Новообращенный

На другой день была назначена охота с гончими в Сен-Жерменском лесу.

Генрих приказал, чтобы к восьми часам утра была готова – то есть оседлана и взнуздана – беарнская лошадка, которую он собирался подарить г-же де Сов, но на которой предварительно хотел проехаться сам. Без четверти восемь лошадь стояла во дворе. Ровно в восемь Генрих спустился вниз по лестнице.

Лошадка была маленькая, но сильная и горячая; она била землю копытом и потряхивала гривой. Ночь была холодная, землю покрывал тонкий ледок.

Генрих хотел было пройти по двору, к конюшням, где его ждал конюх с лошадью, но, когда он проходил мимо часового-швейцарца, стоявшего у дверей, солдат сделал ему на караул и сказал:

– Да хранит Господь его величество короля Наваррского!

Услышав такое пожелание, а главное – голос, который произнес эти слова, Беарнец вздрогнул.

Он повернулся к солдату и сделал шаг назад.

– Де Муи! – прошептал он.

– Да, государь, де Муи.

– Зачем вы здесь?

– Ищу вас.

– Что вам надо?

– Мне надо поговорить с вами, ваше величество.

– Несчастный, – подойдя к нему, сказал Генрих, – разве ты не знаешь, что рискуешь головой?

– Знаю.

– И что же?

– И все же я здесь.

Генрих слегка побледнел: он понял, что опасность, которой подвергался пылкий молодой человек, грозила и ему. Он с беспокойством посмотрел по сторонам и снова отступил, но не так быстро, как в первый раз.

В одном из окон Генрих заметил герцога Алансонского.

Он сразу повел себя иначе: взял из рук де Муи, стоявшего, как мы сказали, на часах, мушкет и сделал вид, что хочет осмотреть его.

– Де Муи! – сказал он. – Уж конечно, весьма важная причина заставила вас броситься в пасть волку?

– Да, государь. Я вас подстерегаю уже целую неделю. Только вчера мне удалось узнать, что вы, ваше величество, будете сегодня утром пробовать лошадь, и я встал у дверей Лувра.

– Но откуда у вас этот костюм?

– Командир роты – протестант и мой друг.

– Вот вам ваш мушкет, несите караул по-прежнему. За нами следят. На обратном пути я постараюсь сказать вам два слова, но если я сам не заговорю, не останавливайте меня. Прощайте!

Де Муи принялся расхаживать взад и вперед, а Генрих подошел к лошади.

– Что это за милая скотинка? – спросил из окна герцог Алансонский.

– Это лошадка, которую я должен попробовать сегодня утром, – ответил Генрих.

– Но она совсем не для мужчины.

– Она и предназначена для одной красивой дамы.

– Берегитесь, Генрих! Вы окажетесь предателем, потому что эту даму мы увидим на охоте, и если я не знаю, чей вы рыцарь, то хотя бы узнаю, чей вы шталмейстер.

– О нет! Даю слово, что не узнаете, – с притворным добродушием возразил Генрих, – эта дама сегодня не выйдет из дому: ей очень нездоровится.

– Ах, ах! Бедная госпожа де Сов! – со смехом сказал герцог Алансонский.

– Франсуа! Франсуа! Это вы предатель.

– А что такое с красавицей Шарлоттой? – спросил герцог Алансонский.

– Право, хорошенько не знаю, – отвечал Генрих, пуская лошадь коротким галопом и заставляя ее скакать по кругу. – Дариола сказала мне, что у нее болит голова, какая-то вялость, словом, общая слабость.

– Вам это не помешает ехать с нами? – спросил герцог.

– Мне? Почему помешает? – возразил Генрих. – Ведь вы знаете, что я безумно люблю охоту с гончими и ничто не заставит меня пропустить ее.

– Однако как раз эту вы пропустите, Генрих, – сказал герцог Алансонский, обернувшись и поговорив с кем-то, кто разговаривал с герцогом, оставаясь в глубине комнаты и был невидим Генриху, – его величество король сию минуту известил меня, что охоты не будет.

– Вот так-так! – произнес Генрих с видом глубокого разочарования. – А почему?

– Кажется, пришли очень важные письма от герцога Неверского. Король совещается с королевой-матерью и моим братом, герцогом Анжуйским.

«Ах, вот оно что! – подумал Генрих. – А не получены ли известия из Польши?».

– В таком случае незачем мне рисковать на этой гололедице. До свидания, брат мой! – ответил он герцогу.

С этими словами Генрих остановил лошадь подле де Муи.

– Друг мой, – заговорил он, – попроси кого-нибудь из твоих товарищей сменить тебя на карауле, а сам помоги конюху расседлать лошадь, положи седло себе на голову и отнеси его к золотых дел мастеру в королевскую шорную мастерскую: он должен закончить шитье, которое не успел закончить к сегодняшней охоте. А потом зайдешь ко мне с ответом.

Де Муи поспешил исполнить приказание, так как герцога Алансонского уже не было в окне: видимо, он что-то заподозрил.

И в самом деле: едва де Муи успел выйти за калитку, как у дверей появился герцог Алансонский. На месте де Муи стоял настоящий швейцарец.

Герцог Алансонский очень внимательно осмотрел нового караульного и, повернувшись к Генриху, спросила:

– Брат мой, ведь вы не с ним только что разговаривали?

– Это был парень из моего штата, которого я устроил на службу в отряд швейцарцев; сейчас я дал ему одно поручение, и он пошел его исполнить.

– А-а! – произнес герцог, как будто удовлетворившись этим ответом. – А как поживает Маргарита?

– Я сейчас иду к ней и спрошу ее.

– А разве со вчерашнего дня вы с ней не виделись?

– Нет. Вчера я пришел к ней часов в одиннадцать вечера, но Жийона сказала мне, что Маргарита устала и уже спит.

– Вы ее не застанете, она куда-то ушла.

– Очень может быть, – ответил Генрих, – она собиралась в Благовещенский монастырь.

– Разговор не мог продолжаться: Генрих, видимо, решил только отвечать.

Зять и шурин расстались: герцог Алансонский отправился, по его словам, узнавать новости, король Наваррский прошел к себе.

Не прошло и пяти минут, как он услышал стук в дверь.

– Кто там? – спросил Генрих.

– Государь, я с ответом от золотых дел мастера из шорной мастерской, – ответил знакомый Генриху голос де Муи.

Генрих, явно волнуясь, предложил молодому человеку войти и затворил за ним дверь.

– Это вы, де Муи? – воскликнул он. – Я надеялся, что вы еще подумаете!

– Государь, – ответил де Муи, – я думал целых три месяца – этого достаточно. Теперь пришло время действовать.

Генрих вздрогнул.

– Не волнуйтесь, государь, мы одни, а время дорого и я очень тороплюсь. Ваше величество, вы можете одним словом вернуть нам все, что события этого года отняли у протестантов. Давайте поговорим ясно, кратко и откровенно.

– Я слушаю, мой храбрый де Муи, – ответил Генрих, видя, что избежать объяснения невозможно.

– Правда ли, что вы, ваше величество, отреклись от протестантства?

– Правда, – ответил Генрих.

– Да, но устами или сердцем?

– Мы всегда благодарны Богу, когда Он спасает нам жизнь, – ответил Генрих, избегая прямого ответа на вопрос, как он обычно поступал в таких случаях. – а Бог явно избавил меня от страшной опасности.

– Государь, – продолжал де Муи. – признаемся в одном.

– В чем?

– В том, что вы отреклись не по убеждению, а по расчету. Вы отреклись для того, чтобы король оставил вас в живых, а не потому, что Бог сохранил вам жизнь.

– Какова бы ни была причина моего обращения, де Муи, – отвечал Генрих, – тем не менее я католик.

– Хорошо, но останетесь ли вы католиком навсегда? Разве вы не вернете себе свободную жизнь и свободу совести при первой возможности? Теперь такая возможность вам представляется: Ла-Рошель восстала, Беарну и Руссильону довольно одного слова, чтобы начать действовать, вся Гийенна кричит о войне. Скажите только, что вы стали католиком по принуждению, и я вам ручаюсь за будущее.

– Дворян моего происхождения не принуждают, мой милый де Муи. То, что я сделал, я сделал добровольно.

– Но, государь, – сказал молодой человек, у которого сжималось сердце от этого неожиданного сопротивления, – неужели вы не понимаете, что, поступая таким образом, вы нас бросаете... предаете нас?

Генрих был невозмутим.

– Да, да, государь! Вы предаете своих – ведь многие из нас явились сюда, рискуя жизнью, чтобы спасти вашу свободу и вашу честь! – продолжал де Муи. – Мы подготовили все, чтобы добыть для вас престол. Слышите, государь? Не только свободу, но и власть: вы займете тот престол, какой захотите сами, потому что через два месяца вы сможете выбирать между Наваррой и всей Францией.

– Де Муи, – заговорил Генрих, отводя глаза, невольно засверкавшие при этом предложении, – де Муи, я жив, я католик, я супруг королевы Маргариты, я брат короля Карла, я зять моей доброй тещи Екатерины. Де Муи!

Когда я породнился со всеми этими людьми, я принял в расчет не только выгоды, но и обязанности.

– Тогда чему же верить, государь? Мне говорят, что ваш брак – брак только для видимости, мне говорят, что ваше сердце осталось свободным, мне говорят, что ненависть Екатерины...

– Враки, враки! – поспешил перебить его Генрих. – Друг мой, вас нагло обманули! Милая Маргарита на самом деле моя жена, Екатерина на самом деле мне мать, наконец, король Карл Девятый на самом деле мой повелитель, владыка моей жизни и души.

Де Муи вздрогнул, и почти презрительная улыбка мелькнула у него на губах.

– Итак, государь, – сказал он, в унынии опуская руки и пытаясь проникнуть взглядом в потемки этой души, – вот какой ответ я должен передать моим собратьям! Я скажу им, что король Наваррский подал руку и отдал свое сердце тем, кто нас резал! Я скажу им, что он стал льстецом королевы-матери и другом Морвеля...

– Мой милый де Муи, – отвечал Генрих, – король сейчас выйдет из зала совета, и я пойду спрошу его, по каким причинам отложено такое важное дело, как охота. Прощайте! Возьмите пример с меня, мой друг, – бросьте политику, вернитесь на службу к королю и примите католичество.

Генрих проводил или, вернее сказать, выпроводил молодого человека в переднюю как раз тогда, когда его изумление начинало уступать место ярости.

Не успел Генрих затворить дверь, как де Муи не выдержал и дал волю страстному желанию наказать хоть что-нибудь, за неимением кого-нибудь: он скомкал шляпу, бросил ее на пол и стал топтать ногами, как топчет бык плащ, матадора.

– Клянусь смертью! – восклицал он. – Жалкий государь! Пусть же меня убьют на этом самом месте и навеки запятнают короля Наваррского моей кровью!

– Тес! Господин де Муи! – донесся чей-то голос из чуть приотворенной двери. – Тише! Вас могут услышать.

Де Муи резко обернулся и увидел закутанного в плащ герцога Алансонского, который высунул голову в коридор, чтобы удостовериться, нет ли там кого-нибудь, кроме него и де Муи.

– Герцог Алансонский! – воскликнул де Муи. – Я погиб!

– Напротив, – шепотом сказал герцог, – быть может, вы, нашли то, чего искали: вы же видите – я не желаю, чтобы вас здесь убили, как того хотелось вам. Поверьте мне: ваша кровь может найти себе гораздо лучшее применение, не стоит обагрять ею порог короля Наваррского. С этими словами герцог распахнул дверь, которую все время держал полуотворенной.

– Эта комната двух моих дворян, – сказал герцог, – здесь никто нам не помешает, и мы можем поговорить спокойно. Входите, сударь.

– К вашим услугам, ваше высочество! – ответил изумленный заговорщик.

Он вошел в комнату, и герцог Алансонский захлопнул за ним дверь так же поспешно, как король Наваррский.

Де Муи очутился в комнате все еще под гнетом отчаяния, ярости и злобы, но холодный, пристальный взгляд юного герцога Франсуа оказал на гугенотского вождя такое же чудотворное воздействие, какое оказывает лед на пьяного.

– Ваше высочество, – сказал он, – если я правильно понял, вам угодно поговорить со мной?

– Да, господин де Муи, – отвечал Франсуа. – Несмотря на ваше переодевание, мне показалось, что это вы, а когда вы делали на караул моему брату Генриху, я вас узнал. Итак, де Муи, вы недовольны королем Наваррским?

– Ваше высочество!

– Полноте, говорите смело! Вы и не подозревали, что, быть может, я ваш друг.

– Вы, ваше высочество?

– Да, я. Говорите же!

– Я не знаю, что сказать вам, ваше высочество. Я хотел переговорить с королем Наваррским о делах, которые вашему высочеству будут непонятны. Кроме того, – добавил де Муи, стараясь принять равнодушный вид. – и дело-то пустячное.

– Пустячное? – переспросил герцог.

– Да, ваше высочество.

– Такое пустячное, что ради него вы, рискуя жизнью, проникли в Лувр, где, как вы знаете, ваша голова оценена на вес золота? Кому же неизвестно, что вы, король Наваррский и принц Конде – главные вожди гугенотов?

– Раз вы так думаете, ваше высочество, то и поступайте со мной, как подобает брату короля Карла и сыну королевы Екатерины.

– Зачем же я так поступлю? Ведь я же сказал вам, что я ваш друг! Говорите правду!

– Ваше высочество, – отвечал де Муи. – клянусь вам...

– Не надо клясться, сударь. Протестантская религия запрещает давать клятвы, особенно лживые.

Де Муи нахмурился.

– Повторяю, мне известно все, – продолжал герцог. Де Муи молчал.

– Вы не верите? – настойчиво, но благожелательно спросил герцог. – Что ж, дорогой де Муи, придется убедить вас. Судите сами, ошибаюсь ли я. Предлагали вы моему зятю Генриху, вот там, сейчас, – и герцог протянул руку по направлению к покоям Беарнца, – вашу помощь и помощь ваших сторонников для того, чтобы вернуть ему власть в Наварре?

Де Муи растерянно посмотрел на герцога.

– А он с ужасом отверг ваши предложения! Де Муи был ошеломлен.

– Разве не взывали вы к вашей старинной дружбе, к памяти о вашей вере? Разве не манили короля Наваррского блестящей надеждой – столь блестящей, что он был ею ослеплен, – надеждой на французскую корону? А? Ну, скажите, плохо я осведомлен? Не затем ли вы приехали, чтобы предложить все это королю Наваррскому?

– Ваше высочество! – воскликнул де Муи. – Вы так прекрасно осведомлены, что в эту самую минуту я задаю себе вопрос, не обязан ли я сказать вам: «Вы лжете, ваше королевское высочество!» и затеять с вами смертный бой прямо в комнате, чтобы эта страшная тайна была погребена вместе с нами?

– Тише, тише, мой храбрый де Муи Г – сказал герцог, не меняясь в лице и не шевельнув пальцем при такой страшной угрозе. – Если мы с вами останемся здравы и невредимы, тайна сохранится куда надежнее, чем если один из нас погибнет. Выслушайте же меня и перестаньте терзать эфес вашей шпаги. В третий раз повторяю вам, что вы имеете дело с другом, – отвечайте же мне, как другу. Разве король Наваррский не отказался от всего, что вы ему предлагали?

– Да, ваше высочество, в этом я могу признаться, ибо это признание не погубит никого, кроме меня.

– А не вы ли, выйдя из комнаты короля Наваррского, топтали вашу шляпу и кричали, что он трус и недостоин быть вашим вождем?

– Да, ваше высочество, это правда. Я это говорил.

– Ах, правда? Вы, наконец, признаетесь?

– Признаюсь.

– И остаетесь при своем мнении?

– Больше чем когда-либо, ваше высочество.

– Так вот что, господин де Муи! Я, я, я – третий сын Генриха Второго, я, принц крови, – я, право же, дворянин достаточно высокого рода, чтобы командовать вашими солдатами! А? Судите сами, достаточно ли я честен, чтобы вы могли положиться на мое слово?

– Вы, ваше высочество? Вы – вождь гугенотов?

– Почему же нет? Вы прекрасно знаете, что в наше время люди то и дело меняют веру. И если Генрих стал католиком, я могу стать гугенотом.

– Конечно, ваше высочество, но в таком случае я жду, что вы объясните...

– Ничего нет проще! В двух словах я опишу вам наше политическое положение. Мой брат Карл избивает гугенотов, чтобы расширить свою власть. Мой брат герцог Анжуйский не мешает избивать их, потому что наследует моему брату Карлу, а мой брат Карл, как вам известно, часто болеет. А я... со мной дело обстоит иначе: я никогда не взойду на престол, во всяком случае на французский, так как у меня два старших брата. И не столько закон природы, сколько ненависть ко мне матери и братьев отстранит меня от трона; я не могу надеяться ни на родственные чувства, ни на славу, ни на королевство, но мое сердце благородно не меньше, чем сердца моих старших братьев. Так вот, де Муи, я хочу своей шпагой выкроить себе королевство в той самой Франции, которую они заливают кровью. Итак, выслушайте меня, де Муи, и я скажу вам, чего хочу. Я хочу стать королем Наваррским не по праву рождения, а по праву избранника. Заметьте, что никаких возражений против этого у вас быть не может: ведь я не являюсь узурпатором, так как брат мой Генрих отверг ваши предложения и, погрязнув в бездействии, открыто заявил, что Наваррское королевство – пустой звук. Генрих Беарнский не даст вам ничего; я дам вам меч и имя. Франциск Алансонский, французский принц, сумеет защитить своих товарищей или своих сообщников – называйте как хотите. Итак, господин де Муи, что вы скажете о моем предложении?

– Ваше высочество, я им ослеплен.

– Де Муи, де Муи, нам придется преодолеть множество препятствий. Так не будьте же с самого начала так несговорчивы и так требовательны к сыну короля и брату короля, который идет вам навстречу!

– Ваше высочество, все было бы уже решено, если бы мои замыслы принадлежали мне одному, но у нас есть совет, и, как бы ни было блестяще предложение, а может быть, именно поэтому, вожди протестантской партии не согласятся на него без определенного условия.

– Это другое дело, ваши слова идут от честного сердца и осторожного ума. Приняв во внимание, как я сейчас поступил с вами. Муи, вы должны признать мою порядочность. Но в таком случае и вы обращайтесь со мной. как с человеком, достойным уважения, а не как с государем, которому только льстят. Де Муи, есть ли у меня надежда на успех?

– Раз вашему высочеству угодно знать мое мнение, я даю вам слово, что, после того как король Наваррский отверг предложение, сделанное мною, у вашего высочества есть твердая надежда на успех. Но повторяю, ваше высочество: я непременно должен условиться с нашими вождями.

– Так уславливайтесь, сударь, – отвечал герцог Алансонский. – А когда ответ?

Де Муи молча посмотрел на герцога и, видимо, решился.

– Ваше высочество! – сказал он. – Дайте мне руку; я должен быть уверен, что мне не грозит предательство, а для этого мне необходимо, чтобы рука французского принца коснулась моей руки.

Герцог Алансонский не только протянул руку, но и сам пожал руку де Муи.

– Теперь, ваше высочество, я спокоен, – сказал молодой гугенот. – Если нас предадут, я скажу, что вы тут ни при чем. Иначе, ваше высочество, сколь ни мала была бы ваша роль в этом предательстве, вы все равно были бы обесчещены.

– Почему вы, де Муи, говорите мне об этом, еще не сказав, когда я получу ответ ваших вождей?

– Потому, ваше высочество, что, спрашивая, когда вы получите ответ, вы одновременно спрашиваете и о месте, где находятся наши вожди. Ведь если я скажу вам: «Сегодня вечером», – вы будете знать, что они в Париже и что они скрываются.

С этими словами де Муи недоверчиво устремил свой пронизывающий взгляд в бегающие, лживые глаза молодого человека.

– Вижу, вижу, господин де Муи: ваши подозрения все еще не рассеялись, – заметил герцог. – Но для первого раза я и не имею права требовать от вас полного доверия. Позже вы лучше узнаете меня. Мы будем связаны общностью наших интересов, и таким образом ваше недоверие будет побеждено. Так вы говорите, сегодня вечером, господин де Муи?

– Да, ваше высочество, время не терпит. До вечера! Но будьте любезны сказать – где?

– Здесь, в Лувре, в этой комнате. Вам это удобно?

– В этой комнате кто-нибудь живет? – спросил де Муи, указывая на две кровати, стоявшие одна против другой.

– Два моих дворянина.

– Ваше высочество, по-моему, прийти в Лувр еще раз было бы с моей стороны неосторожно.

– Почему?

– Потому, что если вы меня узнали, то ведь и у других глаза могут оказаться такими, же зоркими, как у вашего высочества, и меня узнают. Но я все-таки приду в Лувр, если вы, ваше высочество, согласитесь дать мне то, о чем я вас попрошу.

– А именно?

– Охранную грамоту.

– Де Муи, если при вас найдут охранную грамоту, выданную мной, это погубит меня, но не спасет вас. Я могу быть вам полезен только при условии, что в глазах всех мы с вами люди, совершенно чуждые друг другу. Малейшее сношение с вами, если его докажут моей матери или моим братьям, будет стоить мне жизни. Таким образом, мои личные интересы будут служить вам защитой с той минуты, как я скомпрометирую себя сношениями с вождями вашей партии, подобно тому как и сейчас я компрометирую себя, разговаривая с вами. Свободный в своих действиях, сильный своей неразгаданностью, пока я непроницаем, я отвечаю вам за все, не забывайте этого. Итак, вновь призовите ваше мужество и, полагаясь на мое слово, смело идите на то, на что вы шли, не заручившись словом моего зятя. И сегодня же вечером приходите в Лувр.

– Но как я приду сюда? Я не могу рисковать, разгуливая по Лувру в этом костюме. Он хорош в подъезде да во дворе. А мой собственный костюм еще опаснее: здесь меня все знают, а он нисколько не изменяет мою внешность.

– Сейчас соображу, – сказал герцог. – Постойте, постойте... По-моему... Ага! Нашел!

Герцог окинул взглядом комнату, и глаза его остановились на парадном костюме Ла Моля, разложенном на постели, где лежали и великолепный, шитый золотом вишневый плащ, о котором мы уже упоминали, и берет с белым пером, с бордюром из серебряных и золотых маргариток, и, наконец, атласный, серый с золотом, камзол.

– Видите этот плащ, перо и камзол? – спросил герцог. – Это костюм одного из моих дворян, господина де Ла Моля; это щеголь высокого полета. Его костюм произвел при дворе фурор, и Ла Моля узнают в нем за сто шагов. Я дам вам адрес его портного; заплатите ему двойную цену, и к вечеру он сошьет вам такой же. Запомните имя? Де Ла Моль.

Едва герцог Алансонский успел дать этот совет, как в коридоре послышались шаги, приближавшиеся к двери, и вслед за тем в замочной скважине повернулся ключ.

– Эй! Кто там? – крикнул герцог, бросаясь к двери и задвигая задвижку.

– Странный вопрос, черт побери! – отвечал голос из-за двери. – Сами-то вы кто? Забавно, право: прихожу к себе домой, а меня спрашивают, кто там!

– Это вы, господин де Ла Моль?

– Конечно, я. А вот кто вы?

Пока Ла Моль выражал свое изумление по поводу того, что его комната оказалась занята, и пытался узнать, кто этот новый его сожитель, герцог Алансонский, одной рукой придерживая задвижку, а другой прикрывая замочную скважину, быстро повернулся к де Муи.

– Вы знакомы с Ла Молем? – спросил он.

– Нет, ваше высочество.

– И он вас не знает?

– Думаю, что нет.

– Тогда все благополучно. Но на всякий случай сделайте вид, что смотрите в окно.

Де Муи повиновался без возражений: Ла Моль начинал выходить из терпения и изо всех сил барабанил в дверь.

Герцог Алансонский бросил на де Муи последний взгляд и, убедившись, что тот стоит спиной, отворил дверь, – Ваше высочество, герцог! – воскликнул Ла Моль, от изумления делая шаг назад. – Простите, простите, ваше высочество!

– Пустяки, сударь. Мне понадобилась ваша комната, чтобы принять одного человека.

– Пожалуйста, ваше высочество, пожалуйста. Но, умоляю вас, позвольте мне взять с постели мой плащ и шляпу: другой плащ и другую шляпу я потерял ночью на Гревской набережной – там на меня напали воры.

– В самом деле, сударь, вид у вас неважный, – с улыбкой сказал герцог, отдавая Ла Молю требуемые вещи. – Видно, вы имели дело с напористыми молодцами!

Как мы уже сказали, герцог отдал Ла Молю плащ и берет. Молодой человек поклонился и пошел переодеваться в переднюю, нимало не задумываясь над тем, что делал герцог в его комнате: так уж повелось в Лувре, что комнаты дворян, составлявших свиту принцев, служили принцам своего рода гостиными, где назначались всевозможные приемы.

Де Муи подошел к герцогу, и оба, прислушиваясь, стали дожидаться, когда Ла Моль закончит свои дела и уйдет, но Ла Моль сам вывел их из затруднения: переодевшись, он подошел к двери и спросил:

– Простите, ваше высочество, вам не попадался граф де Коконнас?

– Нет, граф, хотя сегодня утром было его дежурство. «Значит, его убили», – подумал Ла Моль и удалился. Герцог прислушался к постепенно затихавшим шагам Ла Моля, затем отворил дверь и, увлекая за собой де Муи, сказал:

– Смотрите хорошенько – вон он идет, и постарайтесь перенять его неподражаемые манеры.

– Буду стараться изо всех сил, – отвечал де Муи, – но, к сожалению, я не дамский угодник, я солдат.

– Как бы то ни было, около полуночи я жду вас в этом коридоре. Если комната моих дворян будет свободна, я приму вас там; если нет – найдем другую.

– Хорошо, ваше высочество.

– Итак, до ночи, до двенадцати часов.

– До двенадцати часов.

– Да, кстати, де Муи! При ходьбе сильно размахивайте правой рукой – это очень характерно для господина де Ла Моля.

Глава 6

Дата добавления: 2015-11-14