Благодарность

Берт Хеллингер

БОГОМЫСЛИ

Их корни и их воздействие

Содержание

Введение

Благодарность

Бог

«Слушай, сердце...»

Боголюбие

Посвященный Богу

Боги

Богоравный

Другой Бог

Единство

Чистое

Мертв ли Бог?

Противоречия

Судьба

Не спрашивать ни о чем

Жалоба

Взгляд

Религия

Благодарность

Вера

Церковь

Родина

Далекое и близкое

Бездна

«Божьего гласа, конечно, ты не снесешь»

Свобода

Дух

Радость в духе

Терпение

Провидение

Ловушка

Образ

Корень

Учитель

Цветок

Бессилие

Мудрость

Тайна

Притяжение

Бесконечное

Все, что мы побеждаем— малость, нас унижает наш успех.

Необычайность, небывалость зовет борцов совсем не тех»

Конфликт

Простое

Страх

Вина

Последствия вины

Тень

Равное

Убийцы

Мораль

Наблюдение

Отдаление

Недоброжелательность

Смысл

Недоступное восприятию

Темная ночь

Пределы, или границы

Смирение

Сопротивление

«...Неслыханное средоточье»

Сомнение

Чистота

В пути и на пути

Отделенное

Важное

Предлог

«Да будет свет»

Преходящее

Тишина

«Живет, но кто же? А может быть, Ты сам живешь, о Боже?»

Дорогое тело

Земля

Любовь, которая остается

Середина

Небо

Отдача

Наслаждаться

Резонанс

Время

Одиночество

«Наконец»

Что сделать, чтобы впредь душа моя с твоею

не соприкасалась...»

Новый день

Беспокойство

Быть довольным

Человек

«Здешнее великолепно»

Перспектива

Любимый

Оставаться в любви

Мое и твое

Открытость

Последователи

Границы

Дистанция

Радость

Глубочайшее желание

Шансы

Собственный путь

Пустота

Подчинение

Существование

Различия

Праздник

Искусство

«Он ждет, чтоб высшее начало Его все чаще побеждало,

чтобы расти Ему в ответ»

Человек

Ошибки

Право

Несправедливость

Мой противник

Роковая любовь

Оставление

Приговор

Разграничение

Соединение

Самопознание

Сила

Будь — и при этом пойми беспочвенное

прозябанье небытия»

Общность судеб

Действие через оставление

Уныние

Жестокое

Дефициты любви

Мертвые

Смерть как врата

Приход и уход

«В этой жизни мы всегда —в объятиях смерти»

Заключение

ВВЕДЕНИЕ

Название этой книги — «Богомысли» — многозначно. Во-пер­вых, название «Богомысли» может навести на мысль, что в данной книге речь идет о моих мыслях о Боге, как если бы я имел дерзость знать что-либо о нем или быть в состоянии что-либо о нем сказать.

В этих текстах речь для меня идет, прежде всего, о том, какие мыс­ли о Боге и какие образы Бога возникают у людей, из каких скрытых источников они черпают эти мысли, и к чему эти мысли приводят в душе каждого отдельно взятого человека и между людьми. Таким об­разом, я даю воздействовать на себя влиянию этих мыслей, доступ­ных познанию опытным путем, и описываю их. Поэтому я с моими мыслями остаюсь в рамках опыта, равным образом доступного всем.

Но самое главное заключается в том, что эти мысли не являют­ся Богомыслями в том смысле, что они, возможно, являются мыс­лями самого Бога, потому что название данной книги может быть буквально истолковано именно так. Я полностью осознаю ограни­ченность моих мыслей, ибо как они даже приблизительно могли бы достичь того, что, как учит нас опыт, во всех отношениях явля­ется скрытым и недоступным для нас. Поэтому все «Богомысли» в данной книге остаются человеческими мыслями.

Каждый из этих текстов является самостоятельным. Чтобы облег­чить обзор, я привел их в порядок и объединил в две основных главы:

Бог — Человек.

Однако все тексты всегда включают в себя оба этих измерения.

То, о чем для меня идет речь в данной книге, Райнер Мария Рильке выразил в стихотворении:

...Круги моей жизни все шире и шире — Надвещные — вещие суть. Сомкну ли последний? Но, видя в мире Суть, я хочу рискнуть.

Покуда вкруг Господа, башни веков, Не вскинется дней моих тьма... Не важно кто — сокол я, вихрь с облаков, Высокий ли стих псалма.* ' Р.М. Рильке. Часослов. Книга первая. Об иноческой жизни. (В переводе А. Прокопьева).

Январь 2004 г. Берт Хеллингер

БЛАГОДАРНОСТЬ

Многие из собранных в этой книге мыслей я записал после раз­говоров с моей женой Марией Софией. Ее мысли и ее опыт наве­ли меня на собственные мысли и находят в них свое отражение. Я благодарен ей за это.

БОГ

«СЛУШАЙ, СЕРДЦЕ...»

К чему прислушивается наше сердце? К ритму жизни и к рит­му любви. Оно бьется с ними в такт. Когда мы сосредоточены, то слышим нашим сердцем этот ритм, колеблемся вместе с ним и на­ходимся в созвучности с ним.

Однако сердце слушает и дальше. Рильке говорит: «Слушай, мое сердце, так, как обычно слушают только святые, что громад­ный призыв поднял их с земли». Многие из тех, кто следует этому призыву, оставляют все остальное за собой и с этого момента жи­вут в другом измерении. Однако далеки ли они вследствие этого от жизни и любви?

Даже если мы, возможно, и не хотим следовать за ними, мы были бы без них бедными и ограниченными, как бы отсталыми, остановившимися в развитии. Они оказывают воздействие на нашу жизнь, зачастую лишь как догадка. Занятые нашими повсед­невными трудами, мы слышим их, как музыку на заднем плане и таким образом в меньшей степени думаем только о самих себе и о том близком, что лежит перед нами. Благодаря им мы слышим «непрерывную весть», которая далеким эхом находит свой отзвук во всем и заставляет нас в нашей узости прислушиваться к чему-то большему и ожидать чего-то большего, чем то, чем мы занимаемся в данный момент.

К тому же только сердцем можно слышать хорошо. Это значит: только если мы воспринимаем больше, чем слышат наши уши, если мы колеблемся вместе с чем-то, скрывающимся в звучании, мы слы­шим главное. Только тот, кто слушает и сердцем, способен понять.

Но слышим ли мы также и Бога? Кто вправе ответить на это вопрос утвердительно? Кто вправе ответить на него отрицательно? Может быть, достаточно того, что мы во всей нашей деятельнос­ти, во всей любви, одновременно слышим и воспринимаем нечто иное, нечто далекое, дающее нам уверенность, невзирая на то, что бы ни повстречалось на пути каждого из нас, возможно, возмущая, иногда угнетая нас, сдерживая нас или бросая нам вызов.

Рильке говорит о «непрерывной вести, порождаемой тиши­ною**». Рильке. Дуинские элегии. Элегия первая (в переводе В. Микушевича). Там же.

В тишине сердце прислушивается к главному, существен­ному, и слышит его, при условии, если наше сердце открывается всему таким, какое оно есть. Открытое сердце, широкое сердце, любящее сердце действительно слышит.

Возможно, оно слышит тогда во всех вещах и Бога.

БОГОЛЮБИЕ

Боголюбие может пониматься в двух разных смыслах: как лю­бовь Бога к нам и как наша любовь к Богу.

В Ветхом Завете любовь к Богу является одной из заповедей: «Люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душою твоею и всеми силами твоими».* Что же это тогда означало на практике? Это означало: ты должен соблюдать заповеди Бога всем сердцем твоим, и всею душою твоею и всеми силами твоими.

Какие заповеди? Были ли это заповеди Бога? Или же это были заповеди людей? Кто возвестил эти заповеди от имени Бога? Дал ли им Бог такое поручение? И что это был за Бог? Действительно ли Он дал коленам Израилевым, когда они вторглись в Ханаан, за­поведь: «Убейте их всех, мужчин, женщин, детей и скот — в жер­тву всесожжения для Яхве»"? И разве те, которые здесь ощущали сострадание к другим, действительно совершили тем самым пре­ступление против заповедей Бога и любви к нему?

А что, если эти заповеди окажутся заповедями людей — людей, которые назвали себя Его посланцами, не будучи ими в действи­тельности? Какое воздействие окажет в таком случае эта «любовь к Господу, Богу твоему, всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всеми силами твоими»? Не уведет ли она прочь от Бога? Не будет ли она противной Богу и человеку?

Со сходными ситуациями мы сталкиваемся повсюду, где люди ощущают себя Наместниками или Заместителями Бога, или же Его избранниками. Если они ссылаются на Бога, как если бы Он был на их стороне и являлся бы их Богом. При этом не играет ни­какой роли, какие имена даются этому Богу. Иногда он, например, именуется Истиной или Наукой или Народом и Отечеством.

Любовь, которой этот Бог требует через своих посланцев, всег­да одинакова: «всем сердцем, всей душой и всеми силами». Дока­зать эту любовь можно только став последователем этих послан­цев, храня им верность и исполняя их заповеди и повеления. А в отношении всех тех, против которых направлена эта любовь, она является бесчеловечной.

Но можно рассматривать заповедь боголюбия и по-другому. Ибо она была дополнена заповедью: «Возлюби ближнего твоего как самого себя». В этом случае можно, например, сказать: «Если

ты любишь ближнего своего как самого себя, то любишь и Госпо­да, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и все­ми силами твоими». ' Второзаконие, 6,4. В русском синодальном переводе: Порази жителей того города острием меча, предай заклятию его и все, что в нем, и скот его порази острием меча; всю же добычу его собери на средину площади его и сожги огнем город и всю добы­чу его во всесожжение Господу, Богу твоему (Второзаконие, 13, 15).

В таком случае этот Бог уже не был бы только моим Богом, но и Богом всех людей. И тогда никто из провозвест­ников воли Бога не сможет ссылаться на Него, если вздумает име­нем Бога призывать к борьбе против других людей.

Почему же тогда заповедь любви к ближнему остается в дейс­твительности столь бессильной? Потому, что Бог, повелевающий любить ближнего своего, остается Богом одного народа, и потому, что под ближним, о котором здесь идет речь, зачастую подразуме­вается только ближний из собственной группы. Можно предста­вить себе, какой переворот означала бы формулировка нами за­поведи любви в новом виде, с дополнением: «Возлюби ближний к тебе народ как твой собственный и ближнюю к тебе религию как твою собственную». В таком случае никто уже не смог бы присваи­вать себе Бога в качестве своего собственного. Тогда мы не смогли бы притязать на владение Им.

Но можем ли мы и вправе ли мы вообще любить Бога? Разве Он является нашим визави, желающим нашей любви или даже нуж­дающимся в ней? Может ли наша любовь действительно дать Ему что-нибудь? Или же мы низводим Его посредством этой любви до нашего уровня и даже овладеваем Им при помощи нее? Или даже ставим Его себе на службу при помощи этой любви и подчиняем Его себе — опять-таки при помощи этой любви? Разве подобный Бог в таком случае не является Богом по образу и подобию наше­му, столь же ничтожным, как и этот образ?

Наш человеческий опыт учит нас, что тайну, скрытую за пре­делами нашего мира и еще дальше — за нашей судьбой, и за жиз­нью и смертью — нам разгадать не дано. Мы не можем ни познать ее, ни овладеть ею. Даже то, что мы называем это нечто, скрытое от нас, Богом, является подобной попыткой, в особенности, если мы, к тому же, представляем себе Его в качестве личности с чело­веческими свойствами. Например, с такими свойствами, как спо­собность любить или обижаться, ревновать или испытывать разо­чарование.

Тем не менее, тот же самый опыт учит нас, что силы, недоступ­ные нам, защищают и опекают нас, руководят нами, ставят нас себе на службу, и таким образом любят нас. Мы доверяем этим силам, держимся перед их лицом в границах и знаем, что они де­ржат нас в нашем состоянии бессилия. Суть религиозного опыта заключается в том, чтобы сохранять это чувство, не желая ничего собственного и оставаться преданными, не делая никаких само­стоятельных движений. Этот опыт безбожен, ибо он признает все, что мы связываем с именем Бога, чем-то скрытым от нас и недо­ступным нам. Он вглядывается во тьму, не видя ничего.

В рамках этого чувства все, что является таким, какое оно есть, занимает свое равноправное место, являясь со-бытием со мной. Я глубочайшим образом связан с ним, но при этом ничего не хочу. Я лишь есть с ним.

И это — любовь. Она, вероятно, ближе всего тому, что многие глубочайшим образом имели в виду и узнали в своей любви к Богу.

Дата добавления: 2015-11-30