|
Читайте также: |
– Ты родила от него двух детей!
– Которых он оставил сиротами? – Лицо ее было искажено злостью. Она проворачивала мясо для люля-кебаба и пахла луком.
– А почему бы вам с Хабибом не пожить в Турции? – поинтересовался Анцифер. – Соевому Батончику будет лучше на родине!
– Из дома гонишь! – заорала она. – Накачал мышцы, гаденыш, – и мать родную за порог! А ты что смотришь! – оборотилась она на Хабиба.
Турок посмотрел своими оливковыми глазами на ситуацию и подумал, что в этой загадочной стране очень тяжело жить. Здесь его почему-то называют зверем, а сына его – соевым батончиком. Еще он подумал, что богинь стала совсем старой и нужно менять дислокацию. Где лучше всего живется турку? Конечно, на родине!.. Или в Берлине!.. Хабиб с недавнего времени стал сильно бояться ее сына. Ох, какие у него глаза нехорошие! Злые, равнодушные. Он боялся, что Анцифер когда-нибудь его убьет!.. Да, надо уезжать на родину…
Ей же он ответил, что это хорошая идея – пожить в Турции. Там сейчас тепло, начинается сезон и можно опять в гостинице, как раньше!
– Хочешь в Турция, мой богинь? Помнишь, как мы в море?
Она швырнула в него мясорубкой. Попала в плечо. Хабиб вскрикнул и, сраженный кухонной утварью, рухнул на пол.
Отвели турка в травмпункт, где страдальцу сделали рентген, обнаружив трещину в ключице. Обмазали всего гипсом и отправили домой. Ночью Хабиб плакал от боли и унижения, и слезы его были по-восточному горячи. Он очень сильно захотел домой, где турецкие женщины добрые и покорные.
Птичик дозвонился Верке и сказал, что завтра нужно ехать на кладбище.
– Зачем? – не поняла Верка. – Кто-то умер?
– Завтра пятая годовщина смерти отца.
– Папусечка-а-а! – просюсюкала Верка. – Не могу! У меня с Борькой проблемы!
– Какие?
– Стал плохо учиться и начал курить! Врачи сказали его родителям, что во всем виноват ранний секс! Что Борька не растет из-за секса и мозг у него развивается медленно!
– Все может быть, – посочувствовал Птичик.
– Так что я не могу его оставить сейчас! Борхито очень переживает за свой маленький рост!.. Я тебе говорила, что у меня уже есть месячные?
– Нет.
– Второй год, – информировала Верка с гордостью. – Ты-то как живешь?
– Нормально.
– Как мать с Ванькой, Хабиб?
– Ничего…
– Ты прости меня, что я завтра не приду! Сам понимаешь!..
– О'кей.
Перед тем как поехать на кладбище, Анцифер подошел к тахте, на которой лежал мертвенно бледный загипсованный Хабиб. Видя приближающегося пасынка со стальными глазами, турок сжался всем телом и покрылся мелким потом.
Птичик погладил отчима по гипсу и с большим сочувствием произнес:
– Прости меня! – и добавил: – Зверь…
Он не возвращался к ней неделю.
Взяв из физической лаборатории микроскоп, Птичик разобрал его, затем вновь собрал, переделав механизм в телескоп, и просидел несколько дней у себя в комнате, исследуя черную дыру.
Анцифер растянул кожу настолько, насколько это было возможно. Вставил в нее медицинское распирающее кольцо, чтобы не закрывалась, и воткнул в пустоту окуляр портативного телескопа.
Он просидел несколько часов, глядя в свою душу, отчаянно напрягая глаза, но ничего, кроме всепоглощающей тьмы, не обнаружил.
Его глаза устали. Анцифер с усмешкой представил себя астрофизиком, исследующим свое тело, а вернее – душу. Астрофизик души!.. Неужели в ней все так темно?.. Не успел он задаться этим вопросом, как тотчас в непроглядной тьме блеснуло искрой, будто отстрелило от зажженной спички. Как будто звезда упала с ночного неба… А затем одна за другой – и черное пространство разукрасил самый настоящий звездопад, застывший созвездием Лебедя.
Когда-то отец, отвезя детей на море, показывал Птичику ночное небо и на падающие звездочки говорил:
«Ты можешь загадывать любое желание, сынок! И оно обязательно сбудется!»
– Хочу, чтобы она меня любила! – бесконечно загадывал Анцифер, зачарованный звездопадом своей души.
А потом звездный дождь внезапно кончился, и темнота, словно волшебный театральный занавес, расцвела многочисленными галактиками, как будто Птичик глядел на снимки телескопа «Хаббл». Он рассмотрел Млечный Путь, который мчался на него, как в научно-популярном фильме, закрученный в космическом вихре. Затем незнакомые галактики понеслись в прошлое, одна за другой возникая и исчезая, поражая своим многоцветием.
– Я чего, в планетарии?!! – обалдел Птичик. Из материнской комнаты донеслось:
– Не мешай спать! Ты что, один здесь живешь, гений херов!
– Спи спокойно, мой богинь! – Хабиб.
– Ты мне еще будешь здесь указывать, иноверец! – мать.
У Птичика от напряжения потекли из глаз слезы. Ему необходимо было сделать перерыв. Он оторвался от окуляров, зевнул протяжно и заснул прямо на ковре…
На следующий день в университете искали того, кто увел микроскоп стоимостью двадцать пять тысяч долларов. Даже милицию вызвали, и зачем-то она шарила у всех по карманам, как будто микроскоп можно было спрятать в одежде.
Знающие люди объяснили людям в погонах, что микроскоп вещь не столь уж маленькая, что название произошло не из-за малости пропавшего предмета, а из-за малости, которую предмет может разглядеть. Сама же вещь довольно большая. Милиционерам показали другой, похожий на пропавший, микроскоп.
– А-а-а! – поняли милиционеры. – Что ж вы раньше молчали?
Кто-то из особо наглых студентов ответил:
– Мы надеялись, что вы среднюю школу окончили!
Главный из милиционеров, стрельнув глазами, тотчас обнаружил говорливого.
– А ты, ушастый. – Милиционер указал пальцем на наглеца. – А ты, ушастый, плохо кончишь! Таким, как ты, ушастый, ухи быстро отстригают! Умные все здесь? Я спрашиваю: умные?.. Так какого хера вы нас вызываете, отвлекаете от важных дел?!
Здесь пожилой проректор заступился за студентов:
– Потише, товарищ капитан! Здесь вам не вытрезвитель! Здесь будущее российской науки! Так что попрошу!..
Весь университет знал, что пожилой декан еще в советские времена работал нелегалом во Франции, в секретной лаборатории, и тибрил для страны секреты. Его не поймали, и, по слухам, за заслуги перед коммунистической партией ЦК присвоил разведчику звание генерала.
– А ты, старый, плохо кончишь! – побагровел капитан. – Таких, как ты, живьем хоронят! Дубинкой хочешь по ребрам?..
Ну здесь и поехало все! Пожилой декан резко, будто щипцами, взял капитана чуть повыше локтя и, казалось, приподнял его, сделав больно.
– Нападение на власть! – вскричал милиционер, извиваясь всем телом.
Декан зашептал ретивому командиру наряда что-то в ухо, отчего тот сначала побагровел, а потом побледнел и сник в мгновение. Декан отпустил его руку и значимо произнес:
– Чтобы я вас больше здесь не видел! Ясно?
– Так точно, – промямлил капитан и поплелся к выходу, уводя за собой ошеломленных подчиненных.
Когда двери за властью закрылись, декану дружно аплодировали всем факультетом.
Ну и самое главное – концов микроскопа так никогда и не нашли! Спасибо милиции и декану из Федеральной службы контрразведки!
Всю неделю Анцифер наслаждался картинками Вселенной… А потом ему надоело… Он ВСПОМНИЛ о ней и, засунув микроскоп в сумку, отправился в поход.
Дверь открылась, и он ощутил теплую волну ее запаха. Она стояла в проходе в маечке – худенькая и ночная, и он некоторое время дышал ею, а приблизившись, ткнулся носом в ее волосы и простоял бы так вечность. Он чувствовал, как стучит ее сердце, – как голубиное, как тело, теплое, нагретое одеялами, жмется к его телу и она шепчет ему:
– Где ты был?.. Я ведь могла умереть!..
А он шепчет ей в ответ:
– Прости… – и, чуть приподняв ее за талию, несет в комнату.
– Как же ты! – Она целует его в лицо. – Ты жестокий мальчик!
– Нет, – отвечает он, принюхивается и чует только ее запах и запах нового постельного белья. Опускает ее на кровать…
– Что ты делаешь? – шепчет она.
Он думает о странном женском устройстве. Она спрашивает у него, точно зная о его намерениях. Голая и готовая его принять… Даже сестры Жоровы, которых он по третьему разу за ночь радовал, так же перед слиянием тел, вытаращив глаза, томно вопрошали: «Что ты делаешь?» Ну что здесь ответишь?..
Хотя ей он знал что ответить.
– Я люблю тебя, – прошептал. – У меня столько нежности к тебе!.. Ты похожа на ребенка нерпы, белька. Ты вся белая!..
Этой ночью у них все было гораздо слаженней. Они не теряли сознания, удерживаясь на острие осознанных ощущений. Оба рассматривали друг друга и не стеснялись даже крайностей, которые напугали бы ханжей и лицемеров, любящих смотреть фильмы категории восемнадцать плюс и комментировать их: «Да как же он ей туда-то! А она как это терпит?.. Вот ведь какая эластичная профессионалка!.. И как такие фильмы разрешают! Фу, гадость!.. А это… Она же захлебнется! Вот ведь конь, бычара семенной!»
Он целовал ее.
Она целовала его.
В квартире, подаренной ей Нестором, было густо от любви.
Теперь он пах ею, а она – им.
У нее были маленькие розовые пятки, и он об этом ей сказал:
– У тебя маленькие розовые пятки.
– А у тебя, – ответила она, – у тебя ножищи, как у бегемота!
– У тебя маленькая вкусная попка!
– А ты непристойный хулиган! И у тебя… у тебя маленькая штука!
– Какая штука? – не понял он.
– Которая похожа на пистолетик!
Она улыбалась, глядя, как он постепенно понимает, что имеется в виду!
– Ах ты безобразница! – Он глядит на низ своего живота и улыбается ей в ответ. – Действительно маленькая!.. Сейчас…
– Я тебя тоже люблю, – говорит она.
– Почему «тоже»?
Она не поняла его вопроса:
– Ты же сказал, что ты меня…
– Когда? – Он пытался припомнить, хмуря брови.
– В самом начале…
– Что ты имеешь в виду?
Она придвинулась лицом к его лицу, коснувшись носом его носа.
– Ты негодяй? – лизнула его губы. – Ты хочешь помучить меня?
Он слегка прикусил ее губу, а потом ответил:
– Да, я хочу помучить тебя!
– Отвечай же скорее!
– Что я должен сказать?
– Я…
– Я, – повторил он.
– Я люблю…
– Я люблю…
– Я люблю… мальчиков!!!
Она засмеялась над своей шуткой, а он повалил ее на подушки и, в мгновение подчинив своему телу, признался:
– Да, я люблю мальчиков!
И она опять произнесла, как сестры Жоровы:
– Что ты делаешь?.. – страстно и шепотом.
– Я трахаю тебя!
– Гад!.. – успела произнести Алина. Она хотела еще что-то сказать, но все существо ее переместилось в измерение, в котором отсутствуют мысль и слово, а главенствует лишь чувство одно.
Потом она его кормила, а он ел много и долго, усталый и довольный.
Они спали, крепко прижавшись кожа к коже. А потом просыпались и вновь истощали друг друга до невозможности дотрагиваться. Опять ели, и опять телами прилеплялись намертво, как лягушки, пока не кончилась еда и не истощились силы.
– Я хочу жить с тобой, – сказал он.
– Живи, – согласилась она.
– Я найду где заработать.
– Учись, Физик, я тебя прокормлю.
– Я не смогу жить на твои деньги!
– Какая разница, Физик, – мои, твои деньги?
– Как ты называла отца?
– Хочешь знать?
– Да.
– Я называла его Строителем. Твой отец был строителем в прямом смысле этого слова. Он мог построить дом.
– Ты его любила?
– Я его любила.
– И я его любил, – признался Анцифер. – В этом мы с тобой схожи. Я очень обиделся, когда он умер. А ты?
– На кого?
– Просто обиделся.
Она погладила его по щеке:
– Не надо на него обижаться… Смотрит он на нас сейчас с небес…
– Не смотрит он на нас! Бога нет.
– Ты что?..
– Ты веришь в то, что говоришь?
– Верю!
– Значит, отец сейчас сидит на облаке и смотрит, как мы с тобою тут…
– Не так примитивно.
– А как?
Она не знала, как ему объяснить… Он лежал голый и злой.
– Он ничего не оставил после себя.
– Не говори зря! Вы с сестрой… Он очень вас любил!
– Нам не на что жить!
– Он оставил большое наследство, Физик! – Она удивилась. – Я знаю! Помнишь дом на Новой Риге? Нестор его построил…
– Я там жил… И ты, кажется…
– Твоя мать его продала. Дом стоил очень дорого… Еще Нестор фонд для вас организовал…
– Фонд?
– Он всегда говорил, что если умрет, то вам будет на что выучиться! Он был горд, что вы получите образование в любом учебном заведении мира. Нестор смог стать богатым человеком!
– Я ничего об этом не знаю…
– Спроси у матери, Физик!..
Он решился открыть ей самое сокровенное.
Был вечер. Она ластилась к нему, но он отстранял ее, занятый подготовкой к решению.
– Подожди! – просил.
– Я не могу ждать…
Он напрягал свои губы, а она впивалась в них взасос, затем открывала рот, выпуская сильный язык, пытаясь вторгнуться в его рот… Не пускал.
Она не сдавалась.
– Ну хорошо, – сказала, собрала волосы в пучок и опустила голову к его животу. Выдохнула горячий воздух всего лишь раз и увидела начало жизни. Она поймала жизнь губами… Она вспомнила Нестора и вспомнила губами мертвое…
Ему не хватило сил оторвать ее от себя и вырваться…
Коротко мгновение мужской победы, и столь же коротко воспоминание о ней!..
Не успела она посмотреть на него снизу, как он уже начал говорить ей, что любит ее, а потому хочет открыть ей самую главную тайну своей жизни.
Она почти не реагировала на его серьезность, была взрослой женщиной, которой пацан хочет сказать что-то важное для себя, но для нее совсем неинтересное, попутное.
Он увидел, что она улыбается ему, как взрослая женщина маленькому мальчику.
А она не рассмотрела из-за темноты его глаз. В них застывала сталь, смешанная с ненавистью.
Анцифер схватил ее за снежные волосы, как собаку хватают за хвост, и притянул к себе:
– Пожалуйста, всегда внимательно слушай то, что я говорю! Хорошо?
В ее сознании тотчас все перевернулось, душа запротестовала против насилия, лицо пошло пятнами, она скривилась, став почти некрасивой, и тихо произнесла:
– Руку убери!
– Ты не слышишь меня! – повторил Птичик, продолжая крепко держать ее за волосы.
– Я сказала: убери руку! – произнесла она страшно, почти прошипела.
Он еще не знал ее такой, а потому слегка стушевался, ненависть отхлынула, Анцифер отпустил волосы и принялся объяснять:
– Не я тебе интересен! Тело мое пьешь!
– Если ты еще раз попытаешься сделать мне больно…
– …то ты уйдешь от меня, – продолжил он. – Я читал про такое в книгах.
– Ты прочитал в книгах правду, – закончила она.
Анцифер смотрел на нее, ощущая в себе большое и одновременно странное чувство к ней. Где-то совсем глубоко, в самой сердцевине его души хранилось до времени знание, что придет час – и он убьет ее. Эта мысль еще не поднялась с глубин на поверхность, запертая в подсознании, и пока Птичик ощущал к Алине только любовь. Ему нравилось, что она такая бесстрашная и независимая, а потому он еще более уверился в правильности принятого решения. Он откроет ей свою тайну.
– Я особенный, – начал.
– Все мужчины особенные, Физик! Все так говорят!
– У тебя было много физиков?
– Ты первый.
– Я имею в виду… Отца ты звала Строителем, меня Физиком называешь… Был ли у тебя Лирик? Может быть, Кондитер? Кооператор?..
Она смотрела на него и пыталась понять, где ошиблась, в какой момент, приняв мальчика за мужчину. Алина попыталась представить себя без Анцифера, нарисовала вместо него Мебельщика… Ее чуть было не стошнило, а сердце заныло, как будто перед смертью… Она еще раз убедилась, что любит этого, пусть мальчика, столь сильно, сколь способна ее душа любить. Нестора она так не любила…
– Я не буду ревновать, – обещал Анцифер. Она улыбнулась:
– Даже Рыбак был и Ассенизатор… Сейчас я люблю тебя!
– А их любила?
– С ними я жила.
– Да, это разница, – согласился он.
– Ты что-то хотел мне сказать?
– Да… Я особенный…
– Говорил…
– Почему ты меня все время перебиваешь?
– Прости…
Анцифер отдернул штору, впуская в квартиру солнечный свет. Затем он поднял руку над головой:
– Смотри! Видишь?
– Вижу… Вижу бритую подмышку. Кстати, хотела спросить: почему у тебя одна подмышка бритая, а другая нет?
– Смотри внимательно! – злился Птичик. – Видишь?
Она поднялась с колен к его груди.
– Шрам? – спросила.
– Это не шрам…
– А что это? – Она поцеловала его в бок, в место, где натянулась кожа от поднятой руки.
– Это вход в мою душу…
Она чувствовала, что если сейчас засмеется, он ударит ее. Сдержалась, строго молчала и смотрела Анциферу в глаза, ожидая продолжения.
Он слегка оттолкнул ее, пальцами левой руки раздвинул складки кожи, открыв черную дыру.
– Видишь?
Она испугалась, что потеряет сознание.
– О боже! – вырвалось. Она почувствовала холод, неизвестно откуда взявшийся, пришедший вместе с легким ветром. – Тебе надо к врачу! – заговорила она. – Ты подхватишь инфекцию! Я никогда не видела такой большой и странной раны.
– Это не рана!
– Что же?!! – Она нервничала, а он все не опускал руку, растягивая дыру. И еще этот непонятный холод!..
– Почему ты меня не слушаешь?! Я же говорю – это вход в мою душу! Я же объяснял, что особенный! Ты можешь не трястись и попытаться сосредоточиться? Можешь?!!
– Я тебя слушаю. – Она обнаружила, что действительно трясется, но не понимала от чего – от увиденного, или от холодного ветра, или от всего вместе взятого.
– Я сначала чувствовал себя так же, как ты! – объяснил Анцифер. – Дыра появилась много лет назад, невзначай, я, как и ты, думал, что заболел, что это какая-то язва, но потом… Потом я исследовал ее… Там нет никакой плоти внутри, то есть мышц и всякого такого, там пустота. Поняла?
Она кивнула.
– О, черт! Как же это сложно объяснить! – Птичик взял со стола вилку и мгновенно засунул ее в дыру. – Она провалилась! Понимаешь?
– Это фокус? – поняла она. – Конечно, фокус! Ну ты меня… Вот я глупая, повелась…
Он нервничал:
– Подойди ближе!
Она подошла к нему вплотную, голая и все еще напуганная. Анцифер увлек ее к окну, под яркие лучи солнца, вновь поднял руку, показывая дыру:
– Ты думаешь, это просто дыра в моем теле?.. Это не так! Дыра есть, но что-то произошло, что-то сместилось, и сразу после кожи начинается другое пространство. Оно бесконечное, это пространство, в нем есть даже космос!.. Как же тяжело это объяснить!.. Ну ты поняла!.. – Анцифер в доказательство засунул в дыру левую руку по локоть, затем извлек обратно и положил ее на Алинино плечо. Рука была холодная, словно ледяная. Она поняла, что ветер происходил из дыры… Правая рука его была живая, согревающая своим теплом другое ее плечо.
Он же физик, вспомнила Алина. Гений! Наверное, это какое-то его открытие, которое ей просто сложно понять!.. Но она обязательно поймет!
– Я понимаю, – сказала, надеясь на будущее.
– Хорошо, – немного успокоился Анцифер и продолжил: – Весь мой талант – из дыры. Я как-то опустил в нее леску с крючком, выудил каплю, очень странную на вкус… А на следующий день я мог решать любые задачи… Все очень просто… Время от времени я вылавливаю каплю, чтобы подкрепить свой талант… Хочешь заглянуть?
– Куда? – Она держалась молодцом.
– Внутрь! В дыру! – Птичик зашагал в прихожую за сумкой, в которой находился телескоп. Он вытащил его, протер майкой. – Вот!.. Сам сделал!.. С его помощью я могу заглянуть внутрь себя!.. Я рассказывал тебе, что там звезды, там мироздание!..
– Рассказывал…
– Я хочу, чтобы ты посмотрела.
– Конечно, я обязательно посмотрю!
Она принялась одеваться. Он разглядывал ее. Подумал, что интересно наблюдать за женщиной не только когда она раздевается. Может быть, обратный процесс куда более впечатляющий, так как женщина в этот момент не думает, что на нее смотрит мужчина. Все естественно. И так, и этак повернется. Вон, прыгает на ноге, чтобы попасть другой в брючину… Анцифер с трудом сдержал желание.
– Пойдем на кухню! – выдохнул он. – Нам нужно сесть за стол.
– Хорошо… А обязательно сегодня смотреть?.. Шучу!..
Он приспособил телескоп, настроив для нее окуляры. Напряг мышцы плеча.
Она сдерживала рвотные спазмы, видя трубу, вставленную внутрь человеческого тела, под мышку… Красное мясо… Медленно придвинулась к прибору.
– Вот это кольцо надо подкрутить! – инструктировал Анцифер. – Знаешь, как бинокль настраивают…
– Да-да, – она склонилась к окулярам.
– Видишь?
– Сейчас…
– Видишь?
Она покрутила настроечное кольцо, но глаза ее смотрели в непроглядное черное пространство. Чувствовала горячее дыхание Птичика.
– Темно… – сказала. – Ничего нет.
– Там должен быть космос. Созвездия и галактики! У меня сначала там тоже ничего не было. Нужно настроиться! Дыши ровнее…
Она почти успокоилась, просто глядела в темноту. Она думала об Анцифере, о какой-то абсурдности их отношений и обо всем, что окружает эти абсурдные отношения. Ей было не по себе от повседневной необычности, окружившей ее с появлением Анцифера. Алина вспомнила его отца, Нестора, с которым все было гораздо прозаичнее… И здесь, когда она уже совершенно уверилась, что ничего не увидит в телескоп Анцифера, в этот самый момент в черноте внезапно просветлело, будто петарду запустили, и Алина вдруг рассмотрела ночное море, словно была птицей и летела над ним. Она увидела огромные волны, а среди них крошечную парусную лодку, подсвеченную лунным светом. Лодка терпела бедствие. Три человека метались по палубе в поисках спасения. Море ревело, обрушивая свою мощь на гибнущее судно. Мелькали лучи фонарей в руках терпящих бедствие людей…
Алина как завороженная следила за происходящим, словно ей реалити-шоу показывали. Ее сердце бешено стучало, запущенное чудесным и страшным видением. Она понимала, что через несколько секунд лодка неминуемо погибнет. Она чуть не вскрикнула, когда рухнула мачта с парусом, а потом… А потом она разглядела лицо Нестора в секундном перекрестье фонарей. В это же мгновение лодку ударило огромной волной, и Нестор…
Она отпрянула от окуляров. Дышала как после забега на стометровку. Щеки ее пылали лихорадочным румянцем.
– Видела?!! – не терпелось Анциферу. – Видела?
– Да…
– Не правда ли, эти галактики прекрасны? Вселенные! Безумие красок! Что скажешь про созвездие Лебедя?.. Теперь ты понимаешь, что я не сумасшедший, что я правду говорил! Я особенный!!!
– Я не видела галактик…
– Как не видела?..
– Не видела…
– А что ты тогда видела? – занервничал Птичик. – Ведь что-то ты видела! Я это точно знаю! Все было на твоем лице!
– Я видела Нестора…
– Кого?
– Твоего отца! Он погиб в море… Утонул…
Глава 10.
Прошло триста миллионов лет.
– Ну что, – поинтересовался гранит, – поднабрался опыта? Поумнел?
– У меня нет времени с тобой разговаривать!
– Я тебе говорил – времени нет!
– Не каламбурь!
– Соскучился?
– Я хам! Скажу тебе прямо – нет!
– Ты закончил с человечеством?
– Не мешай!
– Значит, нет.
– А ты с созвездием Лебедя? Как там продвигается?
– Я только начал…
– Есть впечатления?
– Я не коплю впечатления. Вокруг вечность.
– Скучный ты!
– Я тебе говорил: скуки не существует!
– А мне с тобой скучно!
– Потому что ты бездарный!
– Почему это я бездарный?
– Ты не способен подняться на другой левел!
– Где-то я слышал эти слова!
– Подсказать?
– А ты откуда знаешь?
– Малыш, ты – это я.
– Нет дядя, ты – это я!
Грани задумался и признался:
– Вполне возможно, ты прав.
– Я всегда прав!
– Когда ты станешь более толерантным?
– Завтра.
– Завтра не существует. Времени нет.
– А как же триста миллионов лет, которые ты со мной не разговаривал? Это что, не время?
– Это для тебя время, а для меня его нет. Хочешь, начнем сначала?
– Что именно?
– Сейчас увидишь!..
Без правого глаза, каменный от мороза, молодой человек разделся догола и втиснулся в щель между землей и гранитной глыбой. Уже через полчаса обнаженное тело юноши было засыпано снегом, и даже если бы путешественника искали, то вряд ли бы нашли.
Через три дня его мозг можно было сравнить с некоей мыльной субстанцией, извилины сглаживались, мыслительный процесс отсутствовал.
Еще через две недели объем мозга сократился до размеров сливы. Тело, засыпанное тяжелым снегом, воду не впитывало, а потому сохло, постепенно мумифицируясь.
Зима прошла, грело землю солнце.
Странно, но ни один зверь не подошел к тому месту, где перестал существовать молодой человек. Останки юного тела совершенно ссохлись.
Прошли годы…
Прошел век, за ним другой.
Ничего не было. Ни мысли, ни слова.
Прошла тысяча лет…
Пыль… Жара… Холод…
– Проснись!
– Я не сплю.
– Сейчас я дам тебе возможность вновь осознать, что ты перешел на другой левел! Одновременно ты вспомнишь, что уже был на нем.
– Да-да, я вспомнил…
– Вот и хорошо!
– Ты меня наказал как мальчика!
– Молодец, все вспомнил!
– Время есть!
– Ты прав, следующее твое слово будет через миллиард лет!
– Ты уклоняешься от дискус…
Миллиард лет начал свой отсчет.
Глава 11.
Отплывали вечером. Все, маленькие и большие, парусники салютовали «Пеперчино» продолжительными гудками. Есть такой обычай – салютовать всем уходящим в океан яхтам. Громко лаял боевито настроенный джек-рассел Антип.
Нестор снимал на видеокамеру этот торжественный момент своей жизни. Сначала – панораму акватории порта, затем – друга, сопровождающего отплытие «Пеперчино» на резиновой лодочке. Друг тоже снимал на фотоаппарат начало экспедиции, а потому капитан Давиди Фреши чувствовал себя звездой и улыбался итальянской улыбкой то в объектив камеры друга, то Нестору подставлялся скромным героем.
– Ты попадешь в Книгу рекордов Гиннесса! – подбадривал Нестор капитана, пьющего за удачу пиво из банки. – Спонсоры уже приготовили для тебя миллионы долларов! На борту твоей яхты будет располагаться логотип «Хайнеккена»!
Давиди был счастлив, наслаждаясь звездным моментом. Все были счастливы, даже Майки улыбался, хрустя картофельными чипсами под лай Антипа.
Через десять секунд плавания «Пеперчино» села на банку. Нестор чуть было не вылетел за борт со своей видеокамерой.
– Что случилось, мать вашу?!!
Оказалось, что обалдевший от внимания капитан забыл о портовых воротах, проплыл от них в стороне и посадил лодку на мель. Ничего постыднее с морским волком произойти не могло!
Сам он орал на Майки, что тот идиот, что его надо тотчас отправить в гребаную Грецию, но все понимали, что виноват капитан – бывалый экстремал Давиди Фреши. Лучше было бы обосраться в присутствии английской королевы, чем сесть на мель в акватории порта!..
Посовещавшись, решили отплывать утром. Необходимо было проверить днище лодки, не пострадало ли оно.
У Нестора и друга образовался еще один вечер, который они скоротали на «Светлане» тосканским, запивая вином благоухающие пенне арабиатто.
Нестор считал, что происшедшее – плохая примета, а друг, вспоминая такую лажу, откровенно ржал, считая, что это не плохая примета, а совсем наоборот:
– Все плохое, что могло с вами случиться, уже случилось!
– Будем надеяться, – вздыхал Нестор, успокаиваясь от выпитого вина.
Ранним утром, голый и волосатый, в маске подводника, капитан, вооружившись большим фонарем, нырнул в океан…
С «Пеперчино» оказалось все нормально, металл выдержал, и лодка наконец без малейшей помпы под прикрытием утреннего тумана покинула порт Антигуа.
С десяти часов утра началась нестерпимая жара. Термометр показывал пятьдесят градусов на солнце, а в тени, в кубрике, были все семьдесят, к тому же полное отсутствие кислорода.
Нестор намазался кремом от солнца, но это на пляжике крем спасает, а в океане, да еще при пятидесяти градусах, выпаривается из кожи за считаные минуты. Новоявленный мореплаватель начал гореть. На глазах руки и ноги покрылись пузырями, которые к вечеру лопнули, оставив после себя нестерпимую боль и открытое мясо. Нестор завидовал итальянцам, их смуглой, загорелой коже. Казалось, что моряки вовсе не чувствуют адского пекла.
Его позвали ужинать, но он не мог есть – видимо, температура поднялась. Нестор остался сидеть на корме в позе сгоревшего цыпленка-табака, а возле его ног поскуливал Антип, длинный язык которого сухим дубовым листом лежал на палубе.
Нестор никогда не видел пса таким несчастным.
Когда-то он купил щенка в зоомагазине и привез, дрожащего, в загородный дом на радость Птичику и Верке. Щенок быстро рос, попутно сожрав все провода от теле - и радиоаппаратуры. Один раз Антипа шибануло током, но сие событие не отвадило неуемную собаку от поедания электропроводки.
Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 1 | Нарушение авторских прав