, посещавших
Японию, поскольку, по их мнению, дети не оказывали
родителям должного уважения»22. Как и китайская, японская семья изменялась в
результате урбанизации и экономического роста23. Однако эти изменения (в противовес
ситуации в Китае) меньше повлияли на японские социальные и коммерческие организации,
поскольку последние в меньшей степени были основаны на принципе семейственности.
В японском обществе повсеместно были распространены группы, похожие на ие; глава
такой группы назывался иемото. Групп с такой организацией было особенно много в
области традиционных искусств и ремесел (стрельба из лука, фехтование, чайная церемония,
театры Но и Кабуки, икебана и т. д.). Группы иемото — это неродственные объединения
людей, которые ведут себя так, как если бы они были родственниками. Учитель играет роль
отца, ученики — детей; подчинение в группах имеет иерархический характер и передается
по мужской линии, как в обычных семьях. Важнейшими социальными связями были не
горизонтальные отношения среди равных (например, среди учеников одного мастера), а
вертикальные — между старшим и младшим24. Эти отношения можно сравнить с японской
семьей, где связь между родителями и детьми гораздо сильнее, чем между братьями и
сестрами. Группы иемото напоминают современные добровольные организации на Западе,
поскольку не базируются на родстве; кто угодно может примкнуть к этому объединению по
собственному желанию. Однако они похожи на семьи тем, что отношения внутри группы
носят не демократический, а иерархический характер, поскольку сложить с себя принятые
моральные обязательства не так просто. Однако членство в группе не наследуется, то есть не
может быть передано от отца к сыну25.
Антрополог Фрэнсис Су утверждает, что группы типа иемото связаны не только с
привычными искусствами и ремеслами, но составляют структуру практически всех
организаций в Японии, в том числе и коммерческих26. Скажем, японские политические
партии делятся на квазипостоянные фракции, возглавляемые старейшим членом партии. Эти
фракции не отражают определенных идеологических или политических позиций, как,
например, фракции американской Демократической партии. Скорее, это группы, подобные
иемото, скованные добровольными и личными взаимными обязательствами между лидером
фракции и его последователями. В японских религиозных организациях существует та же
структура, что и в группах иемото. В противоположность китайцам, посещающим те храмы
и гробницы, которые считают нужным, японцы «принадлежат» определенному храму
подобно тому, как американцы «принадлежат» определенной церкви, поддерживая ее
благотворительными взносами и развивая личные отношения с монахом или настоятелем27.
Следовательно, религиозная жизнь в Японии более организована и строга, чем в Китае.
Такая форма организации создает определенную привычку, которая переносится на
деловой мир: если о японских фирмах зачастую можно сказать, что они похожи на семью, то
китайские — собственно, и есть семья28. В японской корпорации присутствуют структура
власти и чувство морального обязательства между членами, что делает ее сходной с семьей,
однако в ней также есть и элемент самостоятельности, не разрушаемый соображениями
родства; в этом отношении японская корпорация гораздо больше походит на западные
добровольные ассоциации, чем на китайские семьи или кланы.
Совершенно разное положение семьи в японском и китайском обществах объясняется и
японским вариантом конфуцианства. Япония является конфуцианской страной по крайней
мере с VII века, когда принц Тайси Сотоку создал конституцию Японии, основанную на
принципах конфуцианства и состоявшую из 17 статей29. Некоторые исследователи говорят,
что японское конфуцианство устанавливало те же нормы поведения, что и китайское;
однако в Японии в своих ключевых аспектах это учение претерпело значительные
изменения30. Конфуцианское учение постулирует несколько добродетелей, и ударение на
различные добродетели может иметь явное выражение в реальных социальных отношениях.
К примеру, из пяти основных добродетелей ортодоксального конфуцианства самыми
важными были следующие две: благожелательность (цзэн), которую к членам своей семьи
люди обычно испытывают в естественном порядке, и сяо — сыновняя почтительность31.
Преданность, или верность, в китайском конфуцианстве тоже являлась добродетелью, но
она воспринималась скорее как личная, а не социальная: человек верен себе и своим
убеждениям, а не носителю политической власти. Более того, для китайцев добродетель
преданности была связана с добродетелью справедливости или правосудности (и)32.
Предполагалось, что если внешний источник власти, требующий преданности, действует
неправосудно, цзэн не требует от человека слепой покорности.
Когда конфуцианство было завезено в Японию и начало приспосабливаться к местным
условиям, относительный вес этих добродетелей существенно изменился. В документе,
типичном для японского понимания конфуцианства, — императорском постанов-
лении для армии, выпущенном в 1882 году, — добродетель преданности была возведена
в высший ранг, а благожелательность вообще не упоминалась33. Кроме всего, по сравнению
с китайской версией неуловимо изменился сам смысл преданности. В Китае эта добродетель
обладала этическим смыслом: человек имел определенные обязанности по отношению к
самому себе, то есть имелись стандарты поведения личности, которым нужно
соответствовать. Такой подход являлся своеобразным функциональным эквивалентом
западного понятия личной совести. Преданность господину должна была согласовываться с
чувством долга перед собственными принципами. Напротив, в Японии абсолютно
безусловное значение имел долг по отношению к господину34.
Значение того, что преданность в японском конфуцианстве заняла ключевую позицию, а
сыновняя почтительность — нет, может быть понято на примере системы социальных
обязательств. Мы уже отмечали, что в традиционном Китае, если отец нарушал закон, сын
не был обязан сообщить о преступлении органам правопорядка. Долг по отношению к семье
был важнее долга перед политическими властями, даже выше власти императора. В Японии,
наоборот, в такой ситуации сын стоял перед дилеммой, поскольку был обязан сообщить о
своем отце органам правопорядка: преданность даймё превосходила преданность семье35.
Центральная роль обязательств по отношению к семье придала китайскому конфуцианству
его особый характер. Хотя ортодоксальное конфуцианское учение настаивало на
преданности императору и поддерживающей его бюрократической элите, семья выступала
на первый план в качестве своеобразного оплота, защищающего личную независимость от
контроля государства. В Японии все было
наоборот: политические власти контролировали семью, и теоретически ни одна из
личных сфер жизни не была защищена от их вторжения36.
Сегодняшняя преданность самурая своему даймё имеет форму преданности
современного японского исполнителя, «специалиста на окладе», компании, на которую он
работает. Свою семью он приносит в жертву: он редко проводит время дома и лишь иногда
видит своих детей, пока они растут; выходные и даже отпуск чаще тоже посвящены не жене
и детям, а компании.
Японцы изменили китайское конфуцианское учение, чтобы приспособить его к своим
политическим обстоятельствам. В Китае даже императорская власть не была абсолютной;
она могла быть полностью подорвана, если император терял «Мандат Неба» из-за своего
безнравственного поведения. Китайские династии не задерживались у власти дольше
нескольких столетий, что свидетельствует о непостоянном характере китайской
политической власти. В Японии, наоборот, существовала единственная нерушимая
династическая традиция, начавшаяся с мифического основания страны, и никакого
политического эквивалента потере «Мандата Неба» не существовало, японский император
ни при каких условиях не мог лишиться трона. Неоконфуцианство было воспринято так,
чтобы не допустить его политического влияния, посягающего на прерогативы императора и
правящего класса.
Более того, обычно на вершине японской политической системы находились военные,
Китай же традиционно управлялся чиновничьей прослойкой «благородных». Управляя
Японией, они создали свой собственный этический кодекс — бусидо, или «самурайский
кодекс»; главными добродетелями этой системы
были добродетели военные: преданность, честь и мужество. Семейные связи четко
подчинялись феодальным37. Когда в начале эпохи Токугава было принесено в Японию
китайское конфуцианство Сунской школы, подробно разработанное Чжу Си, то оно было
приведено в соответствие с кодексом бусидо, и акцент делался именно на преданности. Хотя
в те времена и возникали споры о том, что важнее — сыновняя почтительность или
преданность, последняя добродетель в итоге одержала верх38.
Возвышение добродетели преданности в японском конфуцианстве произошло довольно
давно, однако после Реставрации Мэйдзи были предприняты дальнейшие усилия для
распространения этой идеологии, чтобы поддержать правительство в его стремлении
модернизировать и объединить нацию39. Надо сказать, что японские попытки в XIX веке
использовать конфуцианство для изменения климата в стране в чем-то были схожи с
политикой экс-премьера Сингапура Ли Кван Ю в 1990-х. Императорский указ солдатам и
матросам, выпущенный в 1882 году, и императорский рескрипт об образовании 1890 года
использовали терминологию конфуцианства, чтобы возвысить добродетель преданности
государству40. В конце столетия японские власти и предприниматели, столкнувшись с
проблемой дефицита рабочей силы и текучести квалифицированных кадров, стали
способствовать распространению идеологии, которая изначально рассматривалась как
учение для высших слоев общества. Сам принцип преданности был расширен и касался уже
не только преданности государству, но и преданности компании и прививался через систему
образования и на рабочих местах41. Чалмерс Джонсон прав, утверждая, что это был
политический акт, направленный на удовлетво-
рение потребностей государства и общества на определенном этапе их развития42.
Однако процесс прошел успешно лишь потому, что само понятие преданности было глубоко
укоренено в японской культуре, — далеко не ясно, могли ли подобные учения найти отклик
в китайском обществе.
Одним из следствий этой трансформации китайского конфуцианства является то, что в
Японии роль гражданского и национального самосознания более высока, чем в Китае. Я уже
отмечал, что китайская семья в некотором смысле является защитой от деспотичного и
алчного государства, и, следовательно, семейный бизнес инстинктивно ищет способы
укрыться от налогов. В Японии ситуация совершенно другая, поскольку семья слабее и
индивиды подчиняются разным властным структурам с вертикальной организацией. Весь
японский народ во главе со своим императором является, по сути, гигантской ие и требует
от человека определенного уровня моральных обязательств и эмоциональной
привязанности, чего никогда не было в Китае. В отличие от Японии, в Китае гораздо меньше
развита позиция «мы-против-них» по отношению к чужакам, китайцы скорее
предрасположены отождествлять себя с семьей, родом, религией или народом.
Обратной стороной японского национализма и склонности доверять только друг другу
служит недостаток доверия к неяпонцам. С этими проблемами сталкиваются иностранцы,
живущие в Японии, как, например, большая корейская община, о которой уже подробно
говорилось ранее. Недоверие к неяпонцам так же очевидно и в практике японских компаний,
работающих в других странах. Японии удалось довольно успешно экспортировать основные
элементы «облегченного производства» в Со-
единенные Штаты, однако сами японские «транспланты», то есть сборочные заводы на
территории США, с трудом вписались в сеть местных поставщиков. Японские
автомобильные компании, строившие эти заводы, пытались привести с собой на
американский рынок и своих японских сетевых подрядчиков. Согласно одному
исследованию, примерно 90% комплектующих для сборки японских автомобилей в Америке
привозились из Японии или с дочерних японских компаний, расположенных в Америке43.
Это неудивительно, учитывая культурные отличия между японской сборочной компанией и
американским субподрядчиком, но неудивительно и то, что данные различия приводили к
некоторым трениям. Приведем другой пример: японские многофилиальные компании для
управления своим заокеанским бизнесом использовали японских менеджеров, хотя на
родине они редко были исполнителями того же уровня. Американец, работающий в филиале
японской компании в Соединенных Штатах, может достичь довольно высокого положения,
однако вероятность того, что его пригласят работать в Токио или даже другой филиал за
границей, практически равна нулю44. Однако есть и исключения. Компания «Sony America»,
к примеру, имеющая большой штат американских сотрудников, обладает высокой степенью
независимости и часто оказывает влияние на своего учредителя в Японии.
Следует отметить еще одну особенность японской культуры, которая позволила внести
элемент гибкости в деловые отношения. Суть ее заключается в том, что в Японии очень
долгое время существовало различие между реальными и номинальными носителями
власти. Этот момент весьма сильно отличает японскую культуру от китайской. В Японии
реальный правитель очень часто был анонимной персоной, стоящей в тени, и руководил
опосредованно. Даже Реставрация Мэйдзи лишь номинально вернула трон императору для
расширения интересов сёгуната. Переворот был осуществлен группой знати из префектур
Сацума и Тёсю, которая действовала от имени императора. Последний имел мало власти как
до, так и после Реставрации. На самом деле, Японии удалось сохранить единую, нерушимую
династию только благодаря тому, что японские императоры не обладали реальной властью.
В отличие от Китая, где императоры часто действительно правили, в Японии борьба за
лидерство велась советниками главы государства, которые создавали видимость
нерушимости традиции и закона, а на самом деле столь рьяно боролись за власть, что часто
дело доходило до гражданской войны.
Как и широко распространенная практика усыновления, тот факт, что в Японии не
совпадали реальные и номинальные источники власти, был важным преимуществом и для
политических, и для коммерческих достижений. В конце 1980—начале 1990-х многие
лидеры, обладающие реальной властью в КНР, уже справили восьмидесятилетие, они были
еще соратниками Мао или начинали свою карьеру во время революции 1949 года. У
молодых лидеров не было никакой возможности их потеснить, а проведение политической
реформы было отложено, поскольку страна ждала их смерти45. (Подобная ситуация
существует в Корее, чья культура больше похожа на китайскую, чем на японскую. Так,
Северная Корея по сути оказалась заложницей долгожительства своего лидера Ким Ир
Сена.) В Японии ситуация абсолютно другая, здесь слишком старые или уже
некомпетентные лидеры ненавязчиво переме-
щались на почетные посты, а реальная власть переходила в руки более молодых людей.
Корни этой традиции можно найти в крестьянском домохозяйстве: нередко глава семьи
переезжал из главного дома в меньший, передавая власть своему старшему сыну, когда
последний достигал определенного возраста и мог нести ответственность, связанную с
лидерством. Хотя японцы уважают старость, они также уважают старика, который, как
Соитиро Хонда, понимает, когда его время вышло, и передает власть более молодому и
энергичному46.
Исследование исторических корней таких японских институтов, как ие, иемото, система
майората, правила усыновления и тому подобных, выходит за рамки этой книги. Однако
следует заметить, что многие авторы, объясняя причины, по которым подобные институты
возникли только в Японии и нигде больше в Восточной Азии, не отмечают
децентрализованной природы политической власти в Японии47. Эта страна, как Германия и
северная Италия, и в отличие от южной Италии, Франции и Китая, в доиндустриальный
период никогда не управлялась сильным, централизованным правительством с обширным
бюрократическим аппаратом. Хотя Япония и гордится своей неразрывной династической
традицией, однако императоры в Японии всегда были слабы и не стремились покорить
народ, как, например, во Франции — стране феодальной аристократии. Власть широко
распределялась между несколькими враждующими кланами, чьи позиции все время
менялись. Провал попыток центральной власти сосредоточить контроль в одних руках дал
возможность развиваться мелким объединениям. Скажем, во время реформ Тайка (VII век)
местные феодалы переманивали крестьян из императорских поместий, обе-
щая им военную защиту от притязаний императора48. Как и в Европе, длительные
периоды гражданской войны способствовали росту независимых феодальных поместий,
которые существовали за счет обмена между крестьянами и самураи — рис в обмен на
защиту, — и в этих отношениях родство не играло никакой роли. Таким образом, сама идея
взаимных обязательств, основанных на взаимообмене услугами, глубоко укоренена в
японской феодальной традиции49. Децентрализованная политическая власть давала волю
личной экономической деятельности. К примеру, перед Реставрацией Мэйдзи правительства
многих провинций (хан), на которые была разделена Япония в эпоху Токугава, создавали
свои собственные промышленные предприятия — после 1868 года именно на их основе
было организовано большинство производственных компаний. Опять же, как и в Европе,
раздробленная власть способствовала росту больших городов — таких, как Осака и Эдо
(Токио), — в которых развивалось крепкое сословие торговцев50. В Китае возникновение
подобного сословия в любом случае шло бы вразрез с интересами императорской власти,
которая или взяла бы его под свой контроль, или хотя бы регулировала его деятельность.
Несомненно, значительную роль для достижения успеха в экономике играли и другие
особенности японской культуры. Одна из них связана с особым характером японского
буддизма. Как показали Роберт Белла и другие исследователи, доктрины буддистских
монахов Байгана Исида и Сёсана Судзуки в начале эпохи Токугава благословили светскую
экономическую деятельность и создали деловую этику, весьма похожую на учения раннего
пуританства в Англии, Голландии и Америке51. Другими
словами, в Японии существовало некое подобие протестантской трудовой этики, которая
была сформулирована примерно в одно время с европейской. Это явление тесно связано с
традиционной дзен-буддистской идеей совершенствования в обычном деле — фехтовании и
стрельбе из лука, плотницком деле, производстве шелка и т. п., — которое достигается не
внешней техникой, а внутренней медитацией52. Те, кто видел один из ранних фильмов
Акиро Куросавы «Семь самураев», должны помнить дзен-мастера, учителя фехтования,
который после медитации мог вспороть живот своему врагу молниеносным изящным
ударом до того, как жертва понимала, что произошло. Эта страсть к совершенству,
сыгравшая столь важную роль в успехе японских экспортных отраслей промышленности,
имеет скорее религиозные, чем экономические корни. Хотя японскую трудовую этику
разделяют многие страны Азии, традиция перфекционизма присуща лишь немногим из них.
Однако я не буду подробно останавливаться на этих аспектах культуры, поскольку они не
столь прочно связаны со способностью к спонтанной социализированности53.
Сейчас нам нужно понять, каким образом эти культурные традиции проявляются в
современной деловой жизни Японии.
ГЛАВА 16. РАБОТА НА ВСЮ ЖИЗНЬ
За последние два десятилетия американская экономика пережила ряд радикальных
преобразований: компании страны разукрупнялись, реструктуризировались, а иногда и
вовсе распадались. «Перепланировка корпорации» — последний из целой серии
эвфемизмов, используемых консультантами по управлению для описания масштабного
сокращения рабочих мест ради большей производительности. Президент Клинтон и целый
сонм экспертов предупреждают американцев, что не стоит рассчитывать на сохранение
своего места в течение всей жизни и что у них нет иного выбора, кроме как смириться с
масштабом экономических изменений и отказаться от гарантий, к которым привыкли их
родители.
Учитывая нынешние экономические условия в мире, интересно поразмышлять о том, что
бы произошло, если бы какие-нибудь захватчики-марсиане вдруг запретили крупным
корпорациям в США проводить сокращения. Экономисты, как только они оправились бы от
шока, несомненно, заявили бы, что подобная мера приведет к смерти экономики страны: в
отсутствие так называемой «факторной мобильности» рынки труда не могут поспевать за
быстрыми изменениями спроса или удовлетворять по-
требности, возникающие в ходе освоения новых технологий. Однако если марсиане,
пойдя на уступки во всех других вопросах, продолжали бы настаивать, кое-какие изменения
наверняка произошли бы, и можно вообразить, какие именно. Во-первых, работодатели
потребовали бы более гибких правил и условий труда: при определенных обстоятельствах
компания должна иметь возможность перевести сотрудника на ту должность, где его труд
более полезен. Во-вторых, на тот случай, если в работе некоторых отпадает необходимость и
они станут для компании мертвым грузом, работодатели были бы заинтересованы в том,
чтобы «на месте» обучать их новым навыкам и специальностям. Изменилась бы и сама
структура компаний: у них появился бы стимул увеличивать количество видов своей
деятельности, чтобы, скажем, при снижении спроса на текстильную или сталелитейную
продукцию рабочую силу можно было перенаправить на производство электроники или на
маркетинг. Наконец, в экономике возник бы определенный сектор мелких фирм: на них не
распространялось бы правило пожизненной занятости, и они использовались бы как место,
куда в самом крайнем случае большие компании могли бы сбрасывать балласт ненужных
сотрудников. Смогли бы эти меры целиком компенсировать упадок эффективности у
компаний, лишенных возможности сокращать штаты, — неизвестно. Однако весь ущерб от
подобных преобразований, возможно, окупился бы за счет приобретения одной
неосязаемой, но в конце концов довольно прибыльной вещи: преданности сотрудников и их
уменьшившегося желания быть «безбилетниками» на своем рабочем месте. По сути, в
предыдущем абзаце описана система пожизненной занятости, как она практикуется в
крупных японских фирмах. Пожизненная занятость
и высокий уровень коллективной солидарности, существующие на японских
предприятиях, характеризуют одну из двух отличительных и, возможно, уникальных черт
японской экономики в целом. Вторая особенность, описанная в предыдущей главе,
заключается в длительном и стабильном характере отношений между разными компаниями,
связанными в одну организацию-сеть. Обе черты имеют один и тот же источник — высокую
степень взаимных моральных обязательств, развиваемую японцами внутри любой
спонтанно образованной ими группы1. Это чувство долга основано не на родстве, как в
Китае, и не на юридически оформленном контракте. Оно больше похоже на обязательство,
существующее между членами религиозной секты, вступление в систему взаимоотношений
которой добровольное, а выход — нет.
В первую очередь взаимные моральные обязательства проявляются на рынке труда и в
отношениях, которые устанавливают японские сотрудники и менеджеры между собой. В
Китае, как мы уже видели, служащие, не связанные родством, обычно не остаются в
семейном бизнесе продолжительное время, если у них есть другие возможности. Они знают,
что, скорее всего, не добьются высоких руководящих постов как равные и надежные
партнеры, а также чувствуют определенный дискомфорт из-за своей каждодневной
зависимости от работодателей. Следовательно, работники китайских фирм охотно
увольняются в надежде накопить капитал, чтобы открыть собственное дело.
Крупные японские компании, наоборот, институализировали практику пожизненной
занятости (по-японски это называется нэнко) как минимум с послевоенного времени2. Когда
служащий (или, что встречается гораздо реже, служащая) начинает
свою карьеру в определенной компании, существует негласное соглашение, что
управляющий не станет прибегать к увольнению, а служащий, со своей стороны, не будет
пытаться искать на стороне лучшую или более денежную работу. Хотя они могут составить
и письменный контракт, сила соглашения заключается не в нем. На самом деле настаивать
на включении этих пунктов в юридический документ считается плохим знаком и может
закончиться тем, что человеку будет навсегда закрыт вход в систему пожизненной
занятости3. Взыскания за нарушение неформального соглашения могут быть довольно
суровыми: служащий, который уволился с одной пожизненной работы ради другой, более
высокооплачиваемой, может подвергнуться остракизму, как и компания, которая занимается
переманиванием сотрудников у своих коллег. Применение этих санкций основано не на
законе, а исключительно на моральном давлении.
Одно из следствий системы пожизненной занятости заключается в том, что работник,
делая карьеру, может идти только по одному пути. Сколь бы эгалитаристскими и
меритократическими ни были устои японского общества, возможность для продвижения в
нем открывается только раз в жизни — когда молодой человек сдает тяжелейший
вступительный экзамен в какой-нибудь японский университет. Попытаться сдать экзамен
может кто угодно, он оценивается объективно, и только на основании сданного экзамена
университеты производят зачисление. Уровень работы, которую можно получить после
колледжа, очень сильно зависит от того, какой вуз закончил человек (а не только от того, как
он его закончил), а оказавшись в компании, человек имеет совсем мало возможностей
выделиться среди равных себе и обой-
ти их на служебной лестнице. Фирмы передвигают работника с одной должности на
другую по своему желанию, а сами сотрудники, как правило, влияют на это решение в очень
незначительной степени. Студенту, не набравшему достаточного количества баллов на
вступительном экзамене, обычно закрыта дорога в крупные компании с интересной и
высокооплачиваемой работой, хотя у них и остается возможность трудоустроиться в мелком
бизнесе4. (Японские школьники чувствуют на себе постоянное и интенсивное давление:
зачастую начиная еще с детского сада им внушают, что в жизни очень важно быть
целеустремленными людьми.) Все это говорит о резком контрасте с Соединенными
Штатами, где всегда, даже в достаточно зрелом возрасте, сохраняется возможность после
Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 1 | Нарушение авторских прав