Исследование - инструмент выработки отношения к гипотезам 3 страница

Структура модели объяснения-предсказания включает две основные составляющие - эксплананс и экспланандум.

Эксплананс содержит множество предложений, которые приводятся для объяснения описываемого явления. Эти предложения разделяются на два подкласса:

(1) представляющие собой общие законы - универсальные утверждения (фундаментальные законоподобные высказывания, гипотезы универсальной формы - предпосылки исследования);

(2) описывающие специфические условия появления определенных событий в определенном месте и определенный момент времени (описание конкретных условий, методических приемов проведения исследования).

Экспланандум содержит предложения, описывающие объясняемое явление (результаты исследования).

Предложенное объяснение правильно, если его составляющие удовлетворяют условиям адекватности, которые можно разделить на логические и эмпирические [Гемпель, 1998, с.92-94].

Логические условий адекватности (нестрогая формулировка):

- экспланандум должен быть логическим следствием эксплананса, т.е. должен быть логически выводим из информации, содержащейся в экспланансе;

- эксплананс должен содержать общие законы, которые действительно необходимы для выведения экспланандума;

- эксплананс должен быть принципиально проверяем в исследовании, он должен быть фальсифицируемым, для него должно быть определено “непустое множество потенциальных фальсификаторов” (см. подразд.);

- компоненты, составляющие структуру объяснения, должны быть логически связаны между собой: эксплананс логически выводим из уже зафиксированного знания (построенного в соответствии с научными ценностями и нормами), а экспланандум - логически выводим из эксплананса, если эти условия соблюдены, то экспланандум может составить основание эксплананса для следующего объяснения.

Эмпирические условия адекватности (нестрогая формулировка):

- предложения, составляющие эксплананс, должны быть истинны. они должны удовлетворять условиям фактуальной точности (однако, как отмечает К.Гемпель, более подходящим условием было бы следующее: эксплананс должен скорее подтверждаться всем имеющимся соответствующим эмпирическим материалом, чем быть истинным);

- все утверждения эксплананса должны быть получены в результате такой же логической процедуры, которая требуется для объяснения экспланандума (закон, входящий в эксплананс, должен иметь подтверждения, полученные при предсказании и объяснении других объектов, иначе этот закон оказывается ad hoc * гипотезой [Никитин, 1970]).

Объяснение и предсказание в рамках этой модели отражают две неразделимые стороны исследования, которое подчинено логике гипотетико-дедуктивного метода. Выдвижение гипотезы и выведение (дедукция) следствий этой гипотезы, в соответствии с уже установленными закономерностями, - предсказание возможных исходов исследования. Построение объяснения согласно дедуктивно-номологической модели точно воспроизводит структуру общенаучного гипотетико-дедуктивного метода. По определению К.Поппера дать “... объяснение некоторого события — значит дедуцировать описывающее его высказывание, используя в качестве посылок один или несколько универсальных законов вместе с определенными сингулярными высказываниями - начальными условиями” [Поппер, 1983, с.83]. Таким образом, одно и тоже описание события является предсказанием (при формулировании гипотезы и дедуцировании следствий) и объяснением. В качестве предсказания событие выступает одним из гипотетических альтернативных исходов исследования, а при объяснении - актуально фиксированным результатом.

Гемпель специально отмечает, что один и тот же логический анализ применим как к объяснению, так и к научному предсказанию и требует выполнения одних и тех же условий адекватности. По словам Гемпеля, различие между ними имеет прагматический характер. Так, если дано описание объясняемого эмпирического явления (Е), т.е. если мы знаем, что описанное явление имеет место, то мы говорим об объяснении происшедшего явления. Если сначала даны последовательные утверждения (эксплананс), и Е выводится из них до того, как явление, описанное им, будет иметь место, то мы говорим о предсказании. Поэтому все, что говорится относительно логических характеристик объяснения или предсказания, применимо и к тому, и к другому [Гемпель, 1998, с. 93-94].

Структура дедуктивно-номологической модели представляет предсказание и объяснение как различные стороны процесса познания. Из этой важнейшей особенности модели вытекает возможность и необходимость согласования уже установленных и гипотетических (искомых) закономерностей, явлений и т.д., и, следовательно, целостность концептуальной картины изучаемого объекта.

Принимая дедуктивно-номологическую модель как инструмент формирования научного знания, следует заметить, что конкретные акты взаимоотношения субъекта с миром имеют иную структуру (см. подразд. Взаим. и Разв), а, следовательно, эта модель не описывает процесс формирования нового индивидуального знания о мире. Важно, что дедуктивно-номологическая модель позволяет унифицировать построение исследования, формирование гипотез и объяснение полученных результатов, представить проведенное исследование и полученные результаты научному сообществу, способствует выработке согласованных концепций. Специально следует заметить, что структура публикации, вводящей результаты исследования в пользование научным сообществом, также строится в соответствии с этой моделью (см. подразд.).

I.2.3. Рациональность * научного знания

Рациональность (от лат. ratio - рассудок, разум) научного знания предполагает существование единой сиcтемы логических приемов, допускающей коммуникацию между членами сообщества (см. напр. [Парсонс, Сторер, 1980]), обеспечивающей воспроизводимость знаний, его распределенность между членами научного сообщества, его единство. Рациональное знание опирается на логическое обоснование в рамках определенной концептуальной системы, поэтому рациональность не может рассматриваться как единожды приобретенное и неизменное свойство научного знания. За время существования европейской науки сменилось несколько таких систем, и, соответственно несколько идеалов и типов рациональности (см. сборник [Исторические типы рациональности, т. 2, 1996]).

В различных философских системах, особенно начиная с XVII - XVIII вв., рациональность знания понималась как соответствие процесса познания неизменным “законам разума”. В рамках классической науки рациональность знания выступала как зависимость научного знания только от “реальных” свойств изучаемого объекта и правил, выявляющих эти свойства: “рациональное” знание об объекте должно точно воспроизводиться любым субъектом познания при условии соблюдения правил вывода. Этот тип рациональности опирался на индуктивный метод познания (см. подразд. Общенаучный метод), который составил основы доктрины позитивизма *, доминировавшей в XIX веке и в начале XX. Поэтому рациональность классического периода развития науки можно обозначить как индуктивистскую.

В рамках этой модели неразрывность теоретических и эмпирических компонентов знания, включенность в знание личностных компонентов принимается как важное и неотъемлемое свойство познания; представление о направленности исследований на установление единой истины сменилось представлением о множестве конкурирующих концептуальных систем, о принципиальной погрешимости знания; были эксплицитно противопоставлены джастификационистские (направленные на поиск подтверждения, индуктивистские по сути) и фальсификационистские модели верификации знания. Эта модель рациональности представлена несколькими версиями, но все они опираются на гипотетико-дедуктивный метод.

В постклассический период развития науки было установлено, что в процессе формирование знания теоретических и эмпирических компонентов знания неразделимы, что новое знание не «вычитывается из книги природы» (см. подразд. Истинность), а формируется в виде альтернативных гипотез, результаты отбора которых зависят от весьма широкого круга факторов, что с неизбежностью приводит не к единственному объяснению, а к множеству конкурирующих вариантов знания (см. подразд. I.2.7); сложилось представление о принципиальной погрешимости знания (см. подразд. I.2.7). В интенсивных методологических поисках сложилась постпозитивистская логика науки, дальнейшее развитие которой позволяет оценить ее (в современном состоянии) не только как НЕ-позитивистскую, но как КОНТР-позитивистскую (см. обобщающие работы [Кун, 1975; Лакатос, 1995; Поппер, 1983] и мн. другие). Эта контр- позитивистская логика научного исследования опирается на гипотетико-дедуктивный метод, дедуктивно-номологическую модель объяснения (см. разд. I.2.2) и выражает иной тип рациональности, еще не получивший собственного имени, но который с определенной долей условности можно обозначить как гипотетико-дедуктивистскую.

Смена типов рациональности – не переход от одного ее типа к другому, уже заданному, сформированному, зрелому, а выработка и включение уже известных частных приемов в число новых формирующихся принципов, которые впоследствии становятся основополагающими. Так, признаки использования принципа фальсификации в исследованиях обнаруживаются задолго до того, как он был сформулирован К.Поппером (см. подраздел Принцип фальсификации). Сложность процесса смены типов рациональности выражается, в частности, в построении эклектических * концепций. В качестве примера приведем представления о “квазииндукции”, совмещающее индуктивистскую и гипотетико-дедуктивную логику [Поппер, 1983, с. 224], о “ гипотетико-дедуктивную концепцию индуктивной логике ” (см. [Швырев, 1964]). Эти трудности перехода переживаются научным сообществом как «кризис рациональности». Некоторые психологи полагают, что этот кризис поразил именно психологию, однако он не является чем-либо специфическим для психологии, что отличает ее от других научных дисциплин: этот кризис носит общенаучный характер. Для одних дисциплин (из числа естественнонаучных) кризис завершен или близок к завершению, для других, более молодых, в том числе и для психологии, он еще только разворачивается. Психологию отличает большое разнообразие научных школ, направлений, парадигм, которые находятся на разных стадиях смены типов рациональности. Одни их них не рефлектируют кризисное состояние, другие интенсивно стремятся к преодолению эклектичности переходного периода.

Кризис смены рационализма иногда оценивается как утрата или распад рациональности, как торжество иррационализма. Важнейшие положения рационализма постклассичекого периода развития науки, например, представление о неизбежной погрешимости знания (см. словарь фаллибилизм *, а также подразд. I.2.7), используют для обоснования мнения о неизбежном иррациональном характере научного знания [Фейерабенд, 1986].

Для обоснования этой точки зрения используют представление о том, что генетически наука восходит к мифу/ритуалу (см. подразд.) и поэтому воспроизводит их иррациональный характер, заметим, однако, что с этой точки зрения система общенаучных ценностей и нормативов представляется неизменной, неразвивающейся. Начиная с периода научной революции XVII-XVIII вв., системы рационального познания формируются эксплицитно. Это и индуктивизм Бэкона-Милля, и «метод рациональной интуиции» Р.Декарта (см. подразд.), и методологические построения позитивизма, диалектического материализма, фальсификационистская методология. Эти системы рациональности сменяют, вытесняют друг друга. Рациональность, как логическая обоснованность системы знаний, формируется в соответствии с развивающимися общенаучными ценностями и нормативами. Таким образом, в эволюции науки для научного сообщества реальными альтернативами являются не рационализм/иррационализм, а различные типы и варианты рациональности.

Иной аргумент, приводимый в пользу представления об иррациональности научного знания состоит в том, что “процесс создания нового знания, построения новых теорий, как хорошо известно, не удается описать в терминах логики”; однако “из этого отнюдь не следует, что этот процесс по своей природе является иррациональным..... скорее должны признать, что наши знания об этом процессе пока еще столь ограничены” [Грязнов, Садовский, 1978, с. 30].

Важным условием соответствия формируемого знания критериям рациональности является критическая ориентация исследователя, сама возможность которой обеспечивается общенаучными стандартами, нормативами, ценностями.

Поскольку рациональность входит в число наиболее фундаментальных общенаучных ценностей, надежды на построение какой-либо специфической (например, гуманистической) рациональности, отличной от рациональности “точных” или “естественных” наук для психологии неосуществимы, (см., напр., глубоко аргументированную позицию Н.С.Автономовой [Автономова, 1995]).

I.2.4. Согласие научного сообщества.

Предмет научного познания — это общезначимые объекты, явления и события. Факт, концепция, теория приобретают определенный статус (принимаются или отвергаются) тогда, когда по отношению к ним принимает согласованное решение некоторая организованная часть научного сообщества — сторонники определенной парадигмы, группы парадигм, дисциплинарное сообщество или иные группы специалистов. Очевидно, что обобщенный характер знания является и условием выработки согласованного представления, и продуктом этого процесса.

Сама возможность достижения сообществом согласия предполагает высокую степень институализации этого сообщества, и опирается на приверженность членов сообщества общим ценностям, фундаментальным по отношению к более частным внутридисциплинарным и парадигмальным установкам.

Позицию сообщества по отношению к новому факту, концепции, теории можно охарактеризовать как “презумпцию виновности”: необходимость их введения в практику исследований должна быть доказана и не может быть принята сообществом a priori. Выработка согласованного мнения сообщества сопряжена с большими усилиями. Так, оценка сообществом физиков предполагаемого явления “холодного ядерного синтеза” (синтеза ядер гелия из ядер водорода при комнатной температуре при пропускании электрического тока через электроды из палладия, погруженные в тяжелую воду) заняла более пяти лет, в течение которых оцениваемое исследование было повторено сотни раз, причем некоторые специалисты считают вопрос не решенным окончательно и после десяти лет работы. Для сравнения приведем легкость принятия сообществом психологов сведений о «эффекте 25-го кадра», что, по-видимому, свидетельствует о его относительно невысокой институализации. Несмотря на отсутствие в литературе сколько-нибудь доказательных результатов исследований этого легендарного явления, его описание включается даже в учебники (см. [Годфруа, 1996, с. 199]). Интересно, что, отстаивая реальность эффекта, часто объясняют отсутствие его валидных и надежных доказательств строго секретным характером исследований, а ведь этот аргумент доказывает лишь то, что утверждается существование эффекта без опоры на свидетельство его существования. Заметим, что в самых полных обзорах по проблеме сублиминального (подпорогового) восприятия, этот эффект даже не упоминается (см., например, [Shevrin, Dickman, 1980]).

Разумеется, что согласие, консенсус сам по себе не может служить доказательством ни безошибочности, ни даже приемлемости вывода, но, как замечает Ж.-Ф.Лиотар, “предполагается, что истина высказывания не может не порождать консенсус” [Лиотар, 1998, с. 64].

Согласие сообщества относительно факта, концепции, теории достигается через проведение исследований, в результате которых даются формулировки обобщенных принципов, законов, закономерностей, оно складывается в процессе выработки общего для определенной группы специалистов представления о предмете изучения. Вне такого, парадигмального по своей природе представления, не может быть достигнуто согласие об объективности исследования (см. подразд. I.2.3).

Важнейший фактор достижения согласия – общенаучное требование воспроизводимости результатов исследования. Чем более важны результаты, полученные в исследовании, для научного сообщества, тем более жесткие процедуры верификации применяются, тем большее количество независимых проверок этих результатов, повторений исследования выполняется (см. выше: «холодный ядерный синтез»; также подразд. ФАКТ). Количество таких исследований, воспроизводящих «целевое» может достигать десятков, как это происходило, например, в 60-70-е годы с повторениями исследования ориентировочного рефлекса, проведенного Е.Н.Соколовым [Соколов, 1958], многие выпуски журнала Psychophysiology почти полностью были посвящены таким повторениям или их обзорам.

Согласование точек зрения членов сообщества обеспечивается также средствами коммуникации – публикациями и дискуссиями (см. подразд. Структура научного сообщества, Публикации). Институт публикации, сложившийся в XVII в. (см. подразд. Становление институтов), был существенно дополнен в XIX в. экспертизой рукописей, предваряющей опубликование. В связи с развитием информационных технологий формируются новые типы научных журналов, электронные, которые могут предоставлять читателям доступ не только к результатам обработки данных, но и к самим исходным, «сырым» данным (напр. журнал «Arctic Data InterActive», выпускаемый Геологической службой США, см. В мире науки, 1992, №#4, c. 30 – 31). Обращаясь к данным, читатель получает возможность не только проверить результаты и выводы автора, но и применить другие способы обработки, расширить собственную базу данных. Это открывает принципиально новые возможности выработки согласия сообществом.

Институт дискуссии сложился еще в Средние века, когда собственно институт науки еще не полностью отделился от института религии (см. подразд. Становление института). Свободное обсуждение исследований, как проведенных, так и еще только планируемых, внутрипарадигмальные и межпарадигмальные дискуссии необходимы не только для достижения согласия. Предоставление результатов исследований научному сообществу, их открытость для критики, является необходимым условием развития знания. Отмечают такую закономерность: “Если группа заинтересована в том, чтобы защититься от критики, и не хочет поставить себя под удар, ей редко удается получить интересный результат” [Хакинг, 1998, с. 133].

Согласие научного сообщества не возникает в какой-либо определенный момент, не достигается в результате специального согласования интересов, как это может происходить в политике. Например, утверждение, что к концу XIX в. физики пришли к согласию относительно основ классической механики, не означает, что это было специально принятым решением. Согласие сообщества физиков сложилось эволюционно на протяжении XVIII - XIX вв. Важную роль в выработке согласия сыграло то обстоятельство, что в установлении важнейших закономерностей и законов принимали участие многие исследователи, так, например, в открытие кислорода, сыгравшего решающую роль при отвержении концепции флогистона были вовлечены крупнейшие химики Европы XVIII в. – А.Л.Лавуазье, К.В.Шееле, Дж.Пристли, М.В.Ломоносов [Азимов, 1983, с. 45-52; Кун, 1977, с. 81-85, 101-103]. Опора согласия на согласованость исследований зафиксирована, в частности, в таких наименованиях, как «закон Бойля-Мариотта» и т.п. Именно согласованная (стихийно!) деятельность всего сообщества привела к тому, что в процессе создания классической механики все иные претенденты на роль общепринятой парадигмы были отвергнуты. Таким образом, в основе достижения согласия лежит коммуникация между членами сообщества, а также институализированные способы построения обобщений, и в первую очередь – общенаучный метод.

С наибольшими трудностями достигается межпарадигмальное согласие, особенно в ситуации формирования новых парадигм. В качестве примера можно привести длительную и трагическую историю неприятия новых астрономических и физических представлений и борьбы между формирующимися концепциями в период коперниканской революции (перехода от геоцентрической системы мироздания к гелиоцентрической) [Кирсанов, 1987; Фантоле, 1999], хотя достижение согласия было затруднено и несформированностью научного сообщества, и, отметим специально, низким уровнем его институализации (см. подразд.). Эти же факторы, по-видимому, имели большой вес в период развертывания глубочайшего кризиса психологии в 10-30-е годы XX в. Важно, что высокий уровень институализации, даже при всех сложностях сопоставления несоизмеримых парадигмальных положений, позволяет сторонникам разных парадигм достигать формального согласия, используя дисциплинарные или общенаучные ценности, принципы, нормативы организации исследований. Заметим, что при этом “научные теории оказываются многообразно пронизанными конвенциями...” [Позер, 1996, с. 103].

Важно, что подмена согласия сообщества конвенцией, заключенной какой-либо его частью, не эффективна. Так, конвенциальный характер имели решения Французской академии наук не принимать к рассмотрению проекты построения "вечного двигателя" (1775) и изучения "небесных камней" («проблемы метеоритов не существует, т.к. камни не могут падать с неба», одним из инициаторов этого решения был А.Л.Лавуазье). Несмотря на запрет, проекты вечного двигателя продолжали создавать (см. подробно [Орд-Хьюм, 1980]) – до тех пор, пока этот запрет не утратил конвенциальный характер, в связи с принятием сообществом обобщенной формулировки закона сохранения энергии (Г.Гельмгольц, 1848) и второго начала термодинамики – в 40-70 гг. XIX в. в результате исследований С.Карно (1796-1832), Р.Клаузиуса (1822-1888), Л.Больцмана (1844-1906) и мн. др. Конвенция по метеоритам последствий не имела. Регулярные исследования метеоритов были начаты немецким физиком Э.Хладны в 1794 г., а метеоритный дождь, выпавший во Франции в 1803 г., привел научное сообщество к признанию реальности феномена.

Абсолютизация роли согласия сообщества в формировании нового научного знания составляет основу конвенциализма (от лат. conventio — соглашение), который допускает построение любого теоретического построения — концепции, системы объяснения и т.п. или выбор из нескольких теорий, по произвольному соглашению, которое принимается не на основании определенной логики вывода, объяснения, а из соображений удобства, целесообразности. Конвенциалистская точка зрения близка к позиции релятивизма *. Конвенциализм, как и релятивизм, оценивает теории не как достоверные, а лишь как “истинные по соглашению”. По острой оценке Марио Бунге, конвенциализм — философское выражение цинизма [Бунге, 1975, с. 331].

I.2.5. Истинность научного знания

Истинность — относительно новая ценность, сформировавшаяся в постклассической науке, заместившая наиболее фундаментальную ценность классической науки — истину. Один из источников концепции истины как внеположной миру вечной вневременной сущности, служащей образцом для несовершенных (неистинных) объектов мира, — философская система Платона. Такое представление в неоплатоновской версии было инкорпорировано в теологические концепции христианства, а с сохранением некоторых важных черт — в философские и научные системы Нового времени. Представление о том, что истина, как и мир, внеположна по отношению к концептуальным системам, “является наследием эпохи, когда мир рассматривался как творение существа, обладающего своим собственным языком” [Рорти, 1996, с. 24].

Представление о данности истины извне характерно даже для рационалистических философских систем Нового времени, так, Р.Декарт утверждал: “... мы не можем дать никакого логического определения, помогающего познать природу истины”, “если кто от природы не знает, что есть истина, у него нет никаких способов это узнать” [Декарт, 1989 в, с. 604].

Особенности понимания истины в классической науке проясняет метафора природы как “книги”, “чтение” которой обеспечивает решение основной задачи науки, как она понималась в тот период — познание истины. Эта метафора предполагает, что познаваемым явлениям, событиям атрибутированы объективные (независимые от исследователя) смыслы, или какие-либо обобщения (например законы природы), которые требуется лишь выявить — “познать”. Такой подход находится в соответствии с логикой индуктивного метода познания и поиском подтверждения правильности понимания выявленного обобщения, и строго противоречит гипотетико-дедуктивному методу, суть которого состоит в выдвижении альтернативных обобщений (гипотез), проецируемых на изучаемую действительность, и опровержения некоторых альтернатив.

Важно, что метафора познания как “чтения книги природы” предполагает существование единственной абсолютно правильной концепции, представляющей истину.

Самые разнообразные определения этого понятия, включая и представление об относительной истине, неизбежно связаны с представлением о конвергентном движении к единой, унитарной, самотождественной истине. Такое представление находится в строгом противоречии с принципами эволюции и наблюдаемым развитием концептуальных систем: дифференциацией научных школ, парадигм, увеличением количества различимых религиозных культов, многообразия культур. Идеал классической науки предписывал стремление к истине и предсказывал возможность конвергенции различных направлений в состояние истины на основе представления о кумулятивном характере развития научного знания ¹, приближения его к истине (см. [Кун, 1977]). (СНОСКА: ¹ Это понятие раскрывается в подразделе «Сопоставление представлений об исследовательских программах, парадигмах….»)

Одна из важнейших черт перехода от классической к постклассической науке состоит в радикальном отказе от представления об истине как окончательной и бесспорной теории. Так, Л.Больцман в 1899 г. пришел к следующему представлению: “В принципе, мыслима возможность появления двух совершенно различных теорий, причем обе одинаково просты и одинаково хорошо согласуются с явлениями: хотя эти теории полностью различны, обе они оказываются одинаково правильными. Утверждение, будто только одна теория является единственно правильной, выражает лишь наше субъективное убеждение, что не может быть другой теории, которая была бы столь же проста и давала бы столь же хорошо согласующуюся картину” (цит. по [Романовская, 1996, с. 231]). Важно, что эта позиция не является выражением конвенциализма (см. подразд. простота) или релятивизма *, поскольку эквивалентность теорий устанавливается в соответствии со строгими логическими и эмпирическими критериями.

Очевидно, что строгий выбор между эквивалентными теориями не может быть осуществлен на основании подтверждения одной из них. В постклассической науке логика поиска подтверждений заменена или дополнена поиском опровержения концепций, применением фальсификационных процедур (см. подразд. I.3.1). Последовательное проведение этой методологии привело к формированию в XX веке позиции фаллибилизма *, согласно которой теории не просто бывают ошибочными, они всегда потенциально ошибочны, поэтому задача исследователя состоит в том, чтобы как можно раньше и точнее определить ошибку в построениях (см. [Печенкин, 1996]).

В современной постклассической науке философская категория истины замещается логической категорией истинности. Для анализа истинности разработан специальный аппарат. Например, сформулированы понятия “фактическая истинность” (истинность предложения, обусловленная содержанием предложения), “логическая истинность” (истинность предложения, обусловленная его формально-логической структурой и принятыми при его рассмотрении законами логики) и др. В исследовательской практике складываются конкретно-научные методы контроля некоторых характеристик знания, связанных с истинностью, в первую очередь — различных видов валидности *. История развития научного знания показывает, что другие критерии истинности знания, например, “практика”, не обладают эффективностью. Так, тепловые машины были построены и достигли высокой степени совершенства на основании представлений о теплороде, представлений, которые были отброшены под давлением не практики, а поиска логически непротиворечивого теоретического описания тепловых явлений.

Заметим, что в отличие от истинности (логической и фактической) соответствие научного знания истине не поддается контролю.

Особенный статус истины в современной науке отмечен Х.Позером: “хотя истина... понимается как ценность,.. понятие истины... функционирует не прямо в качестве регулятивной идеи; в большей степени речь идет об обязательстве следовать в рамках науки признанным методологическим правилам.” [Позер, 1996, с. 104]

I.2.6. Обобщенность научного знания

Научное знание, как правило, формулируется в форме законов, закономерностей, соотношений, принципов, которые представляют собой обобщения, т.е. применимы к более или менее широкому кругу объектов или явлений. Чем большим потенциалом обобщения обладают научные познавательные конструкции, тем более широкий круг действительности они охватывают и тем меньшую детализацию ее описания они обеспечивают.

Наивысшие степени обобщения достигаются за счет формального, количественного характера построений. При этом переход от формального, часто статистического описания объекта/явления к индивидуальным, реальным экземплярам оказывается затрудненным. Так, индивидуальные данные испытуемых и “среднегрупповой портрет” представителя выборки могут расходиться весьма существенно: при нормальном распределении, наиболее предпочтительном для валидного описания выборки, размах отклонений от среднего составляет 6 стандартных отклонений - от -3s до +3s (см. подразд Выборка).

Дата добавления: 2015-11-14