18 страница

Наконец я услышала, как служанка приветствует кого-то у входа, и Мама спустилась вниз по лестнице. Когда через несколько минут она вернулась, сопровождал ее вовсе не Доктор Краб, а более молодой человек с густыми серебристыми волосами и с кожаной сумкой через плечо.

— Вот девочка, — сказала ему Мама. Я поклонилась молодому доктору, он ответил мне поклоном на поклон.

— Госпожа, — сказал он Маме, — где мы будем?..

Мама сказала ему, что лучше всего в этой же комнате, и по тому, как она закрыла дверь, я поняла: должно случиться что-то неприятное. Она начала развязывать мой пояс и раскладывать его на столе. Затем сняла с моих плеч кимоно и повесила его на вешалку в углу, оставив меня в желтом нижнем платье. Я из последних сил старалась сохранять спокойствие. Но в следующий момент Мама начала развязывать пояс, закрепляющий мое нижнее платье. Мне не удалось удержаться от попытки отстранить ее руки, но она отбросила мои руки так же, как это делал Барон.

Сняв пояс, она принялась за кошимаки, напомнив мне опять о случившемся в Хаконэ. Мне это очень не понравилось, правда, вместо того чтобы снять мое платье, Мама подняла его и велела мне лечь на циновку.

Доктор склонился над моими ногами. Мамеха рассказывала мне совсем немного о мизуаже, но мне показалось, стоило бы знать немного больше. Неужели торговля завершена, и этот молодой доктор стал победителем?

А как же Доктор Краб и Нобу? Я подумала, что Мама, наверное, сознательно саботирует план Мамехи. Молодой доктор раздвинул мои ноги и коснулся их рукой, мягкой и приятной, как рука Председателя. Я чувствовала себя настолько униженной, что хотела закрыть лицо, а затем у меня возникло желание свести ноги вместе, но я побоялась, как бы это не осложнило задачу и не растянуло процедуру. Поэтому я лежала с закрытыми глазами, стараясь ровно дышать. В какой-то момент мне показалось, что сразу две руки доктора находятся между моими ногами, но наконец он убрал руки и накрыл меня моим платьем. Когда я открыла глаза, он вытирал руки.

— Девушка нетронута, — сказал он.

— Это хорошая новость! — воскликнула Мама. — А будет много крови?

— Там совсем не должно быть крови. Я осмотрел ее только визуально.

— Нет, я имею в виду во время мизуажа.

— Не могу сказать. Думаю, обычное количество крови.

Когда молодой человек с серебристой шевелюрой ушел, Мама помогла мне одеться и велела сесть за стол. Потом она без предупреждения схватила меня за мочку уха и дернула так сильно, что я закричала. Она, продолжая держать меня за ухо, придвинула мою голову к своей и сказала:

— Ты очень дорогой товар, маленькая девочка. Я недооценивала тебя, но, к счастью, ничего не случилось. Имей в виду, я буду внимательно следить за тобой в будущем. Мужчины станут дорого платить за то, что они хотят от тебя. Понимаешь?

— Да, госпожа! — сказала я. Правда, я бы сказала «да» в любом случае, учитывая то, как сильно она оттягивала мне ухо.

— Если ты бесплатно дашь мужчине то, за что он должен платить, я выгоню тебя из окейи. Ты получишь деньги и отдашь их мне. Я имею в виду не только это.

Тут Мама потерла одной рукой большой палец другой руки.

— Мужчины будут платить за это, — сказала она. — Но они также готовы платить только за разговоры с тобой. Если я узнаю о твоих тайных встречах с каким-нибудь мужчиной, даже если вы только разговариваете... — закончила она свою речь и еще раз сильно дернула меня за ухо.

Я с трудом перевела дыхание и, когда почувствовала, что могу говорить, сказала:

— Мама... я не сделала ничего, что могло бы вас рассердить!

— Еще нет. Если ты разумная девушка, то никогда и не сделаешь.

Я хотела уйти, но Мама велела мне остаться. Она набила трубку, прикурила ее и сказала:

— Я приняла решение. Твой статус в окейе изменится. Меня обеспокоили ее слова, и я начала что-то говорить, но Мама прервала меня.

— Мы назначим церемонию на следующую неделю. После этого ты станешь моей дочерью, как будто я родила тебя. Я приняла решение удочерить тебя. Однажды окейя станет твоей.

Я не знала, что на это сказать, и многое из произошедшего потом не помню. Мама продолжала говорить, рассказывая мне, что, став дочерью окейи, я перееду в большую комнату, которую сейчас делят Хацумомо и Тыква, а они займут мою маленькую комнату. Я слушала вполуха, пока, наконец, не поняла, что, став дочерью окейи, мне уже не придется бороться с Хацумомо. К такому итогу должен был привести план Мамехи, но я до конца не верила, что это когда-нибудь произойдет. Мама продолжала говорить, а я смотрела на ее бледные губы и пожелтевшие глаза. Скорее всего, она неприятная женщина, но, будучи дочерью этой неприятной женщины, я оказывалась вне досягаемости Хацумомо.

Неожиданно дверь отворилась, и вошла Хацумомо.

— Что ты хотела? — спросила Мама. — Я занята.

— Выйди, — сказала она мне. — Я хочу поговорить с Мамой.

— Если ты хочешь поговорить со мной, — сказала Мама, — то можешь спросить Саюри, не будет ли она любезна покинуть мою комнату.

— Окажи, пожалуйста, любезность, Саюри, покинь комнату, — саркастически сказала Хацумомо.

И впервые в жизни я ответила ей, не страшась наказания.

— Я уйду, если мне скажет об этом Мама.

— Мама, не будете ли вы так любезны заставить Маленькую Госпожу Дурочку оставить нас наедине? — сказала Хацумомо.

— Не надоедай! — сказала ей Мама. — Входи и говори, что ты хочешь.

Хацумомо это не понравилось, но она вошла и села за стол посредине между Мамой и мной, достаточно близко, чтобы я могла почувствовать запах ее духов.

— Бедная Тыква сейчас прибежала ко мне очень расстроенная, — начала она. — Я пообещала ей поговорить с вами. Она сказала мне очень странную вещь, будто вы переменили свое решение.

— Не знаю, что она имела в виду. Но в последнее время я не меняла своих решений.

— Я ей сказала то же самое, что вы никогда не забираете свои слова обратно. Но думаю, будет лучше, Мама, если вы сами скажете ей об этом.

— Скажу о чем?

— Что вы не изменили своего решения удочерить ее.

— Откуда взялась эта идея? Я никогда не собиралась удочерять ее.

Мне было очень тяжело слышать это, потому что я вспомнила Тыкву, сбегающую по лестнице в слезах... Неизвестно, как сложится ее жизнь дальше. Хацумомо сидела с улыбкой, делавшей ее похожей на дорогую фарфоровую статуэтку, но Мамины слова подействовали на нее, как удар камнем. Она с ненавистью посмотрела на меня.

— Так значит, это правда! Вы собираетесь удочерить ее? Вы разве не помните, Мама, как говорили, что собираетесь удочерить Тыкву? И просили меня сообщить ей эту новость

— Меня не волнует, что ты говорила Тыкве. Кроме того, ты плохо справлялась с обязанностями старшей сестры. Сначала все шло хорошо, но затем...

— Вы обещали, Мама, — сказала Хацумомо тоном, испугавшим меня.

— Не смеши! Ты знаешь, я годами наблюдала за Саюри. Почему я вдруг должна удочерять Тыкву?

Я прекрасно знала, что Мама лжет. Она зашла так далеко, что повернулась ко мне со словами:

— Саюри-сан, когда я впервые заговорила с тобой об удочерении? Наверное, уже год назад?

Если вы когда-либо видели кошку-маму, обучающую своего котенка охотиться, видели, как она берет беспомощную мышку и раздирает ее, вы поймете, что Мама предоставляла мне возможность научиться быть такой же, как она. Все, что от меня требовалось, — солгать и сказать: «Да, Мама, вы много раз затрагивали этот вопрос!» Это был бы мой первый шаг к тому, чтобы однажды самой стать желтоглазой старой женщиной, живущей в унылой комнате с бухгалтерскими книгами. Я опустила глаза на циновку, стараясь не видеть ни ту ни другую, и сказала, что не помню.

Лицо Хацумомо от злости покрылось красными пятнами. Она направилась к двери, но Мама остановила ее.

— Через неделю Саюри станет моей дочерью, — сказала она. — За это время тебе нужно научиться относиться к ней с уважением. Когда пойдешь вниз, попроси одну из служанок принести чай мне и Саюри.

Хацумомо слегка поклонилась и вышла.

— Мама, — сказала я, — мне очень неудобно служить причиной такого количества проблем. Уверена, Хацумомо неправильно понимает ваши намерения в отношении Тыквы, но... Разрешите задать вам вопрос? Возможно ли удочерить одновременно Тыкву и меня?

— О, ты теперь разбираешься в бизнесе? — спросила она. — Ты хочешь рассказать мне, как вести дела в окейе?

Через несколько минут появилась служанка с подносом, на котором стояли чайник и чашка, не две чашки, а только одна. Мама сделала вид, что не заметила этого. Я налила ей чай, и она начала пить его, внимательно изучая меня своими желтоватыми глазами.

Глава 24

Когда Мамеха вернулась в город на следующий день и узнала о решении Мамы удочерить меня, она обрадовалась, но не так, как я ожидала. Она кивнула и осталась удовлетворенной, но не улыбнулась. Я спросила, может, что-то происходит не так, как она планировала.

— О нет, торговля между Доктором Крабом и Нобу продолжается, как я и надеялась, — сказала она мне, — и окончательная цифра представляет собой довольно значительную сумму. Когда я узнала это, ты сообщила, что госпожа Нитта собирается удочерить тебя. Чего еще можно желать?

Это то, что она сказала. Но правда, которую я узнавала постепенно в течение нескольких лет, оказалась другой. Прежде всего торговля шла вовсе не между Доктором Крабом и Нобу. Она вылилась в соперничество между Доктором Крабом и Бароном. Могу представить, что при этом чувствовала Мамеха. Именно поэтому она неожиданно охладела ко мне на некоторое время и не рассказывала всю правду.

Это не значит, что Нобу не участвовал в торгах. Он боролся за мой мизуаж, но только в течение нескольких дней, пока сумма не перевалила за восемь тысяч йен. Он перестал участвовать в этой борьбе вовсе не потому, что цена для него стала слишком высокой. Мамеха с самого начала знала о его возможности заплатить практически любые деньги, если бы он захотел. Проблема, которую Мамеха не предвидела, заключалась в том, что у Нобу был не более чем праздный интерес к моему мизуажу. Только определенный тип мужчин тратит свое время и деньги на охоту за мизуажем, и, как оказалось, Нобу не из их числа. Несколько месяцев назад, как вы помните, Мамеха предположила, что ни один мужчина не станет поддерживать отношения с пятнадцатилетней начинающей гейшей, если его не интересует мизуаж. Именно во время этого разговора она сказала мне: «Можешь не надеяться, что его привлекла беседа с тобой». Возможно, она не ошибалась относительно моих бесед, не знаю, но Нобу точно не интересовал мой мизуаж.

Что касается Доктора Краба, то он скорей бы выбрал самоубийство, чем позволил кому-то вроде Нобу увести у него мизуаж. На самом деле, через несколько дней он торговался уже не с Нобу, но не знал об этом, так как хозяйка Ичирики решила не сообщать ему, желая поднять цену как можно выше. Поэтому, разговаривая с ним по телефону, говорила что-то вроде этого: «О, Доктор, я сегодня получила информацию из Осака, что поступило предложение о цене в девять тысяч йен». Хозяйка никогда не любила откровенно лгать, а эта фраза могла толковаться как угодно. Информация могла поступить хоть от ее сестры, живущей в Осака. Но когда она упоминала Осака и предложения, конечно, Доктор Краб предполагал, что предложение исходило от Нобу, хотя на самом деле — от Барона.

Что же касается Барона, то он прекрасно знал своего соперника, но ему было все равно. Он хотел получить мизуаж и вел себя подобно мальчишке, желающему выиграть любой ценой. Много лет спустя одна гейша рассказала мне о беседе, состоявшейся у нее с Бароном примерно в это время. «Ты не слышала о том, что сейчас происходит? — спросил у нее Барон. — Я пытаюсь добиться мизуажа, но Доктор стоит на моем пути. Только один человек может освоить неисследованные области, и в данном случае я хочу быть этим человеком! Но что мне делать? Этот глупый Доктор, кажется, не понимает, что за цифрами, которыми он бросается, стоят реальные деньги».

По мере того как цена становилась выше, Барон начал поговаривать о выходе из игры. И хотя цифра уже приближалась к новому рекорду, хозяйка Ичирики решила поднять ее еще выше, введя в заблуждение Барона, как она это сделала с Доктором. По телефону она сказала ему, что другой господин сделал очень высокую ставку, а затем добавила: «Тем не менее почти все думают, что он не поднимется выше». Уверена, многие поверили бы этому, но сама хозяйка знала, что когда Барон сделает свою последнюю ставку, какой бы она ни оказалась, Доктор повысит ее.

В конце концов Доктор Краб согласился заплатить одиннадцать тысяч пятьсот йен за мой мизуаж. До настоящего времени это самая высокая цена за мизуаж в Джионе, а возможно, и во всех районах гейш в Японии. Имейте в виду, что те дни один час времени гейши стоил около четырех йен, а экстравагантное кимоно могло продаваться за одну тысячу пятьсот йен. Может, это покажется небольшой суммой, но она гораздо выше, чем, скажем, рабочий зарабатывал за год.

Должна признаться, я не очень умею считать деньги. Многие гейши гордятся отсутствием наличных денег. Даже здесь, в Нью-Йорке, я живу так же. Хожу в магазины, в которых меня знают, где продавцы записывают все мои покупки, а когда в конце месяца приходит счет, я прошу своего помощника оплатить его. Так что вы видите, я до сих пор не могу сказать, сколько денег трачу или на сколько флакон духов стоит дороже, чем журнал. Поэтому мне меньше всего подходит рассуждать о деньгах. Тем не менее хочу сослаться на слова своего близкого друга, сказавшего мне — а он знал о чем говорил, потому что был Министром финансов Японии в 1960-е годы — деньги дешевеют с каждым годом, поэтому мизуаж Мамехи в 1929 году стоил гораздо больше, чем мой в 1935-м, хотя мой и составил одиннадцать тысяч пятьсот йен, а мизуаж Мамехи — семь или восемь тысяч йен.

Конечно, все эти рассуждения никого не волновали во время продажи моего мизуажа. Все считали, что я установила новый рекорд, и он держался до 1950 года, когда начинающей гейшей стала Кацумийо, с моей точки зрения — величайшая гейша двадцатого века. Хотя, учитывая мнение Министра финансов, настоящий рекорд оставался за Мамехой до 1960-х годов. Но независимо от того, кому принадлежал настоящий рекорд — мне, Кацумийо, Мамехе или даже Мамумицу в 1890-х годах, можете представить, как начали чесаться маленькие Мамины ручки, когда она услышала о рекордной сумме денег.

Нет сомнений, именно это подтолкнуло Маму удочерить меня. Плата за мой мизуаж оказалась более чем достаточной для возвращения всех моих долгов окейе. Если бы Мама не удочерила меня, некоторые из этих денег попали бы в мои руки. Можете себе представить чувства Мамы по этому поводу. Когда же я становилась дочерью окейи, мои долги переставали существовать, но все мои доходы шли в окейю, причем не только за мизуаж, но и все последующие.

Удочерение состоялось на следующей неделе. Мне уже однажды изменили имя, а теперь изменили и фамилию. В подвыпившем доме на морском берегу жила Сакамото Чио. Теперь меня звали Нитта Саюри.

Из всех важных моментов в жизни гейши мизуаж считается главнейшим. Мой состоялся в июле 1935 года, когда мне было пятнадцать лет. Все началось после обеда. Мы с Доктором Крабом выпили сакэ во время церемонии, связавшей нас вместе. Смысл этой церемонии заключался в том, что, даже если сам мизуаж завершится довольно быстро, Доктор Краб на всю дальнейшую жизнь останется моим партнером по мизуажу, хотя это и не дает ему каких-то особых привилегий. Церемония проходила в чайном доме Ичирики в присутствии Мамы, Анти, Мамехи, а также хозяйки Ичирики и господина Бэкку, моего костюмера. На меня надели наиболее официальную одежду начинающей гейши — черное платье с красным нижним бельем, цвет которого символизировал начало. Мамеха велела мне вести себя очень сдержанно, как будто у меня совсем отсутствует чувство юмора. Учитывая мое волнение, мне это было несложно сделать, когда я шла по коридору чайного дома Ичирики с длинным шлейфом моего кимоно, волочившимся по полу.

После церемонии мы все пошли в ресторан Китчо на обед. Обед также считался официальным мероприятием, поэтому я совсем мало говорила и еще меньше ела. За обедом Доктор Краб, вероятно, начал думать о том, что произойдет позже, и сидел со скучающим видом. Каждый раз, когда я смотрела на него, он сидел, уставившись в стол, как на деловой встрече.

После обеда господин Бэкку доставил меня на рикше в прекрасную гостиницу рядом с храмом Нанзэн-Йи. Он побывал там заранее, забронировал комнату и подготовил мою одежду. Сейчас он помог мне снять парадное кимоно и переодел в более простое, с поясом без набивок, которые доставили бы неудобство Доктору. Узел Бэкку завязал так, чтобы его можно было легко развязать. Когда меня полностью одели, я так нервничала, что господин Бэкку вынужден был проводить меня в мою комнату и посадить около двери в ожидании прихода Доктора. После его ухода я испытала такой ужас, будто мне предстояла операция по удалению почки, печени или чего-нибудь в этом роде.

Вскоре появился Доктор Краб и попросил меня заказать для него сакэ, пока он примет ванну. Мне показалось, он ожидал, что я помогу ему раздеться, так странно он посмотрел на меня. Но мои руки стали такими холодными и неловкими, что я усомнилась в том, что смогу это сделать. Он появился через несколько минут одетый в пижаму и открыл дверь в сад, где мы сели на маленьком деревянном балконе, потягивая сакэ и слушая сверчков и шум ручья внизу. Я пролила сакэ на кимоно, но Доктор не заметил этого. Честно говоря, казалось, он вообще ничего не замечает, разве что рыбу, вынырнувшую в ближайшем пруду, на которую он указал мне, словно никогда не видел ничего подобного. Пока мы сидели на балконе, пришла служанка и застелила нашу постель.

Наконец, Доктор оставил меня на балконе и вошел в комнату. Я села так, что могла наблюдать за ним краем глаза. Он достал из своей сумки два белых полотенца и положил их на стол. Затем разложил на постели подушки, подошел к двери и стоял до тех пор, пока я не поднялась с колен и не пошла к нему.

Он снял мой пояс и велел мне лечь поудобнее на постель. Мне все казалось странным и пугающим, любое движение — неудобным. Но я легла на спину и подложила под голову подушку. Доктор развязал мое платье и долго изучал то, что находилось под ним. Затем он начал растирать мои ноги, и это помогло мне расслабиться. Процедура продолжалась довольно долго, наконец, он взял два белых полотенца, распакованных раньше, велел мне поднять бедра и расстелил их подо мной.

— Полотенца впитают в себя кровь, — сказал он мне.

Конечно, в процессе мизуажа всегда бывает какое-то количество крови, но мне никто толком не объяснил почему. Уверена, стоило вести себя как можно более спокойно и даже быть благодарной Доктору за такую предусмотрительность, но вместо этого я выкрикнула: «Какая кровь?» При этом из-за пересохшего горла мой голос срывался.

Доктор Краб начал объяснять, что девственная плева, хотя я и не представляла, что это такое, часто кровоточит, когда рвется, и так далее... Я пришла в такой ужас от услышанного, что приподнялась с постели, а Доктор положил руки мне на плечи и мягко вернул в исходное положение.

Думаю, такого рода беседа могла бы подавить аппетит некоторых мужчин к тому, что они собирались делать, но Доктор не принадлежал к их числу. Он закончил объяснение и сказал мне:

— У меня уже второй раз появляется возможность взять твой образец крови. Можно, я тебе покажу?

Туг я заметила маленький деревянный ящик. Доктор достал ключ из кармана своих брюк и открыл ящик. В нем хранились крошечные, закрытые пробками, стеклянные пробирки с именами различных гейш. Среди этих имен я увидела имя Мамехи, великой Мамикичи и довольно много других знакомых имен, в том числе и подруги Хацумомо Корин.

— Эта — твоя, — сказал Доктор, доставая одну из пробирок.

Он написал мое имя с ошибкой. В пробирке находилось нечто, напоминающее раздавленную сливу, но только более коричневого цвета. Доктор вытащил пробку и щипцами достал ватный тампон.

— Обычно я не храню кровь своих пациентов, но ты мне очень понравилась. Я решил обязательно стать твоим клиентом по мизуажу. Согласись, это довольно необычно иметь не только твою кровь, собранную во время мизуажа, но также кровь из раны на твоей ноге.

Когда Доктор показал несколько других пробирок, включая пробирку Мамехи, мне с трудом удалось подавить чувство отвращения. В ее пробирке хранился не ватный тампон, а небольшой кусочек белой ткани, с пятном цвета ржавчины, совершенно высохшим. Доктора Краба очень впечатляли эти образцы, что же касается меня, то я смотрела на них из вежливости, но, когда Доктор отворачивался, отводила от них взгляд.

Наконец, он закрыл свой ящик и поставил его рядом. Снял очки и положил их на соседний столик. Я испугалась, что настал ответственный момент. И действительно, Доктор Краб встал на колени, заключив между ними мои ноги. Думаю, мое сердце билось со скоростью мышиного. Когда Доктор снял пижаму, я зажмурилась и закрыла рот рукой. Но в последний момент, испугавшись, что произвожу плохое впечатление, положила руку около головы.

Руки Доктора делали примерно то же самое, что и руки молодого доктора с серебристыми волосами несколько недель назад. Затем он лег на меня. Я делала все, чтобы создать мысленный барьер между собой и Доктором, но этого оказалось недостаточно, чтобы не чувствовать «угорь» Доктора, как его называла Мамеха. Лампа по-прежнему горела, и я наблюдала за нашими тенями на потолке. Доктор с такой силой давил на меня, что моя голова впечаталась в подушку. Не зная, что делать со своими руками, я обхватила ими подушку и крепче сжала глаза, и при этом ощущала активные действия как на себе, так и внутри себя. Должно быть, появилось уже довольно много крови, потому что в воздухе висел неприятный металлический запах. Я напомнила себе, как много Доктор заплатил за эту привилегию, и надеялась, что он получает большее удовольствие, чем я.

Наконец, бездомный угорь пометил свою территорию, и Доктор лег всей своей тяжестью на меня, влажный и потный. Мне совсем не нравилась такая близость с Доктором, поэтому я сделала вид, что мне тяжело дышать в надежде, что он слезет с меня. Долгое время он вообще не шевелился, но затем резко встал на колени и стал опять очень деловым. Я не смотрела на него, но краем глаза заметила, что он вытирается одним из полотенец, бывших подо мной. Он завязал пояс своей пижамы и надел очки, не заметив маленького кровяного пятна на линзе. Затем начал вытирать у меня между ног, используя полотенце и ватные тампоны, словно мы находились в палате госпиталя. К этому времени я почувствовала себя комфортнее. Доктор же достал деревянный ящик и вытащил ножницы. Он вырезал кусочек кровавого полотенца, лежащего подо мной и вложил его в стеклянную пробирку с моим неправильно написанным именем на ней. Затем официально поклонился мне и сказал:

— Спасибо тебе большое.

Мне было сложно ответить ему поклоном, лежа на спине, но это и не важно, потому что Доктор сразу встал и вышел в ванную комнату.

Я не отдавала себе в этом отчет, но у меня сильно участилось дыхание. Теперь, когда все было позади, дыхание восстановилось, я успокоилась и даже улыбнулась. Чем больше я думала о том, что произошло, тем более забавным мне все это казалось, и в какой-то момент я начала смеяться. Но быстро постаралась успокоиться, ведь Доктор находился в ванной комнате по соседству. Я представила себе хозяйку Ичирики, названивающую Нобу и Барону во время торговли, вспомнила, какие деньги на это потрачены и все проблемы, связанные с этим мероприятием. Я с трудом могла представить Нобу на месте Доктора, потому что уже начала думать о нем, как о друге. И даже не хотела задумываться, как мог пройти мизуаж с Бароном.

Пока Доктор принимал ванну, я постучала в дверь господина Бэкку. Он помог мне надеть ночное платье, а вбежавшая служанка поменяла постельное белье. Позже, после того как Доктор уснул, я встала и спокойно искупалась. Мамеха велела мне не спать всю ночь, в случае, если Доктор проснется и чего-нибудь захочет. Но хотя я и пыталась не спать, все равно уснула. Правда, мне удалось проснуться утром раньше Доктора и привести себя в порядок, прежде чем он меня увидел.

После завтрака я встретила Доктора Краба у входа в гостиницу и помогла ему обуться. Уходя, он поблагодарил меня за вечер и протянул небольшой пакет. Я почему-то подумала, что это драгоценный камень наподобие подаренного мне Нобу или кусочки окровавленного полотенца. Но когда я набралась смелости и открыла его, вернувшись в комнату, то обнаружила пакетик с китайскими лекарственными травами. Не зная, что с ними делать, я спросила господина Бэкку, и он объяснил, что эти травы нужно добавлять в чай один раз в день, чтобы избежать беременности.

— Будь осторожна с ними, потому что они очень дорогие. Но не слишком осторожна, ведь они все же дешевле, чем аборт.

Может показаться странным, но после мизуажа мое восприятие мира изменилось. Тыква, которая не прошла через мизуаж, казалась мне неопытной и ребячливой, несмотря на то, что была старше. После мизуажа начинающая гейша носит новую прическу, с красным шелковым бантом у основания пучка. Теперь, гуляя по улицам или в коридорах школы, я замечала начинающих гейш с такими же прическами и с уважением относилась к тем, кто прошел через мизуаж, считая себя гораздо более опытной, чем те, у кого его еще не было.

Уверена, все начинающие чувствуют себя примерно так же, как и я, испытав мизуаж. Но у меня не просто изменился взгляд на мир. Изменилась моя каждодневная жизнь, потому что Мама стала иначе ко мне относиться. Она принадлежала к тем людям, и думаю, вы поняли это, кто замечает вещи, только если на них есть ценники. Когда мы шли по улице, ее мозги, вероятно, работали, как счеты: «О, это маленькая Юкийо, чья глупость стоила ее старшей сестре около сотни йен в прошлом году. А вот идет Ичимицу, которая должна быть очень довольна платежами, производимыми ее новым данной». Если бы Мама пошла вдоль ручья Ширакава в ясный весенний день, когда все наслаждаются падающими в воду лепестками цветущей вишни, у нее бы зрел план, как заработать деньги на продаже этих деревьев или на чем-нибудь в этом роде.

Думаю, до моего мизуажа Мама не обращала внимания на неприятности, доставляемые мне Хацумомо. Но после того как на меня повесили ценник, она контролировала Хацумомо, и мне даже не пришлось ее просить об этом. Не знаю, как ей это удалось. Может, она просто сказала: «Хацумомо, если твое поведение причинит проблемы Саюри и будет стоить денег окейе, платить придется тебе». С тех пор, как моя мама заболела, у меня была очень трудная жизнь, теперь же появился какой-то просвет. Не скажу, что никогда не чувствовала себя расстроенной или уставшей, на самом деле я чувствовала себя уставшей большую часть времени. Жизнь в Джионе не дает расслабиться живущим там женщинам. Но с огромным облегчением я почувствовала себя свободной от Хацумомо. Жизнь в окейе стала почти приятной. Став дочерью окейи, я ела, когда хотела, и первая выбирала кимоно, не дожидаясь Тыквы. А когда делала свой выбор, Анти бралась за иглу и подгоняла его под мой размер. Хацумомо продолжала смотреть на меня с ненавистью, вызванной вовсе не новым отношением ко мне в окейе. Но когда и Тыква проходила мимо меня с обеспокоенным выражением лица и отводила глаза в сторону, даже если мы сталкивались лицом к лицу, мне становилось очень больно. Мне всегда казалось, наша дружба не зависит ни от каких обстоятельств. Теперь я так не думала.

После моего мизуажа Доктор Краб практически полностью исчез из моей жизни. Я говорю «практически», потому что, хотя мы с Мамехой больше и не ходили в чайный дом Щире развлекать его, я случайно сталкивалась с ним на вечеринках в Джионе. С Бароном же, с другой стороны, я больше никогда не встречалась. Я еще не знала о той роли, которую он сыграл в повышении цены моего мизуажа, но понимала, Мамеха не хотела, чтобы мы с ним пересекались. Я и сама бы чувствовала себя так же неуютно рядом с Бароном, как и Мамеха. В любом случае, не могу сказать, что мне не хватало этих мужчин.

Но существовал человек, которого мне очень хотелось увидеть опять. Думаю, мне не нужно вам говорить, что это Председатель. Он не играл никакой роли в плане Мамехи, поэтому я считала, что мои отношения с ним не должны прерваться только потому, что мизуаж позади. Я обрадовалась, когда спустя несколько недель после мизуажа меня пригласили на вечеринку от «Ивамура Электрик». Когда я появилась в тот вечер, там оказались и Председатель, и Нобу. Раньше я бы обязательно села рядом с Нобу, но после удочерения Мамой мне не нужно было больше думать о нем как о спасителе. К тому же место рядом с Председателем оказалось свободно, и я, слегка волнуясь, заняла его. Председатель очень тепло поблагодарил меня, когда я наливала ему сакэ, но на протяжении всего вечера не смотрел на меня. Нобу же всегда, когда я смотрела в его сторону, всем своим видом показывал, что я единственный человек в этой комнате, которого он знает. Позже я старалась проводить больше времени с ним.

Прошел месяц или около того, и во время одной из вечеринок я упомянула Нобу, что Мамеха организовала мне поездку на фестиваль в Хиросиму. Не уверена, что он слышал мои слова, но вернувшись на следующий день в окейю из школы, я нашла в своей комнате новый деревянный чемодан, посланный им мне в подарок. Чемодан оказался гораздо красивее даже взятого мною напрокат у Анти для поездки в Хаконэ на вечеринку Барона. Я почувствовала себя очень неловко из-за своего желания дистанцироваться от Нобу только потому, что не было больше никакого плана, где бы ему отводилась ведущая роль. В письме я написана ему, что хотела бы лично выразить свою благодарность за подарок, во время нашей встречи на следующей неделе, на большой вечеринке, запланированной «Ивамура Электрик» несколько месяцев назад. Но затем произошло следующее. Незадолго до вечеринки я получила сообщение, что мне не нужно приходить на банкет. По стечению обстоятельств, я все равно пошла в Ичирики в тот вечер на другую вечеринку. Когда я вошла в Ичирики, дверь в банкетную залу открылась, и молодая гейша по имени Кацуе вышла в холл. Прежде чем она закрыла дверь, я услышала смех Председателя. Я подбежала к Кацуе прежде, чем она успела выйти из чайного дома.

Дата добавления: 2015-11-16