Читайте также:
|
|
На столе у Василия Ивановича лежали маленькие листочки, линованные и просто белые. Он любил такие листочки и не любил бумаг с черным грифом вверху: «Управляющий Северным горно-химическим трестом «Апатит». Такие листы Кондриков называл сенаторскими.
Он любил слушать, записывая при этом интересные соображения. А иногда просил: «Запиши сам. Это любопытно. Попробую разобраться».
Он приглашал в свой кабинет ученых, и те поражались его природному таланту схватывать суть вещей.
Живыми порывами времени веет от сохранившихся записок Кондрикова. В них своеобразно отражены его светлый ум, крутой характер, борьба за судьбу Хибин, которую вел он изо дня в день.
«В хибинском деле нужно было разрешить три «темные» стороны:
1. Мы не знали, что такое апатит и что из него делают, какова его технология.
2. Не было людей, которые могли бы это дело двигать вперед, апатитчиков не было.
3. Мы начали работать в Хибинах в темное время, когда все было под снегом».
Но большевики побеждали Хибинскую тундру, разгрызали кукисвумчоррский пирог. Стартовой площадкой для них, крепких, как щелок, был Ленинград, здесь готовилось, отсюда начиналось наступление на Хибины.
Ленинградские коммунисты, получая путевку от С. М. Кирова, а к ней ордер на полушубок и валенки, отправлялись бить скептиков, убеждать маловеров, которые твердили тогда, что ленинградская промышленность не имеет сырьевой базы и неизбежно должна деградировать.
При чем здесь скептики, когда страна стоит перед кризисом азотно-туковой промышленности?
И при чем маловеры, если есть мнение ученых во главе с академиком Ферсманом?
Руководители Главхимпрома, непосредственные шефы с большим сомнением всматривались в далекую подкову Хибинских гор и не разделяли народной приметы, по которой подкова приносит счастье. Более того, они скупо отпускали средства, «резали» бюджет и фонды растущего предприятия.
В сухих бухгалтерских отчетах 1931 года приведена таблица:
Материал | Потребность | Отпущено |
Листовое железо | 308 тонн | 98 тонн |
Цемент | 9420 тонн | 4800 тонн |
Лес круглый | 85500 кубометров | 21500 кубометров |
Эти материалы приходилось делить между Хибиногорском и строительством Нивской гидростанции.
Кондриков посылал своих людей — поселенцев Хибин на погрузку леса и даже на лесопильный завод, Хибинцы возили пиломатериалы морем из Архангельска, потому что лес был нужнее хлеба насущного. Не хватало жилья для рабочих. Но формировались бригады добровольцев, которые после работы строили для себя жилье.
Первой поселилась в новом доме бригада Салтыкова. 118 счастливцев поменяли палатки на теплый и сухой стандартный, дом. Им не страшно стало встречать зиму, они оградили себя от суровых ветров и морозов.
В год тридцать первый — трудный год — было построено 23 рубленых двухэтажных дома и 80 одноэтажных, 7 первых каменных домов, банно-прачечный комбинат, больница, школа ФЗУ и техникум, клуб горняков и кинотеатр.
А дороги?..
Горные, неустроенные в летнее время, они полностью исчезали зимой. Была одна «трасса», проложенная летом двадцать восьмого года от разъезда Белого до места погрузки апатита, 27 километров длиной. И на таком небольшом участке путь имел 4,5 километра гатей и 60 мостов. Потому что нужно было одолеть трясину, зыбкое болото, пальник, горелый лес, проскочить горланы на реке...
Молодой северянин! Проезжая сегодня по ровной дороге Апатиты — Кировск в кабине мощного «БЕЛаза» или в лакированной «Волге», вспомни о первопроходцах Хибин.
Это они, имея в своем распоряжении 720 лошадей, 10 автомашин-полуторатонок «Форд-АА» и 9 тракторов фирмы «Клетрак», создавали хибинскую индустрию. Они не знали единицы «тонна-километр», они пользовались понятиями «коне-час» и «авто-час»...
Апатитовый гигант вырастал, и он вырос за годы первой пятилетки, полностью обеспечивая сырьем суперфосфатные заводы страны.
Пароходы, груженные «зеленым золотом», шли за границу, а им навстречу плыли в обмен дорогостоящие станки и машины.
Восемь лет стоял Кондриков во главе хибинского дела, всесоюзную известность получил, закрепилось за ним кировское шутливое прозвище: «наместник Кольского полуострова». Василий Иванович лично докладывал Кирову обо всем, что делается в Хибинах, обо всех трудных и больных вопросах. А их было немало... И если бы только строительство! Сколько маяты с налаживанием орсов, продовольственных резервов, пожарной охраны, городской газеты, типографии...
Тридцать шесть институтов работали на Хибины.
Кондриков, потрясающе молодой, ровесник века, в синей косоворотке, в серой кепке, не отпускал от себя ученых.
«Расхолаживающие нотки, которые проскальзывают у некоторых товарищей — брось ты, мол, заниматься новыми вопросами, занимайся больше текущим делом, апатитом, — это, конечно, ложные нотки, которые надо отбросить. Трест должен поднять вопросы новые, вытащить их на широкую дорогу и начать работу — с тем, чтобы уже потом передавать другим хозяйственным организациям».
Управляющий просил ученых, требовал, чтобы они помогали тресту лучше работать, каждый день открывали перспективы.
Даже уничтожение комаров Кондриков считал важной задачей ученых.
Сам Василий Иванович учился без устали, начинал с азов. Постоянным помощником ему в этом была жена, Инна Лазаревна.
«Помнишь, в двадцать девятом, после возвращения от Кирова, я стоял перед шкафом и рылся в учебнике химии? Я с химией был не в ладах.
Мироныч знал, что слаб я в формулах, советовал, щурясь: пусть жена химию осваивает, за учебники садится, первой помощницей будет, и не стыдно спрашивать тебе станет, не то, что у чужого человека, и авторитета своего не подорвешь...
А помнишь, как ты бросила свою балетную школу и направилась в горный техникум?»
А. Е. Ферсман, который любил Василия Ивановича, преклонялся перед его самородным талантом, не верил, что у Кондрикова нет специального строительного образования. Разгадка тут проста: возглавляя контору Промбанка в Ленинграде, Василий Иванович занимался финансированием капитального строительства и, будучи на редкость любознательным, упорным человеком, штудировал основы строительного дела.
Апатит подымал за собой пласты новых, неизвестных даже таблице Менделеева минералов. Это была верная политика: дать стране сырье, вывести на полуострове белые пятна, сделать его «сыном индустрии».
«Проходят те времена, когда наш край был пугалом, когда ехали на Кольский полуостров только за длинным рублем, когда скептики предрекали обязательный провал для жизни вообще...
Нам нужно будет разбиться в лепешку, но не спускаться с завоеванных высот... Раньше мы уговаривали. Теперь настала пора, когда нас уговаривают. Петушком бежит ленинградская промышленность и говорит: дяденька, я его хочу, ваш титан, для белил использовать...»
Нелегкую закалку получил Кондриков еще до того как стал хозяином Хибин... Родившись в Сухиничах, в семье старообрядцев, Василий Иванович из всех заветов неуклонно выполнял два: не курил и не пил. Слабостей же имел немало — жизнь человек любил. Мать умерла, когда мальчику было три года. Отец работал сторожем на угольных складах. Шестнадцатилетним подростком, окончив техническое училище связи, Кондриков поступает работать в тульские телефонные мастерские. В восемнадцать лет он становится членом партии большевиков и уходит на гражданскую войну.
Война бросала Василия Ивановича по всем фронтам: с Южного к Петрограду, от Петрограда — на Восточный. Начал он ее рядовым красноармейцем, а закончил комиссаром Башкирской дивизии.
Надо было налаживать связь — и Василий Иванович руководил Тверским и Нижегородским округами связи. Затем его перевели в Ленинград, где с 1924-го по ноябрь 1929 года он возглавляет контору Промбанка и областной коммунальный банк. Финансы он знал безукоризненно.
И тогда для его клокочущей энергии поспели Хибины.
В Хибинах налаживалась торговля. Управляющий уделял ей много внимания:
«Нужно, чтобы рабочий пришел в лавку раз и получил все, что ему полагается. Нужно даже завернуть и подать ему как следует.
И если каждый рабочий не станет заниматься своей столовой, своей лавкой, тогда будет черт знает что... Дело не только в том, чтобы привезти с Украины кур и гусей, — не в этом достоинство снабжения. Нужно же прекратить обезличку, прекратить грязь, безобразное обвешивание.
Человек имеет деньги, является хорошим ударником, но не может купить себе даже иголку. Ведь это дело такое, что мы здесь не в бирюльки играем».
Он ясно видел то, что строил. И если у кого-то из сослуживцев такой ясности не было, Кондрикова это раздражало. Он всех мерил по самому себе. И других мерок не признавал.
«Работой ведает прораб. Когда спрашиваешь, сколько у тебя людей, сколько ты уплатил зарплаты, то разве это прораб, когда он ничего не знает: пойдите в контору, и там вам скажут. Разве это прораб?! Такой руководитель никуда не годится».
Кондриков вмешивался во все звенья уникального хозяйства. Он приучал людей считать деньги. Сцена на лесопункте:
— Вязать веревкой стоит пять рублей. Вязать проволокой стоит три рубля. А пятерки у нас летят...
Сцена в бухгалтерии. Замечена тройная оплата счета Мурманской железной дороги:
— Привыкли считать миллионами, а до копейки дела нам нет. «Подумаешь, страх какой — израсходовали пятьдесят тысяч... Ну, и еще израсходуем пятьдесят, какое нам дело». А ведь из нас каждому известно, как достается государственная копейка. Если этого люди не понимают, если это до сознания людей не доходит, то грош цена таким работникам. Их приходится терпеть, но не до бесчувствия ж... Мы должны сами создавать себе капитал, мы должны расти на собственной экономии, на собственной прибыли.
Он заходил в столовую. И сразу замечал: «На стул сесть нельзя. Стол... я не знаю, сколько лет он не мылся. Стол мыться же должен! Чисто должно быть, а сегодня в столовую зайти стыдно... Нужно же это место сделать таким, чтобы отдохнуть как следует».
Как-то Киров заметил в шутку:
— Дать Кондрикову сто долларов и послать его в Америку, через год он вернется миллионером.
Этим Сергей Миронович подчеркивал деловые качества управляющего трестом «Апатит». И напрасно некоторые люди старались придать фразе иной оттенок. От себя и от других Кондриков требовал только того, что требовала страна, партия. И жил этим до конца своих дней.
«Если бы все лежало готовое, нас совсем не нужно было бы. Мы созданы для того, чтобы биться, бороться, преодолевать трудности. Все, что нами здесь выстроено, должно быть направлено к тому, чтобы служить интересам го государства».
Управляющий замечал: «Воров теперь нет в общепринятом смысле слова, а есть воры народного имущества: кто не умеет работать, не умеет считать».
Сам он считать умел и любил. Вот запись — радостная, ликующая, после столбца денежных цифр:
«Мы значительно дешевле добываем наши горные породы, чем даже уголек в Донбассе. Мы доказали, что можно дешево строить и разумно. Но что некрасиво: малейшее достижение, — начинается: ура, брависсимо!.. Чем кичиться? Это ж наша работа. Недурно было бы возможно чаще сбивать спесь».
«СЧАСТЛИВЕЕ ВСЕХ ТРУДЯЩИХСЯ…»
Кондрикову многие писали письма. Ферсман, находившийся в Альпах на отдыхе, присылал схемы борьбы со снежными лавинами, просил перевести деньги для приобретения новой иностранной литературы. Старший бухгалтер из Калуги Н. Лебедкин посылал Василию Ивановичу привет от жены, «от той самой, которую ты видел последний раз в 19-м году, в избушке на Чертовом хуторе, и которая перевязывала тебя после контузии».
Большинство сохранившихся писем на имя управляющего трестом «Апатит» — деловые.
Инженер Талмуд объяснял разработанный им метод получения окиси алюминия из нефелина.
Геолог Антонов сообщал об открытии Ковдорского месторождения.
В письмах пульсирует время, страстное, горячее время первых пятилеток. Письма эти, как отблески пламени, освещают лицо человека, которому адресованы.
«Василий Иванович!
Ваше выступление, помимо всей его остроты и справедливости, было своеобразной лекцией на тему: как большевики должны переделывать географию. Как — в этом все дело. Я лично многому здесь сегодня научился. Спасибо вам.
Арк. Поневежский, пост. корр. «Правды», июнь 1935 г.»
«Дорогой Вас. Ив.!
Я все еще под влиянием апатитовских впечатлений, поэтому вы не должны удивляться, что я не успел приехать в Москву и окунуться в собственное дело, как успел уже агитнуть в вашу пользу.
Вчера же встретился с тов. Серафимовичем, рассказал ему про апатиты и подбил старика ехать к вам, чтобы писать очерки о новых чудесах. Я считаю его поездку очень полезной для вашего дела, и чтобы старик не отвлекся на что-нибудь другое, было бы хорошо, если бы вы ему телеграфнули приглашение. Поживет он у вас неделю-другую и наберется необходимой зарядки.
С товарищеским приветом
А. Лежава, 22.07.31 г.»
На этом письме, в левом верхнем углу — надпись, сделанная рукой Василия Ивановича: «Телеграмму я дал». Но писатель Серафимович в Хибиногорск не приехал, видимо, «отвлекся» на какое-нибудь другое дело.
«Г-н Управляющий.
Возвратившись в Ленинград, считаю приятным долгом выразить искреннюю признательность за любезную встречу и радушный прием. Чрезвычайный интерес для меня представил необыкновенный темп развития разработок, равно как и мероприятия по поднятию производства, по общегородскому строительству и по постройке рабочих жилищ.
Германский генеральный консул. 31 июля 1931 г.»
Такое свидетельство германского консула наверняка порадовало Василия Ивановича, потому, что этот приезд в Хибины (а вслед за германским приехал японский консул) говорил о том, что апатит вышел на мировую арену, консулы приезжали по поручению своих торговых фирм, чтобы поглядеть, разведать, с кем они собираются торговать. Может, в Хибинах-то этих — рудничок, которого едва хватит на несколько лет? А если и приличное хозяйство, то под силу ли Советам освоить его на таком отшибе?..
Случались и анекдотические истории. Вот одна из них:
«Товарищ управляющий, Василий Иванович, несмотря на стремления ученых всего мира создать вечный двигатель и несмотря даже на нашу советскую науку физику, где утверждается, что вечный двигатель создать никак нельзя, я лично в этом отношении ставлю вопрос ребром против и нахожу, что такое мнение науки должно быть изжитым или считаться устаревшим. Так как сведения, которые я имею честь Вам сообщить на благо нашей социалистической стройки, совершенно секретны, то — лично жду у Вашего порога.
Гражданин Фиников. 3/2 — 36 г.»
Долго потом гражданин Фиников рассказывал всем, что управляющий стройкой — веселый человек, внимательный, но, знаете, молодой, совершенно не петрит в изобретательском деле. Представьте, он тоже настаивает, чтовечный двигатель создать невозможно!.. Такой человек и так заблуждается! Это надо же... Гражданин Фиников вздыхал, поддергивал штаны и мчался ремонтировать изобретенное колесо...
Были письма-благодарности, поздравления. Наибольшее их число Василий Иванович получил в дни пятилетия Хибинской эпопеи. Он был награжден тогда орденом Ленина.
«Счастливее всех трудящихся оказались вы, ибо ваши победы, ваши труды получили великое имя Кирова… Работайте по-кировски и знайте, что в нужную минуту на помощь вам стремящихся много, в их числе и мы.
Мастера такелажа Стариков и Золотавин».
«Я понимаю, не хуже каждого, что ты сделал за эти пять лет. Даже несколько голова кружится. Счастливый ты, черт, везучий...
Твой старый соратник П. И. Игнатьев».
...Время!
Отбрось в сторону скромность, — ты любишь большевика, хозяина Хибин Василия Ивановича Кондрикова. Признайся...
Он не мог оторвать себя от стройки, от Хибин.
«О, как хотелось бы быть в 1967 году на Кольском полуострове, в рядах строителей социалистической промышленности!»
Это — последняя запись, сохранившаяся на узких листках бумаги, непривычно патетическая для этого человека запись...
Мечта исполнилась. Вы — в рядах сегодняшних строителей, Василий Иванович: началом Вашим, опытом Вашим, улицей Вашего имени.
Крутятся мельницы новой фабрики...
Урчат восьмикубовые экскаваторы на плато Расвумчорр...
В белоснежных горах — тишина. Темнеют пятна скалистых цирков с отвесными стенами в сотни метров. Два Цвета кругом — белый и черный.
Опустись в долину и услышишь, как гулко стучат буровые станки о кованый панцирь Хибин. Слышатся человеческая речь и хриплый лай собак. Гора Коашва — родная сестра Расвумчорра. Она прислонилась восточным отрогам и таит в себе огромные залежи «хлеба земли».
Апатитовое дело продолжается...
Пророческими оказались слова, написанные тридцать с лишним лет назад твердым карандашом.
Почему-то он любил не мягкие, а твердые карандаши.
Дата добавления: 2015-11-30; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав