Василий МАНЧЕНКО

НАРРУ- ЕND

После презентации своей новой книги я вернулся домой в изрядном подпитии. Скинув с себя одежду, я хотел принять ванну, чтобы немножко освежиться, но передумал - побоялся уснуть и утонуть. Было бы глупо после такого успеха, который мне принесло мое новое творение, утонуть в собственной ванне по-пьяни... по-пьянне. Ну, может быть, попасть под машину или под нож бандита подошло бы, но утонуть в ванне - слишком прозаично. И потом голого тебя будут снимать репортеры и в таком виде пропечатают в газетах.... Фу..! Бр..! Нет, купание отпадает. Лучше всего сейчас - это лечь спать, а освежаться будем завтра... кефиром... или пивом... Так, кефиром или пивом? Ну, да это - завтра, а сейчас-спать!

Пока я раздумывал: стелить ли постель или бухнуться спать на диван, в комнате кто-то хмыкнул. Я оторвал глаза от пола, который помогал мне остановить головокружение, и посмотрел перед собой.

Передо мной стоял мужчина - молодой, высокий, симпатичный и ужасно знакомый. Но кто это? Я не мог точно определить, потому что черты его лица были как-то размыты. Я потер глаза, чтобы эта размытость исчезла, но она не исчезла. Да.., я сегодня явно перебрал...

- Ты кто?,- спросил я его немного заплетающимся языком. Хотя нет, тут я приврал, на такой короткой фразе мой язык вряд ли успел заплестись. Он это сделал потом... и неоднократно.

- Не узнаешь? - ответил знакомый незнакомец.

- Простите, я сегодня немного перебрал... А как вы вошли..? Неужели я, дурак, дверь забыл захлопнуть?

- Чихал я на ваши двери. А перебрал ты много. И не сбивайте меня - или мы говорим на “Вы” или на “ты”. Не путайте стиль, мэтр! Определитесь!

- А как лучше?

- Ну, после столь долгого знакомства, я думаю, вполне можно на “ты”.

- Так мы с вами давно знакомы? То-то я смотрю - ну что-то знакомое, но что? Простите, я сейчас не в состоянии вспомнить. Кто вы?

- Я - твой герой!

- Кто?!

- Ну, или Ваш герой, если уж Вы мне Выкаете.

- Вы думаете я что-нибудь понял?! Твой, ваш - мне на это плевать. У вас имя есть?

- А вот это, как раз, совсем несущественно. Называйте, как хотите. В последний раз я был для вас Сергеем.

- А когда это в последний раз?

-- Сегодня, на презентации.

- Вы были на презентации?

- Я просто не мог там не быть, как и этой презентации не могло быть без меня.

- А…Вы - один из устроителей...

- Какой устроитель? Я - главный герой!

- Ничего не понимаю. Сергей, вы же видите, что я изрядно выпил. Перестаньте мучить пьяненького. Говорите просто и ясно - кто вы и что вам от меня надо?

- А я и говорю просто и ясно - я - ваш герой! А надо мне, всего лишь, поговорить.

- Какой герой?! Откуда ты взялся, идиот?!

- Из твоей книги, болван! Когда ты мараешь бумагу - то такой умный! А на самом деле не можешь понять элементарных вещей. Объясняю, для особо тупых, ты написал книгу, в которой вывел меня, как главного героя. Сегодня у тебя была презентация этой книги, на которой ты надрался, как свинья, и втихаря удрал домой - есть за тобой такое - как напьешься, так и уходишь, не простившись, по-английски. Но от меня-то, дорогой, тебе никуда не деться. Я ведь - твое творение. Так что, если я и идиот, то это не моя вина. Лучше, давай, поговорим, пока твоя жена не вернулась. Она, конечно, не сможет помешать, но будет отвлекать. А у тебя и так голова туго соображает.

- Да, настолько туго, что я никак не пойму: сплю я или это уже белая горячка.

- Будем считать - ее начало, а я - твоя первая галлюцинация. Ну так, разговор состоится? Или отложим на потом? Имей в виду, я, ведь, не отстану. Тебе даже выгодно поговорить со мной сейчас, наутро ты решишь, что это был пьяный бред. Это гораздо приятнее, чем, если бы я пришел к тебе трезвому и ты бы решил, что сошел с ума. Да и у меня наболело. Так что - абстрагируйся! Ты же любишь советовать это своим друзьям и знакомым.

- Ну ладно, уговорил. Ты прав - лучше проспаться, чем угодить в психушку. О чем ты хочешь со мной поговорить?

- О смерти.

- О смерти? К чему такая грустная тема?

- О моей смерти. Или ты уже забыл, что убил меня в конце романа. Зачем ты это сделал? Разве так трудно было написать счастливый конец? Вспомни, хотя бы, народную классику – “ и жили они долго и счастливо”.

- Ненавижу дешевый американский хэппи-энд даже в русских сказках. Это не мой стиль. Я пишу правду.

- Какую правду? Просто тебе был нужен эффектный конец! Ты меня угробил ради красного словца!

- А я этого и не отрицаю. Если бы я тебя не убил, то из моей книги получился бы слащавый любовный роман. А это, повторяю, не мой стиль. Мне нужно потрясти читателя. Выбить из него хотя бы одну слезинку. Потому-то я и выдумал тебя такого положи­тельного. Кстати, в этом и состоит правда жизни - хорошие люди всегда уходят из жизни раньше других.

- Из каждого правила есть исключения. А твои слезинки никому не нужны. Люди хотят смеяться и радоваться, а ты наводишь на них тоску.

- Ну, тут я могу с тобой поспорить! Люди не могут постоянно смеяться и радоваться, иначе эти чувства атрофируются до такой степени, что человека уже невозможно ничем ни рассмешить ни обрадовать. Для этого-то, как раз, и нужны и слезы и ужасы. Поплакать и испугаться просто необходимо, чтобы потом насладиться хорошей шуткой и вкусом жизни. Только на контрастах можно правильно оценить и радость, и горе. Так что, я со своими романами необходим людям, как холодный душ в жаркий полдень. И, к тому же, мои слезы - чистые, светлые и благородные.

- Я не ребенок. Не надо мне втюхивать прописные истины. В жизни и без твоих романов хватает слез и ужасов, от которых человек хочет отдохнуть, беря в руки книгу или глядя в экран телевизора. А ты, вместо долгожданного отдыха, снова заставляешь его плакать.

- Уж лучше пусть он поплачет над моей книгой, чем в жизни. Я хочу научить людей ценить то, что они так часто теряют по собственной глупости. Я хочу показать им, как каждое грубое слово, сказанное любимому, близкому человеку, приближает его смерть. Ну разве это не глупо - приближать смерть любимого человека? Ведь и ты погиб не оттого, что тебя сбила машина, а оттого, что тебя обидела Ольга своей глупой ревностью. Это она убила тебя своим недоверием.

- Милые бранятся - только тешатся. Если бы ты не переехал меня этой дурацкой машиной, мы бы с ней во всем разобрались и жили бы как в сказке – долго и счастливо. А ты не дал нам этого шанса. И, по сути, ты убил не только меня - ты убил любовь.

- А вот и нет! Любовь-то, как раз, и выжила. Теперь Ольга будет любить тебя вечно, до самой смерти, а, может быть, и после, если там что-нибудь есть. Ей уже никогда в жизни не повстречать такого как ты.

- Ты путаешь любовь со страданием. Однобокая любовь - ненормальна. Неразделенная любовь сродни мазохизму. А любовь к прошлому - это лишь ностальгия, ностальгия по любви. И ты оставил Ольге только это. Ты, просто, садист, если любишь писать такие книги.

- Ну, договорился! Да что ты знаешь о любви?! Ты - во всем положительный красавчик-супермен. На тебя бабы с детства вешались гроздьями, а тебе лишь оставалось выбирать из них какую получше. Толкуешь о неразделенной любви! А ты испытал ее, у тебя была хоть раз неразделенная? Когда смотришь на себя в зеркало и понимаешь, что ты не для нее, а все-таки надеешься. Когда смотришь на нее и понимаешь, что она не для тебя, а все-таки надеешься. Когда заглядываешь к себе в душу и понимаешь, что твоя душа недостаточно чиста для нее, а все-таки надеешься. Когда заглядываешь к себе в голову и находишь, что ты слишком скучен и, совершенно, не оригинален для нее, а все-таки надеешься. Когда ты начинаешь совершенствовать свой ум, очищать свою душу и даже пытаешься повлиять на свою внешность, чтобы понравиться ей и, все равно, понимаешь, что для нее этого недостаточно, и все-таки еще на что-то надеешься. Когда ты узнаешь ее в толпе лишь по движению руки, в темноте - по звуку шагов, в пространстве - по движению своей души, потому что все-таки еще на что-то надеешься. А когда уже надеяться не на что, ты начинаешь душить свою любовь, если еще не сошел от нее с ума. Начинаешь убегать от этой любви и калечить окружающих, потому что бежишь, не разбирая дороги. Когда в каждой, проходящей мимо тебя, женщине ты видишь ее черты. И бросаешься на первую попавшуюся, похожую на нее глазами, ногами или только именем. И ломаешь жизнь и себе, и этой бедняжке, пока не поймешь, что ты любишь не ее, а ту, которая тебя отвергла, даже когда нет ни надежды, ни разума, ни сил. И когда понимаешь, что лучший выход из этого положения - нажать на курок и разнести башку вдребезги, но на это уже не хватает решительности, и ты продолжаешь жить и мучить себя и окружающих. Ты говоришь, что такая любовь ненормальна, и глубоко заблуждаешься - весь мир утонул в неразделенной любви - потому-то он так несовершенен. А то, что было у тебя с Ольгой, как раз, и есть аномалия. Вот я и привел это к норме, бросив тебя под машину.

- Ну вот, оказывается, тобой руководила обыкновенная зависть. Потому-то ты и убил меня, даже не подумав о последствиях. А ты подумал об Ольге? Что будет с ней? Убив меня у нее на глазах, ты только добавил в этот мир несовершенства, вместо того, чтобы стремиться к идеалу. Пусть, наша с ней любовь - это аномалия. Но ты, как человек, пытающийся влиять на умы и чувства других людей, должен делать мир более совершенным, а вместо этого убиваешь людей. Этот мир и так погряз в убийствах. Ему уже мало убивать людей толпами в войнах, катастрофах, землетрясениях и других катаклиз­мах. Этот мир культивирует убийство в сознании людей. Включи телевизор, открой книгу или газету - везде убийства, убийства, убийства... Каждый день, каждый цивилизованный человек видит, слышит, читает об убийствах. Не об одном, а о нескольких. Боевики, триллеры, ужастики, не говоря уже о новостях. И эти люди считают себя цивилизованными – люди, которые не могут прожить без убийства ни дня. Убийство стало обыденностью, убийство стало нормой. Его только разделили на две части - справедливое и несправедливое. Когда мы и наши - это справедливо, когда нас чужие - это несправедли­во. Когда случайно и он нам нравился - жалко, когда он нам не нравился - так ему и надо. Но определение справедливости - это лишь вопрос морали. У нацистов справедливость -расовая, у политиков - классовая, у обывателей - эгоистическая. Но результат всегда один - убит человек. Уничтожен еще один маленький мир, еще одна вселенная. А разговоры о справедливости - это лишь оправдание для убийц. И ты – писака, претендующий на оригинальность, убивающий меня на глазах любимой женщины - отнюдь не оригинален в этом мире состоявшихся и потенциальных убийц. Прикрываясь законами жанра, ты убиваешь не только меня - ты убиваешь любовь!

- Нет! Нет! И нет! Ты, конечно, прав - наш мир погряз в убийствах. Но все это не относится к любви. Любовь, вообще, нельзя убить. Она витает в воздухе или в космосе или,черт, знает, где она еще витает. Это - сверхчувство, которое не зависит от количества смертей и рождений. Никто до сих пор не смог определить, как и откуда она берется и куда девается потом. Можно убить человека, но любовь останется. Просто она переходит в другое качество, может быть, в любовь к детям или еще куда - этого еще никто не выяснил. Но это так! И доказательством тому служит то, что человек надеется на встречу с любимыми после смерти. Ведь, по большому счету, даже те, кто не верит в загробную жизнь, все равно надеются, что там что-то есть. Не верят, но все равно надеются. Что это - парадокс или истина? И всем глубоко наплевать, есть ли материальные блага в нематериальном мире - лишь бы там были те, кого мы успели полюбить в этой жизни. А без них никакой рай не станет раем настоящим. Если ты выучил песню – ее надо кому-то спеть.

- Все это красиво и романтично, когда не касается тебя. А меня касается только то, что теперь станет с Ольгой. Если бы ты убил бы нас обоих сразу, я бы не стал тогда к тебе являться.

- Да нет, пришел бы! Пришел бы просить, чтобы я её оставил в живых.

- Лучше оставь в живых и меня. Ведь тебе это нетрудно. Пара росчерков пера.

- Это как же? Тебя не додавили или под машину попал не ты, а твой брат - близнец - отъявленный негодяй? А, может быть, все это просто приснилось Ольге, так сказать, кошмарный сон? Нет, дорогой! Я не пишу романов с продолжением. Ты, просто, насмотрелся дурацких сериалов, где герои умирают и воскресают только оттого, что исполнители их ролей заболели гриппом или уехали в отпуск. Повторяю еще раз: я такого не пишу. Роман закончен и, кстати, великолепно принят читателями и даже критиками. И я по этому поводу уже успел надраться, как ты сам можешь это видеть.

- Да, я вижу - ты в фаворе, а я - в гробу. И все мои доводы для тебя лишь повод для упражнений в краснобайстве в защиту собственной жестокости.

- Но-но, полегче! Ты решил всех собак на меня повесить? Я тебя понимаю - кому хочется помирать во цвете лет? Но я надеюсь, что твой пример станет поучительным и кого-нибудь из читателей спасёт от глупой ревности. Тогда твоя смерть не будет напрасной.

- Люди предпочитают учиться на собственных ошибках. А ты, как раз, так ничего и не понял. Мне наплевать на мою смерть. Я думаю лишь о том, как её сможет пережить Ольга. Я, ведь, её знаю - она наложит на себя руки, если раньше не сойдет с ума. Да ты и сам это прекрасно понимаешь. Ведь это же ты описал нас так, что мы не можем жить друг без друга. Вот почему я явился к тебе и прошу воскрешения.

- А оно совсем не обязательно. Да и умер-то ты не весь. Часть тебя живет в ее чреве и в положенный срок попросится наружу. Вот это и будет для Ольги и утешением, и целью жизни, и продолжением любви.

- Как?! Когда?! Откуда?! Ты хочешь сказать, что она беременна?

- Ну ты, брат, даешь! Прожил с женщиной почти год и теперь спрашиваешь. “Как?” - это надо спрашивать у тебя. “Когда?” - надо спрашивать у нее. А “откуда?”- это и я могу сказать - от природы, дорогой, от матушки-природы.

- Да ты опять ничего не понял! После того, что она увидела, сможет ли Ольга доносить моего ребенка? Теперь получается, что ты убил не только меня, но и моего ребенка? И Ольгу - это уже наверняка.

- Ну-ну-ну! Не надо так драматизировать. У Ольги крепкое здоровье.

- У меня оно тоже было крепким, пока ты меня не переехал.

- Имею право. Я тебя породил - я тебя и убил.

- Нашел чем гордиться - убийством.

- Вранье! Я горжусь не убийством, а впечатлением от убийства. А оно, действительно, получилось замечательным, если даже ты соскочил с отредактированных страниц, чтобы умолять меня о пощаде. Ведь ты - фантом, мультяшка, плод моего больного воображения - ирреальная личность. Стоит мне закрыть глаза и ты исчезнешь. Или нет, наоборот - глаза надо открыть. Ведь ты - мой сон. Но пока я сплю и ты еще не исчез, ответь мне на один вопрос. Как там?

- Где? На небесах, что ли? Или в аду?

- Ну да! Там куда ты попал. Рай и ад - это слишком примитивно. Я не верю, чтобы там все делилось так однозначно. Поэтому скажем более туманно и реально - по ту сторону. Как там - по ту сторону?

- Понимаешь ли, словами этого не объяснить, Это надо почувствовать самому. И я тебе, сейчас это устрою!

И тут Сергей метнулся ко мне и, наложив свои сильные руки на мою дохлую шею, принялся меня душить. Это было так неожиданно, что я не успел и пальцем пошевелить, чтобы отбить эту атаку. Да если бы даже и успел, все равно, шансов у меня было ноль - ведь Серега был супермен - я сам его таким создал. Неожиданным было то, что я предполагал его существом бестелесным, но за горло он меня схватил очень даже ощутимо. Ему это удалось настолько, что у меня сначала все поплыло в глазах, затем - стало растворяться в белесом свете и, под мучительные спазмы горла и бессильные взмахи конечностей, исчезло из поля зрения.

И в это время, спасательным кругом из далекого далека, в мое мутнеющее сознание прорвался голос жены: “ Иван! Открой же, ради Бога! Виктор Валентинович, ломайте - скорее, ей Богу, он спятил! ”

Когда меня вытащили из ванны и я выблевал, набравшуюся в мои внутренности, воду в унитаз, жена, вытирая полотенцем мой смердящий рот и поглаживая меня рукой по голове, твердила мне в ухо: “Ванечка! Ну зачем же ты так?! Ну не напечатали твой роман - напишешь еще. Или пошли его в другой журнал. Или подправь. Но зачем же от этого топиться, да еще в ванной. Слава богу, хоть вены не вскрыл, Есенин ты мой. А обо мне ты подумал? Как же я без тебя? Хорошо, что пришла вовремя. Ты знаешь, я что-то почувствовала еще на улице. Спасибо, Виктор Валентинович дверь вышиб. Обещай мне, что больше так никогда не поступишь, что бы ни случилось”.

И я пообещал. А себе пообещал: никогда в пьяном виде не подходить и близко к ванной. Ведь это же так глупо: утонуть, в собственной ванне по-пьяни. Тем более, когда твой роман не напечатали. Наверняка, скажут, что с горя, А ведь я могу написать новый роман. Со счастливым концом... Все-таки хэппи-энд не так уж и плох, даже если тебе придется оплатить ремонт подмоченного потолка своим соседям снизу.

Дата добавления: 2015-11-14