Благодарность

Благодарность между людьми расширяет сердце — как у того, кого мы благодарим, потому что он что-то подарил нам, так и у нас, благодарящих его.

Благодарность является компенсацией во многих отношениях. Путем благодарности воздается честь дарителю. Благодаря благо­дарности он становится богаче, еще более щедро обращается к нам и к другим людям, чувствует себя уважаемым человеком и готов к дальнейшим дарениям и даяниям.

Однако благодарность компенсирует нечто и для того, кто бла­годарит. Только если мы благодарим за то, что было нам подарено, мы чувствуем себя вправе оставить подаренное себе и пользовать­ся им. Лишь после выражения благодарности оно действительно принадлежит нам. Поскольку оно принадлежит нам, мы можем делиться им и с другими людьми. Мы дарим сами и получаем за это благодарность.

Взаимное признание, взаимное дарение, взаимное выражение благодарности связывают нас как равных с равными и делают нас счастливыми и богатыми.

Но как обстоит дело с благодарностью Богу или судьбе, о чем бы, кроющемся за ними, мы не догадывались, и что бы, кроющее­ся за ними, мы ни почитали? Смеем ли мы благодарить их так, как это принято между людьми? Можем ли мы в данном случае путем благодарности возвратить что-либо? Приобретаем ли мы путем благодарности что-нибудь для себя?

В данном случае мы благодарим по-иному. Благодаря этой благодарности меняется что-то в нашей душе. Мы осознаем нашу зависимость, признаем ее и становимся смиренными. Благода­ря этой благодарности мы обладаем тем, что было нам даровано, лишь временно, и не можем быть уверенными в том, что действи­тельно владеем им. Например, после спасения от опасности или после опасной болезни. Эта благодарность делает нас осторожны­ми и сосредотачивает.

Мы также не знаем, куда должна идти эта благодарность. Она остается с нами. Эта благодарность является скорее видом бытия. Оно есть присутствие.

ВЕРА

Вера происходит от того, что мы слышим, от того, что было нам сказано. Поэтому мы не можем непосредственно проверить, что нам было сказано. Но мы можем проверить его косвенно, на­пример, на основании его воздействия на нашу душу. Однако мы можем также посмотреть на тех, кто верует, и наблюдать, какое воздействие вера оказывает на них. Например, на их лица, на их поведение и на то, как они ощущают себя перед лицом других лю­дей и как они вступают в отношения с ними.

Во-первых, можно видеть, что те, кто верует, внезапно начина­ют вести себя иначе, когда дают выражение своей вере. Часто они принимают отсутствующий вид, теряют непосредственную связь с происходящим, уходят в иное время и в иное пространство. Они возвращаются в собственное детство, ищут безопасности, утеше­ния, внезапно начинают бояться, чувствуют себя маленькими, брошенными на произвол судьбы и нуждающимися в помощи. Мы видим это, например, когда наблюдаем за людьми, зажигаю­щими свечу перед святыней — и не важно, идет ли при этом речь о святыне христианской, буддийской или даосской. Их лица кажут­ся преображенными, как лица детей. Подобно детям, они верят в чудеса, ожидают чуда, надеются на чудо. Они надеются на то, что некто могущественный, имеющий власть уменьшить их невзгоды, вмешается со стороны, подобно тому, как, в свое время, родите­ли, освобождавшие ребенка из безвыходного положения. Бог, или святой, или пращур, на которого они взирают снизу вверх, подоб­ны отцу или матери, хотя и более возвышенны. Они позволяют нам брать детство с собой в современность и снова становиться де­тьми, когда мы этого хотим или когда мы в этом нуждаемся. И это, возможно, главнейшая причина того, почему вера дает ощущение блаженства.

А как обстоит дело с теми, кто возвещает верующим эту веру и знакомит их с нею? Они также определенным образом веруют, равны в этом с другими верующими и «становятся как дети». Од­нако они также обращаются с верующими, взирая на них сверху вниз, как родители — на своих детей, руководят ими и ведут их за собой в этой вере, ощущают себя ответственными за них, ста­новятся для них отцами и матерями их веры. Как родителя в от­ношении своих детей, они держат от них на расстоянии все, что могло бы поколебать их веру, порой угрожают им, наводят на них страх и опекают их. В таких случаях говорится, например: «Этого невозможно требовать от простых верующих» — например, узнать несомненные результаты исследований Библии, изучения жизни Иисуса или Просвещения. Но таким образом многие верующие ос­таются пленниками собственной веры и не могут развиваться даль­ше. Прежде всего, они не могут развиваться дальше в религиозном плане таким образом, который уравнял бы их с другими людьми, и тем самым сделал бы их смиренными перед лицом того, что связы­вает всех людей перед последними тайнами — в равной степени не­вежественными, бессильными и ограниченными.

ЦЕРКОВЬ

Церковь была и по сей день все еще остается для многих ро­диной их души. В ней они чувствуют себя, как дома, как в кругу собственной семьи. Поэтому верующие называли себя «братьями и сестрами во Христе» — так к ним и обращались.

Когда Римская империя рухнула и грозила погрузиться в хаос под натиском кочевых народов, на Западе ее место заняла римс­кая церковь, давшая верующим чувство безопасности и защищен­ности — как в религиозном, так и в общественно-политическом отношении. Позднее ей самой стало угрожать погружение в хаос, но, благодаря Реформации и Контрреформации, она смогла обно­виться и просуществовать еще долгое время.

Но между тем сформировались и другие институты, вставшие на место церкви. Образовались многочисленные национальные государства, во главе которых стояли короли и цари Милостью Божией, на смену которым пришло время новых обещаний спасения и надежд на избавление — например, эпоха Французской револю­ции, а позднее — ее продолжение в форме коммунизма, национал-социализма и фашизма, а также в форме демократии и движения сторонников мира. Все они в определенном смысле заняли место церкви, подобно тому, как церковь до того заняла место Римской империи. Религиозное рвение, которое прежде принималось на себя церковью и позволяла отдельно взятому индивидууму преда­ваться телом и душой чему-то большему и растворяться в нем, те­перь под другим названием, но с тем же самым самозабвенным во­одушевлением обратилось к этим новым обещаниям и надеждам и перешло в них.

Что же за это время произошло с церковью? Она все больше от­ставала и порой кажется потерянным легионом в сумятице борю­щихся с ней за души сил и их массовых демонстраций и про­явлений могущества. Она в значительной степени исчерпала свои силы.

И тут возникает вопрос: действительно ли церковь или заменя­ющие ее движения имеют какое-то отношение к религии в перво­начальном смысле этого слова — привязки к чему-то, превосходя­щему нас? В определенной мере — да. Вопрос в другом: если они действительно могли бы привязывать и если бы они действитель­но привязывали бы, то как они смогли бы исчерпать свои силы? Именно вследствие того, что они исчерпывают свои силы, стано­вится ясным, что они не отвечают своим притязаниям и не могут выполнить свои обещания. Точно так же и у тех, кто с таким воодушевлением принадлежал или все еще принадлежит церкви или одному из этих других религиозных или квазирелигиозных движе­ний, это воодушевление со временем ослабевает, и они понимают, что это воодушевление, что касается его религиозного аспекта, было слепым.

Тот, кто действительно способен видеть, видит, что последнее должно оставаться в основном скрытым от нас. Он не может быть увлечен за собой подобным воодушевлением. Среди таких вооду­шевленных он остается сосредоточенным и молчаливым.

Религиозное, в конечном счете, является, одиноким и одиноч­ным. Для таких одиноких и одиночных религиозных людей не су­ществует никакой разницы, остаются ли они внутри церкви или же пребывают вне ее. Они не должны ограничивать свой кругозор ее пределами.

РОДИНА

Родина — часть нашей судьбы. Ее образ живет в нашей душе. В ней мы чувствуем свою принадлежность. Она также касается нас. То, что происходит на родине — хорошее и плохое, касается нас. Нам кажется, что все это происходит с нами самими. На нашей родине мы черпаем нашу силу. Разделенные с ней, мы чувствуем себя чужими и более слабыми, как будто нас отрезали от самого существенного для нас. Поэтому нас всегда тянет к ней. На родине мы дышим полной грудью и чувствуем себя свободными.

Родина становится нашей судьбой. Беды родины являются так­же и нашими бедами. Война на родине является и нашей войной. Если мы хотим уклониться от вызовов, предъявляемых нам бедами нашей родины, и бежать от них, мы испытываем ощущение вины. Многие наказывают себя за это. И в этом случае они, в конечном счете, приносят в жертву за свое бегство на чужбину от нищеты на родине больше, чем им стоило бы перенесение бедствий на родине вместе с другими.

Многие теряют свою родину безвозвратно и должны искать себе новую родину. В чужой стране они долго остаются чужими, пока не приобретут там благодаря своему труду и своему вкладу право на новую родину. Однако для этого необходимо, чтобы они действительно оставили старую родину за собой.

Отдельно взятому индивидууму это удается легче. Но если це­лая группа ищет новую родину на чужбине, она нередко образу­ет меньшинство, которая и на чужбине сохраняет с собой старую родину. В этом случае они, возможно, отказываются признавать новую родину своей родиной и даже превозносятся над ней и чувствуют себя лучше. Но таким образом они еще очень долго ос­таются на чужбине чужаками, которых там, возможно, только тер­пят, но не признают их своими.

Согласно религии нашей родины, мы имеем родину еще и на небесах. Поэтому многие на чужбине так же религиозны, как до этого дома. Но благодаря этому они имеют собственного Бога, ко­торый отличается от Бога других людей на новой родине. В этом случае он становится Богом наряду с другим Богом, и религия, которая, собственно говоря, должна была бы объединять людей в благоговейном раздумье перед общим для них необъяснимым, превращается в религию, отделяющую их от других и даже делаю­щую их, в определенном смысле, людьми без родины.

Дата добавления: 2015-11-30