Глава 2. Детство

Я вырос во время слабой коньюктуры с 1929 по 1935 год. Люди не могли найти работу – ее просто не было. Еды у них тоже было немного. Если ты вырос в 30е годы, учишься беречь деньги. Я в любом случае не забуду, как тяжело мы должны были их зарабатывать. И я пытался позже научить моих детей, аккуратно обращаться с деньгами, чтобы они никогда не попадали в такое бедственное положение, как люди раньше.
Все страдали от слабой коньюктуры. К тому же в то время было полно расовых предрассудков. Одно из моих первых воспоминаний – что я, 4хлетний малыш, стою в очереди за рисом, консервами, овсяной мукой и сахарными пайками. Т.к. экономика была разрушена, белым тоже приходилось стоять в очереди, но они всегда стояли впереди. Черные получали то, что останется. Черным не было разрешено обедать в том же ресторане, что и белым, или пить из того же колодца.
Уже ребенком мне было ясно, что у белых больше прав, чем с черных. К примеру, если белая леди шла по улице, мы должны были сойти с тротуара и смирно стоять ждать, пока она не пройдет. Только после этого мы могли идти дальше. К счастью для меня, мы не жили в богатом квартале нашего города, и мне нужно было участвовать в этой глупости и не слишком часто.
Я благодарен моим родителям за то, что несмотря на все неудобства, которые они претерпели, они всегда предостерегали меня от расизма. Когда через много лет я был менеджером у моих детей, я намеренно назначал выступления в тех местах, где жили как белые, так и черные. Так они с самого начала имели фанатов всех рас, и позднее это существенно прибавило им популярности. Однако во времена моей молодости для черного артиста было абсолютно невозможно выступать перед смешанной публикой.
Я многим обязан своему отцу, он был для меня примером. Саймуэль был очень работящим, и он стал директором высшей школы. Большей частью он ходил в костюме с галстуком, и водил новенький «Форд» класса А. Я был изумлен, что он мог позволить себе новую машину, ведь ему нужно было кормить большую семью. Но я гордился им, потому что мы тогда были единственными черными в нашем городе, у кого была такая машина. Это было классно.
Еще я восхищался своим отцом, потому что он сам построил наш дом. План был тщательно продуман таким образом, чтобы можно было легко сделать пристройку, если понадобиться больше места. Когда наша семья становилась больше, он просто пристраивал еще одну комнату. Для этого он валил деревья, рубил их топором и складывал длинные балки на земле в квадрат. Затем он связывал их друг с другом и на этом сооружал пол. Я тогда был еще очень мал, мне трудно было перелезть через них, я садился на эти балки сверху и скакал на них, как на лошади.
Как и многие люди в то время, мои родители разводили овощи в своем саду. Папа мог видеть по фазам Луны, когда нужно сеять, и он одалживал лошадь, чтобы тянуть плуг. Когда мне было около 8, я попытался ему помочь, но был недостаточно силен, чтобы заставить лошадь держаться борозды. Мы охотно работали в саду, смеялись и шутили во время совместной работы. У нас было так много гороха, фасоли, кукурузы, картошки, земляных орехов, дынь и других овощей, что мы никогда не покупали этого в магазине.
Когда мы были маленькими, наш отец часто пел нам всевозможные песни. Я и сейчас помню, к примеру «Swing low, sweet chariot». У него был красивый высокий тенор, он также пел в хоре. Саймуэль постоянно пел или насвистывал. Мы любили его слушать: его песни рассказывали об обычной жизни, и когда он пел что-то печальное, слезы текли по его щекам. Я научился петь, потому что слушал своего отца.
Мой отец, которого я называл Попс(Pops), был очень дружелюбным и много улыбался. Кроме того, он мог починить все что угодно. Еще одна его хорошая черта – он любое дело всегда доводил до конца. У моего отца я научился никогда не сдаваться, и я постоянно поощрял своих детей, чтобы они доводили до конца свою работу.
Папа заботился о том, чтобы нам было что есть, неважно, насколько тяжелы были времена. Моя сила – от него. Он имел привычку говорить: «Джо, чтобы ты ни делал, ты должен делать это как можно лучше». Он верил, что только так можно найти душевный покой, и я всю жизнь принимал этот совет близко к сердцу.
Мы тогда жили в 1,5 милях он городка Дурмотт(Durmott), около 100 миль к югу от Литл Рока. Дома там были некрашеные и со временем дерево обветшало. Там было пара магазинов: продуктовый, магазин одежды, парикмахер, кроме того почта и большая тюрьма. В общей сложности Дурмотт вряд ли мог насчитывать более 1000 жителей, и каждый знал все о своих соседях.
Самые волнующие дни были пятница и суббота, когда по вечерам люди отправлялись в город. Наши соседи гуляли, пили вино и виски, жарили рыбу, а музыка была такая громкая, что слышно было в соседнем квартале. В ресторанах играли музыкальные автоматы, люди танцевали. Как только мужчины напивались, начиналась драка из-за какой-нибудь женщины. Впрочем, черные должны были оставаться в своей части города – раньше черные и белые не могли развлекаться вместе.
Мой отец не пил ни капли. Если он шел в город развлечься, он всегда брал маму с собой. Она очень любила пойти куда-нибудь потанцевать, но чаще она оставалась дома и следила за тем, чтобы отец был накормлен, когда придет с работы.
Мои родители должны были много и тяжело работать, и денег с нас было немного. Но мы любили друг друга и это было самое важное. Так же как Неро любил свою семью, Саймуэль любил нас. Он рассказывал мне, что во времена его молодости на плантации с ними так плохо обращались, что единственной их радостью было время, которое они могли провести вместе как семья, утром и вечером до и после работы. Перенесенные в детстве лишения привели к тому, что он очень дорожил своей семейной жизнью, и это передалось мне.
Моя двоюродная бабушка Верна жила в Дурмотте всего в 50 м от нас. Когда мы устраивали стирку, я ходил с ведрами к ее насосу, наполнял их и выливал в огромный железный бак. Когда он наполнялся, я разводил под ним огонь, она добавляла мыло. Она кипятила наше белье в щелоке, пока оно не отстирывалось. Потом она вытаскивала его оттуда палкой и прополаскивала в ванне. У нас было 3 бельевые веревки, на которые мы все это развешивали. Одна из радостей моего детства – свежий запах чистого белья, просушенного солнцем.
Другой радостью было еда. Каждое утро мама доила нашу корову и пекла булочки. Верна держала свиней, и поэтому в нашей маленькой коптильне в саду всегда висели ветчина и сало. Мы забивали животных сами, и то мясо было намного вкуснее, чем все, что можно купить сегодня. Мы раньше ходили в магазин скорее для того, чтобы разок съездить в город и быть в курсе последних новостей. Нам не нужно было почто ничего покупать, т.к. мы все производили сами.
Моя двоюродная бабка была известна во всем городке как «Мисс Верна Браун». Когда я родился, она была уже пожилой. Она была работящей и любила жизнь на ферме. И она любила свои деревья: орехи-пекан, сливы и персики.
У Верны были гуси, утки и куры. Когда она хотела откормить курицу, она ловила ее, запирала в маленький узкий загон и кормила только кукурузой. Это продолжалось 3 недели, затем она забивали птицу.
Тогда не было холодильников. По улице ходил продавец льда и кричал: «Лед! Лед!». Климат был жаркий и влажный, и многие люди держали на веранде специальный ларь для льда. У Верны он был особенно большой. Она заполняла его примерно 50ю фунтами льда, чтобы сохранить свои продукты.
На завтрак она обычно готовила яичницу с ветчиной и салом, иногда овсяную кашу. Лучше всего были ее паштеты. Верна была отличной поварихой, ее еда сделала меня сильным. Она также учила меня быть вежливым и держаться подальше от проблем. Я никогда не видел, чтобы она пила что-нибудь крепче лимонада. Из-за того, что мой отец и Верна подавали мне хороший пример, а также по религиозным причинам я никогда не пил алкоголя. И я передал это своим детям. Я горжусь тем, что ни один из них не пьет.
У Верны было 3 сына: Сильвестр(Sylvester), Тимоти (Timothy, мы звали его T.W), и Томми(Tommy), самый младший. T.W был похож на моего папу и меня. Он смеялся как папа и был таким же дружелюбным как он. Иногда он даже разговаривал как папа. И он так же заботился о своей семье как мой отец.
Верна была глубоко верующей и привила нам свои моральные ценности. В ее присутствии нам запрещено было ругаться, и конечно мы должны были молиться перед едой. Игра в карты считалась таким же грехом, как и алкоголь.
Я всегда должен был ее сопровождать, когда она шла в воскресную школу, к изучению Библии или в церковь. Уже у дверей я слышал, как хор поет традиционный церковный гимн черных: «Swing low, sweet chariot, coming for to carry me home...». Если Верна некрепко держала мою руку, я сбегал оттуда при первой же возможности, потому что меня пугало то, как молились некоторые люди. Женщины вскакивали, падали на скамьи, просили других их обмахивать, как будто у них случился припадок. Мне говорили, что на них сошел святой дух, но я думал, они просто притворялись. Можно же изучать Библию и слушать проповедника спокойно, и не вести себя так. Мне было непонятно, почему эти женщины кричали и бросались на пол, я не думал, что нужно так делать, чтобы быть религиозным. Я в любом случае не стал бы, и Верна этого не делала.
Воскресная служба всегда проходили одинаково. Проповедник говорил что-то, толпа отвечала: «Аминь, аминь». Чем больше они повторяли «Аминь», тем больше распалялись. Проповедник ходил большими шагами туда-сюда перед алтарем, оживленно жестикулировал. Я бросил взгляд на Верну и увидел, что она плачет; к счастью, она реагировала на проповедь скорее внутренне, чем внешне, и не так суматошно, как люди вокруг нее.
Я не мог дождаться, когда мы выйдем из церкви. Не то чтобы я неохотно там бывал – но крики этих людей пугали меня. Когда хор пел последний гимн, я вздыхал с облегчением. Мне просто не нравилось, что людям приходится удерживать друг друга, чтобы они не корчились в судорогах и не поранились.
После окончания службы женщины с плачем устремлялись к двери. Было похоже на окончание концерта Jackson 5. Я стою за сценой и вижу, как девочки в первых рядах плачут и падают в обморок, их уносят. Точно также выглядели эти женщины в церкви.
Разумеется, после службы молодой священник каждому пожимал руку на прощанье. Каждое воскресенье многочисленные женщины приглашали его на обед, он всегда мог выбрать, у кого он пообедает. Почти все наши священники были молодые, симпатичные мужчины, и мне всегда казалось, что они стоят у церковной двери и только и ждут, чтобы их кто-нибудь пригласил.
Если не считать часов, проведенных в церкви, жизнь было не очень богатой событиями. Мима нашего дома протекала река Биг Байю(Big Bayou). С одного берега на другой был переброшен мост. Как-то вечером я стоял там и обнаружил на том берегу цыганский табор.
Я перебежал на другой берег, чтобы лучше видеть. Издалека я услышал их музыку. Она показалась мне самой волнующей музыкой, которую я когда-либо слышал, поэтому я подкрался поближе. Цыгане стояли вокруг чего-то, чего я не видел, я был слишком мал, чтобы посмотреть поверх их голов. Недолго думая, я встал на четвереньки и прополз между из ног. Это был костер, на котором жарилась кукуруза. Они заулыбались, когда узнали во мне мальчика из дома напротив.
Когда кукуруза было готова, они пригласили меня поесть вместе с ними. Потом красивая молодая женщина в длинном платье и с длинными черными волосами, которые она обвязала черно-красной шалью с белыми кисточками, танцевала вокруг огня. Серебряные сережки в ее ушах сверкали в свете костра. Я часами мог бы на нее смотреть.
В конце концов в семье заметили мое отсутствие и позвали меня. Им не понравилось, что я был у цыган. «Джо, иди-ка лучше домой»,кричали они. Следующим вечером я снова был там. Я просто должен был быть с ними, потому что мне очень понравилась их музыка. Я проводил там каждый вечер и оставался, пока родители меня не звали.
Когда цыгане свернули свой лагерь, чтобы ехать в другое место, мне не хватало их песен и танцев. Они возвращались еще 2 раза и каждый раз оставались на несколько недель. Некоторые жаловались, т.к. цыгане жили на их земле и ели их кукурузу, но для моей семьи это ничего не значило. У нас хватало кукурузы. Когда мне было 8, они уехали окончательно и больше не вернулись. Но всегда, когда я вижу на улице гадалку, я думаю о моих друзьях-цыганах.
Много лет спустя мой младший сын Рэнди, невероятно музыкально одаренный, назвал свою группу «The Gypsys». Конечно же, мне очень понравилось название, оно напомнило мне о моей беззаботной юности, и о долгих душных вечерах, когда я пел и танцевал с цыганами при свете Луны под звездным небом.

Дата добавления: 2015-11-14