А РЕКИ ВСЕ ТЕКУТ 13 страница

К тому же скоро им придется покинуть Брентона; Дели не могла позволить, чтобы пароход простаивал, нужно зарабатывать на жизнь, особенно теперь, когда больничные счета будут, по-видимому, огромны. К тому же доктор уверял ее, что нет никакой необходимости находиться у постели Брентона, потому что он никогда не осознает ее присутствия.

Пусть так, но она должна была быть рядом с ним, когда у него случился удар, в те первые минуты, когда он лежал один, парализованный, испуганный, неспособный кого-нибудь позвать. Мэг говорила об этом мало, а она не хотела ее расспрашивать: девочка была храброй и не по возрасту умелой, но Дели все равно щадила дочь.

И она еще раз с благодарностью подумала о сыновьях, своих верных помощниках. Она, как всегда, будет выполнять обязанности капитана и наймет механика, более полезного, чем Чарли. Баржа в торговле не нужна, поэтому Дели продала ее, денег хватило на то, чтобы уплатить по больничным счетам, рассчитаться с кочегаром и нанять еще одного матроса.

За последние месяцы Бренни много узнал от своего отца о судовождении, и в рулевой рубке он был теперь намного полезнее, чем на палубе. Скоро он получит свидетельство помощника капитана – Тедди Эдвардс тоже стал капитаном в двадцати три – и будет вполне самостоятельным. Мэг могла бы стряпать, но она по-прежнему мечтала стать медсестрой и скоро должна начать учиться; кроме того, придется платить за учебу Алекса, если он не получит стипендии. Дели вдруг почувствовала себя совершенно измученной. Слишком долго она несла на себе весь груз ответственности, и слишком она устала, чтобы продолжать и дальше нести его с обычной своей молчаливой стойкостью. Это был ее сумеречный час. Но где-то за горизонтом, еще невидимые, пробивались первые лучи солнца, возвещая приближающийся рассвет.

Такого холодного утра, как в последнее воскресенье сентября 1927 года, никто не мог припомнить.

Они прошли через третий шлюз, где люди брались за металлические части ворот с помощью кусков материи (перчаток ни у кого не было), и перед ними открылась фантастическая картина. Вдоль реки стояли скелеты мертвых эвкалиптов, убитых поднявшейся за шлюзами водой; кора и листья опали, оголив гладкую серебристую древесину, твердую как железо. В это утро стволы и ветви были покрыты инеем, и в лучах поднимающегося за ними солнца они казались сотворенными театральным декоратором. Дели пришла в восторг, она забыла, как не хотелось ей вылезать из теплой постели, когда Бренни разбудил ее на рассвете.

Только когда «Филадельфия» поднялась выше, в район плодоводческих поселков, она поняла, что значит для садов эта сверкающая красота. Когда солнце припекло посильнее, апельсины на деревьях стали чернеть, абрикосы посохли, а молодые побеги виноградной лозы завяли. Через несколько дней, обожженные холодом и почерневшие, как от огня, они погибли. Урожай фруктов пропал, и потребуются годы, чтобы восстановить прежнюю виноградную лозу. Везде, где бы они ни подходили к берегу, их встречали угрюмые лица, и никто не подносил к пароходу корзины ароматных сладких плодов. Весь урожай фруктов погиб за одну ночь.

Бренни провел «Филадельфию» через шлюз № 3, развив в самом узком месте прохода полную скорость и умело поворачивая гребные колеса. Дели следила за ним с любовью: как он был похож на своего отца в том же возрасте! У Бренни уже было свидетельство помощника капитана, а как только его пароход проделает определенное количество миль, он получит и капитанское свидетельство. Теорию речного судовождения он знал превосходно.

Гордон превратился в серьезного молодого человека, большого любителя тех книг, которые его братья называли «ерундой». Он брал книги по истории и биографии великих людей во всех местных библиотеках и научных обществах. Кроме того, каждый месяц ему приходили пакеты из обменного библиотечного фонда. К удивлению Дели, он прочитал все, что мог найти, о Наполеоне, проглотил биографии Нельсона, герцога Веллингтона, Мальборо и других военных деятелей, не считая героев последней войны, таких, как Битти, граф Хейг и маршал Фош. Он работал, по его словам, над теорией военной тактики, обобщая ее достижения от Алкивиада до наших дней. Гордон был совершенно лишен честолюбия, у него не было никакого интереса к карьере – ни на реке, ни где-либо еще; вырезая маленькие модели колесных пароходов, он слонялся то по камбузу, помогая коку, то поблизости от рулевой рубки.

Скрывая разочарование, Дели ждала, когда придет время и Гордон, наконец, определится в своем выборе. Ему ведь всего двадцать четыре года. Он удачно избегал всех ловушек, которые расставляли ему девушки и, поскольку у него не было семьи, с удовольствием жил на судне. Наоборот, от внимания Бренни не ускользала ни одна девушка на реке, но он никому не отдавал предпочтения. Оба брата были рослые, стройные, загорелые, но в ярких голубых глазах Бренни пробегала озорная искорка, которой не было у Гордона; девушки на улицах притворялись, что не замечают опасного сверкания его глаз, а отойдя на безопасное расстояние, оборачивались и смотрели ему вслед.

Мэг и Алекс жили в городе; Мэг проходила практику в частной больнице, Алекс заканчивал курс медицины, он получил стипендию и по итогам последних экзаменов был занесен в число лучших студентов.

Если бы Брентон их видел! Он бы гордился своей семьей, и больше всего молодым Бренни, его мастерством шкипера, унаследованным от отца. Уже с меньшей горечью и большим смирением Дели думала о последнем годе его жизни, когда он, бесчувственный, лежал в больнице, поддерживаемый в живых заботами незнакомых людей. Умер он без нее. У Дели было такое ощущение, что его давным-давно похоронили и теперь эксгумировали, чтобы перезахоронить, на этот раз в Марри-Бридж. Она хотела бы, чтобы он лежал на берегу реки, по крайней мере так, чтобы услышать гудки пароходов и одышливые хрипы их машин; но долго ли протянут пароходы? Дели боялась, что Бренни учится никому не нужному делу, которое лет через десять окончательно придет в упадок. В степи прокладывали дороги, по которым катили грузовики и пассажирские автобусы. Она заметила, что речные капитаны, пришедшие на похороны, все были очень пожилыми людьми, не было ни одного в возрасте Бренни или Гордона.

Однако пока что они еще собирали большие партии грузов и перевозили вверх по реке привычные товары в обычных количествах: десять тонн муки, четырнадцать мешков отрубей, шесть мешков сахара, двенадцать мешков овса, девятнадцать мешков пшеницы, полдюжины ящиков виски и бочонок пива – все в одно только место; кроме того, они везли тяжелый сельскохозяйственный инвентарь с фабрики Шереров в Маннуме и несколько тонн железных прутьев для строительного участка четвертого шлюза.

Бренни плавучей торговлей не занимался. Он утверждал, что это работа для женщин и инвалидов, а он мужчина и не собирается вышивать узоры, вязать на спицах и возиться с детскими бутылочками. Он предпочитает мужские грузы, пусть даже и неудобные в транспортировке: совсем как известный на Дарлинге матрос, который, выгружая на крутой берег за один раз пять дынь и пианино, заметил, что он возражает не против веса этого груза, а против его бестолковости.

Прошло больше года со дня смерти Брентона. За это время Дели ни разу не видела Аластера и ничего о нем не слышала; после возвращения из Мельбурна, терзаемая угрызениями совести, наказывая себя, а заодно и его, она холодно отвечала на его письма и не разрешила ему приехать повидаться.

Дели послала ему и мисс Баретт газеты с описанием похорон и воспоминаниями двух отставных капитанов, помнивших Брентона по работе на реке; в ответ она получила довольно формальное выражение соболезнования.

Аластер ни словом не обмолвился об их прошлых отношениях или возможном их возобновлении в будущем; ценя его деликатность, она в своем горьком одиночестве снова написала ему письмо, в котором при желании он мог прочитать между строчками о ее чувствах.

Когда пришел ответ, адресованный на «Филадельфию» в Марри-Бридж, она, взяв письмо, спустилась в заповедник, чтобы насладиться им в полной тишине. Она села на скамью под огромным старым эвкалиптом, она открыла письмо и… окаменела, пока ее неверящие глаза передавали ее протестующему сознанию следующие строки:

«Хочу сообщить тебе, что я и Сесили около месяца тому назад поженились, как раз незадолго до того, как я получил твое письмо. Когда-нибудь это должно было случиться, потому что, насколько я могу судить, это полезно для детей, и внесет мир в наш дом, а я человек мирный.

Тетя Алисия, наконец, сдалась, и Джеми уехал в школу-интернат, где он, кажется, счастлив. Дорогая, я надеюсь, ты тоже будешь счастлива и снова начнешь рисовать, потому что теперь ты более свободна: твои прекрасные мальчики уже достаточно выросли, чтобы взять на себя заботы о пароходе. Если в финансовом отношении я хоть как-нибудь могу тебе помочь (не маши руками, я мыслю это как деловое соглашение, как вклад в будущее, если хочешь) или оплатить учебу Алекса, пожалуйста, дай мне знать. В следующий сезон стрижки овец у меня будет к тебе несколько деловых предложений, я надеюсь, вы снова привезете товары в Миланг и навестите нас. Мисс Баретт пока что остается с Джессамин, а потом она собирается учительствовать в миссии в Поинт Маклей. Она уже организовала там школу кустарных ремесел для девочек.

О, моя милая, почему ты не позволила мне навестить тебя? Твои письма были холодными и злыми. Я думал, ты отвернулась от меня! Мне казалось, я отдал тебе всего себя – и душу, и тело, а ты топчешь меня своими маленькими ножками…»

Значит, ты женился на Сесили! – думала Дели, дрожа от бессильной ревности к этой беспомощной, невыразительной, изнеженной миссис Генри, которая, без сомнения, спланировала все это заранее; ее успокаивало только то, что чувство все-таки выдало себя в спокойном, безличном письме.

Да, конечно, теперь слишком поздно, но как бы ей хотелось, чтобы последнее ее письмо осталось ненаписанным. Навестить их, как бы не так! Ее ноги там никогда не будет!

Дели так и не побывала в Миланге, но мисс Баретт однажды навестила ее и даже немного проехала с ними на пароходе, наслаждаясь каждым мгновением со всей своей неослабевающей энергией и остротой восприятия.

Мисс Баретт подняла бучу в Поинт Маклей и испортила отношения с инспектором, который служил там уже много лет и механически подписывал свой ежегодный отчет: столько-то умерло, столько-то родилось, столько-то полукровок, столько-то бросили школу… Когда дети уходили из школы, интерес к ним пропадал, они превращались в статистическую единицу, не более того. Сначала мисс Баретт никак не удавалось найти зал или хотя бы небольшую комнату для занятий с девочками, а когда помещение нашлось, не оказалось места, где можно было бы хранить их работы; кроме того, в комнату заходили маленькие дети, доставляя много всяких мелких неприятностей, и все-таки ее твердость и настойчивость победили – школа кустарных ремесел начала работать.

– Но мне нужно быть там все время, тогда я действительно принесу пользу, – говорила она Дели. – Мистер Рибурн сказал, что я могу жить у них и каждый день ездить в миссию, если в выходные буду давать Джесси уроки музыки и немного французского. Надеюсь, пока я еще там, ты снова приедешь к нам погостить.

Но Дели была тверда:

– Не думаю, что это понравится миссис Рибурн.

– Глупости! И, кроме того, ее желания не имеют большого значения в этом доме.

– Но теперь это и ее дом. Кроме того, мисс Алисия тоже меня не жалует.

– Теперь причин для этого нет.

Они обменялись понимающими взглядами, и Дели заметила, что мисс Баретт раздумывает, насколько она задета происшедшим. Дели сбросила маску равнодушия и с надеждой спросила, как прошла свадьба, однако утешительного ответа не получила.

Это очень мудрое решение, считала мисс Баретт; возможно, оно спасло Джеми от нервного заболевания, и, кроме того, настроение у всех в доме, включая самого Аластера, стало теперь гораздо лучше.

– Он был одинок, его первая жена оставила его и этим сильно унизила его гордость, он боялся снова почувствовать себя уязвленным. В нем есть тщеславие, которое нередко можно встретить в маленьких мужчинах, оно не позволяет им забывать даже мелкие обиды. Он и Сесили хорошо знали друг друга и неплохо поладили.

Дели поняла: мисс Баретт подозревает, что она была холодна с Аластером, отвергла его робкие попытки ухаживания и тем самым снова заставила замкнуться в своей гордыне, раньше чем их отношения зашли слишком далеко; мисс Баретт была не слепа и, по-видимому, догадывалась, что какие-то отношения существовали, даже если судить только по враждебности мисс Рибурн.

Дели согласилась в следующий сезон стрижки овец приехать в Миланг, хотя про себя подумала, что жить она будет на пароходе и даже пригласит мисс Баретт погостить у нее.

– Впрочем, теперь все решает Бренни, – с гордостью сказала она.

Наступил следующий сентябрь, хлынувшие талые воды подняли уровень в реке, и склады на всем пути к Дарлингу оказались забиты шерстью. В утро большого мороза «Филадельфия» поднимались вверх по течению, вспарывая хрупкую прозрачную корочку льда и борясь с бьющими ей в корму волнами.

В Ренмарке Дели ждала телеграмма: Аластер просил заглянуть в Авоку-Стейшн и доставить оттуда на склад в Миланге партию шерсти.

Дели предоставила решение судьбе и Бренни, а Бренни, который никогда не плавал по озерам и, как все речники, не доверял такой массе воды, решил, что им вполне хватит груза для доставки в более близкий и надежный порт в Моргане. Дели почувствовала, что он спас ее гордость, пусть даже это означает, что она никогда больше не увидит Аластера.

Дата добавления: 2015-11-30