Третья родословная

Братья Слобожаниновы

Семен Слобожанинов Жена - Дарья Петровна Дети: Ефим С., Аверьян С.

Александр Слобожанинов Жена - Евдокия Герасимовна Дети: Федор А., Василий А., Андрей А.

Двоюродные братья

Ефим Семенович, Жена - Евдокия Исааковна Дети: Геннадий Е., Николай Е., Леонид Е., Василий Е., Вера Е.   Аверьян Семенович, Жена - Анна Федоровна Дети: Валентина А., Нина А., Лидия А., Галина А.

Федор Александрович, Жена – Раисия? Дети: Валентина Ф., Александр Ф. Василий Александрович, Жена - Александра Григорьевна Дети: Василий В., Николай В., Олег В. Василий и Олег в деревне не жили, но их детство и юность прошла в колхозе. Николай живет в Даровском, дом в деревне не бросил, следит за порядком.

На горке средь лесов, полей,

Стоит деревенька родная.

Я часто думаю о ней,

Детство и юность свою вспоминая.

Родилась я в Подоханах в 1926 году. Моя мама, Зиновия Прохоровна, родом из деревни Семейкины, рано осталась сиротой. Ее родители умерли от испанки. Мама выросла у своего брата Григория Прохоровича. Вышла замуж за Федота Матвеевича Слобожанинова. Федот тоже был родом из простой крестьянской семьи. Тяжелая судьба выпала на их долю.

Деревня Подоханы

У мамы с папой родились пять детей. Но выжила из них только я одна. Все умирали еще в раннем детстве. В те суровые годы после революции и гражданской войны, в деревне, для того чтобы просто выжить, приходилось постоянно трудиться, работать, не опуская рук. Бабушки и дедушки, живущих вместе с нами, у меня не было. Сидела со мной соседка, старушка Григорьевна. Но вскоре она умерла, родителям пришлось с четырех лет оставлять меня дома одну. Однажды я даже убежала из дома к соседке, Марье Веденеевне, у которой тоже были маленькие дети.

Помню, еще до образования колхоза, когда мне было лет пять, папа уехал в Лысву на заработки и привез маме красивые ботиночки на каблучках. Правда на три размера больше, чем она носила (других, наверно, просто не было). Но и их она очень любила, берегла и надевала только в праздники. Сохранила их до самой старости. Мне папа тоже привез маленькие детские ботиночки. Их так же разрешали надевать только на праздник или в холодную погоду. Однажды я играла за домом во дворе, и, чтобы не запачкать их, сняла с ног и куда-то спрятала. А, заигравшись, забыла куда. Начала их искать, но так нигде и не смогла найти. Нашли их только через год, когда стали разбирать кучу досок, лежавшую во дворе. Радости моей не было конца. Но, к сожалению, за этот год нога выросла, и ботиночки мои на ногу уже не налезли. Так мне их и не суждено было поносить.

В школу я пошла, когда мне было семь лет. По тем годам это было очень рано. В школу тогда брали только с девяти. В школу меня увела моя подружка, Августа. Она заходила ко мне каждое утро и брала с собой в Даровское. Родители сначала даже не знали, что я учусь. А когда узнали, возражать уже не стали. В школе заметили, что учеников в классе больше чем числиться и сначала хотели отправить домой. Но увидели, что я, ни в чем не отстаю на занятиях от девятилетних, и занесли меня в списки учеников.

Начиная с ранней весны и до поздней осени все в нашей деревне ходили в простых лаптях из лыка. Это была наша постоянная обувь до тех пор, пока в продаже не появились резиновые сапоги. Нам же, простым деревенским детишкам, было стыдно идти в Даровскую школу в самодельных лаптях. Поэтому мы их снимали и прятали у Окуловых в кустах, а дальше шли босиком, иногда даже по холодной, замерзшей земле. И только когда земля окончательно застывала и становилось сухо, мы надевали самокатанные валенки. Наверное поэтому, осенью в 3 классе, я сильно заболела. Температура была такая, что я даже теряла сознание. Мама привезла меня в больницу в Даровское. Врач, посмотрела на меня, и решила, что лечить меня уже бесполезно, и в больницу сложить отказалась, сказав: «умирать и дома умрет». И мама, уже в беспамятстве, привезла меня обратно домой. Папа все же решил «побороться» за меня. Он привез ко мне знакомого фельдшера по фамилии Кокорин. Тот сказал, что у меня корь и двухстороннее воспаление легких, выписал лекарство, поставил компрессы. Пообещал, что через две недели я должна придти в себя. Так и произошло. Поправлялась я долго, и, видимо не долечившись, снова пришла в школу. Вскоре опять заболела. И снова воспалением легких. На этот раз в больницу меня сложили, стали лечить. Так я почти весь год и проболела. А следующей осенью мне снова пришлось идти в 3 класс, слишком много пропустила. Вот такая в те годы была медицина. Видно поэтому и умерли мои старшие братья и сестры, не дожив и до 5 лет.

В 1939 году папа ездил в Москву на сельскохозяйственную выставку. И привез мне оттуда резиновые галоши. В них мама сшила из овчины «шубенки». Я была счастлива и гордилась такой нарядной обновкой. Галоши в Даровском магазине в то время не продавались.

Вот так и пролетали наши детские годы в родной деревне. Учеба в школе, каждый день насколько километров пешком туда и обратно. Дорога из Даровского к нам в Подоханы шла через деревню Окуловы, потом под гору до речки, а дальше, от моста и через речку, снова в гору. Дорога была очень глинистая, в дожди очень тяжелая и для нас и для лошадей. На самом верху подъема, налево, была деревня Просвирята, а дальше, после небольшого подъема, поворот к деревне Воронята. От Воронят прямо, дорога вела к деревне Семейкины, а направо – к нашим Подоханам.

Дорога шла через болотистую лощину, по обе стороны заросшую лесом. Место это считалось плохим. Старики пугали нас тем, что тут водятся привидения. Помню что мы, учась с 5 по 7 класс, занимались во вторую смену. Холодными осенними вечерами, после уроков приходилось идти домой в полной темноте. К тому перелеску, с болотом и привидениями, всегда шли затаив дыхание, и, если слышали треск или шорох, в страхе поворачивали и бегом мчались к Воронятам. А там просились переночевать. Раньше народ был добрым, поэтому нас всегда пускали на ночь и даже давали что-нибудь поесть. Домой приходили только утром, а потом обратно в школу.

Иногда шли домой через деревню Семейкины. Это было гораздо дальше, но зато не так страшно. Сама я никогда не видела никаких привидений ни в белом, ни с бородой до пояса, но всю жизнь ужасно боялась ходить через эту лощину одна. Думаю, что нельзя ребятам такие страшилки рассказывать. А вот наши деды были горазды на выдумки, и пугали нас, маленьких ребятишек. Водились тут не привидения, а волки да другие дикие звери. Бывали случаи, когда они «резали» овец и жеребят даже на глазах у местных пастухов или работающих в поле.

Деревенские детишки

После «болота с привидениями» дорога шла под уклон к маленькой речке. Через речку с крутыми высокими берегами был построен красивый мост с перилами, высланный толстыми досками с пешеходными тротуарами по обе стороны. Дальше глинистая дорога шла в гору, на вершине которой и стояла наша деревня Подоханы.

Вход в деревню был через красивые высокие ворота с аркой, на которых было написано название деревни. Ворота в случае необходимости можно было закрыть на две створки. Для пешеходов были маленькие двери. В деревне в 1930 году было 13 дворов. Почти у каждого хозяина было по две избы. У некоторых вторая изба была недостроена, стояла срубом. Деревня наша выглядела лучше соседних деревень, потому что была новой. (Она перестраивалась в период с 1920 по 1930 года). У каждого хозяина одна изба была зимняя, вторая летняя, просторная. Окна были большие, между избами стояли ворота. Кроме того, у каждой избы были построены теплый хлев, конюшня, клеть, подвал, колодец и погреб с ямой. Яму зимой заливали водой и намораживали лёд, чтобы потом закрыть его соломой. Из-за этого лед все лето не таял. Дома были высокие, а единственная улица - широкая.

Пространство между постройками называли оградой. Сверху ее закрывали тесом. Еще у каждого хозяина были овощная яма, баня и овин с площадкой для обмолота снопов. Овин был очень интересным сооружением. Над выкопанной ямой строили из бревен сруб без окон, но с дверьми, потолком, крышей и полом. Между половицами были широкие щели. В овине ставили снопы. У двух стен были большие промежутки между полом и стеной. Внизу в яме обычно была сложена печка из камней. Когда ее топили, тепло поднималось вверх и сушило снопы. А лен, разостланный после «околота», вылеживался в «тресту». «Тресту», чтобы она превратить в кудель, сушили в овинах, потом мяли на мялках, трепали и чесали. Снопы зерновых культур (ржи, овса, ячменя) после просушки, вручную молотили цепами.

Дома в деревне были построены вдоль одной улицы, шедшей с запада на восток. На юге и западе от деревни протекала речушка Холовьевка, к которой вели натоптанные спуски, очень любимые детворой зимой. Западный спуск был очень хорош для катания на ледянках, а южный, длинный и крутой, для лыж. Лыжи у всех были самодельные, из досок. Однажды наш агроном, Сергей Иванович, подарил моему папе, который был председателем колхоза, фабричные лыжи. Я была просто счастлива и очень любила на них кататься. Но мой двоюродный брат Геннадий сломал их, когда решил скатиться с крыши. Мне до сих пор жаль их.

На севере от деревни текла река Кобра. В годы моего детства берега были чистые, не заросшие кустарником. Дно реки тоже было песчаное и чистое. Наш берег был пологий с небольшим пляжем. А вот с другой стороны, где стояла деревня Бызиха, берег был крутой, обрывистый. Река была глубокой, глубже человеческого роста. Но в самой середине, где течение наносило песчаную отмель, всего до пояса. Там мы весело плескались, учились плавать и нырять. А там, где было глубоко, купались только те, кто умел плавать.

На нашем берегу был небольшой пляж. Но ни времени, ни желания лежать и загорать на нем у нас не было. Мы и понятия не имели, что так можно проводить время. Купаться прибегали только на обеде, когда кормили лошадей. После деревенской работы распрягали лошадей, шли домой, брали по куску хлеба и мчались под горку к реке. Выкупавшись, шли домой уже медленным шагом, так как дорога от реки шла в гору.

По субботам все, кто работали на лошадях, должны были вести их на реку, чтобы там искупать. Где то примерно часа два после обеда мы еще работали, а потом ехали на реку верхом на лошадях. Там их мыли, потом привязывали повод узды к их ногам, чтобы они не разбежались, и отпускали пастись на лугу. А сами, наконец, шли купаться. А когда лошади обсохнут, на них можно было промчаться домой галопом. Больше никогда такое не разрешалось. Конюх наш был строгим. Следил, чтобы мы лошадь не загнали, берегли ее. Учил, как надо правильно ухаживать за ней, и если что не так, мог и кнутом «огреть».

Дата добавления: 2015-11-30