Читайте также: |
|
Наконец взгляд Пауля остановился на зеленоглазой блондинке с чеканными чертами высокородной патрицианки, излучающими поистине классическую надменность. Никаких признаков слез, никаких следов перенесенного поражения. Тут и спрашивать было нечего, Пауль сразу опознал ее — принцесса самых высоких королевских кровей, дочь Правящего Дома, Бене Гессерит, все всякого сомнения, получившая великолепную подготовку. Лицо, которое многое множество раз глядело на него из будущего: Ирулан.
Вот он — мой ключ.
По сбившейся толпе гостей-пленников прошло движение. Показалась знакомая фигура: Суфир Хават — знакомый шрам на пол-лица, испятнанные губы, морщины, сутулые плечи — знаки подошедшей старости, ослабившей тело бойца…
— Ага, вот и Хават, — негромко сказал Пауль. — Не держите его, Гурни.
— Милорд?.. — переспросил Гурни,
— Не держите его, — повторил Пауль. Гурни кивнул.
Копье фримена поднялось и опустилось за спиной неловко шагнувшего вперед Хавата. Покрытые сеткой склеротических жилок слезящиеся глаза изучали Пауля, оценивали его.
Пауль тоже сделал шаг навстречу — и сразу почувствовал напряженное ожидание среди людей Императора.
Хават посмотрел на Джессику.
— Леди Джессика, — проговорил он, — лишь сегодня узнал я, как был неправ и несправедлив к вам. Вам не нужно прощать меня…
Пауль ждал — но его мать молчала.
— Суфир, дружище, — сказал он, — сам видишь, я не поворачиваюсь спиной к двери!
— Во Вселенной слишком много дверей, — серьезно ответил Хават.,
— Разве я не сын своего отца? — спросил Пауль.
— Скорее уж ты похож на отпрыска своего деда, — хриплым, стариковским голосом ответил Хават. — Что вся манера, что взгляд…
— Но я — сын своего отца, — возразил Пауль. — И вот я говорю тебе: ты можешь потребовать в уплату за долгие годы верной службы нашему Дому всё, что ты только можешь пожелать. Всё. Абсолютно всё, Суфир. Тебе нужна моя жизнь, Суфир?.. Она твоя, бери. — Пауль шагнул вперед, не поднимая рук. Он видел, как понимание загорается в глазах Хавата.
Он понял, что я знаю об измене, подумал Пауль. И он понизил голос так, чтобы его слышал один лишь Хават:
— Суфир, я говорю правду. Если ты хочешь убить меня — рази…
— Все, чего я желал, мой герцог, — это лишь хоть раз вновь встать подле тебя, — промолвил Хават. И лишь в этот миг Пауль почувствовал, какое усилие требовалось старику, чтобы не упасть. Пауль подхватил Суфира под плечи, поддержал его, чувствуя, как дрожат мышцы под его ладонями.
— Тебе очень больно, друг мой? — спросил Пауль.
— Больно, мой герцог, — признался Хават. — Но мне теперь хорошо… — Он полуобернулся в объятиях Пауля, протянул руку в сторону Императора — ладонью вверх, показывая крохотную иглу, зажатую меж пальцев. — Видите, Ваше Величество? — воскликнул он. — Видите эту предательскую иглу? Да неужто вы хоть на миг подумали, что я, который отдал всю свою жизнь служению Дому Атрейдес, теперь дал бы ему меньше?!
Пауль пошатнулся — старик обмяк в его руках. Пауль узнал тяжесть смерти; в том нельзя было ошибиться, чувствуя, как обвисает безвольное, быстро тяжелеющее тело. Пауль бережно опустил Хавата на пол, выпрямился и жестом велел своей охране унести тело.
Пока его приказ выполнялся, мертвая тишина навалилась на зал.
Теперь на лице Императора появилось выражение страха. Он ждал смерти; ужас наполнил его глаза, никогда прежде не знавшие этой эмоции.
— Ваше Величество… — проговорил Пауль и заметил, как напряглось в изумленном внимании лицо принцессы. Его слова были произнесены так, как умели лишь знающие Путь Бене Гессерит, со сложными атоналями, наполнившие титулование бесконечным презрением. Действительно — настоящее гессеритское воспитание,
Император откашлялся и произнес:
— Быть может, мой уважаемый родич полагает, что держит теперь все в своих руках?.. Но большего заблуждения, право, быть не может. Вы же нарушили Конвенцию, применив ядерное оружие против…
— Против естественных деталей рельефа, — любезно объяснил Пауль. — Скалы преграждали мне путь — а я спешил на встречу с вами, Ваше Величество, — дабы получить от вас объяснения относительно некоторых ваших действий.
— В эту минуту, — холодно сказал Император, — на орбите Арракиса находится мощная армада — объединенная армада Великих Домов. И стоит мне сказать одно лишь слово, как…
— Ах да, — вспомнил Пауль, — чуть было не забыл о них… — Он поискал глазами в императорской свите, нашел двоих гильдиеров и негромко сказал в сторону, обращаясь к Гурни: — Это вот и есть агенты Гильдии — два жирных типа в сером?
— Да, милорд.
— Ага. Ну вы, оба, — палец Пауля уперся в гильдиеров, — быстро убирайтесь отсюда и передайте, чтобы этот ваш флот летел восвояси. Засим будете ждать моего разрешения, прежде чем…
— Гильдия не подчиняется твоим приказам! — рявкнул более высокий гильдиер. Он и его товарищ протолкались к барьеру из копий — по кивку Пауля эти копья поднялись. Двое в сером выступили за кольцо охраны, высокий поднял руку и объявил: — Я полагаю, вы заработали эмбарго своим…
— Если я услышу от любого из вас еще хоть одну глупость, — ледяным голосом сказал Пауль, — я отдам приказ, который остановит добычу Пряности на Арракисе… навсегда.
— Вы с ума сошли?! — проговорил, отступая, потрясенный гильдиер.
— Стало быть, вы понимаете, что я в состоянии осуществить эту угрозу? — спросил Пауль.
Гильдиер несколько мгновений смотрел в пространство, наконец он встряхнулся и ответил:
— Да, вы в состоянии это сделать… но вы не должны.
— А-а-ахх… — протянул Пауль и кивнул: — Вы ведь оба — Гильд-навигаторы, не так ли?
— Да!
Низенький гильдиер проговорил:
— Вы тогда ослепите и себя самого — а нас всех обречете на медленную смерть. Да вы представляете себе, что это такое — лишиться Пряности, когда привычка приобретена?
— Око, взирающее в будущее и выбирающее верный курс, закроется навеки, — задумчиво произнес Пауль. — Гильдия погибнет. Человечество превратится в крохотные изолированные общины — островки в океане пустоты… Знаете, а ведь я мог бы сделать это реальностью из простой прихоти… или, скажем, от скуки.
— Может быть, обсудим этот вопрос наедине, — поспешно предложил высокий гильдиер. — Я уверен, что мы в состоянии найти компромисс, который…
— Передайте своим людям на орбите, — перебил Пауль, — пусть убираются. Мне надоели эти бессмысленные препирательства. Так вот: если флот немедленно не покинет орбиту Арракиса, нам просто не о чем будет говорить… — Он кивнул на своих связистов у стены. — Можете воспользоваться нашей аппаратурой.
— Но сначала мы должны обсудить это! — запротестовал высокий. — Не можем же мы просто…
— Выполняйте! — рявкнул Пауль. — Власть уничтожить нечто есть подлинный и абсолютный контроль над ним… Ты же признал, что я обладаю такой властью. Поэтому мы не станем ничего обсуждать, и я не собираюсь идти на какие-либо компромиссы. Вы будете исполнять то, что я велю, — или испытаете немедленные последствия неповиновения.
— Он сделаетэто!.. — пробормотал низенький гильдиер. И Пауль увидел, как ужас объял обоих.
Агенты Гильдии медленно пошли к аппаратуре связи.
— Они подчинятся? — негромко спросил Гурни.
— Они способны видеть будущее, хотя и очень ограниченно — только прямо перед собой, — ответил Пауль. — И глядя вперед, видят лишь глухую стену, которая встанет перед ними в случае— неповиновения. И каждый Гильд-навигатор в каждом из кораблей над нами видит ту же стену… Они подчинятся.
Пауль обернулся к Императору:
— Когда вам позволили занять трон вашего отца, единственным условием было, чтобы поток Пряности не иссякал. Вы обманули их ожидания, Ваше Величество. Вы догадываетесь о последствиях?..
— Мне никто не позволял занять…
— Хватит валять дурака! — рявкнул Пауль. — Гильдия — та же деревня на реке: им нужна вода, но они могут лишь взять из реки столько, сколько в состоянии потребить, и не больше; перегородить реку и полностью контролировать ее они не могут— тогда все заметят, что они берут у реки, и рано или поздно это приведет к катастрофе. Поток Пряности— вот река Гильдии, а плотину на ней возвел я. Но — такую плотину, какую нельзя разрушить, не уничтожив реку.
Император растерянно провел рукой по рыжим волосам, посмотрел на спины гильдиеров.
— Даже ваша Правдовидица, ваша гессеритка — и та трепещет, — добил Пауль. — Есть множество других ядов, пригодных для дел Преподобных Матерей, но — после того, как в игру включаются Пряность и меланжевый ликер, — все они теряют силу.
Старуха плотнее запахнула свои бесформенные черные одежды и выбралась из толпы к самому частоколу федайкинских копий.
— Приветствую Преподобную Мать Гайю-Елену Мохийям, — проговорил Пауль. — Давно же мы не встречались — помните Каладан?
Та посмотрела мимо него на его мать:
— Да, Джессика, я вижу, что твой сын — это и вправду ОН. За это тебе простится даже твоя мерзостная дочь.
Пауль подавил приступ холодной ярости и внешне спокойно одернул старуху:
— У тебя нет и никогда не было права прощать что-либо моей матери!
Старуха вперила в него глаза, встретив жесткий взгляд.
— Что ж, попробуй на мне свои трюки, старая ведьма! — сказал Пауль.— Ну, где твой гом джаббар? Попытайся взглянуть туда, куда ты не осмеливаешься смотреть, — и ты увидишь там меня! Я буду смотреть на тебя оттуда.
Старуха опустила глаза.
— Или тебе нечего мне сказать? — сурово спросил Пауль.
— Я ведь первой засвидетельствовала, что ты человек, — пробормотала она. — Не забудь этого… не запачкай память об этом…
Пауль возвысил голос:
— Посмотрите на нее, друзья! Вот перед вами Преподобная Мать Бене Гессерит, терпеливая в долгом деле. Она и ее сестры ждали — ждали девяносто поколений, чтобы гены сложились в должную комбинацию, которая в сочетании с определенными условиями породила бы того единственного человека, вокруг которого строились их планы… Смотрите, смотрите! Теперь она знает — девяносто соитий породили этого человека. И вот он — я… однако… я… никогда… не стану… делать… того, что нужно ей!
— Джессика! — завопила старуха. — Вели ему замолчать!
— Сама вели, попробуй, — ответила Джессика. Пауль бросил на старую Преподобную Мать яростный взгляд.
— За ту роль, которую ты сыграла во всем этом, — сказал он, — я бы охотно велел тебя удавить… И ты никак мне не помешала бы! — добавил он резко, видя, как она закаменела от ярости. — Но, по-моему, куда лучшим наказанием будет, если я оставлю тебя доживать твои годы без, возможности коснуться меня или хоть в чем-то склонить на выполнение ваших планов!..
— Джессика, что ты наделала?! — простонала старая Правдовидица.
— В одном вам не откажешь, — продолжал Пауль. — Вы увидели часть того, что необходимо расе… но как плохо увидели вы это! Вы думаете контролировать генетику расы скрещиванием и отбором немногих «лучших», согласно вашему «основному плану»! Как же мало вы понимаете…
— Ты не смеешь говорить о подобных вещах! — прошипела старуха.
— Молчать! — рявкнул Пауль, и это короткое слово, казалось, материализовалось в нечто плотное, метнувшееся в воздухе от него к Преподобной Матери, и это «нечто» было послушно воле Пауля.
Старуха отшатнулась, почти упав на руки стоявших позади. Ее лицо потеряло всякое выражение и побелело от силы полученного психического удара.
— Джессика, — прошипела она. — Джессика…
— Я запомнил твой гом джаббар, — сказал Пауль. — Помни и ты: одним лишь словом я могу убить тебя!
Фримены в зале понимающе переглянулись. Разве не говорила легенда: «И слово его будет нести смерть и гибель вечную всякому, кто пойдет против дела праведных»?
Теперь Пауль повернулся к высокой принцессе, стоящей подле своего венценосного отца. Не сводя с нее взгляда, он обратился к Императору:
— Ваше Величество, мы с вами оба знаем выход из создавшейся ситуации…
Император метнул взгляд на дочь и воззрился на Пауля.
— И ты смеешь?.. Ты! Авантюрист без рода и племени, никто, выскочка из дикой…
— Вы уже признали меня своим «уважаемым родичем»… Так что довольно вздора.
— Я твой государь, — напомнил Император.
Пауль взглянул на гильдиеров — те стояли теперь у передатчика лицом к нему. Один из них кивнул Паулю.
— Я ведь могу и заставить, — заметил Пауль.
— Но ты… вы… не осмелитесь! — как-то скрежещуще сказал Император.
Пауль только молча смотрел на него.
Принцесса коснулась руки отца.
— Отец, — проговорила она шелковисто-мягким, успокаивающим голосом.
— Не пробуй на мне свои штучки, — буркнул Император и посмотрел на нее. — Тебе не нужно делать это, дочь. У нас есть еще ресурсы, которые…
— Но этот человек достоин быть твоим сыном, — сказала принцесса.
Старая Преподобная Мать, к которой вернулось самообладание, низко склонилась к Императору и зашептала на ухо.
— Она просит за тебя, — заметила Джессика. Пауль все смотрел на золотоволосую принцессу. Тихо он спросил у матери:
— Это ведь Ирулан, старшая, да?
— Да.
Чани приблизилась к Паулю с другой стороны, спросила:
— Ты хочешь, чтобы я ушла, Муад'Диб? Он взглянул на нее:
— Ушла? Я больше никогда не отпущу тебя от себя.
— Но… нас ничто не связывает… больше. Несколько долгих мгновений он смотрел на нее… наконец сказал:
— Всегда говори мне только правду, моя Сихайя. — Она хотела ответить, но он приложил палец к ее губам. — То, что нас связывает, никогда и никому не порвать, — прошептал он. — А теперь, прошу, смотри внимательно — я хочу после увидеть все твоими глазами.
Все это время Император и его Правдовидица тихо, но горячо спорили о чем-то. Пауль обратился к матери:
— Она напоминает ему, что в их соглашение входило посадить на трон дочь Бене Гессерит и они готовили к этому именно Ирулан.
— Они так планировали? — удивилась Джессика.
— А разве это не очевидно? — пожал плечами Пауль.
— Я-то вижу это, — фыркнула Джессика. — И мой вопрос должен был только напомнить тебе, что не тебе учить меня тому что ты узнал от меня же!
Пауль искоса глянул на нее, заметил холодную улыбку на ее губах и отвернулся.
Гурни Халлек склонился между ними:
— Позвольте напомнить, милорд… в этой компании есть один из Харконненов. — Он кивнул на темноволосого Фейд-Рауту, прижатого к барьеру из копий. — Вон, видите, тот косоглазый, слева. В жизни не видел более злодейской рожи! А ведь вы обещали мне как-то…
— Спасибо, Гурни, — кивнул Пауль.
— Это на-барон… то есть теперь, когда старый Харконнен умер, уже барон, — добавил Гурни. — И он вполне сойдет для меня…
— А ты с ним справишься, Гурни?
— Милорд шутить изволит!..
— Пожалуй, Император уже достаточно долго спорит со старой ведьмой — как думаешь, мать?
— Вполне, — кивнула та.
Пауль громко обратился к Императору:
— Ваше Величество, мне кажется, среди ваших людей есть Харконнен?
Император повернулся к нему с поистине королевским высокомерием.
— Я полагал, что мое окружение находится под защитой вашего слова, герцог, — произнес он.
— Я хотел лишь уточнить, — ответил Пауль. — Мне интересно, входит ли Харконнен официально в вашу свиту или же из трусости прячется за ее спины?
Император улыбнулся, словно прикидывая что-то.
— Всякий, допущенный к моей особе, становится членом моей свиты.
— Итак, у вас есть герцогское слово, — подтвердил Пауль, — но Муад'Диб — это дело совсем другое. ОН может и не согласиться с вашим определением свиты… Дело в том, что мой друг Гурни Халлек хотел бы убить одного их Харконненов. И если он…
— Канли! — крикнул Фейд-Раута, наваливаясь на охрану; — Это твой отец объявил эту вендетту, Атрейдес! Ты называешь меня трусом, а сам прячешься за своих женщин и хочешь выставить против меня своего слугу!
Старая Правдовидица начала было шептать что-то на ухо Императору, но тот оттолкнул ее:
— Канли, вот как? У канли есть свои, и весьма строгие, правила!
— Пауль, прекрати это! — сказала Джессика.
— Милорд, — взмолился Гурни, — вы же обещали мне, что придет день и я отомщу Харконненам!
— Ты уже отомстил им сегодня, — возразил Пауль, чувствуя охватывающую его отрешенность. Он откинул капюшон, сбросил бурнус и передал его матери вместе с поясом и крисом; принялся расстегивать дистикомб. Вся Вселенная сошлась в фокусе на этой точке и этой минуте.
— Это излишне, Пауль, — сказал Джессика. — Есть и более простые способы…
Пауль стянул дистикомб, вытянул крис из ножен в руках матери.
— Знаю, — спокойно ответил он. — Яд, асассин… любое из добрых старых средств.
— Но вы обещали мне Харконнена! — прошипел Гурни, и Пауль увидел бешенство в глазах старика и то, как набух и натянулся шрам от чернильника. — Вы должны мне его, милорд.
— Разве ты пострадал от них больше, чем я? — спросил Пауль.
— Моя сестра, — прохрипел Гурни. — Годы, которые я провел в рабстве…
— Мой отец, — ответил Пауль. — Мои добрые друзья и соратники. Суфир Хават и Дункан Айдахо, годы в изгнании — без титула, без помощи… и еще: теперь это уже канли, и ты не хуже меня знаешь законы вендетты.
Плечи Халлека поникли.
— Милорд, если эта свинья… он же не более чем скотина, которую вы бы просто пнули ногой, прогоняя с дороги, и затем сменили бы оскверненную обувь… Считайте меня палачом, если иначе нельзя, позвольте мне сделать это — но только сами не…
— Муад'Дибу не нужно делать этого, — согласилась
Чани.
Он взглянул на нее и увидел страх в ее глазах.
— Но герцог Пауль Атрейдес должен сделать это, — сказал он.
— Это же харконненская скотина! — прохрипел Гурни. Пауль мгновение колебался — не открыть ли ему, что и он тоже имеет Харконненов среди своих предков. Но наткнулся на жесткий взгляд матери и сказал только:
— Однако это существо, кем бы оно ни было, имеет внешность человека и, следовательно, достойно какого-то человеческого отношения.
Гурни скрипнул зубами:
— Если он хотя бы пальцем…
— Прошу тебя, держись в стороне, — сказал Пауль, взвесил крис на ладони и осторожно отодвинул Гурни с дороги.
— Гурни! — Джессика коснулась руки Халлека. — В таком настроении он похож на своего деда. Не мешай ему — это единственное, чем ты можешь ему помочь. (И подумала: Великая Мать! Какая ирония судьбы!)
Император изучал Фейд-Рауту: массивные плечи, крепкие мышцы… Повернулся к Паулю — по-юношески стройный, худощавый, гибкий; тело не такое— иссушенное, как у жителей Арракиса, но ребра хоть пересчитывай, бедра узкие, под кожей — ни капли жира, так что видно каждое движение мышц.
Джессика склонилась к Паулю и сказала — так, чтобы слышал он один:
— Одно слово, сын… Иногда Бене Гессерит особым образом обрабатывают опасных людей, внедряя в их подсознание кодовое слово при помощи обычных методов стимулирования-наказания. Чаще всего это слово — «урошнор». Если и этого готовили так же — а я почти уверена в этом, — то, стоит ему услышать это слово и его мускулатура расслабится, тогда…
— Не желаю никаких особых преимуществ над этим, — отрезал Пауль. — Дай мне пройти.
Гурни обратился к Джессике:
— Не пойму, зачем ему это? Уж не хочет ли, чтобы его убили и так сделаться мучеником и жертвой? Может, эти фрименские предрассудки вконец затуманили его разум?..
Джессика спрягала лицо в ладонях: она и сама не могла понять, почему Пауль так повел себя. Она чуяла витающую в воздухе смерть и догадывалась, что преображенный Пауль вполне способен и на такое… Все в ней поднялось на защиту сына, но сделать она ничего не могла.
— Так что, предрассудки все-таки? — настаивал Гурни.
— Молчи, — одернула его Джессика. — Молчи и молись. Лица Императора коснулась мимолетная улыбка.
— Если Фейд-Раута… член моей свиты… согласен, — промолвил он, — я освобождаю его от всех и всяких ограничений и предоставляю ему самому решать, как поступать. — Он повел рукой в сторону федайкинов. — У кого-то из вашего сброда сейчас мой пояс и короткий меч. Если Фейд-Раута желает/он может сразиться с вами моим клинком…
— Желаю, — отозвался Фейд-Раута, и Пауль увидел на его лице нескрываемую злобную радость.
Он чересчур самоуверен. Это преимущество я могу принять…
— Подать меч Императора! — скомандовал Пауль. — Положите его на пол вон там… — Он показал ногой. — Отодвиньте весь этот императоров сброд к стене — дайте место Харконнену…
Замелькали одежды, зашуршали шаги, зазвучали негромкие команды и протестующие возгласы— федайкины бросились исполнять приказ. Гильдиеры остались стоять у аппаратуры связи — они хмурились в явной нерешительности.
Они привыкли смотреть в будущее, подумал Пауль. А в этом месте ив этом времени они слепы… как и я.
И он взглянул туда, где дули ветры времени, взглянул и увидел вихрь; и око этой бури, центр ее, было именно здесь и теперь. Все, даже самые крошечные возможности обхода были закрыты; здесь лежал, готовый родиться, джихад; здесь таилось сознание расы, которое некогда он ощущал как собственное ужасное предназначение. Здесь было довольно причин, чтобы призвать Квисатц Хадераха или Лисан аль-Гаиба или даже обратиться к половинчатым, колченогим планам Бене Гессерит… Человеческая раса осознала, что впала в спячку, увидела, что застой затянул ее, и стремилась теперь навстречу буре, зная, что она перетрясет и перемешает застоявшиеся гены и позволит выжить лишь сильным, родившимся от удачных комбинаций… В этот миг все человечество было словно единым организмом, охваченным почти сексуальным жаром — жаром, перед которым не могли бы устоять никакие преграды.
И Пауль увидел, как жалки и беспомощны были любые его потуги изменить хоть что-то. Он-то надеялся побороть джихад внутри себя — но джихад неминуем. Даже и без него ринутся с Арракиса его легионы. Все, что им требуется, — легенда, а он уже стал легендой. Он указал им путь, он дал им оружие, которое сделало их сильнее даже самой Гильдии — Гильдия не могла существовать без Пряности…
Его охватила горечь поражения. И сквозь отчаяние он увидел, что Фейд-Раута уже освобождается от рваного мундира, оставшись в фехтовальных шортах с широким кольчужным поясом.
Вот он, кульминационный пункт. Здесь, сейчас, после этой битвы разойдутся тучи, закрывающие будущее. Разойдутся, озаренные лучами славы… Если я погибну здесь — они скажут, что я принес себя в жертву, чтобы мой дух повел их. Если же я уцелею — скажут, что никто и ничто, не может противостоять Муад'Дибу.
— Готов ли Атрейдес? — вопросил Фейд-Раута, согласно древнему ритуалу канли.
Но Пауль предпочел ответить ему по-фрименски:
— Да треснет и расщепится твой клинок! — и ткнул в меч Императора на полу, жестом предлагая противнику подойти и взять его.
Не отводя глаз от Пауля, Фейд-Раута подобрал меч — вернее, большой нож, — взвесил его в руке, чтобы примериться к весу и балансировке. В нем бурлило волнение. Вот схватка, о которой он мечтал: мужчина против мужчины, умение против умения, и никаких щитов! Он уже видел перед собой дорогу к власти. Император наверняка вознаградит того, кто прикончит беспокойного смутьяна герцога! Может быть, наградой станет эта его гордячка дочь и какая-то доля власти. А герцог, деревенщина, авантюрист с задворков Галактики, уж конечно, не соперник Харконнену, обученному тысячам уловок и приемов в тысячах же боев на гладиаторской арене. А этот мужлан, разумеется, и не догадывается, что в бою его встретит не только нож.
Ну-ка, посмотрим, спасешься ли ты от яда! — весело подумал Фейд-Раута. Он отсалютовал Паулю императорским клинком и произнес:
— Готовься к смерти, глупец!
— Начнем, кузен? — спросил Пауль и мягко, по-кошачьи, двинулся вперед, не отводя взгляда от клинка противника. Он шел, пригнувшись в низкой стойке, и молочно-белый крис казался продолжением его руки.
Они кружили подле друг друга, и под босыми ногами шуршал песок на каменном полу.
— Ах, как ты чудно танцуешь, — издевательски произнес Фейд-Раута.
Он болтлив, подумал Пауль. Еще одна слабость. Перед молчащим противником он начинает нервничать.
— Надеюсь, ты получил отпущение грехов? — усмехнулся Фейд-Раута.
Но Пауль по-прежнему кружил в полном молчании.
А старая Преподобная Мать, наблюдавшая, за поединком от стены, куда согнали императорскую свиту, чувствовала, как ее трясет. Юный Атрейдес назвал Харконнена «кузен» — это могло значить лишь одно: он знал об их родстве. Это как раз понять несложно, он же Квисатц Хадерах… Но эти слова приковали ее внимание к тому единственному обстоятельству, которое имело сейчас для нее значение.
Могла погибнуть вся генетическая программа Бене Гессерит!
Она увидела часть того, что видел Пауль: Фейд-Раута может убить, но не победить. Но была и вторая мысль, которая едва не свалила ее с ног. В смертельном поединке — возможно, в поединке, который закончится гибелью обоих, — сошлись двое, бывшие конечными звеньями в долгой и дорогой программе. И если погибнут оба — останется лишь бастард, незаконнорожденная дочь Фейд-Рауты, еще совсем младенец, и эта мерзостная Алия, ребенок-монстр…
— А то, может, у вас тут есть только дикие языческие обряды? — язвительно спросил Фейд-Раута. — Хочешь, Правдовидица Императора приготовит твой дух к дальнему пути?
Пауль только улыбнулся. Он был полностью наготове, вытеснив все посторонние мысли, и крадучись шел вправо.
Фейд-Раута прыгнул, сделав выпад правой рукой, — но в момент прыжка клинок, сверкнув в воздухе, мгновенно перелетел в левую руку.
Пауль легко ушел от удара, заметив небольшое замедление, характерное для привычки сражаться с силовым щитом. Правда, привычка к щиту сказывалась не так сильно, как со многими другими бойцами; видимо, Фейд-Рауте уже приходилось иметь дело с лишенными щита противниками.
— Атрейдес так и будет бегать или наконец начнет драться? — спросил Фейд-Раута.
Пауль, не отвечая, возобновил кружение по залу. Он вспомнил слова, сказанные когда-то Дунканом Айдахо в фехтовальном зале на Каладане: Первые моменты боя изучай противника. Так ты, конечно, можешь потерять возможность быстрой победы — но изучение противника есть залог успеха. Поэтому не жалей времени на изучение противника — будешь увереннее.
— Думаешь, эти танцы продлят тебе жизнь? — ухмыльнулся Фейд-Раута. — Ну-ну!
Он остановился и выпрямился.
Пауль увидел уже достаточно для предварительной оценки противника. Фейд-Раута шагнул влево, открыв правое бедро, словно обшитые кольчугой короткие фехтовальные брюки могли закрыть его бок целиком. Это было движение человека, привыкшего к щиту и к клинку в каждой руке.
Или же… — Пауль на мгновение заколебался, эти брюки-были не тем, чем казались.
Слишком уж уверенным выглядел Харконнен — а ведь его противник еще сегодня возглавлял войска, наголову разгромившие легионы сардаукаров…
Фейд-Раута заметил это колебание и осклабился:
— К чему оттягивать неизбежное? Ты только немного задержишь меня, но не помешаешь вступить в законное владение этим комком грязи, Арракисом!
Если это действительно пружинная игла, думал Пауль, хитро запрятана. Брюки кажутся совершенно целыми…
— Почему ты молчишь? — спросил Фейд-Раута. Пауль продолжил движение по кругу. Он позволил себе холодно улыбнуться, услышав нотки неуверенности в голосе противника, — молчание начинало действовать Фейд-Рауте на нервы.
— Улыбаешься, да? — проговорил Фейд-Раута и, не договорив, снова прыгнул.
Пауль, ожидавший небольшой задержки удара, едва не пропустил его. Клинок обрушился на него сверху вниз и оцарапал его левую руку. Усилием воли он подавил боль — значит, понял он, предыдущая задержка была лишь трюком. Да, соперник оказался сильнее, чем он ожидал.
Предстоит столкнуться с хитростями внутри хитростей, скрытых хитростями…
— Это твой же Суфир Хават меня кое-чему научил, — похвастался Фейд-Раута! — Ему я обязан тем, что первым пустил тебе кровь… Жаль, что старый дурак не дожил до этого мига, верно?
А Пауль вспомнил слова Айдахо: «Ожидай лишь того, что можно встретить в бою. Тогда ничто не захватит тебя врасплох».
И оба вновь закружили в низкой стойке, настороженно следя друг за другом.
Пауль заметил, что его противник вновь оживился. С чего бы это? Неужели эта царапина так много значит для Фейд-Рауты? Разве что на ней яд, но откуда? Ведь его люди тщательно осмотрели и проверили ядоискателем клинок. Они слишком хорошо знали свое дело, чтобы упустить настолько очевидную вещь…
— Слушай-ка, — вновь заговорил Фейд-Раута. — Кто тебе та женщина, с которой ты говорил? Ну, та малышка? Твоя цыпочка, а? Как ты думаешь, а моего внимания она заслуживает?
Пауль молчал — внутренним зрением он исследовал рану и кровь, коснувшуюся лезвия. Он сразу обнаружил следы снотворного — наркотик был, конечно, занесен клинком Императора. Приказал телу изменить метаболизм и перестроить молекулы наркотика, но… Они приготовили клинок со снотворным… Снотворное! Ядоискатель на него не реагирует, но такой штуки достаточно, чтобы замедлить мышечную реакцию. Да, поистине у его врагов были наготове планы внутри планов и внутри других планов — сплошь коварство!
Фейд-Раута опять прыгнул, ударил с лета.
Пауль с застывшей улыбкой сделал чуть замедленный выпад, словно наркотик начал действовать, но в последний миг он сделал резкий нырок и встретил руку Фейд-Рауты острием криса.
Дата добавления: 2015-11-30; просмотров: 32 | Нарушение авторских прав