|
Читайте также: |
Кейт сидит за столом. Она все еще красива. Волосы снова светлые. Маленький рот очерчен твердо, уголки губ загнуты кверху, как всегда. Но линии тела потеряли четкость. Плечи стали пухловаты, а кисти рук - сухи и сверху морщинисты. Щеки округлились, кожа под подбородком дряблая. Грудь и сейчас плоская, но появился животик. Бедра по-прежнему узки, но голени потолстели, стопы набухловато выпирают из туфель-лодочек. Сквозь чулки слегка просвечивает эластичный бинт, которым стянуты расширенные вены.
Но Кейт все еще красива и следит за собой. По-настоящему постарели лишь руки - сухо блестит натянувшаяся кожа ладоней и кончики пальцев, а тыльная сторона рук в морщинках, в коричневых пятнышках. Одета Кейт в черное платье с длинными рукавами, и его строгость смягчена лишь пышным белым кружевом манжет и у горла.
Работа лет почти не заметна. По крайней мере для тех, кто видит Кейт каждодневно. Щеки чисты от морщин, глаза остры, пусты, носик точеный, губы тонки и тверды. Шрам на лбу почти не виден. Запудрен под цвет кожи.
Кейт разглядывает снимки, во множестве разложенные перед ней; все они одного размера, все сняты одной фотокамерой и подсвечены магнием. И хотя персонажи различны, но есть в их позах унылая схожесть. А лица женщин на всех снимках спрятаны, повернуты прочь от камеры. Рассортировав их на четыре стопки, Кейт вложила каждую в плотный, толстый конверт. Раздался стук девушки в дверь; Кейт спрятала конверты в ящичек бюро.
- Войдите. А, Ева. Входи. Он уже пришел?
Прежде чем ответить, девушка приблизилась к столу. На свету стало видно, что лицо ее напряжено, в глазах блеск.
- Это новенький, чужой. Говорит, что хочет видеть вас.
- Мало ли что он хочет. Ты же знаешь, кого я жду.
- Я так и сказала, что к вам нельзя. А он говорит, что вы с ним, возможно, знакомы.
- Кто же он такой, Ева?
- Большой, долговязый, слегка пьян. Говорит, звать его Адам Траск.
Кейт не встрепенулась, не издала ни звука, но Ева поняла, что впечатление произведено. Пальцы правой руки Кейт медленно собрались в кулак, а левая рука сухощавой кошкой поползла к краю стола. Дыхание у Кейт словно бы сперло. А Ева нервно ждала, думая о своем - о том, что в спальне у нее, в ящике комода, лежит пустой шприц. Наконец Кейт произнесла:
- Сядь вон в то кресло, Ева. Посиди минуту тихо.
Девушка не двинулась с места.
- Сядь! - точно кнутом хлестнула ее Кейт.
Ева испуганно пошла, села.
- Оставь свои ногти в покое, - сказала Кейт. Ева послушно положила руки на подлокотники. Кейт задумалась, глядя перед собой - на зеленое стекло ламповых колпаков. Потом шевельнулась так внезапно, что Ева вздрогнула, и губы у нее задрожали. Выдвинув ящик стола, Кейт достала бумажку, свернутую по-аптечному.
- Вот. Ступай к себе и зарядись. Всего не бери... нет, доверить тебе нельзя.
Кейт постучала пальцем по бумажке, разорвала ее на две половины, просыпав при этом немного белого порошка; сделала два пакетика, один дала Еве.
- Побыстрей! А спустишься из спальни, скажи Ральфу, пусть ждет в коридоре поодаль, но так, чтобы услышать мой звонок. Проследи, чтоб не подслушивал. А услышит мой звонок... нет, скажи ему... нет, он сам знает, что тогда делать. И потом приведи ко мне мистера Адама Траска.
- А это для вас не опасно, мисс Кейт?
Под долгим взглядом Кейт Ева опустила глаза, пошла к двери.
- Как только он уйдет, получишь вторую половину, сказала Кейт вслед Еве. - Побыстрей!
Дверь затворилась; Кейт выдвинула правый ящик стола, вынула короткоствольный револьвер. Щелкнула барабаном, проверила заряды, защелкнула и, положив револьвер на стол, прикрыла листом бумаги. Выключила одну из двух настольных лампочек, потверже села. Положила руки перед собой, соединила пальцы. В дверь постучали.
- Войдите, - произнесла она, почти не шевеля губами.
Глаза у Евы уже повлажнели, нервозность исчезла.
- Привела, - сказала она и, впустив Адама, вышла и закрыла дверь.
Адам быстрым взглядом окинул комнату; Кейт сидела так тихо за своим столом, что он не сразу ее и заметил. Пристально глядя на нее, он медленно пошел к столу.
Руки Кейт разъединились; правая скользнула к бумажному листу. Глаза, холодные, лишенные выражения, не отрывались от глаз Адама.
Адам разглядел волосы, шрам, губы, поблекшую шею, руки, плечи, плоскую грудь. Глубоко вздохнул. Рука у Кейт слегка дрожала.
- Что тебе надо? - сказала она.
Адам сел на стул сбоку. Из уст его рвался крик облегчения, но он лишь сказал:
- Теперь ничего не надо. Просто хотел повидать. Сэм Гамильтон сказал мне, что ты здесь.
Как только Адам сел, дрожь ушла из руки Кейт.
- А ты раньше не слышал?
- Нет, - сказал он.- Не слышал. И когда услышал, слегка полез на стену. Но теперь все в порядке.
У Кейт губы успокоение раздвинулись в улыбку, показав мелкие зубы, острые белые длинные клычки.
- Ты меня напугал, - сказала Кейт.
- Чем?
- Я ведь не знала, что ты намерен сделать.
- Я и сам не знал, - сказал Адам, продолжая ее разглядывать, точно неживую.
- Я сперва тебя долго ждала, а потом просто забыла о тебе.
- Я-то тебя не забывал, - сказал он.- Но теперь смогу забыть.
- Что ты хочешь сказать?
- Что увидел тебя наконец, - пояснил он весело. Знаешь, это Самюэл сказал, что я тебя никогда не видел. И это правда. Лицо твое я помнил, но по-настоящему не видел. А теперь я смогу его забыть.
Губы ее сомкнулись, сжались в линию, широко расставленные глаза люто сузились.
- Думаешь, что сможешь?
- Знаю, что смогу.
- А может, незачем тебе и забывать, она тон.- Если не держишь на меня зла, мы сможем поладить.
- Не думаю, - сказал Адам.
- Ты был такой дурак, - приулыбнулась она. - Точно малый ребенок. Не знал, что с собой делать. Теперь я тебя научу. Ты вроде бы стал мужчиной.
- Ты уже научила, - сказал он.- Урок дала мне крепкий.
- Выпить хочешь?
- Да, - сказал он.
- От тебя пахнет вином - ромом.
Встав, она подошла к шкафчику, достала бутылку, две рюмки. Повернувшись, заметила, что он смотрит на ее потолстевшие лодыжки. Ярость сжала ей виски, но улыбочка на губах осталась.
Она поставила бутылку на круглый столик в центре комнаты, налила рому в рюмки.
- Пересядь сюда, - пригласила она. - Тут уютнее.
Садясь в кресло, он остановил взгляд на ее слегка выдавшемся животе; Кейт заметила этот взгляд. Подала ему рюмку, села, сложила руки под грудью. Он сидел, держа рюмку.
- Пей. Ром очень хороший, - сказала она.
Он улыбнулся - новой для нее улыбкой.
- Когда Ева сказала мне о твоем приходе, я сперва хотела велеть тебя вышвырнуть.
- Я бы опять пришел. Надо же мне было тебя увидеть. Не то чтоб я не верил Самюэлу, но должен был сам убедиться.
- Пей же, - сказала она.
Он поглядел на ее рюмку.
- Ты что, думаешь, я отравить тебя...- Она запнулась, прикусила зло язык.
Он с улыбкой продолжал смотреть на ее рюмку. Злоба проглянула на лице Кейт. Она взяла рюмку, пригубила.
- Мне от спиртного плохо, - сказала Кейт.- Я не пью. Для меня это яд.
Она смолкла, закусив острыми зубками нижнюю губу. Адам улыбался ей все той же улыбкой. В Кейт неудержимо вскипала ярость. Она рывком влила ром себе в горло, закашлялась, отерла слезы с глаз.
- Ты не очень-то мне доверяешь, - сказала она.
- Верно, не доверяю.
Он выпил свой ром, привстал, наполнил обе рюмки. Кейт отдернулась.
- Я больше пить не стану!
- Что ж, не пей, - сказал Адам.- А я выпью и пойду себе.
Проглоченный ром жег ей горло, будил в ней то, чего она страшилась.
- Я тебя не боюсь, я никого не боюсь, - и с этими словами она залпом выпила вторую рюмку.
- Меня бояться нечего, - сказал Адам.- Теперь можешь забыть обо мне. Но ты и так сказала, что забыла.
Ему было тепло, покойно, славно - впервые за много лет.
- Я приехал на похороны Сэма Гамильтона. Он был хороший человек. Мне будет его не хватать. Помнишь, Кэти, он принимал у тебя близнецов?
Внутри у Кейт бушевал алкоголь. Она боролась с ним, лицо было искажено этой борьбой.
- Что с тобой? - спросил Адам.
- Я тебе сказала, спиртное для меня яд. Я тебе сказала, что делаюсь больна.
- Рисковать я не мог, - спокойно ответил Адам. Ты в меня уже стреляла. Других твоих подвигов я не знаю.
- Каких подвигов?
- Я слышал кое-что скандальное. Разные слухи нехорошие.
На минуту она отвлеклась от борьбы с ядом, растекавшимся по жилам, - и бороться стало уже поздно. Мозг багряно воспламенился, страх ушел, уступил место бесшабашной лютости. Схватив бутылку, Кейт налила себе.
Пришлось Адаму встать с кресла, самому наполнить свою рюмку. В нем разрасталось чувство, совершенно ему незнакомое; он наслаждался тем, что видел в Кейт, - ее тщетной борьбой. Поделом ей! Но он по-прежнему был начеку. "Осторожнее, Адам, - говорил он себе. - Язык не распускай, держи на привязи". А вслух сказал:
- Сэм Гамильтон был мне другом все эти годы. Мне будет его не хватать.
Две струйки пролитого рома влажнели в углах ее рта.
- Я его ненавидела, - сказала она. - Убила бы, если б могла.
- За что? Он делал нам добро.
- Он меня видел - насквозь разглядел.
- Ну и что? Он и меня насквозь видел, и помог мне.
- Ненавижу. Я рада, что он умер.
- Не сумел я тебя вовремя разглядеть, - сказал Адам.
Губа ее презрительно вздернулась.
- Ты дурак. Тебя-то ненавидеть незачем. Ты просто дурак и слабак.
Она делалась все возбужденней - Адам все успокоенней, улыбчивей.
- Ага, улыбайся, - воскликнула она. - Думаешь, освободился? Выпил малость и уже думаешь, что человек! Стоит мне шевельнуть мизинцем, и ты на коленях приползешь ко мне, пуская слюни. - Вся лисья осторожность в ней исчезла, и ощущение власти раскованно росло. Я тебя знаю. Знаю твое сердце труса.
Адам продолжал улыбаться. Отпил, и Кейт налила себе новую рюмку, звякая горлышком о стекло.
- Когда меня изувечили, я нуждалась в тебе, - сказала Кейт.- Но ты оказался размазней. И когда я перестала в тебе нуждаться, ты полез меня удерживать... Довольно лыбиться.
- Любопытно, что это за ненависть в тебе такая?
- Тебе любопытно? - произнесла она, теряя остатки осторожности. - Это не ненависть. Это презрение. Я еще маленькой девочкой раскусила этих дураков, лгунов, притворявшихся праведниками, - моих отца и мать. Не были они праведниками. Я их раскусила. И стала за нос их водить, заставляла делать все по-моему. Я всегда умела заставлять других делать все по-моему. Когда еще совсем девочкой была, из-за меня один мужчина с собой покончил. Тоже притворялся праведным, а сам только и хотел, что лечь со мной в постель - с четырнадцатилетней.
- Но он же покончил с собой. Значит, мучился этим.
- Он был дурак. Я слышала, как он стучался к нам, молил отца поговорить с ним. Я просмеялась всю ночь.
- Мне было бы тяжко думать, что человек оборвал свою жизнь из-за меня, - сказал Адам.
- Ты тоже дурак. Я помню, как мной восхищались: "Какая хорошенькая, миленькая, нежненькая!" И всем им было невдомек, кто я на самом деле. Все ходили у меня на задних лапках, под мою команду - и не догадывались о том.
Адам допил рюмку. Он наблюдал за Кейт как бы со стороны. Видел, как в ней муравьино копошатся побуждения, позывы, и они, казалось, были ему все ясны. Хмель иногда дает такое чувство глубинного понимания.
- Как бы ты ни относилась к Сэму Гамильтону, он был мудр. Помню, он сказал мне как-то, что когда женщина считает себя знатоком мужчин, то обычно видит в них только одно и ни о чем другом даже не догадывается, а ведь в мужчинах много чего есть.
- Он был лжец да еще и лицемер, - не сказала, а выхаркнула Кейт. Лжецов, вот кого я ненавижу, а они все лжецы. Вот их нутро. Обожаю раскрывать это их нутро. Обожаю тыкать их носами в их собственное дерьмо.
- Неужели, по-твоему, в мире только и есть, что зло и глупость? - Адам поднял брови.
- Именно так.
- Не верю, - спокойно сказал Адам.
- "Не верю", "Не верю", - передразнила она. А хочешь, докажу?
- Не сможешь.
Она вскочила, подбежала к столу бюро, достала конверты, положила на стол.
- Полюбуйся вот на эти, - сказала она.
- Не хочу.
- Все равно покажу.
- Она вынул снимок.- Смотри. Это депутат калифорнийского сената. Хочет выставить свою кандидатуру в Конгресс. Погляди на его брюхо. Сиськи, как у бабы. Он любит, когда его плеточкой. Вон полоса от плети. А что за выражение на ряшке! И у него жена и четверо детей, и в Конгресс лезет. А ты - "не верю"! Ты вот на это глянь! Этот белый кусок сала - член муниципального совета; а у этого рыжего верзилы-шведа ранчо неподалеку от Бланке. А вот любуйся! Профессор университета. Аж из Беркли ездит к нам, чтоб из ночного горшка ему в лицо плеснули - профессору философии! А на этого глянь! Проповедник Евангелия, иезуит-монашек. Ему раньше дом поджигать приходилось, чтоб удовлетвориться. Мы его удовлетворяем другим способом. Видишь спичку, горящую под его тощим боком?
- Не хочу я это видеть, - сказал Адам.
- Но все равно увидел. И теперь тоже не веришь? Ты ко мне еще проситься будешь. Скулить и плакать будешь, чтобы впустила, - говорила она, стремясь подчинить его своей воле - и видела, что он не подчиняется, не поддается. Ярость ее сгустилась, стала едко-ледяной. - Ни разу, ни один еще не ушел, произнесла она негромко. Глаза ее глядели плоско, холодно, но коготки вцепились в обивку кресла, терзая и вспарывая шелк.
- Если бы у меня были такие снимки и те люди знали бы про них, то я бы опасался за свою жизнь, - сказал Адам со вздохом.- Один такой снимок, наверно, может погубить человеку всю жизнь. Ты за себя не боишься?
- Ты за дитя малое меня принимаешь? - спросила Кейт.
- Нет, больше уже не принимаю, - ответил Адам. Я теперь начинаю думать, что в тебе природа искореженная - или вообще не людская.
Она усмехнулась, сказала:
- Может, ты и угадал. А думаешь, людская природа мне приманчива? Всмотрись в эти снимки. Я бы скорей в собаки записалась, чем в люди. Но я не собака. И я умней, чем люди. Меня тронуть никто не посмеет, не бойся. У меня вон там, - она указала рукой на шкафчики, - сотня прелестных картинок, и эти люди знают, что чуть только со мной что-нибудь случится - все равно что, - и тут же будет отправлено сто писем, и в каждом фотокарточка, и каждое адресовано туда, где она причинит наибольший вред. Нет, меня они тронуть не смеют.
- Ну, а вдруг с тобой произойдет несчастный случай? Или, скажем, заболеешь? - спросил Адам.
- У меня предусмотрено все, - сказала Кейт. Наклонилась ближе. - Я тебе скажу секрет, которого никто из них не знает. Через несколько лет я уеду. И тогда все равно эти письма будут отправлены. - И, смеясь, она откинулась на спинку кресла.
Адама передернуло. Он вгляделся в Кейт. Ее лицо и смех были детски-невинны. Он привстал, налил себе еще полрюмки. Бутылка была уже почти пуста.
- Знаю я, что тебе ненавистно, - проговорил он. Тебе ненавистно в них то, чего ты не понимаешь. Ты не зло, ты добро в них ненавидишь, непонятное тебе. И желал бы я знать, чего ты в конце-то концов хочешь.
- Скоро будут у меня все деньги, сколько мне надо, - сказала она. - И я уеду в Нью-Йорк, а я еще не старая. Совсем не старая. Куплю дом, хороший дом в хорошем квартале, найму хороших слуг. Но первым делом разыщу одного человека, если он еще жив, и очень медленно его замучаю. Постараюсь замучить тщательно и аккуратно, чтобы он сошел с ума, прежде чем умереть.
- Чушь!- Адам сердито топнул ногой. - Наговариваешь на себя. Бред это. Все бред и ложь. Не верю.
- А помнишь, какою увидел меня в первый раз? - спросила она.
Лицо Адама потемнело.
- Еще бы не помнить.
- Помнишь разбитый рот, сломанную челюсть, вышибленные зубы?
- Помню. И хочу забыть.
- Вот первой моей отрадой и будет найти человека, который так меня отделал. А потом - потом найдутся и другие удовольствия.
- Мне пора, - сказал Адам.
- Не уходи, милый, - сказала Кейт.- Не уходи, мой любимый. У меня простыни шелковые. Я хочу, чтобы ты кожей ощутил их.
- Ты шутишь, что ли?
- О нет, я не шучу, любимый. Не шучу. Ты не хитер в любви, но я выучу тебя. Выучу.
Она встала, пошатываясь, взяла его за руку. Лицо Кейт казалось свежо и молодо. Но взглянув на ее руку, Адам увидел, что она в морщинках, точно лапка светлокожей обезьяны. Он брезгливо отстранился. Заметив, осознав это, Кейт сжала зубы.
- Не понимаю, - сказал он.- Знаю, что все так, ноне могу поверить. И завтра не смогу. Буду считать это бредовым сном. Но нет, это не сон, нет. Я же помню, что ты мать моих сыновей. И ты не спросила о них. А ты мать моих сыновей.
Кейт поставила локти на колени, подперла руками подбородок, так что пальцы закрыли ее заостренные ушки. Глаза ее светились торжеством. Голос был издевательски ласков.
- Дурак в чем-нибудь да непременно оплошает, - произнесла она. - Я это еще в детстве установила. Я мать твоих сыновей. Но почему твоих? Я - мать, это так. Но почем ты знаешь, что отец - ты?
Адам открыл рот от удивления.
- Кэти, что ты такое говоришь?
- Меня зовут Кейт. А ты слушай, милый, и припоминай. Сколько раз я позволила тебе лечь со мной?
- Ты была больна. Изувечена.
- Один разок позволила. Один-единственный.
- Тебе было плохо беременной, - воскликнул он. Ты не могла...
- Однако брата твоего смогла принять.
- Брата?
- У тебя же есть брат Карл, ты что, забыл?
Адам рассмеялся.
- Ну и бесовка же ты. Но зря думаешь, что я тебе поверю насчет брата.
- Хоть верь, хоть не верь, - сказала Кейт.
- Ни за что не поверю.
- Поверишь. Задумаешься, потом засомневаешься. Вспомнишь Карла - все о нем припомнишь. Карла я бы могла полюбить. Он моего пошиба.
- Нет.
- Ты припомнишь, - сказала Кейт.- Вспомнишь когда-нибудь, как напился горького чаю. Выпил по ошибке мое снотворное - помнишь? И спал крепко, как никогда, и проснулся поздно, с тяжелой головой.
- Ты была больна - ты не могла задумать и выполнить такое...
- Я все могу, - ответила Кейт.- А теперь, любимый, раздевайся. И я покажу тебе, что я еще могу.
Адам закрыл глаза; голова кружилась от выпитого. Открыл глаза, тряхнул головой.
- Это не важно, даже если правда, - проговорил он. Совсем не важно. - И вдруг засмеялся, поняв, что это и правда не важно. Рывком встал на ноги - и оперся на спинку кресла, одолевая головокружение. Кейт вскочила, ухватилась за его рукав.
- Я помогу тебе, снимай пиджак.
Адам высвободился из рук Кейт, точно отцепляясь от проволоки. Нетвердой походкой направился к двери.
В глазах Кейт вспыхнула безудержная ненависть. Она закричала - издала длинный, пронзительный звериный вопль. Адам остановился, обернулся. Дверь грохнула, распахнувшись. Вышибала сделал три шага, боксерски развернулся и нанес удар пониже уха, вложив в него всю тяжесть тела. Адам рухнул на пол.
- Ногами! Ногами его! - крикнула Кейт.
Ральф приблизился к лежащему, примерился. Заметил, что глаза Адама открыты, смотрят на него. Неуверенно повернулся к Кейт.
- Я велела - ногами. Разбей ему лицо! - В голосе ее был лед.
- Он не сопротивляется. Уже успокоен, - сказал Ральф.
Кейт села, хрипло дыша ртом, положив руки на колени. Пальцы ее судорожно корчились.
- Адам, - произнесла она. - Ненавижу тебя, впервые ненавижу. Ненавижу! Слышишь, Адам? Ненавижу!
Адам попытался сесть, снова лег, потом все-таки сел.
- Это не важно, - сказал он, глядя на Кейт снизу. Совсем не важно. Встал на четвереньки. - А знаешь, я любил тебя больше всего на свете. Больше всего. Долго тебе пришлось убивать эту любовь.
- Ты ко мне еще приползешь, - прошипела она. - На брюхе приползешь молить, проситься будешь!
- Так ногами прикажете, мисс Кейт? - спросил Ральф.
Кейт не отвечала.
Адам очень медленно пошел к дверям, осторожно ставя ноги. Провел рукой по косяку.
- Адам! - позвала Кейт.
Он тяжко повернулся. Улыбнулся ей, словно далекому воспоминанию. Вышел и без стука затворил за собою дверь.
Кейт сидела, глядя на дверь. В глазах у нее было пустынное отчаяние.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Возвращаясь поездом из Салинаса в Кинг-Сити, Адам Траск сидел точно в облаке зыбких видений, звуков, красок. А мыслей не было никаких.
По-моему, в человеческой психике есть механизмы, с помощью которых в ее темной глубине сами собой взвешиваются, отбрасываются, решаются проблемы. При этом в человеке порой действуют нутряные силы, о которых он и сам не ведает. Как часто засыпаешь, полон непонятной тревоги и боли, а утром встаешь с чувством широко и ясно открывшегося нового пути - и все благодаря, быть может, этим темным глубинным процессам. И бывают утра, когда кровь вскипает восторгом, все тело туго, электрически вибрирует от радости - а в мыслях ничего такого, что могло бы родить или оправдать эту радость.
Похороны Самюэла и встреча с Кейт должны были бы вызвать в Адаме грусть и горечь, но не вызвали. В потемках души зародился восторг. Адам почувствовал себя молодым, свободным, полным жадного веселья. Сойдя в Кинг-Сити, он направился не в платную конюшню за своей пролеткой, а в новый гараж Уилла Гамильтона.
Уилл сидел в своей стеклянной клетке-конторе, откуда мог следить за работой механиков, отгородясь от производственного шума. Живот его солидно округлился. Он восседал, изучая рекламу сигар, регулярно и прямиком доставляемых с Кубы. Ему казалось, что он горюет об умершем отце, но только лишь казалось. О чем он слегка тревожился, так это о Томе, который прямо с похорон уехал в Сан-Франциско. Достойней ведь глушить горе делами, чем спиртным, которое сейчас, наверное, глушит Том.
Адам вошел - Уилл поднял голову, жестом пригласил сесть в одно из кожаных кресел, смягчающих клиентам жесткость счета за купленный автомобиль.
- Я хотел бы выразить соболезнование, - произнес Адам, садясь.
- Да, горе большое, - сказал Уилл.- Вы были на похоронах?
- Был. Я хочу, чтобы вы знали, как я уважал вашего отца. Никогда не забуду, чем я ему обязан.
- Да, люди его уважали, - сказал Уилл.- Больше двухсот человек пришло на кладбище - больше двухсот.
- Такой человек не умирает, - сказал Адам и почувствовал, что не кривит душой. - Не могу представить его мертвым. Он для меня как бы еще живей прежнего.
- Это верно, - сказал Уилл, хоть сам этого не чувствовал. Для Уилла Самюэл был мертв.
- Вспоминаю все, что он, бывало, говорил, - продолжал Адам.- Я не очень прислушивался, но сейчас слова всплывают в памяти, я вижу выражение его лица.
- Это верно, - сказал Уилл опять.- И со мной то же самое происходит. А вы возвращаетесь к себе?
- Да. И решил - дай-ка зайду, поговорю насчет автомобиля.
Уилл слегка и молча встрепенулся.
- Мне казалось, вы последним во всей долине раскачаетесь, - заметил он, прищурясь на Адама.
Адам рассмеялся.
- Что ж, я заслужил такое мнение, - сказал он. А переменился благодаря вашему отцу.
- Как же он этого добился?
- Я вряд ли смогу объяснить. Давайте лучше о машине потолкуем.
- Я с вами буду без хитростей, - начал Уилл.- Скажу прямо и правдиво, что не успеваю выполнять заказы на автомобили. У меня целый список желающих.
- Вот как. Что ж, тогда впишите и меня.
- С удовольствием, мистер Траск, и...- Уилл сделал паузу. - Поскольку вы нам близкий друг, то если кто-нибудь из очереди выбудет, я поставлю вас повыше, на его место.
- Спасибо, - сказал Адам.
- Как желаете оплачивать?
- То есть?
- Можно ведь в рассрочку - понемногу ежемесячно.
- Но в рассрочку как будто дороже?
- Да, добавляются разные проценты. Но некоторым так удобнее.
- Я сразу расплачусь, - сказал Адам.- Чего уж оттягивать.
- Немногие клиенты с вами согласятся, - сказал Уилл со смешком.- И я когда-нибудь начну предпочитать рассрочку, она мне тоже выгодней.
- Я об этом не подумал, - сказал Адам.- Но все таки запишете меня?
Уилл наклонился к нему.
- Мистер Траск, я вас поставлю во главе списка. Первая же поступившая машина пойдет вам.
- Спасибо.
- Для вас я это с радостью, - сказал Уилл.
- Как ваша мама? Держится? - спросил Адам.
Уилл откинулся в кресле, улыбнулся любяще.
- Она удивительная женщина, - сказал Уилл.- Она как скала. Мне вспоминаются все наши трудные времена, а их было достаточно. Отец был не слишком практичен. Вечно в облаках витал или в книжки погружен был. Мать вот кто держал нас на плаву, без нее бы Гамильтоны в богадельне очутились.
- Славная женщина, - сказал Адам.
- Мало сказать славная. Сильная она. Крепко стоит на ногах. Прямо твердыня. Вы с похорон зашли к Оливии?
- Нет, не заходил.
- С похорон туда вернулось больше ста человек. И мама сама всю курятину нажарила и всех насытила.
- Сама?
- Сама. А ведь не кого-нибудь утратила - мужа.
- Да, женщина удивительная, - сказал Адам.
- Земная она. Понимала, что людей надо накормить, - и накормила.
- Я надеюсь, ее не сломит это горе.
- Не сломит, - сказал Уилл.- Всех нас еще переживет наша маленькая мамочка.
Возвращаясь на ранчо в пролетке, Адам обнаружил, что замечает вокруг то, чего не замечал годами. Видит в густой траве полевые цветы, рыжих коров, пасущихся и не спеша восходящих пологими склонами. Доехав до своей земли, Адам ощутил такую внезапную, острую радость, что удивился - откуда она? И вдруг поймал себя на том, что громко приговаривает в такт копытам лошади: "Я свободен. Свободен. Отмучился. Освободился от нее. Выбросил из сердца. О Господи мой Боже, я свободен!"
Он дотянулся до серебристо-серого ворсистого шалфея на обочине, пропустил его сквозь пальцы, ставшие от сока липкими, понюхал их, глубоко вдохнул в себя резкий аромат. Ему было радостно вернуться домой. И хотелось увидеть, насколько выросли ребята за эти два дня, - хотелось увидеть своих близнецов.
- Освободился от нее. Освободился, - пел он вслух.
Ли вышел из дома навстречу Адаму. Держал лошадь под уздцы, пока Адам слезал с пролетки.
- Как мальчики? - спросил Адам.
- В порядке. Я им сделал луки, стрелы, и они ушли к реке в низину охотиться на кроликов. Но я не спешу ставить на огонь сковороду.
- И в хозяйстве у нас все в порядке?
Ли остро глянул на Адама и чуть было вслух не удивился такому пробуждению интереса, но только спросил:
- Ну, как похороны?
- Людно было. У него много друзей. Мне все не верится, что его уже нет.
- Мы, китайцы, хороним своих покойников под барабаны и сыплем бумажки для обмана демонов, а вместо цветов на могилу кладем жареных поросят. Мы народ практичный и всегда голодноватый. А наши демоны умом не блещут. Мы умеем их перехитрять. Прогресс своего рода.
- Самюэлу были бы по душе такие похороны, - сказал Адам.- Ему было бы занятно.
Ли все не сводил глаз с хозяина, и Адам сказал:
- Поставь лошадь в стойло и приготовь чаю. Хочу с тобой поговорить.
Войдя в дом, Адам сиял с себя черный костюм. Ощутил ноздрями тошновато-сладкий, уже с перегарцем, запах рома, как бы исходящий из пор тела. Разделся донага, намылил губку и обмыл всего себя, прогнав запах. Надел чистые синие рубашку и комбинезон, от носки-стирки ставший мягким и голубым, а на коленях белесым. Не спеша побрился, причесался; слышно было, как Ли орудует на кухне у плиты. Адам вышел в гостиную. Ли поставил уже на стол у кресла сахарницу, чашку. Адам огляделся - цветастые гардины от стирок полиняли, цветы выцвели. Ковры на полу вытерты, на линолеуме в коридоре бурая тропинка от шагов. И все это он заметил впервые.
Когда Ли вошел с чайником, Адам сказал!
- И себе принеси чашку. Ли. И если есть у тебя это твое питье, угости. Опохмелиться надо, вчера я был пьян.
- Вы - пьяны? Не верится, - сказал Ли.
- Да, был пьян по одной причине. О чем и хочу поговорить с тобой. Я заметил, как ты на меня сейчас глядел.
- Заметили?
И Ли ушел на кухню за чашкой, чашечками, глиняной бутылью. Вернувшись, он сказал:
- За все эти годы я пил из нее только с вами и с мистером Гамильтоном.
- Это все та же бутыль, что в день именованья близнецов?
- Все та же.
Ли разлил по чашкам зеленый чай, обжигающе горячий. Поморщился, когда Адам всыпал в свою чашку две ложечки сахара.
Размешав, понаблюдав, как кристаллики сахара тают кружась, Адам сказал:
- Я был у нее.
- Так я и думал, -сказал Ли. - Я даже удивлялся, как это живой человек может ждать столько месяцев.
- Возможно, я не был живым человеком.
- Мне и это приходило на ум. Ну, и что она?
- Не могу понять, - медленно проговорил Адам. - Не могу поверить, что такие бывают на свете.
- У вас, у западных людей, нет в обиходе злых духов и демонов - вот вам и нечем объяснить подобное. А напились вы после?
Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 43 | Нарушение авторских прав