|
Читайте также: |
– Ты, конечно, самый неутомимый кузнец, – сонно засмеялась Дели, когда он разбудил ее в четвертый раз. Брентон склонился над ней и вгляделся в ее лицо, будто не узнавая его в проникающем снаружи смутном рассеянном свете.
– Ты сама виновата, – сказал он. – Ты стала совершенно другая. Что произошло с тобой в Мельбурне?
– Ничего. Просто я ощутила себя другой. Э то такое восхитительное состояние!
– А почему ты стонала вечером, в первый раз?
– Мне было невыносимо хорошо.
– Сдаюсь!..
На следующий день она ощущала себя возрожденной, почти бессмертной. Усилия ребенка-мужчины, который завладел ее телом и чуть не разрушил его в своем стремлении выйти в жизнь, не пропали даром: вся любовь, которая скопилась в ней, будучи предназначенной для ожидаемого ребенка, обратилась теперь на мужа; каким-то непостижимым образом она сделалась для него и женой и матерью. В ту ночь она впервые получила полное удовлетворение.
Засуха окончилась. Весной 1903 года обе реки – и Муррей, и Дарлинг – обильно пополнили свои воды. «Филадельфия», вся надводная часть которой сгорела, была заново отстроена и выкрашена в белый цвет; на кожухе колеса четко выделялись черные буквы ее названия. Ее спустили на воду и стали готовить к плаванию.
Тезка корабля тоже была весела и счастлива, не думая ни о чем другом, как только рисовать с утра до вечера и лежать рядом с Брентоном с вечера до утра. Теперь она приняла, как неизбежное, издержки их супружеских отношений. Он лишил ее невинности, сделал ее беременной – и при всем том, он пренебрегал ее обществом, если знал, что у нее есть занятие. Но теперь она не обижалась.
Он предоставил ей полную свободу действий, когда она украшала салон и каюты: повесила накрахмаленные бело-голубые портьеры на окна и двери, койки застелила подобранными под цвет штор покрывалами. Путешествуя по реке без тех неудобств и опасностей, которые несла с собой засуха, Дели воспринимала жизнь как сплошной праздник.
Однако возможности речной торговли резко сократились. За два минувших засушливых года фермеры приспособились обходиться без речных перевозок. Водную сеть теперь во многих местах пересекали железные дороги, и грузы были в дефиците. В своем стремлении прибрать к рукам прибыльную речную торговлю правительство Нового Южного Уэльса и Виктории ввело такие убийственные тарифы на перевозку грузов, что частным судам все труднее становилось с ними конкурировать.
Не будучи удовлетворен оснащением «Филадельфии», Брентон после ремонта зажегся новыми идеями. На нее поставили двойной котел, который теоретически должен был повысить скорость вдвое.
– Как будто мало хлопот с одним котлом: пары разводи, давление поддерживай, манометр отключай, – сердито ворчал Чарли Макбин. – Теперь будет нужен второй механик. Но я не останусь на судне, если придет кто-то другой, ей-ей, не останусь.
Двойной котел не намного улучшил ходовые качества судна, зато прибавил уйму новых забот. Брентон помрачнел: ему нужно было покрыть расходы на ремонт, но этого не получилось даже на Дарлинге. В 1904 году, когда они пришвартовались в Уэнтворте после разгрузки полупустой баржи, он сказал жене, что в верховьях речной торговле приходит конец. Новые железные дороги, подведенные к Суон-Хилл, Милдьюре и Менинди создают ей серьезную конкуренцию.
Лучшим выходом из положения было превратиться в плавучий магазин, наподобие «Маннума» или «Королевы», либо заключить контракт на доставку почты, как сделали Ранделл и Хью Кинг. Брентон переговорил с капитаном Кингом, которому был нужен еще один небольшой пароход, чтобы перевозить почту из Моргана в Уэнтворт и обратно.
– Ему приглянулась наша расфуфыренная «Филадельфия», – сказал он жене.
– Но ведь ты не собираешься продавать ее?
– Нет, но мы можем заключить контракт с «Ривер Муррей навигейшн компани». Кинг там всем заправляет единолично. Иначе мы будем и дальше терпеть убытки.
Капитан Кинг пригласил их на свой пароход к обеду. Он плавал на «Жемчужине», самом большом и самом фешенебельном пароходе на Муррее, Джим Матчи был у него помощником. «Эллен», габариты которой были еще больше, оказалась пригодной только для высокой воды (по причине низкой осадки), и ее пришлось переоборудовать под баржу. Маленький пароходик «Рубин», имеющий осадку всего в двадцать один дюйм, который перевозил почту и грузы для компании, был увеличен в размерах на сорок футов и превращен в пассажирский пароход. Капитан Кинг сказал, что хочет найти ему замену и готов купить «Филадельфию» прямо сейчас.
Частные судовладельцы, сказал он, в скором времени должны будут влиться в компании или отказаться от этого дела вовсе. Речная торговля становится слишком ненадежным занятием для отдельного человека, если у него нет крупных капиталов…
– Видите ли, сэр, – сказал Брентон, – моя жена владеет половинной долей судна, и для нее с ним связано слишком многое, начиная с названия. Она не захочет расстаться с «Филадельфией», ведь так, дорогая?
– Никогда!
– Тогда оставим этот разговор, – сказал Кинг с галантным поклоном. – Желание леди – закон.
Дели была очарована рослым седобородым капитаном. Глаза его весело поблескивали из-под густых бровей. «Настоящий Санта-Клаус!» – подумала она.
– Вы пользуетесь репутацией капитана, привыкшего быть всегда впереди, мой дорогой Брентон, а скорость для почтовых перевозок главное. Скорость и надежность! Дело не в количестве кораблей. Между прочим, эти два котла…
– Я подумываю о том, чтобы оставить один. В погоне за увеличением скорости я, однако, засомневался, не теряется ли мощность за счет увеличения веса. Кроме того, чаще приходится пополнять запас дров. Теперь я приобрел вот эти новые конденсаторы…
Они углубились в технические подробности, в которых Дели ничего не смыслила. Оба капитана прошли в машинное отделение, а Дели завязала разговор с помощником капитана, не замечая восхищенных взглядов мужчин, сидящих в кают-компании.
– Какая прелесть, этот ваш капитан Кинг, – сказала она, повинуясь внезапному импульсу.
– Да, это настоящий джентльмен. Но он не всегда бывает таким мягкосердечным, не думайте. Помню, как-то раз мы везли большую группу стригалей из поселка Авока. В Лейк-Виктории мы остановились взять груз шерсти и инструменты для стрижки. Это было вскоре после большой забастовки стригалей, В которой Лейк-Виктория не участвовала. Надо было видеть ту свалку, которую устроили эти штрейкбрехеры, пытаясь взять корабль штурмом. Стригали стали осыпать друг друга дикой бранью. Капитан Кинг крикнул стригалям из Авоки, чтобы те заняли корму и оставались там, а сам преспокойно развернул судно носом к берегу и приказал загружать тюки с шерстью – до перил верхней палубы. Потом он заставил стригалей из Лейк-Виктории забраться на тюки с шерстью и пригрозил, что каждого, кто тронется с места, вышвырнет за борт. После этого трудностей не было, если не считать того, что мы опоздали на поезд в Моргане.
– Сразу видно человека, умеющего подчинять себе других, – сказала Дели.
Брентон и Кинг вернулись назад и долго еще сидели, беседуя меж собой.
– Интересно, какой фарватер ниже Уэнтворта? – сказал Брентон. – Надеюсь, не такой мудреный, как в верховьях, и поворотов, может, поменьше?
– Эта треклятая река по всей длине мудреная. Но хуже всего в низовьях ветры, когда вы идете по открытому плесу. А еще тени от скал в темную ночь. Однажды старый капитан Харт, он работал на «Эллен», налетел ночью на берег, думая, что это отражение. Старик так и умер за штурвалом.
– Существуют ли надежные карты?
– Да, капитан Харт сделал хорошую карту; сейчас она на «Марионе», но я попрошу ее для вас. Есть целый ряд неприятных мест, которые вам необходимо изучить как можно быстрее, например Локоть Дьявола – странного вида скалы, а также канал Полларда с очень быстрым течением… Ваш помощник знает эту часть русла?
– Нет. Джим Пирс – житель Эчуки.
– В таком случае я советую вам взять в первый рейс кого-нибудь, кто знает низовья, карты быстро устаревают, потому что рельеф дна меняется после каждого наводнения. Не увидишь как окажешься на мели.
– Благодарю вас, – сказал Брентон, – за ваши ободряющие слова. Я постараюсь найти какого-нибудь старикана, который хочет, чтобы его провезли бесплатно в Южную Австралию.
Когда они вернулись на «Филадельфию», та показалась им маленькой и тесной после «Жемчужины», рассчитанной на сотню пассажиров, с ее обширным салоном, рестораном с плюшевой мебелью и сверкающими панелями. Дели была взбудоражена обстановкой многолюдного обеда, осмотром роскошного корабля. Ее восхищало решительно все: современный камбуз, маленькие ванные с горячей и холодной водой, красивые каюты с электрическим освещением.
Сегодня она уделила своему туалету больше внимания, чем обычно. На ней было платье из светло-голубого шелка с веночками из роз на груди. Платье стало чуть-чуть тесновато в талии, потому что за последнее время она немного прибавила в весе благодаря спокойной и счастливой жизни, но это не портило ее. Шея и руки больше не поражали худобой, а под шелковистой тканью платья угадывалась развитая грудь и округлые плечи. В этом году она достигла наивысшего физического расцвета, после которого начинается обычно медленное увядание, как это бывает с деревом, которое миновало плодоносящую фазу.
– Как ты хороша сегодня! – непроизвольно вырвалось у Брентона, когда он смотрел, как она идет по трапу, одна, без посторонней помощи: теперь он уже не кидался сломя голову поддерживать ее под локоток. – Я уже целую вечность не видел тебя нарядной. Сегодня ты была ослепительна.
Достигнув борта, она повернулась к нему. Лицо ее раскраснелось от удовольствия, глаза ярко синели в свете палубного фонаря.
– Ты помнишь ту ночь, когда ты втащил трап и сказал: «Теперь мы на острове»?..
– Я и сейчас могу так сказать: мы все еще окружены водой.
Когда Дели, подобрав свои длинные юбки, начала подниматься по ступенькам на верхнюю палубу, он захватил рукой ее стройное колено и поцеловал его, тогда как его пальцы бежали вверх, по изгибу бедра. Она стояла неподвижно, вздрагивая от прикосновения его рук.
– Иди ложись, любимая, я сейчас приду…
Дели поспешила наверх. В каюте она зажгла лампу и бросила на себя взгляд в зеркало: ее глаза горели нетерпением. Затем она быстро разделась, вытащила шпильки из своих темных волос, рассыпавшихся по обнаженным плечам, провела по ним щеткой и скользнула в постель.
– Приходи скорее, любимый… – Она лежала, дрожа от страстного желания. Выход в свет, неожиданная роскошь званого обеда, возвращение с любимым человеком поздно вечером на затихшее судно – все это живо напомнило ей начало их романа в Эчуке.
Дели, не отрывая глаз от прямоугольника двери, прислушивалась, ожидая, когда раздадутся его шаги. Если он решил освежиться, поднырнув под колесо, то это займет немало времени. Наконец, она встала, подошла к двери и осторожно высунула голову наружу: она увидела темные воды Муррея, спешащие слиться с водами Кэмпасп. Снизу слышались голоса Брентона и Чарли: они спорили о котлах…
Она не знала, сколько прошло времени, пока наконец на палубе раздались его шаги, к этому времени она успела забыться чутким тревожным сном.
– Ты не спишь, любимая? – весело сказал он, входя и развязывая на ходу свой галстук.
Дели не ответила. Она чувствовала себя прокисшим игристым шампанским, оставленным недопитым до утра.
Брентон был несказанно удивлен, когда, прикоснувшись к ней, услышал бурные рыдания.
– Что с тобой? – спросил раздраженно он. – Кто вас поймет, женщин?
Перед отплытием из Уэнтворта Дели позволила себе некоторые «светские» удовольствия: посещала другие суда, побывала на местном балу, организованном Технологическим институтом. На нем были все члены команды, кроме Чарли, который провел вечер в окружении пивных бутылок.
Кавалеры с прилизанными волосами, в безупречно чистых шарфах толпились у дверей зала, придерживаясь мужской солидарности. Дамы скромненько сидели на стульях, расставленных вдоль стен, ожидая, когда заиграет оркестр.
Начало первого танца ознаменовалось для Дели дружным натиском на нее мужского контингента. Она была здесь новым лицом, к тому же весьма привлекательной молодой женщиной. Роль ее кавалера Брентону пришлось взять на себя, только так он мог оградить ее от напора целой толпы потенциальных партнеров, готовых взять ее приступом.
Он танцевал мастерски, но без особого блеска. Сделав два тура, он запыхался и охотно передал ее Джиму.
В течение вечера она танцевала с самыми разными людьми: стригалями и юнгами, гуртовщиками и поварами, грузчиками и поденщиками из ближайшего поселения колонистов. Она протанцевала до двух часов ночи, оставаясь все такой же очаровательной в своем белом муслиновом платье с черным бархатным поясом. Усталость отступила перед блеском ее счастливых глаз и лучезарной улыбкой.
Разговоры ей приходилось вести самые удивительные. Один коренастый широкоплечий шкипер после умопомрачительного тура вальса взглянул на нее с дружеским участием.
– Вы не вспотели, миссис Эдвардс? – осведомился он. – Что до меня, так я упарился, как боров над корытом.
Еще один, бронзовый от загара, симпатичный, но очень стеснительный фермер мучительно искал тему для разговора и под конец выпалил, задыхаясь от бешеного ритма:
– Какую лошадь вы предпочли бы под вьюки, миссис, мерина или кобылу?
А пожилой повар артели стригалей с солидным брюшком, танцуя с ней польку на расстоянии вытянутой руки, снабдил ее рецептом шоколадных пирожных с орехами.
К двум часам ночи в лампах выгорел весь керосин, и они начали мигать, а из темного угла зала все еще раздавались звуки концертино и барабана. Дели была так возбуждена, что не чувствовала ни малейшего намека на усталость. С большим трудом удалось убедить ее, что пора возвращаться на судно. Всю жизнь она вспоминала эту ночь, как прощание с юностью.
Солнечным летним утром «Филадельфия» вышла из Уэнтворта в свой первый рейс в качестве судна Королевской почтовой компании и вместо того, чтобы развернуться и, обогнув широкие, песчаные наносы в месте слияния двух рек, пойти вверх по реке Муррей, она отдалась на волю течения, увлекающего ее вниз, в дотоле неведомую часть реки, где она никогда не бывала прежде.
Перед самым отплытием «Филадельфии» в городе появился «китолов с Муррея»,[18]седой старик, который для разнообразия плавал на Дарлинге. Дарлинг ему не понравился, и он во всеуслышание заявил, что «там нет ничего, кроме голодных скваттеров»,[19]и что «на этой проклятущей реке хоть с голоду помирай, все равно никто не подаст тебе горсть муки». Он утверждал, что знает низовья Муррея, как свои пять пальцев, и Брентон решил взять его в качестве бесплатного пассажира, выполняющего обязанности лоцмана.
Звали «китолова» Хэйри Харри. Его лицо закрывала дремучая борода, пожелтевшая от никотина вокруг рта. Брови у него были еще более густые и лохматые, чем у Чарли, а голову в последний раз, видать, стриг неопытный стригаль, орудуя овечьими ножницами.
Его лодка развалилась под ним на куски у самого Уэнтворта. На борт он пришел с узлом, в котором заключалось все его достояние, завязанное в одеяло: черный от сажи жестяной котелок, сковородка и оловянная миска. Много раз эта посуда наполнялась подаянием – чаем, сахаром, мукой; и, если верить его собственным словам, много бараньих котлет было изжарено на этой сковородке. Он вырезал их из боков чужой овцы, которой было «все равно подыхать».
– Я лишился всего самого насущного, – рассказывал Харри в напыщенных выражениях. – Капканы, рыболовные снасти, одежды – все кануло в пучину. И теперь я выброшен в этот холодный бездушный мир, полностью предоставленный сам себе. Если вы доставите меня в Южную Австралию, шкипер, вы не пожалеете об этом, а для меня, бедного старого человека, – это редкая удача. Я перебьюсь там до лета, а затем наймусь на виноградники, чтобы заработать на лодку.
«Не купит он никакой лодки, – подумал про себя Брентон. – Если и получит работу на уборке винограда, потом пропьет все до последней монеты».
– Куда мне положить вещи? – спросил Хэйри Харри, едва ступив на борт. Когда Брентон указал ему место на корме, под натянутым брезентом, тот надменно сказал:
– Как! Я должен спать здесь? Разве лоцману не положена отдельная каюта?
Не получив ответа, он побрел на корму, недовольно ворча себе в бороду.
Оба котла барахлили всю дорогу, вплоть до Ренмарка. Брентон сердился и раздражался из-за котлов, кроме того, незнакомый фарватер доставил ему кучу дополнительных переживаний. Все чаще Брентона стали беспокоить головные боли. Он часто злился, и тогда лицо у него багровело, на шее надувались синие вены.
В конце концов было решено пристать к берегу и осмотреть один из котлов. Заглушили топку, прочистили вытяжные трубы и вновь развели пары – на все это ушли сутки.
Дели была рада, так как остановились они напротив великолепной оранжевой дюны, увенчанной двумя темными муррейскими соснами, отражающимися в зеленой воде. Весь день она провела на этюдах.
Хэйри Харри гордо восседал на высоком табурете, поставленном для него в рубке, и давал капитану советы. Один раз Дели, находившаяся в своей каюте, услышала страшные проклятия. Выглянув из двери, она увидела, что Брентон, всем телом навалившись на штурвал, отчаянно вращает его, а левое колесо уже загребает прибрежную глину. Отдышавшись, Брентон сказал лоцману не самым любезным тоном:
– Так это, наверное, и был Локоть Дьявола?
– А? Да, похоже на то…
– Так почему же ты меня не предупредил заранее? А еще говорил, что хорошо знаешь фарватер!
– Я знал его раньше, босс. Но это чертово русло немного сдвинулось, с тех пор как я был здесь в последний раз.
– Сдвинулось? Когда же ты был здесь в последний раз?
– Если честно, хозяин, тому уж около двадцати лет.
– Двадцать лет! Может и канала Полларда еще не было?
– Тогда им пользовались редко. Старое русло еще не было так засорено, и шкипера шли, где безопаснее.
– Ах ты старый обманщик! От тебя нет никакого проку. Так и быть, я довезу тебя бесплатно и кормить буду, только убирайся из рубки и не показывайся мне на глаза! Бен! Иди сюда, будешь помогать мне на крутых поворотах.
Хэйри Харри зашаркал ногами, спускаясь по ступенькам на палубу. Дели сделалось жаль старика, так верившего в свою значительность и утратившего эту веру. Он прошел мимо нее что-то грустно бормоча в свои порыжелые от табака усы; его веснушчатые трясущиеся руки шарили в карманах в поисках табака и бумаги для самокрутки.
Это был очень колоритный тип, и Дели решила написать с него портрет. Так Харри, разжалованный из лоцманов, сделался натурщиком. Он позировал, сидя в носовой части палубы; старая шляпа затеняла его глаза, свисавшие из-под нее космы и седая борода развевались на ветру.
Выяснилось, что он ревностный читатель «Бюллетеня» местного научного общества. А еще он мог часами цитировать Банджо Петтерсона и других местных бардов. Знал он также старинные песни буша и мог коротать время, напевая тонким дрожащим тенорком «Старую шхуну» либо «Рыбалку на излучине»:
На ясном теплом солнышке,
На гладком ровном пенышке
Сижу я, передышке рад.
Я рыбку изловил, чаек я заварил,
Лепешки я испек, и мне сам черт не брат…
Если он не пел, то развлекал Дели длинными неправдоподобными историями. Словом, Дели считала, что проезд и питание он отрабатывает.
В низовьях реки они встречали довольно большое количество кораблей, что несомненно свидетельствовало о здешнем процветании речной торговли. Помимо пассажирских судов и плавучих лавок, они видели «Певенси», «Отважного», «Маленькое чудо». Последнее получило свое название потому, что никто не понимал, отчего судно до сих пор не затонуло. У него был неустранимый дефект, вследствие которого оно сильно кренилось на правый борт, ковыляя по воде, точно хмельная утка. Небольшой быстроходный «Ротбэри» и «Южная Австралия» обогнали «Филадельфию» на нижнем перегоне, повергнув Тедди в мрачное настроение.
Дели была у себя и, не зная, что им только что показала корму «Южная Австралия», неосторожно зашла в рубку, чтобы попросить мужа сделать короткую остановку у привлекшей ее внимание песчаной отмели. Она хотела нарисовать забавные по конфигурации скалы: вода и ветры сделали из них нечто, напоминающее зубчатые стены мавританского замка. А он, Брентон, пока она рисует, мог бы искупаться.
– Только и знаешь: остановись здесь, остановись там! То рисовать, то купаться!
Он язвительно поджал губы, и она обратила внимание на твердую и прямую линию его рта. Взгляд его был устремлен на реку, на шее набухли жилы.
– Я… Я только хотела… очень место красивое…
– Запомни: мне надо дело делать! Мы теперь работаем по контракту.
– Джим Пирс говорит, что мы идем с опережением графика, и…
– Нас только что обошла «Южная Австралия», и я намерен догнать ее на следующей заправке, – сказал он хмуро. – Они не настигли бы нас, если бы мы проворнее грузили дрова на предыдущей остановке. Беги вниз, Бен, и передай Чарли, чтобы он выжал из двигателя все, что можно. Если надо, пусть льет в топку керосин!
Дели со вздохом посмотрела на проплывающие мимо пейзажи. Эта часть реки с ее длинными плесами и окаймленными камышом лагунами была очень живописна. Если бы только можно было уделить им какое-то время!
Она задумчиво взглянула на Хэйри Харри, растянувшегося навзничь на теплых досках палубы, прикрыв глаза шляпой. Он бороздил реки в старой неуклюжей лодке, останавливался, где вздумается, ел, когда был голоден, спал, когда чувствовал себя усталым. Ни тебе часов, ни расписания…
Разве жизнь сводится к беспрестанной гонке, к вечной активности? Разве они не люди, а муравьи? Маниакальное стремление Брентона к скорости, к успеху начинало ее утомлять. Как они могли бы быть счастливы на судне вдвоем: купались бы, ловили рыбу, рисовали, лежали и наслаждались жизнью, наконец. Ему, верно, все это быстро наскучило бы. Но какой тогда смысл иметь самое быстроходное на реке судно, владеть целой флотилией судов и тратить здоровье и молодые годы на их приобретение?
Вытяжные трубы бешено ревели, судно напрягалось и вздрагивало от усилий, яростное хлопанье гребных лопастей по воде сливалось в сплошное гудение. Испуганная Дели ухватилась за деревянную стойку. Что, если двойной котел взорвется? Что, если при такой скорости они налетят на корягу или врежутся в берег на крутом повороте? После того что произошло с «Провидением», Дели стала очень нервной, а пожар добавил ей нервозности. Она рискнула положить руку на плечо Брентона, предостерегая его.
Он взглянул на нее с удивлением, почти с неприязнью.
– В чем дело, дорогая? – холодно произнес он, и «дорогая» было не более чем пустой формальностью. – Не мешай, я занят делами.
– Видишь ли… Ты уверен, что эта гонка безопасна, когда у нас два котла? Я хочу сказать, наверное Чарли трудно уследить за обоими…
– Кто из нас двоих капитан? Я ведь не учу тебя, как писать картины! Предоставь мне заниматься своим делом.
Она повернулась и вышла из рубки. Три года! Неужели они женаты всего лишь три года? Когда он успел так измениться? А что будет через десять лет? Через пятнадцать?
Они миновали Бордер-Клифс и старое помещение таможни на южноавстралийской границе, которую они пересекали в первый раз. Оттуда до Ренмарка тянулись скалы, такие красивые по окраске и причудливые по форме, что Дели решилась писать их прямо на ходу. Это было возможно потому, что река извивалась и делала много поворотов; иногда они проходили мимо одной и той же скалы дважды с интервалами в час.
В рубку поднялся кок и доложил, что у него кончились яйца. Хорошо бы остановиться у ближайшей фермы и купить яиц. Брентон бросил взгляд на излучину реки, на широкую отмель за ней.
– Принеси мне сумку, – коротко сказал он.
Сбавив скорость, он передал штурвал повару (помощник в этот час отдыхал после смены) и прыгнул за борт. Примерно через полчаса, когда «Филадельфия» обогнула банку и прошла две извилистые лагуны, Брентон подплыл к судну с сумкой, полной яиц, и взобрался по румпелю на борт, не разбив при этом ни одного яйца. Он натянул на себя сухой свитер и вновь занял место у штурвала как был, в хлюпающих парусиновых туфлях и мокрых рабочих брюках. Дроссельный клапан он сразу же поставил на полную мощность.
Из трубы «Филадельфии» повалил густой черный дым. Дели закрыла глаза, представляя себе, как механик манипулирует с манометром. Хоть бы один был котел, а то два! Если они взорвутся, тогда и костей не соберешь.
Они обогнули излучину и увидели соперника, который здесь, в низовьях реки, чувствовал себя как дома. Через десять минут оба судна поравнялись; «Филадельфия» дала небрежный гудок – Тедди Эдвардс не собирался расходовать пар на победный салют – и прошла мимо так близко, что оба механика, выскочившие из машинных отделений, смогли наградить друг друга ненавидящими взглядами.
– Привет! – крикнул Чарли. – До встречи в Ренмарке, если вы дойдете туда вообще.
– Тьфу на твои два котла! Бог даст, они взорвутся!
Однако «Филадельфия» благополучно прибыла на обрамленный ивняком спокойный плес, где они обнаружили винодельческое хозяйство, процветающее на поливных землях. Ряды виноградных лоз с нежно-зелеными молодыми листочками покрывали плодородную красную почву; темно-зеленые апельсиновые и абрикосовые деревья, высокие груши создавали среди пустынных песков радующий глаз оазис.
Здесь они высадили Хэйри Харри, который напоследок полюбовался на свой портрет и предложил, впрочем, не совсем уверенно, купить его.
– Спасибо тебе за это предложение, Харри, – ответила Дели. – Если бы я хотела расстаться с ним, я бы его просто подарила. Но мне кажется, что это один из моих лучших портретов, и я хочу сберечь его для выставки в Мельбурне.
У Дели появился интерес к жанровой живописи, и она начала искать подходящую композицию. На другое утро, когда «Филадельфия» загружалась для обратного рейса, она встала очень рано и пошла к мосту мимо большой лагуны, где резвились серебристые рыбы. Водная гладь была точно шелковая материя, прошитая серебряными стежками. Рыб, как таковых, не было видно, только ослепительные вспышки света на их боках, когда они выпрыгивали из воды.
Над спокойной поверхностью реки курился легкий пар, рассеивающий отражения эвкалиптов. На мелководье стояла ядреная полногрудая молодайка, чистившая свежевыловленных лещей.
Ее линялое розовое платье было подоткнуто выше колен. Позади нее, на берегу виднелась жалкая хибарка, сколоченная из фанеры и старой жести; трубой служила банка из-под керосина.
– Доброе утро! – произнесла Дели, чувствуя, как поднимается внутри знакомое волнение, а руки сами тянутся к карандашу. Пленительные извивы обнаженных ног, округлые формы плеч, серебристая рыба, бьющаяся в сверкающих от воды руках – все это составляло контраст с жесткой прямой линией ножа, с горизонтальной поверхностью реки; в то же время серебристо-зеленый цвет воды и отраженных эвкалиптов подчеркивали теплые тона женской фигуры. – Ты не возражаешь, если я нарисую тебя?
Дели быстро набросала в этюднике общие контуры и поспешила на судно – за красками и мольбертом. Она провела восхитительное утро, рисуя и разговаривая с рыбаком и его женой, которые угостили ее чудным завтраком из свежайшего жареного леща. После этого она вернулась к работе над картиной. Было уже далеко за полдень, когда она вспомнила, что «Филадельфия» должна отплыть в два часа.
«О, святая Мария!» – прошептала она, внезапно поняв, что означают нетерпеливые пароходные гудки, которые, смутно доходили до ее сознания в течение довольно долгого времени. Она собрала свои принадлежности и побежала, на ходу прокричав чете рыбаков слова прощания и благодарности.
Брентон встретил ее уничтожающим взглядом. Рот его был непреклонно сжат.
– Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что мы уже целый час держим судно под парами? Сейчас три часа. Где, черт побери, ты пропадала? Бен ищет тебя по всему городу, я даю гудки до умопомрачения…
– Извини, Брентон, – смиренно сказала она. – Я рисовала и забыла про все на свете.
– Она рисовала! Если бы твои картины давали хоть какой-то доход, тебя еще можно было бы понять. Но ведь это пустая трата времени и денег, насколько я могу судить.
Горькие слова готовы были сорваться с ее уст. Как насчет времени и денег, которые он затратил на «усовершенствования» вполне надежного корабля? И откуда ему известно, что она тратит время напрасно? Однако спорить не имело смысла – они говорили о разном. Дели проглотила обиду и смолчала, но поклялась себе заставить мужа взять сегодняшние слова назад. «Если деньги убедят его в моей пригодности, я заработаю и деньги».
На обратном пути она много рисовала, завершая пейзаж со скалами после того, как увидела их вновь и привела в порядок свои впечатления; это были подлинно «скалистые» скалы, с их девственной, первозданной природой и коричнево-желтой окраской. Это было нечто новое, и хотя жителям Мельбурна картина могла не понравиться, однако в любом случае они не оставят ее без внимания.
– Тебе повезло, – сказала однажды Дели, – что ты не женился на идеальной хозяйке, которая бы все время торчала на камбузе, раздражая кока, стирала бы пыль с котла, пардон, с котлов, приводя в бешенство механика, и постоянно во все вмешивалась.
– Нет, это тебе повезло, – добродушно возразил Брентон. – Весь день ничего не делай, сиди да посматривай на проплывающий мимо ландшафт.
Дата добавления: 2015-11-30; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав