Дорожная песня

На следующий день Эрагон выехал в путь верхом на Кадоке рядом с Бромом. Не успели они отъехать от лагеря, как он задал свой первый вопрос:

— А как выглядит море?

— Ну, что я буду тебе его на словах описывать, — пожал плечами Бром. — Ты наверняка и раньше слышал подобные описания.

— Слышать-то слышал, да хотелось бы все же знать, какое оно…

— Сам скоро увидишь. — В глазах Брома появилось мечтательное выражение, словно перед ним проплывали какие-то чудные, неведомые всем прочим видения. — Море — это воплощенная чувственность, — сказал он. — Море умеет страстно любить и ненавидеть, умеет смеяться и плакать. Море отвергает любые попытки связать его заклятиями, сбрасывает любые оковы. Сколько бы ты о нем ни рассказывал, всегда найдется нечто, о чем ты и помыслить не мог… Помнишь, я тебе рассказывал, как эльфы приплыли из-за моря?

— Помню.

— Теперь они и живут далеко от морского побережья, но навсегда сохранили в душе глубочайшее восхищение морем. Грохот прибоя, запах соленого ветра — все это не раз вдохновляло эльфийских поэтов. У них есть поистине замечательные песни о море. Хочешь послушать одну из них?

— Очень хочу! — воскликнул Эрагон. Бром прокашлялся.

— Я постараюсь как можно лучше переложить ее для тебя с древнего языка на наш, современный. Это, по крайней мере, даст тебе возможность понять ее смысл, хотя ты и не сможешь услышать, как она звучит в оригинале. — Он потянул за повод, остановил Сноуфайра и закрыл глаза. Некоторое время он молчал, потом негромко монотонно запел:

— О, искусительница с телом текучим! Раскинув Под небом лазурным свои золотые просторы, Зовешь ты меня и манишь, ах, манишь! И буду я плыть вечно, вечно в просторах твоих, Но вовсе не ради очей той девы прекрасной, Что сердце связала мне белой вуалью, Благоухающей лилии уподобленной. Той связи ничто разорвать не способно, Лишь море одно разорвать ее может, Хоть самого его рвут и древесные корни, И ветра порывы…

Странной музыкой прозвучали в ушах Эрагона эти слова, а Бром сказал:

— У этой песни есть, конечно, продолжение. Она вообще очень длинная и называется «Дю Сильбена Датия». Я спел тебе только одну строфу. Эта песнь повествует о двух влюбленных, Акаламхе и Нуаде, которых разделила его неуемная страсть к морю. Эльфы считают, что в этих словах очень глубокий смысл.

— Эта песнь прекрасна! — искренне воскликнул Эрагон.

Когда вечером они остановились на ночлег, Спайн был уже виден вдали — тонкая неровная линия чуть выше горизонта.

Добравшись до подножия гор, они свернули к югу. Эрагон радовался, что горы снова рядом: горы придавали его миру некую успокоительную завершенность. Тремя днями позже они выбрались на широкую дорогу, утрамбованную колесами многочисленных телег и повозок.

— Это главная дорога, соединяющая столицу Урубаен и Тирм, — пояснил Бром. — Особенно ее любят купцы. Здесь надо быть осторожней. Сейчас, правда, не самое оживленное время для торговли, но многие пользуются этой дорогой постоянно.

Дни пролетали один за другим, а они все ехали вдоль горного хребта в поисках перевала. Впрочем, на скуку Эрагон пожаловаться не мог: если он не зубрил слова эльфийского языка, то учился ухаживать за Сапфирой или пользоваться магическим искусством. Он уже научился убивать с помощью магии дичь, что весьма экономило им время. Ему достаточно было взять небольшой камень и бросить в жертву. Он никогда не промахивался. И каждый вечер плоды его охоты жарились на костре. Каждый вечер также Эрагон упражнялся в фехтовании или же, но не так часто, бился с Бромом на кулачках.

За долгое путешествие, благодаря постоянному напряжению и упражнениям с мечом, Эрагон совершенно избавился от ребяческой пухлости. Руки у него стали мужскими, узловатыми, под загорелой кожей бугрились крепкие мускулы. И весь он себе казался каким-то твердым.

Когда они наконец вышли к перевалу, Эрагон увидел, что со стороны гор, пересекая дорогу, мчится стремительный поток.

— Это река Тоарк, — сказал Бром. — Теперь нам вдоль нее до самого моря ехать.

— Как это? — рассмеялся Эрагон. — Ведь эта река течет с гор в противоположном направлении! Или она делает петлю? Ведь иначе ей до моря никак не добраться.

Бром поправил свой перстень и принялся объяснять:

— Дело в том, что в самом сердце гор лежит озеро Воадарк, и из каждого его конца вытекает по реке. Обе эти реки носят одинаковое название: Тоарк. Сейчас перед нами та, что вытекает из восточного конца озера и бежит к югу, петляя в зарослях. В конце концов она впадает в озеро Леона. А вторая река как раз течет к морю.

Через два дня они вышли к скалистому уступу, с которого открывался широкий вид на холмистую местность, раскинувшуюся перед ними и сильно понижавшуюся у горизонта. Понимая, что именно там и находится море, Эрагон даже застонал: сколько лиг еще предстоит преодолеть, прежде чем они туда доберутся! Бром, указывая пальцем куда-то вниз, сказал:

— Вон там, чуть севернее, лежит Тирм. Это очень старый город. Говорят, именно там впервые поселились эльфы, прибыв в Алагейзию. Цитадель Тирма никогда и никем не была взята, а воины его не знали поражений.

На следующий день до полудня они спускались к подножию гор и наконец оказались по ту сторону Спайна. Местность здесь была лесистая и быстро понижалась по мере их продвижения к морскому побережью. Лишившись спасительных гор и холмов, за которыми всегда можно было скрыться, Сапфира теперь летела низко над землей, используя в качестве прикрытия каждую ложбину или возвышенность.

Когда леса остались позади, местность вокруг сильно переменилась. Земля здесь была торфянистая и вся заросла вереском, ноги утопали в мягких мхах. Камни и ветви деревьев тоже были покрыты зелеными мхами, мох обрамлял берега ручейков, кружевным узором изрезавших землю. Там, где копыта лошадей особенно глубоко проваливались в мягкую почву, тут же возникали крошечные озерца: земля, точно губка, была пропитана водой. Вскоре и Бром, и Эрагон были с ног до головы покрыты брызгами жидкой грязи.

— Почему здесь все такое зеленое? — удивлялся Эрагон. — У них здесь что, зимы не бывает?

— Бывает, но зимы здесь мягкие. С моря волнами наползают густые туманы и не дают морозам пробиться сюда и уничтожить растительность. Некоторым такой климат очень даже нравится. Что до меня, правда, то мне подобная сырость всегда навевает тоску.

Вечером они постарались разбить лагерь на самом сухом клочке земли, какой только сумели найти. За ужином Бром излагал Эрагону план дальнейших действий:

— Тебе придется до самого Тирма ехать на Кадоке. Теперь, когда мы уже довольно далеко от Спайна, есть большая вероятность встретиться с другими путниками, так что лучше тебе все время быть рядом со мною, ибо старик, путешествующий в одиночку, всегда вызывает подозрения. А если ты при мне будешь, никто лишних вопросов задавать не станет. Кроме того, не хотелось бы, чтобы в городе нас кто-то заприметил и стал бы задавать вопросы, откуда, мол, вы да зачем сюда прибыли.

— Мы назовемся своими настоящими именами? — спросил Эрагон.

Оказывается, Бром и об этом подумал.

— Ну, Джоада нам провести, конечно, не удастся, к тому же он знает мое имя, и думаю, ему можно будет и твое имя доверить. Но для всех остальных я буду Нил, а ты — Эван, мой племянник. Если кто-то из нас случайно оговорится и нечаянно свое настоящее имя назовет, ничего страшного. Но вообще-то очень бы не хотелось, чтобы кто-то наши настоящие имена запомнил. Есть у людей такая неприятная привычка — запоминать именно то, что не следует.

Дата добавления: 2015-11-14