Читайте также:
|
Классических русских небес...»
* * *
Поэты очень остро переживают свой предстоящий уход из реальной жизни в иную небесную ипостась. Для многих из них – это единственная надежда на признание, дескать, там, за чертой физического существования, начнется сфера духовная, появится признание, на могилу школьники и пенсионеры начнут приносить запоздалые розы, а в окрепшей, державной России именем усопшего начнут называть города и веси. Наивные мечты! Первая причина заключается в том, что не только в наше, но и в любое наперед заданное время «от любви не умирают, умирают при отсутствии ее». А вторая причина еще более прозаична! Если на имени покойного можно будет сделать деньги, его имя будет раскручиваться и возноситься до небес земными соискателями земных богатств. Но для этого ему будет нужно – помимо наличия очевидного раскрученного таланта – уйти из жизни с треском, лучше всего трагически хлопнув дверью.
Александр Люлин, чья плоть «обросла прозрачными слоями нам, живым, почти невидимого льда», абсолютно уверен, что «никто ни словом, ни слезами не растопит никогда этот панцирь». И велика его вера в «людей, не имеющих тени», людей, покинувших этот солнечный мир, которых уже «никто не поставит на колени – ни любовь, ни молитва, ни боль». И это не ущербность, это – жизненная позиция, толстовское непротивление насилием злу, позицию, которую Люлин ставит во главу угла, как в жизни поэтической, так и в жизни земной. В русской стороне, где, вопреки славословиям о соборности, человек человеку – волк, люлинский лирический герой напоминает агнца Божьего, посланного на заклание близкими и родными, женщинами и друзьями, читателями и коллегами по искусству.
Кто же сможет помочь Александру Люлину? Только церковь собственного сердца. Но ее, эту церковь сможет воскресить только любимая, покинувшая автора давным-давно и которую тот призывает восстать из «могильника погибших лет». При этом фантасмагория смерти пронизывает новую книгу лирики замечательного русского поэта, к которому серьезного отношения со стороны его окололитературных завистников нет, и не предвидится. Ему до сих пор интуитивно кажется, что спасение он обретет через воцерковленную поэзию: «Помоги мой ангел, мне!» – отчаянно взывает он, распахивая калитку, за которой, звеня, надрывается колокольчик, «маня в чужую даль». А ведь «непорочная жена» никогда не сможет утолить печали А. Люлина, потому что она, «отогнув края монашеского капюшона, как ядовитая змея отрешенно смотрит на мир».
* * *
«Как страстно молятся эти красивые и молодые»! Как бешено, сжигает им нутро пламя порочной страсти, «огонь томления»; с каким ужасающим вожделением, ища спасения от дьявольского инстинкта зачатия будущей жизни, они «лобзают ризы Всевышнего Жениха»! Но Зов Природы, вне зависимости от того, в каком виде он является в глубины дремлющего разума, «лепечет им черные слова, пока они пребывают в плену оргазма Духовного». И поэт Люлин со всей горечью осознает, что женщина, пошедшая путем аскезы, отбросившая всё земное, во имя умерщвления смертной плоти и пребывающая в экстазе святой Терезы, не более чем «дура во Христе...»
И это ужасно!
Потому что «заполнен скорбью под завязку, Храм, возведенный на крови и на слезах», потому что «ложное счастье оставлено в утраченном раю, куда на праздничной лошади не въедешь», потому что молодость, предоставляющая реальный выбор «утонула в каком-то году» и куда теперь идти «по белому свету и по белому снегу» неизвестно даже самому Господу Богу.
* * *
Но это, когда речь идет о Храме духовном. А вот обычный земной Храм не более, чем присутственное место, где совершаются соответствующие действа, где женщины крестят, входя, и живот, и плечи, и чело, где «паникадило сияет электроогнем», где запах ладана дезинфицирует святое помещение от сил зла, где звучат чистые и святые старославянские слова, не имеющие никакого отношения к реальной страшной жизни, протекающей за стенами вышеуказанного Храма.
Но там, в притворе, юродивая «в красной кофте каркает, дрожа» и сторожа ее стыдят, по-милицейски, хватая под локти. И вне зависимости от того, интеллигентен бледный дьякон, читающий послание к Римлянам, или нет, но «крещаемый младенец, плачет и глотает мелкие слезы, в предчувствии ужасающей предстоящей жизни абсолютно так же, как новорожденный Иисус Христос. Двухтысячелетний круг замкнулся: к началу XXI века «воинственный разгул» образования и науки достиг окончательного беспредела, а ритуальные бредни о загробной жизни, о вознесении души на небеса, мольбы и молитвы стали ненужными рядовому члену человеческой популяции. Впору осаживать на скаку и постижение знаний, и самоё зарвавшуюся науку, что, собственно, планомерно сегодня и делается на территории современной России. С философом Джордано Бруно церковники поступили просто; еретик Джо «сыграл в честную давалку» и за очевидную сегодня научную истину отправился живьем на костер. Более ловкий Галилео Галилей, сначала отрекся перед инквизицией от своего учения, а затем, после судилища выйдя в туалет, тужился, сидя на толчке: «А все-таки – она – вертится!»
* * *
«Мир непознаваем!» – этот главный посыл провозглашается до сих пор с амвонов и папертей. Поэтому пастырям и не нужна высокообразованная паства, – ибо она хотя и склонна к воцерковленности, но рано или поздно станет в душе грешить аналитикой, и самопознанием. Гораздо важнее – воцерковленный неуч, для него человек в рясе – уже Мессия!
А поскольку воцерковленность населения находится в рамках государственной политики фронтального разоружения перед финансовой экспансией извне, то становится понятным сусальное братание оскоромившихся коммунистов, рядящихся в патриотические тоги с деловой верхушкой РПЦ, жирующей на безналоговой импортной торговле акцизными товарами.
Поэтому «рай на земле построить невозможно...». И нельзя не согласиться в этом с Александром Люлиным. Потому что «из глубин первобытной мглы», откуда «бьет в ноздри запах серы и смолы, и доносятся крики, стоны и лязг
Дата добавления: 2015-11-30; просмотров: 52 | Нарушение авторских прав