|
Читайте также: |
– Вот видишь, уложился. – Она задумчиво огляделась. – Нет, я думаю, ты не заблудился. Я только сейчас начинаю понимать, как это всё взаимосвязано…
– Что ты имеешь в виду?
Она положила ладонь на живот и глубоко вздохнула.
– Уф-ф. Я тебе всё расскажу, и по мне так ройся в этом хламе сколько хочешь, но только не среди ночи… О Боже.
Маркус тревожно посмотрел на неё.
– Всё в порядке?
Она кивнула.
– Ничего-ничего.
– Эм-м, а скажи-ка… Не рискованно ли оказаться в такой глуши всего лишь с акушеркой? Ну, хотя бы отец твоего ребёнка мог бы… – Он запнулся. Неужто этот… отпрыск семейства Рокфеллеров, Кеннеди или Бушей мог её бросить?
– Отец моего ребёнка, – простонала Эми-Ли, – сейчас занят тем, что вламывается в чужие дома, которые одиноко стоят в такой глуши. И от него к тому же воняет так, будто он не мылся целую неделю.
Маркус смотрел на неё, и до него никак не доходило.
– Что?
Она закатила глаза.
– Да ты отец, чёрт тебя побери!
– Я? – Маркус засмеялся. – Как это может быть?
– Видишь ли, это связано с сексом. С тем, что так похоже на процесс бурения. Помнишь ещё, я надеюсь?
– По времени, я имею в виду, – пояснил Маркус. – Беременность длится… Сколько?
– Ровно девять месяцев. И по расчётам я должна была родить ещё вчера, – она погладила свой живот. – И после тебя у меня никого больше не было. Итак, либо отец ты, либо произошло медицинское чудо.
Маркус таращился на неё, подсчитывая:
– Сейчас у нас март… минус девять месяцев… Июнь! И в самом деле. – Неужто всё было так недавно? Ему казалось, что с того времени прошли десятилетия.
– В ту ночь, когда отключилось электричество, я думаю.
Маркус бросил на неё взгляд.
– Да.
Его охватила печаль, болезненное воспоминание о том моменте жизни вне времени и пространства, о чём-то, что было больше, чем оба они, больше, чем целый мир… Воспоминание о миге, про который они тогда не знали, насколько он прекрасен.
Эми-Ли снова сложила руки на животе.
– Но ты не должен чувствовать себя обязанным. Я справляюсь, как видишь. И подавать на алименты не буду, обещаю.
– Но я чувствую себя обязанным, – ответил Маркус. – То есть я… Я… Даже не знаю, что сказать. Ты исчезла, и…
– Я исчезла? Это ты ушёл, насколько я припоминаю. И когда я узнала о твоей аварии, мне сразу же сказали, что тебя не разыскать. – Она пожала плечами. – Но всё и так было ясно. В конце концов, я ведь сама во всём виновата.
– Что? Нет! Это было совсем не…
Эми-Ли стала кутаться в свой халатик.
– Ты не должен чувствовать себя обязанным, понятно? Я справлюсь. Я богатая женщина; уж если я не справлюсь, то кто тогда?
Маркус беспомощно смотрел на неё, не зная, что сказать. Ему хотелось встать перед её животом на колени, и то, что он испытывал это желание, потрясло его больше, чем всё остальное. Они зачали ребёнка. Тогда, в ту магическую ночь, когда мир остановился…
– А теперь идём наверх, – сказала она. – Тебе нужно принять душ, а мне надо спать. И я уже замёрзла.
– Я должна показать это мужу, – сказала Моника, когда Доротея дала ей почитать это предупреждение. – Он адвокат, ты это знаешь?
– О, – сказала Доротея. – Это было бы неплохо.
Друг Вернера по бывшему клубу внедорожников – клуб за это время прекратил своё существование – обещал позвонить, но с тех пор так и не объявился. Вернер уже жалел, что перезванивал ему, напоминая о себе и вынуждая его секретаршу врать.
У Габи тоже возникла идея.
– Повесь это на доску объявлений. Твоим покупателям это тоже будет интересно.
Доротею словно током пробило при этой мысли. Может, это был азарт борьбы?
– Правильно, – сказала она, скопировала письмо и прикнопила его посередине доски, подложив под него лист ярко-красного цвета, несколько большего формата, чтобы лучше бросалось в глаза.
– Ну, это уже беспредел! – сказала первая же покупательница, прочитав это.
– Я им тоже напишу письмецо, но такое, что они его припрячут куда подальше! – возмутилась другая.
– Я расскажу мужу, – сказала третья. – Он в газете работает; он про это напишет.
Через три дня и в самом деле появилась статья в газете, которая в этих местах практически в каждом доме лежала на столе за завтраком. Статья была на целую полосу. Там рассказывалось о магазине Доротеи, с фотографиями. Потом следовало сообщение о предупреждении супермаркетов, приправленное фотографиями двух директоров, которые имели вид мрачных мафиози. И комментарий, неприкрыто призывающий к бойкоту.
Через две недели в магазине Доротеи появился молодой человек измученного вида. Он тёрся у полок, выжидая момент, когда в магазине не останется покупателей, и тут же подошёл.
– Госпожа Утц? Можно с вами поговорить?
Доротея, которая уже начала было наблюдать за ним, недоверчиво кивнула.
– Да вы ведь уже говорите.
Он волновался.
– Я из Дуффендорфа. Я новый директор «Fixkauf» и хотел бы, чтобы мы с вами уладили этот спор. Мы, естественно, отзовём это нелепое предупреждение и, если вы захотите, вы получите на блюде голову нашего юриста, который подбил нас на всё это, – только, пожалуйста, остановите этот бойкот. Мы и правда уже на пределе. Транспортные расходы поднялись настолько, что мы не справляемся… Бойкот свернёт нам шею.
И всё пошло как раньше, но в иные дни Доротея не могла отделаться от чувства, что она прячется в своём магазине, укрывшись от мира, который потерял управление и казался ей похожим на разлаженный часовой механизм, вот-вот рассыплется на части – на оси, пружинки и колесики.
Новости она уже не смотрела. Выходила из комнаты, когда они начинались. Но соседи приносили ей газеты – в качестве упаковочного материала. Целый день заголовки маячили перед ней на столе, она заворачивала салатные кочаны в катастрофы, а морковку – в сообщения о банкротствах.
Каждый день разорялась какая-нибудь авиакомпания. А она и не знала, что их было так много. Туристические агентства предлагали поездки в основном на автобусах или по железной дороге; все каталоги, отпечатанные осенью, были объявлены недействительными; чартерные рейсы аннулировались. Кто хотел на Майорку, плыл на пароходе. Одна покупательница рассказывала о своей подруге, которая работала в аэропорту Пальма-де-Майорка и стала теперь безработной. А сам аэропорт превратился в павильон ужасов – призрачный, безжизненный и пустой.
Все больше было сообщений о странах, где служащие не получали зарплату, пенсионеры ждали свою пенсию, а пособия по безработице просто вычёркивались из бюджета. Во многих восточных странах экономика лежала в нокдауне, в Польше, Чехии, Греции, балканских странах государственные органы не могли собрать налоги, а если пытались добрать необходимое за счёт повышения ставки, это ещё больше удушало предприятия.
Когда Доротея читала такое, её охватывало предчувствие, что скоро всё то же самое начнётся и в Германии.
И Вернер намекал, что ожидается дальнейшее сокращение зарплаты. Официально это пока не объявлялось, но предугадывалось. Наряду со срывом контракта фирма имела проблемы с производством: один тип моторов больше нельзя было выпускать, поскольку не хватало одной детали. Чего-то вроде втулки из специальной керамики. Вернер, конечно, подробно объяснял ей, что это за деталь и какую роль она играет, но объяснял настолько многословно и с уходом в побочные процессы, что она вообще перестала что-либо понимать. Как бы то ни было, а без этой детали мотор не работал. Был один-единственный поставщик этой детали, обладавший к тому же патентом на неё, и тот разорился. Теперь отдел снабжения вертелся в поисках другой фирмы, которая могла бы производить эти керамические части, параллельно вёл лицензионные переговоры и готовил – на случай, если эти переговоры сорвутся – ходатайство об аннулировании патента ввиду его неисполнения… И такие вещи якобы происходили теперь сплошь и рядом.
Всё было взаимосвязано. Именно как в часовом механизме. Вынь одну деталь – и часы перестают работать.
Больше всего её тревожило, что это коснётся и её магазина. Если она не получит товары, всё будет кончено. Если её покупатели не заработают достаточно денег, чтобы покупать у неё, тоже. Каждый был частью игры. И никто ни от чего не был защищен.
Однако Вернер смотрел на это по-другому. Каждый вечер он начинал с этого проекта ТДП. Когда приходило по рассылке сообщение фирмы о состоянии строительных работ, он распечатывал его и спускался с ним в кухню, чтобы прочитать вслух. Он мог часами разглагольствовать о дробильной установке, методах нагрева и так далее. Он питал прямо-таки страстные надежды на этот проект, и Доротее от этого было не по себе.
Послушать его, так рынок только и ждёт, когда появится угольный бензин, чтобы успеть обеспечить себя товаром. Все спешат опередить друг друга, поскольку о появлении угольного бензина уже объявлено. И скоро к ним поступят первые плоды проекта, – обещал он ей.
Только на это и осталось надеяться. Поскольку, если и дальше так пойдёт с ценами на бензин и сокращением зарплаты, скоро Вернер не будет зарабатывать себе даже на дорогу.
Основательно помывшись в душе, Маркус провёл короткую ночь в кровати для гостей, а когда поздним утром спустился вниз, обе женщины уже сидели за завтраком и спорили о том, не пора ли уже забыть о домашних родах и не поехать ли в клинику, чтобы ускорить их.
– Ещё не пора, – говорила Эми-Ли. – Время ещё терпит, я чувствую это.
– Ах, как я люблю эти разговоры про телепатическую связь матери с ребёнком, – с гадкой иронией отвечала Берниче. – Клиника-то не за углом, подумай об этом!
Маркус дал себя заметить, и ему тут же были поданы блины и в огромном количестве хороший кофе. Берниче извинилась за то, что чуть не пригвоздила его к стене, а Эми-Ли, как ему казалось, разглядывала его именно тогда, когда он на неё не смотрел.
Хотя, возможно, он принимал желаемое за действительное.
Кухня-гостиная была уютной: отделанная светлой древесиной, с прекрасным видом в сад и солидной мебелью того рода дерева, который от времени становится только лучше. За обеденным столом могло бы поместиться десять человек, так что на нём хватало места для множества варений, компотов и сиропов, которые он должен был «непременно попробовать».
И, конечно, ему не удалось уклониться от подробного рассказа о том, как он сюда попал.
– Жуть, – сказала Эми-Ли, когда он закончил. – И ты даже понятия не имеешь, что это за изобретение?
– Ни малейшего.
– Тогда давай искать, – в её глазах блеснуло что-то от той голодной предприимчивости, которую он ещё хорошо помнил. Она поднялась, опираясь руками о стол.
– Эми-Ли! – запричитала Берниче. – Тебе бы надо поберечься. Ты на девятом месяце беременности, пожалуйста, не забывай об этом. А если точно, так уже на десятом.
– Да, преждевременных родов уже не будет, это уж точно, – ответила Эми-Ли.
Она повела его через холл в кабинет, в котором уже давно никто не работал: на всех поверхностях лежала пыль, а на стене висел календарь 1992 года.
– Ты смотри-ка, – сказал Маркус, указывая на фирменный логотип.
То был рекламный подарок фирмы «Eurocontact». Каждый месяц был украшен символом какой-нибудь европейской столицы.
Эми-Ли уставилась на календарь.
– Постепенно я начинаю тебе верить.
– При том что сам себе я верю с трудом, – пробормотал Маркус. Подарок выглядел так простодушно, так неброско. Всего лишь фирма, которая завязывала контакты с Европой, ничего больше.
Эми-Ли выдвинула ящик стола, полный ключей.
– Может, мы и вправду найдём бумаги твоего отца, – сказала она, роясь в них. И достала один ключ. – Вот. Каталог архива.
Она не преминула отправиться с ним в подвал. Всего там было шесть комнат, уставленных архивными шкафами, в одной из них и размещался каталог.
В выдвижных ящиках верхнего ряда хранились магнитные ленты и большие, гибкие дискеты на пять с четвертью дюймов.
– Ну, класс! – пробормотал Маркус. – Для таких теперь и дисковода не найдёшь.
– Ты начал не с того конца, – сказала Эми-Ли и выдвинула ящик в самом низу. – Маленький ребёнок может добраться только до нижнего ряда.
– Какой ещё ребёнок?
– Я, – ответила она. – Сон, который я тебе рассказывала однажды, помнишь? Это было не в Сиэтле. Это было здесь. – Она протянула ему большую, замусоленную карточку. Бледно-жёлтую, по краям разлохмаченную, с тонкими красными линиями.
И на самом верху было напечатано на машинке: «Вестерманн, Альфред».
– С ума сойти! – вырвалось у Маркуса. Он взял карточку у неё из рук.
В следующей строчке, немного налезающей на верхнюю, было напечатано: «Остракция (III-2010, происхождение: „Eurocontact“)».
Он глянул на Эми-Ли, которая в этот момент с трудом разогнулась.
– Ты должна мне это объяснить.
Она оперлась о шкаф.
– Да. Видимо, должна. Итак, насколько я поняла то, что мне рассказывал папа, дело обстояло так: когда мама заболела, он привёл в действие все рычаги, чтобы ей помочь. Это была редкая болезнь, о которой мало что известно, поэтому он решил организовать её полное обследование. Сперва он искал университет, который взял бы у него деньги и провёл это обследование, но не нашёл. Потом он попытался учредить собственный институт, но не получил необходимых разрешений – как-никак, речь шла о бактериях и прочих опасных вещах. В конце концов он наткнулся на исследовательское учреждение правительства, от которого это правительство радо было избавиться.
Маркус указал на пол.
– Вот это самое.
– Оно. Тогда это был исследовательский институт, учрежденный президентом Картером. Институт занимался альтернативными энергиями и бактериями, которые могли бы разлагать масляный отстой и прочие вредные вещества. Администрация Рейгана хотела скинуть это дело со своей шеи. Но поскольку изначально учреждение считалось военной лабораторией, а вся долина представляла собой закрытую территорию, папе всё это и продали в комплекте.
Маркус вспомнил, как Ванг показывал ему свою долину.
– Твой отец говорил, что купил эту долину в попытке спасти твою мать.
– Только ничего не помогло. Она умерла ещё до того, как начались работы по переоборудованию.
Маркус огляделся, дивясь услышанному.
– И потом?
– С тех пор папиной ноги здесь не было. Сначала мне пришлось провести тут восстановительный ремонт.
– Невероятно. – Маркус помотал головой. – Даже не знаю, что и сказать.
Эми-Ли упёрлась ладонями в поясницу.
– Тогда давай не будем терять время и, наконец, докопаемся до этого изобретения.
Ну, это были уже мелочи. Римская цифра три означала номер архивного помещения. Маркус принёс ключ для шкафа с номерами 1-2999 и сразу же извлёк из нижнего ящика несколько толстых папок типа «Манила» и картонную коробку с надписью «Остракция».
Большая часть документов была написана по-немецки, частично почерком его отца, частично отпечатана на машинке. Он всё разложил на полу кухни-столовой, и обе женщины смотрели, как он читал эту кипу бумаг.
– «Остракция», – смог он наконец объяснить, – должно быть, сокращение от «осмотической[47] экстракции[48]».
– Вау, – сказала Эми-Ли. – Ну, хорошо, хоть объяснил.
– Изобретение моего отца, – продолжал Маркус, зачарованный тем, что он читал, – позволяет получать спирт практически из любых растительных отходов, которые в огромном количестве образуются в сельском хозяйстве. Причем спирт в качестве моторного горючего.
Теперь они поняли.
– Взамен бензина?
– Вот именно. Основной принцип такой: растительные отходы измельчаются и при помощи бактерий приводятся в брожение. Это процесс классический, примерно так варят пиво. Проблема всегда заключалась в том, что бактерии, производящие алкоголь, уже при сравнительно низком содержании алкоголя отмирают – они, так сказать, губят сами себя. И если надо было получить алкоголь, который годился бы для сжигания, его требовалось тщательно дистиллировать, а это процесс энергозатратный, затрачивать приходится больше, чем получаешь.
– То есть это нерентабельно.
– До сих пор цифры были неутешительны. Если этанол – так называют питьевой спирт – добывать из растительных материалов, на получение одного литра потребуется 36 тысяч килоджоулей энергии: на возделывание, удобрение, уборку урожая и главным образом на дистилляцию. А энергетическая ценность этого литра составляет всего 21 200 килоджоулей. Это значит, наши потери составят свыше сорока процентов.
– Ты говоришь: до сих пор? – вставила Эми-Ли.
– Мой отец додумался вот до чего: если использовать отходы, которые накапливаются в сельском хозяйстве, – пустые стебли, наружные листья капусты, высевки, солома, всё, что несъедобно в кукурузе или в подсолнечнике, – то почти не потребуется дополнительных энергозатрат. Потому что эти культуры так и так сажают в продовольственных целях, не так ли? После этого нужно только обойти дистилляцию…
– «Только»?
Маркус кивнул.
– Тут есть одна хитрость. Мой отец нашёл путь получать спирт без дистилляции. – Он потянулся к картонной коробке, в которой они уже видели толстую, чёрную плёнку особенной структуры площадью с квадратный метр. Он поднял её. – Это плёнка, произведённая – ну, сегодня бы сказали – с помощью нанотехнологии. За счёт процесса осмоса она непрерывно экстрагирует из варева алкоголь. У неё две стороны – одна рифлёная и одна гладкая. Варево – на гладкой стороне, а на другой, рифлёной, выступает смесь из этанола и метанола, эта смесь ядовитая, если её выпить, однако в моторе она сгорает превосходно.
– Решение транспортной проблемы, – констатировала Эми-Ли.
– Вот именно. Алкоголь почти такой же энергоёмкий продукт, как и бензол, и может без проблем его заменить. К тому же сгорает он более экологично, а поскольку добывается из растений, не возникает дополнительной двуокиси углерода.
Берниче кашлянула.
– Может мне кто-нибудь объяснить, что такое «осмос»?
Маркус вытянул листок, на котором по-английски объяснялось несколько положений.
– Процесс диффузии между двумя растворами различной концентрации, которые разделены между собой полупроницаемой мембраной, – прочитал он. – Приведу наглядный пример: у нас в почках есть мембраны, через которые вода, мочевина и прочие нежелательные вещества из крови переходят в мочу, тогда как всё остальное остаётся там, где оно есть. Примерно так и можно представить себе этот процесс.
Эми-Ли наморщила лоб.
– Звучит подозрительно просто. Всегда спрашиваешь себя, почему до этого больше никто не додумался?
– На самом деле это не так просто, – сказал Маркус, раскладывая документы по темам в разные стопки. – Сам по себе процесс протекает лишь тогда, когда соблюдены определённые условия среды. И всё зависит от этой плёнки. Это в принципе высокосложная машина, которая в состоянии, так сказать, просеивать молекулы алкоголя, не пропуская при этом существенно более мелкие молекулы воды. Описание, как её произвести, – документ очень внушительный.
К концу дня Эми-Ли и Маркус сидели вместе на диване, а перед ними на ковре лежали документы. Маркус не заметил, куда девалась Берниче, да ему это было безразлично. С него достаточно того, что он сидит здесь и смотрит, как оранжево-красное солнце клонится к закату, заливая верхушки деревьев волшебным светом. Комнату, уставленную гигантскими растениями, наполняло тепло.
– И что ты собираешься теперь со всем этим делать? – спросила Эми-Ли.
Маркус задумчиво оглядел стопку бумаг – наследие его отца.
– Я думаю, в этом мой путь. Осуществить изобретение отца. Довести его до конца.
– Но ведь ты у нас не мастер на все руки. А кликать мышкой и изрекать заученные фразы – на этом далеко не уедешь.
– Время кликать мышкой, я думаю, и так прошло. А остальному можно научиться.
– И где ты собираешься это делать? И как?
«Хорошо бы здесь, – подумал Маркус. – У тебя».
– Ещё не знаю.
– Тебе понадобятся деньги.
– Конечно. Это тоже будет нелегко. Особенно если учесть, что я в полицейском розыске, в стране нахожусь нелегально и ещё кому-то задолжал.
– Ты сумасшедший.
– Наверное. – Ему хотелось обнять её. Но она с момента их новой встречи не допустила ни одного его прикосновения. Вот и теперь она сидела сама по себе, на другом конце дивана, раздутая самка, и в то же время была прекраснее, чем когда бы то ни было. – Я что-нибудь придумаю, – добавил он.
Она кивнула.
– Да уж наверное. Сюда же ты пробрался. И нашёл то, что искал.
«А что я, собственно, искал?» – спросил себя Маркус.
– Да, – сказал он. – Даже не верится.
Она подтянула к себе подушку.
– Может, ты хочешь уехать? Я могу позвонить Ксяо, он тебя подвезёт. Хоть завтра.
О'кей. Она хочет от него избавиться. Это тяжело, но, пожалуй, ему придётся с этим смириться.
– Вообще-то, я думал…
– Что?
– Ну. Раз уж в любой момент могут начаться роды, я хотел бы дождаться нашего ребёнка. Встретить его.
Эми-Ли отрицательно покачала головой.
– Мне эта идея не по вкусу.
– Я считаю, это самое меньшее, на что я мог бы рассчитывать.
– Но я этого не хочу.
– Но почему?
– Потому что это только вызовет ненужные чувства, и как знать, мы ещё наделаем глупостей. – В её голосе послышалась горечь.
Маркус посмотрел в окно, проследил взглядом за стаей птиц, сверкнувшей серебром.
– Это так или иначе вызывает чувства. Даже когда мы просто тут сидим.
– Забудь об этом.
Он помотал головой.
– Нет. Этого я никогда не забуду. Так же как не смог выбросить тебя из головы.
– Перестань, – резко сказала она.
– Я не хочу переставать. Хочешь знать, чего бы я хотел? Сидеть рядом с тобой, пока мы не состаримся и не поседеем. Вот чего я хочу.
Эми-Ли отвернулась и невесело рассмеялась.
– Мужчины!.. Ты просто видишь мой большой живот, и от этого у тебя идёт выброс гормонов, вот и всё.
– Я вижу тебя. И у меня в голове не укладывается, как я смог тогда уйти.
– И правильно сделал, что ушёл. Я была такая дурочка. Такая ветреница, из тех, что гордятся, когда мужчины пялятся им в декольте.
Воспоминание о том, с какой лёгкостью он тогда, в тот день в Нью-Йорке, перевёл стрелку своей жизни, захлестнуло Маркуса.
– Всё было бы иначе, если б я не ушёл… – прошептал он. Потом он вспомнил, что стояло за его уходом и, наверное, сыграло свою роль. – Надо было мне выдать Блока твоему отцу.
Эми-Ли медленно кивнула.
– Да. Блок. Его проклятый метод.
Несколько секунд было тихо. Слышалось мягкое потрескивание, как будто древесина расширялась.
Потом он услышал её слова:
– Отец требовал, чтобы я сделала аборт.
Маркус похолодел.
– Что?
– Он сказал, что это будет… – Она помотала головой, отгоняя слёзы. – Ах, да что там. Не хочу даже повторять.
Маркус протянул руку, коснулся её плеча, но она отстранилась.
– И потом? – спросил он.
Она пожала плечами.
– Это был разрыв. Не было никакой особой ссоры. Я просто уехала в Сиэтл, где у меня были друзья. Берниче, например. Впоследствии мы с папой сошлись на том, что он отпишет мне часть своего состояния, а я за это буду поддерживать с ним контакт. После этого я переехала сюда. – Она судорожно втянула воздух. – Может, когда родится ребёнок, будет лучше. Если я увижу, что он его примет. Но так, как раньше, уже не будет никогда… Да и зачем? Теперь, оглядываясь назад, я не понимаю, как я могла быть такой дурой! Что я с собой сделала?! И при этом считала себя такой умной. Женщина, которая умеет жить. Какая чепуха! Но это я поняла только тогда, когда впервые ощутила в себе ребёнка. Это изменило всё.
Маркус разглядывал круглый красный ковёр, смутный узор на нём и чувствовал, что должен сказать это сейчас, иначе не скажет уже никогда.
– Эми-Ли, я хотел бы остаться с тобой. Или взять тебя с собой. Как угодно, лишь бы мы были вместе…
Она отрицательно покачала головой, сжав губы.
– Нет. Ничего хорошего из этого не выйдет.
– Но почему?
Она обхватила себя руками, глубоко вдохнула и тихо, проникновенно сказала:
– Потому что ты никогда не забудешь, что я лишь притворялась перед тобой. Что я брала тебя на наживку, чтобы сделать гешефт. Что я тебя использовала. Ты всегда будешь помнить об этом, – и как бы ты смог мне после этого доверять? А если мы не будем доверять друг другу, мы не будем счастливы.
Маркус вспомнил их первую встречу, их двусмысленный разговор о буровых вышках и о промывочных жидкостях.
– Знаешь что? Всё это я, в общем, знал. Всё это было слишком безумно и вычурно, чтобы быть настоящим. Но главное вот что: это не было для меня аргументом. Я просто хотел с тобой спать. Честно говоря, тогда я хотел спать хоть с какой-нибудь женщиной, и ты мне просто подвернулась. У меня к тому времени уже целую вечность не было секса, я был весь набит тестостероном до корней волос… Мне было всё равно, по каким причинам ты ложишься со мной. Главное, ложишься. И секс, честно, был тогда для меня игрой, в которой так или иначе один должен обдурить другого. Секс – это обоюдное использование друг друга. – Это признание хлынуло из него потоком, и он не мог его остановить. Да, так было. Но теперь это не так. – Он робко поднял на неё глаза. – Таковы мужчины. Боюсь, это заводской брак, ошибочная установка по умолчанию.
Она скептически оглядела его.
– Я уже не та женщина, какую ты знал.
– Я тоже больше не тот мужчина, какого ты знала.
– Весь следующий год я, скорее всего, буду крутиться вокруг этого ребёнка. Стану настоящей наседкой. Именно такой бабой, каких я раньше на дух не переносила.
– Я даже боюсь представить, что это маленькое существо сделает со мной.
– Никаких вечеринок, никаких вернисажей, никаких танцев до утра. Со всем этим покончено.
– Они и раньше-то выматывали силы.
– Никаких пилюль. Никакого кокса. Ничего крепче красного вина.
– А ещё твои ужасные старые пластинки, которые ты хранила.
Она даже засмеялась.
– Я их и сейчас ещё храню.
– Тогда давай поженимся, – сказал он и почувствовал в себе сумасбродное, головокружительное напряжение, безумную надежду: вдруг она согласится?
– О'кей, – сказала Эми-Ли.
– Прямо сейчас.
– Ты сумасшедший.
– Тебе лучше привыкнуть к этому с самого начала.
Берниче как громом поразило, когда Эми-Ли заявила ей, что выходит замуж, да к тому же немедленно, тотчас. Да они просто рехнулись! И как же они собрались это делать? Она ни за что не позволит, чтобы Эми-Ли сегодня вечером выходила из дому, тем более для такой дальней поездки на машине; только через её труп.
– Позвони Ксяо, – воскликнула Эми-Ли. – Пусть разыщет чиновника из ратуши и привезёт сюда.
– Из ратуши? Да где же он его найдёт в такое время? Ведь вечер пятницы!
– Вот и хорошо, – ответила Эми-Ли. – Значит, он уже ничем не занят.
Бормоча проклятия, Берниче ушла и где-то в глубине дома звонила, а Эми-Ли тем временем развернула кипучую деятельность. Она поставила охлаждаться две бутылки шампанского. Сунула в тостер хлеб, достала баночки с паштетами и принялась делать бутерброды. Посреди этого Берниче принесла ей телефон: она разыскала мирового судью, и тот хотел побеседовать с Эми-Ли.
Она объяснила ему положение дел: на сносях, нежданно откуда ни возьмись появился отец ребёнка, ни о чём даже не подозревая, все счастливы – единственное, чего недостаёт, это помочь ребёнку родиться в законном браке.
– Ты невероятная, – шепнул ей Маркус в свободное ухо.
– Он говорит, по закону это возможно, – передала ему Эми-Ли, – если у тебя есть при себе паспорт…
– Он у меня в куртке.
– …и если мы заплатим семьдесят долларов пошлины…
– Мы можем, нет?
– …и если у нас есть два свидетеля. Пусть это будут Ксяо и Берниче. Ты не против?
Маркус поднял руки.
– Я ЗА всё.
– У нас нет колец, – вспомнила она.
Маркус задержал дыхание.
– И правда нет. – Ему было интересно, что сейчас будет. Разыщет ли ювелира или всё отменит?
Ни то, ни другое.
– Неважно, – сказала она в телефон. – Кольца не самое главное. Просто приезжайте.
Потом она потянула Маркуса с собой, распахнула дверь в нежилую, застоявшуюся комнату и сказала:
– Надо всё подготовить.
И он пылесосил, проветривал, двигал мебель, установил стол и пять стульев, справа и слева от стола поставил по одному растению, торшер.
Мировой судья прибыл в половине десятого вечера и был крайне озабочен. Вид импровизированного зала регистрации лишь незначительно поднял ему настроение. Коротко кивнув, он выложил на стол потёртую папку, достал из неё документы, печати и прочий необходимый инвентарь.
– Это вы брачующаяся пара? – сдержанно спросил он Маркуса и Эми-Ли и, когда они это подтвердили, сказал: – Хорошо. Тогда давайте начнём.
Он был неказист и сутул, казался заскорузлым, как крестьянин, однако дело своё знал. Он проверил паспорта, не поленился разобраться в европейском паспорте Маркуса, записал имена свидетелей, заполнил свидетельство о браке и после этого произнёс речь, очень впечатляющую – и всё это, вся процедура, которая тут совершалась, была словно водоворот, в который затянуло Маркуса. В какой-то момент его спросили, хочет ли он взять себе в законные супруги присутствующую здесь Эми-Ли Ванг, и он заглянул ей в глаза, которые были и юными, и вместе с тем мудрыми, и сказал «да», и всё пошло дальше, и она сказала ему «да», и потом этот угрюмый, неказистый человек объявил их мужем и женой.
Дата добавления: 2015-11-30; просмотров: 38 | Нарушение авторских прав