Основные черты творчества Брюсова

Начальный период своего поэтического творчества от «Русских символистов» до второго сборника стихов «Me eum esse» [1897] сам Брюсов называл впоследствии «декадентским» периодом. Доля преднамеренности, вызванной желанием овладеть вниманием публики, несомненно имеется в раннем «декадентстве», однако оно носит и бесспорно органический характер. Пафос ранних стихов Брюсова — борьба незаурядной личности, задыхающейся в «дряхлом ветхом мире», «запечатленном Островским», — патриархальном «амбарном» быту докапиталистического купечества. Из скудости, душной затхлости этого пережившего себя быта, родилась ненависть Брюсова «ко всему общепринятому», стремление во что бы то ни стало оторваться от «будничной действительности», уйти из «тусклых дней унылой прозы». Отсутствие какого-либо жизненного дела внутри своего класса, элементы распада, господствовавшие в семье отца, предопределили направление этого ухода, подготовили Б. к «принятию в душу» того «мира идей, вкусов, суждений», который открылся ему в произведениях французских декадентов — от Бодлера до Гюисманса. Махровая экзотика, с одной стороны, с другой — вся гамма индивидуализма — «беспредельная» любовь к самому себе, полная отрешенность от «действительности», от «нашего века», «бесцельное поклоненье» чистому искусству, «бесстрастие», равнодушие к людям, ко всему человеческому, душевный «холод», покинутость, одиночество — составляют наиболее характерные мотивы стихов Б. этого периода.

В стихотворениях Брюсова перед читателем встают противоположные начала: жизнеутверждающие — любовь, призывы к «завоеванию» жизни трудом, к борьбе за существование, к созиданию, — и пессимистические (смерть есть блаженство, «сладостная нирвана», поэтому стремление к смерти стоит превыше всего; самоубийство «соблазнительно», а безумные оргии извращённой половой любви есть «сокровенные наслаждения искусственных эдемов»). И главным действующим лицом в поэзии Брюсова является то отважный, мужественный боец, то — отчаявшийся в жизни человек, вконец извращённый, не видящий иного пути, кроме как пути к смерти (так, например, из уст куртизанки с «эгоистической душой» исходят стихи, образовавшие целую книгу — «Стихи Нелли» (1913)).

Настроения Брюсова подчас противоречивы; они без переходов сменяют друг друга. В своей поэзии Брюсов то стремится к новаторству, то вновь уходит к проверенным временем формам классики. Нельзя, однако, назвать поэта преемником Пушкина и других классиков, влияние которых ощущается во многих брюсовских стихотворениях, — Брюсов выработал особую форму классического стиха — отличающуюся от языка Пушкина своей необычностью (экзотичностью, иногда изысканностью) — вероятно, являющейся следствием внутренних переживаний. Несмотря на стремление к классическим формам, творчество Брюсова — всё же не ампир, а модерн, вобравший в себя мысли и образы предшествующих литературных поколений — мужественность, стройность, эпичность, величавость. В нём мы видим слияние трудносочетаемых качеств. Согласно характеристике Андрея Белого, Валерий Брюсов — «поэт мрамора и бронзы»; в то же время С. А. Венгеров считал Брюсова поэтом «торжественности по преимуществу». По Л. Каменеву Брюсов — «молотобоец и ювелир». Несмотря на столь различные характеристики, художественное лицо поэта остаётся единым.

Стремясь возродить культуру стиха, в значительной мере утраченную, он счел необходимым обратиться к мифологическим мотивам и историческим сюжетам. И он начал работу по воссозданию образов людей, суще ствующих в действительности, и образов, сохранившихся лишь в преданиях и легендах.

В стихах Брюсова постоянны персонажи греческих мифов. Имена Дедала и Икара, Деметры, Афродиты, Зевса, Ариадны, Одиссея и других богов и героев античности составляют своеобразный "пантеон" брюсовской поэзии. Но иногда, сохраняя в целом художественную символику, поэт по-своему изменяет образ, углубляет его психологически.

В этом отношении показательно стихотворение "Клитемнестра". В греческих мифах Клитемнестра предстает как убийца мужа, мстящая ему за то, что он принес в жертву богам свою дочь Ифигению. Эта жертва была нужна, чтобы греческие корабли, идущие на Трою, сопровождал попутный ветер. Однако по трактовке Брюсова, Клитемнестра одержима не столько жаждой мщения за дочь. Она питает жгучую зависть к своей сестре Елене, послужившей причиной раздора между троянцами и ахейцами. Стихотворение имеет форму монолога Клитемнестры:

Сестра — царит в надменной Трое,

Сестре — немолчный гимн времен,

И славный будет славен вдвое,

Когда он за сестру сражен.

Однако обращение к мифологии в стихотворениях Брюсова никогда не было самоцелью. Это связывалось с его идейно-эстетическими воззрениями. Символика исторического мифа служит, по его мнению, разгадкой "человеческой природы и деяний человека"

Универсализм личности Брюсова - заметное явление даже в эпоху "русского Возрождения" начала века. Поэт завоевывает все новые области: прозу, критику, журналистику (возглавлял в 1904-1909 гг. журнал "Весы"); он переводчик, историк литературы, стиховед, пушкинист. С начала 1910-х годов Брюсов становится как бы живым классиком (Блок отмечал его "преемничество от Пушкина"). Из символистских "Весов" уходит в "солидную" "Русскую мысль", занимая позицию вне групп и направлений. Однако творческая воля поэта идет на спад, начинаются самоповторения, уход "вширь" в ущерб "глуби": последний предреволюционный сборник "Семь цветов радуги" (M., 1916) был сдержанно встречен критикой и читателями.

Но в поисках все новых и новых средств художественной выразительности рамки "нового искусства" становятся для поэта оковами. "Я должен все силы своей души направить на то, чтобы сломать преграды, за которыми мне открываются какие-то новые дали... Ах, то воистину должен быть волшебный жезл, воистину новые слова: не слова о безумии...не слова о нежном счастии...и уж конечно не слова из революционного словаря... Есть какие-то истины — дальше Ницше, дальше Пшибышевского, дальше Верхарна, впереди современного человечества", — делился поэт своими надеждами с писательницей-символисткой Н. И. Петровской.

В ранних стихах В.Брюсов провозгласил превосходство цивилизации над природой - и в самой природе отдал предпочтение жестким, строго очерченным формам:

Люблю дома, не скалы.

Ах, книги краше роз!

Но милы мне кристаллы

И жалко тонких ос

("Люблю я лилий верность...", 1898; ср. также "Четкие линии гор...", 1896; "Есть что-то позорное в мощи природы...", 1896). Брюсов - создатель городского пейзажа в принципиально иной, чем у Н.Некрасова, художественной функции: природа не чахнет и не болеет в городе, но приобретает в нем более могучего соперника и двойника, который делает ее излишней, вторичной: "электрические луны" затмевают звезды, а звезды червонцев в витринах "сияньем северным горят" ("Духи огня", 1904-1905; "Сумерки", 1906; цикл "В городе", 1906-1907).

Раздвигая рамки экзотического пейзажа за пределы традиционных для русской поэзии Кавказа и Крыма, Брюсов развивает мотивы "ультраэкзотические", уводящие вглубь тропиков и саванн: "леса криптомерий", "гибкие лианы", "палящий полдень Явы", удавы, зебры, гиппопотам, лев и пр.

В изображении природы одним из первых сознательно использует поэтику мифа, возрождает архаическое восприятие закатных красок как нитей пряжи, теней как черных быков, ночи как охотника, разящего ярких павлинов ("Ребенком я, не зная страху...", 1900; "Воздух становится синим...", 1904; "Охотник", 1904; "Желтым шелком, желтым шелком...", 1905; "Иматра", 1913); он конструирует "вторичную", искусственную мифологию, населяя природу "демонами пыли", "духами огня", разнообразными живыми существами, олицетворяющими стихии по образцу древнего анимизма (см. одноименные стихотворения, а также "Зимние дымы", 1900; "Дух земли", 1907).

Наиболее близка Брюсову стихия земли, которую он воспевает во многих зрелых произведениях, как мать всего сущего, раскаиваясь в прежней своей приверженности асфальту и граниту ("У земли", 1902; "Дух земли"; "Век за веком", 1907; "Зерно", 1909; цикл "Сын земли", 1912-1914). В послереволюционном творчестве на первое место выдвигается стихия огня, трактуемая в основном как аллегория мировых событий ("России", 1920; "В такие дни", 1920).

Брюсов возродил в русской поэзии интерес к космическим темам, планетным сферам, звездным катаклизмам, тот грандиозный масштаб восприятия природы, который был утрачен после М.Ломоносова и Г.Державина. Он - один из инициаторов "научной поэзии", вбирающей пафос естествоиспытательского подхода к природе, откликающейся на новейшие открытия физики ("При электричестве", 1912; "Принцип относительности", 1922; "Мир электрона", 1922).

Следует отметить, что Брюсов был ценителем всех видов поэзии, собирателем «всех напевов». Об этом он говорит в предисловии к «Tertia Vigilia»: «Я равно люблю и верные отражения зримой природы у Пушкина или Майкова, и порывания выразить сверхчувственное, сверхземное у Тютчева или Фета, и мыслительные раздумья Баратынского, и страстные речи гражданского поэта, скажем, Некрасова».

Дата добавления: 2015-11-16