Природное и культурное дерево

Подобный анализ работает и в отношении материалов — например, дерева, которое ныне столь ценится, связы­ваясь с сентиментально-ностальгическими мотивами (его субстанция вырастает из земли, оно живет, дышит, «рабо-

тает»). Оно обладает своей скрытой теплотой и не просто отражает ее подобно стеклу, но само горит изнутри. В его волокнах сберегается время, то есть это идеал хранилища, ибо все хранимое стараются уберечь от времени. У дерева есть запах, оно стареет, у него даже бывают свои паразиты, и т.д. Короче, этот материал — как бы живое существо. Та­ков знакомый каждому из нас образ «цельного дуба», вы­зывающий представление о череде поколений, о тяжело­весной мебели семейного дома. Но сохраняет ли сегодня свой прежний смысл «теплота» этого дерева, а равно и те­саного камня, натуральной кожи, сурового полотна, чекан­ной меди и т.д. — всех тех элементов материально-мате­ринских грез, которыми питается ностальгичность нынеш­них предметов роскоши?

В наши дни практически все органически-природные ма­териалы обрели себе функциональный эквивалент в виде пластических и полиморфных веществ¹: так, универсальным заменителем шерсти, хлопка, шелка и льна стали нейлон или его бесчисленные разновидности. Дерево, камень, металл уступают место бетону, каучуку и полистирену. Бессмыслен­но отвергать такую эволюцию, предаваясь идеальным гре­зам о теплой, человечной субстанции былых вещей. Оппо­зиция натуральных/синтетических веществ, подобно оппо­зиции традиционных/ярких красок, есть всего лишь моральная оппозиция. Объективно все материалы существу­ют сами по себе — они не бывают подлинными или под­дельными, натуральными или искусственными. В чем, соб­ственно, «неподлинность» бетона по сравнению с камнем?

¹ Тем самым реализуется, по крайней мере частично, субстанциалистский миф, который начиная с XVI столетия воплощался в лепных укра­шениях и в «светской» демиургии барокко, — целый мир пытаются выле­пить из одного готового материала. Такой субстанциалистский миф — один из аспектов мифа функционалистского, о котором еще будет речь в дальнейшем; в плане субстанции это эквивалент автоматизма в плане фун­кций; так некая сверхмашина могла бы заменить собой все жесты челове­ка, создав тем самым новую, синтетическую вселенную. Однако в мечте о «сверхсубстанции» сказывается наиболее примитивный и регрессивный аспект данного мифа — перед нами алхимия превращения субстанций, то есть фаза, предшествующая механической эпохе.

Старинные синтетические вещества, такие как бумага, пе­реживаются нами как вполне натуральные, а стекло — это вообще один из самых внутренне богатых материалов. Наследственное благородство материала существует факти­чески лишь в рамках особой культурной идеологии, соци­альный аналог которой составляет миф об аристократизме; да и то с течением времени такой культурный предрассудок может стираться.

Отвлекаясь от того, что новыми веществами открываются грандиозные практические перспективы, нам важно уяснить себе, в чем они изменили «смысл» материалов.

Подобно тому как в сфере красок переход к тональнос­тям (теплым, холодным или промежуточным) знаменует их освобождение от строя моральной символики и превраще­ние в абстракции, делающие возможными систематику и игру, так же и в сфере материалов синтетическое производ­ство знаменует собой их освобождение от природной сим­волики и переход к полиморфности, то есть к более высо­кой степени абстракции, где становится возможной всеобъ­емлющая ассоциативная игра веществ, а стало быть и преодоление формальной оппозиции веществ натуральных/ искусственных. Ныне уже не остается «природной» разни­цы между перегородкой из термостекла или дерева, между голым бетоном и кожей: выражая собой «тепло» или же «хо­лод», они в равной мере являются материалами — комби­наторными элементами. Разнородные сами по себе, они од­нородны как культурные знаки и могут образовывать связ­ную систему. Абстрактность делает их подвластными любым сочетаниям¹.

¹ Здесь пролегает принципиальное различие между традиционным «цельным дубом» и тиковым деревом: последнее в конечном счете выде­ляется не происхождением своим, экзотичностью или ценой, а лишь сво­ей применимостью для создания «среды», где оно оказывается уже не пер­вично-природной субстанцией, внутренне плотной и теплой, а всего лишь культурным знаком этой теплоты, и в качестве такого знака, наряду со многими другими «благородными» материалами, получает новую психи­ческую нагрузку в системе современного интерьера. Перед нами уже не дерево-вещество, а дерево-элемент, значимое не собственным «присут­ствием», а своим отношением к «среде».

Логика среды

Весь этот «дискурс среды» — язык красок, субстанций, объемов, пространства — охватывает и полностью перестра­ивает сразу все элементы системы. Из-за того что предметы обстановки сделались подвижными элементами в децент­рализованном пространстве, а структура их стала более лег­кой, сборно-фанерованной, то на них и древесина идет бо­лее «абстрактная», такая как тик, палисандр, красное или скандинавское дерево¹. Причем окраска этих пород уже не совпадает с традиционным цветом дерева, но проявляется в более светлых или более темных вариантах, зачастую в со­четании с полировкой или лаком (или, наоборот, намерен­ной «необработанностью»); в любом случае и цвет и мате­риал оказываются абстрактными, и вся вещь становится предметом умственной манипуляции, как и все прочее. Тем самым современная домашняя обстановка целиком вклю­чается в знаковую систему «среды», которая уже не опреде­ляется больше выделкой того или иного частного элемента — ни его красотой, ни его безобразием. Такое явление встре­чается уже в несвязно-субъективной системе красок и вку­сов, «о которых не спорят». В современной связной систе­ме удача той или иной обстановки определяется законами абстракции и ассоциации. Можно любить или не любить тиковое дерево, но следует признать, что существует сис­темная связь между этой породой и устройством мебели из корпусных блоков, между ее окраской и плоскими поверх­ностями, а значит и определенным «ритмом» пространства и т.д.; в этом-то и заключается закон системы. В подобную игру втягиваются и старинные вещи, и деревенская мебель «из цельного дерева», и ювелирные или ремесленные без­делушки, свидетельствуя тем самым о безграничных воз­можностях абстрактной интеграции. Их массовое распро-

¹ Разумеется, эти породы технически лучше, чем дуб, поддаются фанеровке и сборке. Следует также сказать, что их экзотичность играет здесь ту же роль, что и идея отпускного быта в отношении ярких красок. — это миф о бегстве на природу. Но главный глубинный смысл всего этого со­стоит в том, что данные породы оказываются «вторичными», носителями культурной абстракции, а потому и послушными логике системы.

странение в наши дни отнюдь не противоречит системе¹: они безупречно включаются в нее в качестве элементов «сре­ды», наряду с ультрасовременными материалами и краска­ми. Только на традиционалистский и глубоко наивный вкус может показаться несообразной встреча на тиковом инкру­стированном комоде футуристического куба из необрабо­танного металла с шершавым деревом какой-нибудь стату­этки XVI века. Просто сообразность, связность носит здесь не природный характер единого вкуса — это связность куль­турной системы знаков. Даже «провансальский» интерьер, даже гостиный гарнитур из подлинной мебели времен Лю­довика XVI — все это лишь тщетные попытки вырваться за рамки современной культурной системы: и в том и в другом случае обстановка столь же далека от «стиля», который в ней заявлен, как и в случае какого-нибудь стола с каучуковым покрытием или же дерматинового кресла на вороненом кар­касе. Потолочная балка становится столь же абстрактной, как и хромированная труба или перегородка из «эмогласа». То, что ностальгическому вкусу кажется подлинной цель­ностью вещи, является на деле лишь комбинаторным вари­антом, — и это выражено в языке, который говорит в подоб­ном случае о деревенском «ансамбле» или же стиле. Термин «ансамбль», соотносительный с термином «среда», позво­ляет ввести любой возможный элемент в логику системы, какова бы ни была его субъективная нагрузка. Спору нет, такая система одновременно насыщается идеологическими коннотациями и скрытыми мотивациями - к этому мы еще вернемся. Несомненна, однако, необратимость и неограни­ченность ее логики — комбинаторной логики знаков. От нее не может укрыться ни одна вещь, подобно тому как ни один продукт не может укрыться от формальной логики товар­ного обмена.

¹ Этим, правда, знаменуется известная слабость системы, которая, од­нако, сама интегрирована в систему. См. об этом ниже, в разделе «Ста­ринная вещь».

Дата добавления: 2015-11-14