LXXII, lXXIII

Предательство и любовь

Все решено: я вашей воле

И предаюсь моей судьбе.

А.С.Пушкин

Глава I

I

Закат уж нависает над землей,

Томимый нежностью, влачусь я

В пустыне мрачной и сухой.

Когда ж сомненья разойдутся,

Когда ж развеются, как сон

В душе, все терпящей мученья

И внешние судьбы лишенья?

Когда ж закончится весь он?

II

И вижу вдруг я: предо мною

Нежнейший появился стан,

Как ангел, как вода, фонтан…

Не смог я совладать с собою:

К виденью тихо подошел,

И ручку голую нашел,

К губам поднес и ей сказал:

«О, Дева! я тебя искал!»

III

Но мне ответом был лишь стон,

А тело девушки немой

Исчезло, будто б все был сон;

А я стоял, еле живой,

Недвижим, тих и молчалив,

Угрюм, разбит, неговорлив;

Я вслед видению смотрел,

И жизнь понять ее хотел…

IV

«Быть может, - начал думать я, -

Страдает девушки душа,

Как и моя, в пустыне душной.

Но не предатель ли она?

Кто есть, и кто ее же знает?

Зачем, несчастная, страдает,

Трагедии души полна?»

Я тайну девы разгадал,

И вам узнать черед настал…

V

…В пустыне года два влачился

И был не голоден, не сыт,

И не обут, и не умыт;

Мой дух уж очень утомился.

И вот теперь я снова с вами,

Моими милыми друзьями

Давно забытых мною лет,

Когда родился я на свет…

VI

Но, думаю, пора начать

Мое о ней повествованье;

Давно поставлена печать

Великого нравопытанья

Предателя, его любви –

Его величественной муки,

Хоть сложены уж на груди

Его чудовищные руки…

Глава II

VII

Давно случилось, иль недавно,

Открыто, иль не очень явно,

Но все равно: лишь день один

Всю тайну старости раскрыл;

В глухой деревне, под Москвою,

Помещик гордый проживал,

В поместье жил с своей женою

И ввек предательства не знал.

VIII

Не молод был он уж, герой

Судьбы и власти роковой,

Служил, в отставке генерал,

Но от походов он устал.

Добившись звания такого

Герой уж выше не хотел,

И званья, кажется, другого,

Он, как я знаю, не имел.

IX

В отставке бывши, время много

Вдруг появилось у него,

Но не хотел он ничего,

Кроме затишья, и иного

Не признала душа его;

И не пускал он никого,

Кто с армией всю жизнь связал…

Не верный был он генерал.[1]

X

Но время пламенный излишек

Ему испортил жизнь всю:

Он не читал старинных книжек,

Их не любил; жену свою

Любил он больше всех на свете.

У генерала были дети:

Один недавно был рожден,

Другой – недавно погребен…

XI

Печаль сковала ему сердце,

Без слез не мог ни лечь, ни встать,

Уж был готов он погибать,

Как вдруг одно случилось дельце:

Война! За Родину, за Веру

Идти он больше не хотел,

Но он противиться не смел

И должен был вернуться к делу.

XII

На фронте ранен в ногу был,

И про походы он забыл;

По возвращению домой

В глазах жены предстал герой.

А дело старое его

Жизни не дало ничего:

В позоре славы и труда

Его забудут навсегда!..

XIII

…Первоначально он гулять

Любил же по своей деревне,

Но, как и армия, опять

Забыто все в краю столетий…

Уединения полны

Его, несчастного, мечты,

И даже память мирных лет

Там, в памяти его, уж нет…

XIV

Забыты старых дней мученья,

Он боле не хотел иметь

Его прошедших дней лишенья,

И детства скучны наставленья,

Он вспоминал, когда страдал,

Но разом мысли отгонял;

И старому он не внимал:

Он старое не понимал…

XV

Не молод хоть (под сорок лет),

А изменений все в нем нет:

Любовь ни к старому, ни к нову[2]

Сплело уж перед ним окову.

Был не богат он и не беден,

По жизни стал почти бездетен;

Один остался ему сын,

Кого он больше всех любил…

XVI

Но после сына молодого

Похоронил он вдруг второго,

И тётю с дядей, праотцев,

Семь слуг – великих удальцов,

И кто по крови его был

На свет другой нежданно сплыл.

И лишь жена его одна

Всё утешала, как могла…

XVII

Уж с жизнь свесть[3] герой хотел

Конец судьбы, но не посмел;

Не смог её он победить,

Себя не смог, свой дух сломить…

По тонкой нити все идя

И так, и этак безустанно

Он долго верил, что случайно

Умрет, конец ее найдя…

XVIII

Судьбы смиренный был он раб,

Не знал ни пинту и ни паб,

И ни околиц, ни пивных;

Совсем не думал он о них.

Судьбой увешенный долгами,

Мирских веселий он не знал,

Не раз в столице не бывал…

(Каков он! посудите сами).

XIX

Дуэлей ненавидел он:

Он жизнь свою им предпочел;[4]

Дуэлей сам не назначал…

Он жизнь без них итак кончал.

Герой страданий одиноких,

Мучений злобных и жестоких,

Жить смысла наш герой не знал

И не старался, не искал…

XX

В деревне, где дни одиноки

Свои он в грусти проводил,

Еще один герой наш жил,

Кого не раз от туда ноги

Уж унести хотели, но

Всё гибнуть в грусти предпочло…

А то была жена его,

Жизнь доживавша нелегко…

XXI

Он погибал – она летела,

Как парусник, на всех парах,

Думав о дальних берегах,

Бежать готова, но… не смела!

Ведь узы брака и любви

Настолько цепки и сильны,

Что не порвать цепь, не разбить,

Не топором перерубить…

XXII

И жизнь свою была должна

Уж век весь свой губить она,

И не уйти, не скрыться ей,

Не убежать его быстрей:

Куда не глянь – сады, деревни,

Найдут, вернут: нет скрыться мест,

И сердце бьется, к сожаленью,

И совесть мучает вконец…

XXIII

…Он звался Дмитрием Навельным,

Он не являлся богачем;

Его соседи ни о чем

Потолковать с ним не умели.

Что ни беседа, слово вдруг

Из уст Навельного сбегало

И уж друзей всех огорчало,

А извиненьям не был друг.

XXIV

В глазах соседей пал он низко,

Как камень затонул в воде

И чувствует, что дно уж близко,

Но не найти его нигде.

Ему общественное мненье

Было важнее своего,

Какие могут быть сомненья,

Что жить герою не легко?

XXV

Его считали сумасшедшим,

Врагом народа; был подвержен

Гоненьям с ихней стороны,

И дни его были полны

Одной лишь грустью, и забав

Не понимал он, их не знав…

Любовь к жене – любовь к невесте

Преобразилось в его сердце…

XXVI

Любить – любил ее он крепко,

Но не пускал он никуда

Ее измученное тело,

Боясь дойти вновь до стыда…

Но как же быть, когда он хочет,

Но вот не может проявить?

При людях был Навельный должен

Свои потребности забыть…

XXVII

И слезы горькие уж душат

Его за ненависть людей,

Ведь мир пред ним итак разрушен,

А люди бьют его больней;

И вот общественное мненье

Теперь его решило бить:

Какие могут быть сомненья,

Что в обществе не мог он жить?

XXVIII

…Его жена звалась Оксаной,

Венеры молодой краса

Ее касалась безустанно

И сей была увенчана.

И вот она, в красе сей нежной,

Была злодейкой безудержной:

И всяк, и каждого пленяла,

Но мужа все ж не променяла…

XXIX

А мужа своего она

Зачем-то графом называла;

Деревня ей тюрьмой была,

Где, молча, женщина страдала.

Не убежать, не бросить ей

Свое любимое страданье;

Не выпутаться из когтей

Жестокого нравопытанья…

XXX

Бежать готовая была,

Но там остаться порешила,

Судьба все за нее решила,

И слушаться была должна…

Скучая в доме ежедневно,

Заняться чем она нашла:

Любовь взыграла безудержно,

Любовь и музыки игра.

XXXI

По вечерам она садилась

За пианино у окна:

Настала музыки пора

Той, что в их доме приютилось,

Ведь жизнь их переменилась,

И слушал Дмитрий безустанно;

Игру жены…

И жить уж веселее стали

Они: как раньше не страдали…

XXXII

Она играла «For Elise»,[5]

И в музыке ее каприз

Уж многого просил себе:

Рояль купить она просила,

Но получила фортепьяно

Ведь есть в словах у мужа сила;

И предалась своей судьбе,

Которой предалась уж рано…

XXXIII

Любитель Моцарта и Гайдна,

Бетховена и Иоганна,[6]

И кто ни есть, кого не хочет,

Кого не ведает она,

Когда давно ее душа

Все музыки уж новой просит…

И стала сочинять сама,

Итак уж музыки полна.

XXXIV

Любила арии, сонаты,

Симфонии все знала даты,

И дни, и ночи напролет

Она играет и поет;

То «Славный Данди» раздается

Всем из открытого окна,

И жизнь – вольна и легка,

И в ней навеки остается…

XXXV

Но радости все было мало

В ее торжественной игре.

Оксана это понимала,

Минор хранившая везде.

И гибнуть все уж ей сулило;

На инструмент облокотясь,

Жила, вся в нотах заплетясь,

Но все Москва переменила…

Глава III

XXXVI

Москва! Москва моя родная!

Столица русская моя!

Москва святая, золотая,

Как любят люди все тебя!

Ты – златоглавая столица!

Ты – русских вольная душа!

Как ока вечного зеница.

Тобой гордимся мы всегда!

XXXVII

Столица вечной ты России,

Тебя нам, Матерь, не затмить!

Ни хаосам, ни злой стихии

Твой дух великий не сломить!

Как испокон веков стояла

Так вечно будешь ты стоять!

Тебя ни раньше не сломали,

Ни в будущем тебя не взять!

XXXVIII

Тебя все любят, почитают,

Тебя хвалят на Небесах;

Тебя народы восхваляют,

Тебе цари свой вечный прах

Хранить навеки оставляют;

И каждый, кто в России есть,

Быть для него в столице – честь,

Что нам нередко выпадает…

XXXIX

Итак, в Москву они решили

Навечно переехать жить,

Хотя как можно так решить

Тем, кто так несчастливо жили?

Навельные, мои герои,

Две неприметные судьбы,

В Москве в веселье жить должны:

В Москве нет людям всем покоя!

XL

Судьба с Навельными играет,

То там примкнет их, то сюда,

Но не допустит никогда,

Пока их всех не измотает

В ворота Рая или в Ад,

Где вечно грешники горят;

И не смогли прожить же без

Москвы, где склоны к смене мест…

XLI

Поместье уж давно забыто

И с карты их исчезло мира;

В Москве проблемы всем иные

Предоставляет их судьба:

Там жизни правила другие,

Что сложно нам постичь всегда

Тем, кто в Москве живет недавно,

Кто не распутный, не вульгарный…

XLII

Но как сменилась жизнь их?

Дмитрий, умело веселив

Московских барышень и дам,

Не понимал, что им он сам

Казался старым уж глупцом

И высочайшим наглецом;

Они смеялись потому,

Чтоб только угодить ему.

XLIII

И лишь она наоборот

В Москве могла зажать всем рот

И красовалась, как могла,

И жизнь вольную вела.

Оксана днями напролет

Везде по городу гуляла

И мужа днями не видала,

Кто ждал, когда она придет…

Глава IV

XLIV

И вдруг Оксана вновь влюбилась,

И снова жизнь изменилась,

И без того не спит она,

Любви и нежности полна.

Влюбилась в генерала снова,

Но выросла пред ней окова:

Муж быть с собою попросил,

И сам он за женой следил.

XLV

Но не любить она не может:

Не та у женщины душа,

А муж всю жизнь ей уничтожит,

Пусть власть у женщины сильна.

И вдруг наскучило в мгновенье

Навельному жизнь в Москве,

Хотел вернуться он в именье,

Но думать стал не о себе.

XLVI

Его жена Москву любила –

А он нигде не мог прожить

Так, как ему судьба сулила,

Судьба, которой услужить

Он не хотел и не старался,

За что и в жизни не попался

Ему участок жизни, где

Он жил бы… Думал о жене…

XLVII

И снова прекратиться были

Его веселия должны;

Опять безумцами прослыли,

В забытие обречены;

Но нет! уж рано порешили

Судьбе предаться, наконец:

Еще не тронут был венец,

Еще все чувства не простыли.

XLVIII

Она губить-то не хотела

Свой гордый, смелый, вольный нрав;

Как птица мигом улетела

Оксана, воле перепав.

Но муж ее сему противник!

Он не хотел ее пускать

На балы, в клубах танцевать;

И чувства… он хотел сломить их…

XLIX

Но не вернуть жену уж боле!

Он знал: она его предаст.

И думал, что ужасно горе

Ему потом и жить не даст!

Найти любовника попытка

Его поставила в тупик;

Он знал: любовь – то злая пытка,

И чувствовал души он крик.

L

Она любила генерала,

Хотя сама его не знала,

Ей все равно, кого любить,

Лишь б только мужа не видала,

И, как корабль от причала,

Пытаясь бурю победить,

Она пустилася вперед,

Зная, что он ее найдет!

LI

…Он звался Александром Швиллем,

Происхождением фламанд,

Наследством очень он богат;

Отец его звался Набилем.

Непрекословная судьба

Его от смерти сберегла,

Но Швиллю это все равно:

В семье не фаталист никто…

LII

Как и Оксана, он играл

На собственном фортепиано,

Но он мелодий знавал мало

И многие не понимал:

Ведь страстью не было сие:

Мелодий сам не сочиняя,

Он жил, их только лишь играя,

Не находил в сеем свое.

LIII

Красавец внутренне и внешне,

Всегда в роскошной был одежде;

Любитель показаться всем,

Что не противен им ничем;

Любитель праздных он балов,

Любитель крупных он пиров,

Дуэлей, битв и жарких сечей,

Чтоб лучшим звали его вечно.

LIV

Насильно мнения людей

Он мог менять, когда захочет,

Он много не имел детей,

И тем отец их не поможет:

Отдал их миру на съеденье,

На смерть, печальную для них,

На верное им погребенье,

Так вот порядков он каких!

LV

И вот теперь Оксана с ним,

Его любовь к себе он знает

И нежным чувством он простым

Швилль поддается ей; теряет

Душа его свой вечный взор,

Когда он ею окружен.

Он говорит ей, будто любит,

Что будто вечно с ней он будет…

LVI

И поклялась она ему:

«Но так уж суждено:

За смерть твою и я умру,

За смерть мою – никто».

……………………………

……………………………

……………………………

……………………………

LVII

И обещал он к ней прийти,

Когда взойдет Луна,

И мужа своего она

Решила провести…

…Пока он по Москве ходил,

Швилль к ней наведаться решил,

Но обещанье о Луне

Вдруг всплыло в мрачной голове.

LVIII

Вернувшись радостно к себе,

Оксана в счастье зарыдала,

Но в полоумной голове

Мысль иная воспылала;

И, вспомнив мужа неприязнь,

Себя лишь только пожалела,

Но вдруг суровая боязнь

Ее вмиг испугать сумела.

LIX

И только улица стемнела,

За пианино та присела,

Свечи зажгла, крышку открыла,

По нотам тихо заходила,

Но Баха арии же вдруг

Влились зачем-то в ее круг.

Уж боле воли не хотела

И тихо арию запела:

Ария Оксаны

Я поняла, что предала,

Что предала любовь и славу,

Разрушив старую оправу

Души, но сделать се была должна…

Передо мной фортепиано

Уже раскрыто… Поскорей

Ко мне приди, меня убей,

Но я прошу: не очень рано;

Ты все равно быстрей его

И не получишь ничего…

И только лишь Луна взойдет,

Как он придет,

На шею я

К нему паду;

Убей меня,

Если считаешь это нужным,

Хоть я и без того умру…

Прошу: останься равнодушным

К его мольбам, к его словам,

К его стенаниям; он сам

Виновник всех твоих невзгод,

Он слеп к другим, слеп, словно крот!

Да, я повинна, пошла что к нему,

И этого, муж мой, не скрою,

И только лишь тайну тебе приоткрою,

Еще не открытую же никому:

Красавец, смог он соблазнить,

Себя заставить полюбить…

Что ж; знаю… Рождена не для того, чтоб смерть

В минуту горести меня она застала.

Убить себя готова я; мне умереть

Уже печальная пора настала.

Пред тобой извинюсь

И умру лишь за то, что предала.

Лишь за это умру. Да погибну я пусть!

И мой мир – твоя вечная слава!

В мир прекрасный пойду

Под названием Ад,

Там в огне пропаду,

Будешь ты, друг мой, рад…

…О, граф, прости, я предала,

Я предала любовь и славу…

О, дайте ж, дайте мне отраву,

Чтоб я скорее померла!

Любимый мной

Один решил

Всю жизнь с тобой;

Он порешил

Судьбу тебе…

Прости, мой друг,

Твоих уж не возьму я рук:

Он запретил и это мне…

Он жизнь твою

Решил, мой муж,

И я одна ему внимаю,

И вот теперь судьбу свою

(Конечно, очень поздно уж)

Опять-таки ему вверяю…

Вот уж конец моих страданий,

Души жестоких испытаний…

Прости, прощай… люблю, целую…

А ты? Эх… Любишь ли такую?

Шаги твои уж слышу я…

Прощай! Я боле не твоя!..

LX

Тут дверь ракрылася за ней,

Задулось несколько свечей,

И муж вдруг в комнату заходит

И грозных глаз с жены не сводит.

«Я слышал, - ей он говорит, -

Вернее раньше знал и ведал,

Я про это,

Что вновь любовь в тебе горит!»

LXI

«Прости!» - безумный стон раздался,

Но он за револьвер уж взялся,

И тихо он к жене подходит,

И дуло в сторону не сводит,

Не изменит дрожащих рук,

Сказать уж хочет он, как вдруг

Пришел слуга и доложил:

«К вам Александр Набулич Швилль».

LXII

«Кто он таков? Какого роду?

Какой страны? Какого году?» -

Слугу спросил наш генерал,

Но тот лишь на колени пал,

Уж рот было открыть хотел,

Но слово молвить он не смел:

Кто был таков, не ведал он

И испустил протяжный стон.

LXIII

«Что, сын собачий? ты не знаешь,

Иль слов моих не понимаешь?

Иди, зови его сюда,

Еще стоит он там пока».

И только лишь слуга ушел,

К своей жене он подошел,

И, обойдя ее, сказал:

«Его-то я сейчас и ждал!»

LXIV

И ледяной металл приставлен

К виску Оксаны мигом был,

Он понимал, что был подставлен,

Что вновь при всех глупцом он слыл;

Но что же делать ему было,

Когда предательства шаги

Предстали для него, открыты –

Предательство его жены…

LXV

То, что сейчас в душе его

Не мне передавать стихами,

Когда не очень-то легко

Сказать обычными словами;

И вдруг конец пред ним явился:

Тонкой жизненной нити конец,

Но не хотел он свой венец

Отдать теперь, с чем не смирился.

LXVI

Он долго ждал, но, к сожаленью,

В совсем неподходящий час,

Который в жизни только раз

Один бывает, без сомненья,

Дождался этого, найдя

Конец у тонкой нити жизни;

Остановился, не дойдя

Он до конца огромной нити…

LXVII

Погибнуть? Нет: какая честь

На душу эту выпадает,

Он понял, от чего страдает

И большего ему не снесть…

Но что же делать? Есть желанье

Убить обоих, но как быть,

Чтобы убийцею не слыть?

И возрождается страданье…

LXIII

Убить или в живых оставить:

Пусть совесть мучает двоих?

Или на место все расставить?

Не мог он избежать таких

Его волнующих вопросов,

Но, к счастию, души расспросов

Он не хотел теперь иметь,

Чтоб пред врагом же не робеть.

LXIX

«Ты знаешь, - говорит Оксане, -

Чем это кончится для нас?

Ты понимаешь, как подставлен

Я в этот миг и в этот час?

И только мне теперь внимать

Должна, пойми ты, это время,

И чтобы ты не захотела,

Пред ним обязана молчать!»…

LXX, LXXI

И стук нежданно в дверь раздался,

И тихо входит Швилль сюда,

Но только неоткуда взялся

За ним Навельного слуга…

Глаза вдруг Дмитрия узнали,

Он обернулся, чтоб бежать,

Но без решенья выпускать

Его из комнаты не стали.

И слуги затворили дверь…

«Кого я вижу? – улыбнулся

Навельный и сказал: - Поверь,

Тебя убить мне лишь теперь

Осталось…» Резко развернулся,

Оставив за собою дверь,

Наш гордый, своенравный Швилль

И сам теперь заговорил.

LXXII, LXXIII

«Простите, но не я предатель!

Не виноват я перед вами, -

Он начал говорить ему. –

И клятву вам теперь даю,

Что виновата все она, -

И показал он на Оксану, -

Она вас, знайте, предала

И не задуть теперь вам рану,

Которую она раскрыла,

Которой сабельный разрез

Уж будет мал, и, наконец,

Ее ужаснейшая сила

Меня с ума свела младого,

И боле не хотел другого,

Как только рядом с нею быть:

Уж сердце мне смогла разбить…

LXXIV

Я не виновен перед вами,

Я не виновен пред собой,

Решайте и судите сами,

Путь изберёте вы какой:

Есть два пути: есть первый – правда,

Тот, что сейчас сказал вам я,

И есть второй – то ложь, не надо

Его избрать. Прошу, меня…»

LXXV

«Да как сказать ты это смеешь? –

Оксана вдруг произнесла. –

Как сам пред правдой не робеешь?

И знай: пусты твои слова!

Ты – наглый лжец! ты – искуситель

Моей ничтожнейшей души,

Ты – мой жестокий погубитель!

Тебе мы верить не должны!»

LXXVI

«Уймись, уймись, моя жена! –

Вскричал наш Дмитрий. – И ни слова!

Ты перед ним молчать должна,

Пока не захотел я снова

Убить тебя, – и Швиллю молвил:

С чего же вам я верить должен?

И шаг один назад, вперед,

И знаете вы, кто умрет!»

LXXVII

Наш Швилль стоял, недвижим, мрачен

И дум был темных полон он,

И думал он, что одурачен,

И слышал он души злой стон.

Наш Швилль стоял, циничный, гордый

И во себе мир проклинал,

Он понимал, что мимоходный

Судьбы пронесся ураган…

LXXVII

Наш Швилль стоял, угрюм, унижен

Жестоко пред самим собой,

Он понимал, как был обижен,

Как не владеет он судьбой.

Наш Швилль стоял, недвижим, мрачен,

Угрюм, подавлен, молчалив

И сам собою одурачен;

Но биться не было уж сил…

LXXIX

И, наконец, стоял он, грустный,

Томимый страстною тоской

К тому, кому он был не нужен,

Тому, кто был ему чужой…

Он посягнуть посмел на славу,

На честь окрепнувшей семьи,

Разрушив пред собой оправу,

Разбив веления свои…

LXXX, LXXXI

Он понимал, что он решился

На то, что не дано ему

Позариться и покуситься,

В такую вдруг попав беду.

Наш Швиль стоит, как сахар, белый,

Наш Швиль стоит, как погребенный,

Наш Швиль не может говорить

И наказания просить…

Ибо он знал, что наказанье

Всегда найдется для него,

Но он жестокого страданья

Боялся, ибо нелегко

Переносить больные муки

Все разрушающей души,

И демонские лапы-руки

Сжимаются уж на груди.

Дата добавления: 2015-11-16