Всемощныя судьбы незыблемы уставы.

— «И путь величия ко гробу нас ведет!»^[26] — заключил Вольф так тихо, что лишь трое или четверо сидящих рядом слышали его. Грей был достаточно близко, чтобы услышать, как он прочистил горло, слегка кашлянув, и увидеть, как он расправил плечи.

— Джентльмены, — сказал Вольф, повысив голос, — знайте, что я предпочел бы скорее написать эти строки, нежели взять Квебек!

В лодке слегка зашевелились, послышались негромкие смешки.

«Я бы тоже! — подумал Грей. — Поэт, который их написал, сейчас небось сидит у уютного камелька где-нибудь в Кембридже кушает булочки с маслицем, а не готовится карабкаться на гору, рискуя своей задницей!»

Интересно, что это было — обычная театральность, столь свойственная Вольфу? «Может быть... а может быть, и нет», — подумал он. Сегодня утром он встретился в уборной с полковником Уолсингом, и тот мимоходом упомянул, что Вольф накануне вечером доверил ему подвеску и поручил передать ее мисс Ландрингем, с которой он был помолвлен.

Впрочем, ничего необычного тут не было: все оставляют свои ценные вещи друзьям накануне жаркой битвы. Если тебя убьют или тяжело ранят, твое тело могут ограбить до того, как друзья сумеют его выручить. Не у всех ведь есть надежные слуги, которым можно доверить такое. Ему самому друзья не раз поручали на время боя хранить их табакерки, карманные часы или кольца: до Крефельда он считался счастливчиком. Сегодня ему никто ничего не поручал...

Он машинально подвинулся на скамье, почувствовав перемену течения, и сидевший рядом Саймон Фрезер, качнувшись в противоположном направлении, толкнул его.

— Pardon!^[27]— буркнул Фрезер. Накануне, за обеденным столом, Вольф заставил их всех читать стихи на французском, и все сошлись на том, что у Фрезера самое лучшее произношение: он несколько лет назад сражался на стороне французов в Голландии. Так что, если их вдруг окликнут часовые, отвечать будет он. Грей подумал, что Фрезер сейчас, несомненно, старается думать исключительно по-французски, пытаясь пропитать свой мозг этим языком, чтобы от неожиданности не вырвалась английская фраза.

— De rien^[28], — буркнул в ответ Грей, и Фрезер негромко хмыкнул.

Ночь была пасмурная, небо было исполосовано обрывками расходящихся дождевых облаков. Это к лучшему: поверхность реки была неровной, на ней играли тусклые неверные блики, обозначая то камень, то плывущую по воде ветку. Но все равно, толковый часовой не сможет не заметить целого каравана лодок.

Лицо немело от холода, но ладони вспотели. Грей снова коснулся кинжала у себя за поясом — он сознавал, что трогает его каждые несколько минут, словно сомневается в его существовании, однако ничего не мог с собой поделать. Впрочем, его это особо и не беспокоило. Он напрягал глаза, высматривая впереди отблеск беспечно разожженного костра, внезапно шевельнувшийся валун, который окажется вовсе не валуном — что угодно.

«Далеко ли еще? — гадал он. — Две мили? Три?» Он никогда не видел этих утесов и не знал точно, далеко ли от них до Гареона.

Шум воды и легкое колыхание лодки начали убаюкивать его, несмотря на напряжение, и ему то и дело приходилось встряхивать головой и широко зевать, чтобы избавиться от дремоты.

Когда с берега наконец окликнули: «Quel est c’est bateau?»^[29], этот крик показался чем-то совершенно неважным, вроде голоса ночной птицы. Но в следующее мгновение Саймон Фрезер до хруста сдавил его руку, набрал в грудь воздуха и крикнул:

— Celui de la Reine!^[30]

Грей стиснул зубы, с трудом сдерживая бранный возглас. Он подумал, что, если часовой потребует пароль, он, скорее всего, останется калекой. Однако в следующее мгновение часовой бросил: «Passez!»^[31], и смертельная хватка Фрезера разжалась. Саймон дышал, как кузнечные мехи, но однако толкнул его в бок и шепнул:

— Pardon!

— De rien, бля! — пробормотал Грей, растирая руку и осторожно шевеля пальцами.

Они были уже близко. Людям не сиделось на месте куда сильнее, чем самому Грею: они проверяли оружие, одергивали мундиры, покашливали, сплевывали за борт, готовились к высадке. Однако миновало еще целых пятнадцать минут, прежде чем они начали забирать к берегу — и из темноты их окликнул другой часовой.

Сердце у Грея сжалось, точно кулак, и он едва не ахнул — все старые раны внезапно заныли разом.

— Qui etes-vous? Que sont ces bateaux?^[32] — подозрительно осведомился француз.

Нa этот раз он был готов и сам схватил Фрезера за руку. Саймон подался вперед, к берегу, и хрипло ответил:

— Des bateaux de provisions! Taisiez-vous — les anglais sont proches!^[33]

Грей почувствовал безумное желание расхохотаться, но не стал. На самом деле, «Сазерленд» и впрямь был близко: он стоял ниже по течению, вне досягаемости пушек — и лягушатники наверняка об этом знали. Как бы то ни было, часовой вполголоса отозвался: «Passez!», и караван лодок проскользнул мимо, благополучно миновав последний поворот.

Дно лодки заскрипело по песку, и половина людей тут же выпрыгнули за борт, вытягивая ее на берег. Вольф отчасти выпрыгнул, отчасти вывалился из лодки — он был крайне возбужден, от его мрачности и торжественности не осталось и следа. Они пристали к небольшой отмели, у самого берега, и другие лодки приставали следом за ними. Черные фигуры кишели на берегу, точно муравьи.

Двадцать четыре шотландца должны были первыми вскарабкаться на утес, разведав и по возможности расчистив дорогу, поскольку утесы были защищены не только своей крутизной, но и засекой, завалом из срубленных деревьев. Массивная фигура Саймона растаяла во мраке, его французский акцент тотчас сменился свистящим гэльским выговором. Нельзя сказать, чтобы Грей пожалел о его уходе.

Он не мог сказать, отчего Вольф избрал для этой цели именно шотландцев: то ли оттого, что они привычны карабкаться по скалам, то ли оттого, что ими не жаль было пожертвовать. Скорее по второй причине. Как и большинство английских офицеров, Вольф относился к горцам с недоверием и легким презрением. А ведь эти офицеры, но крайней мере, никогда не сражались с ними — точнее, против них.

Отсюда, от подножия утесов, Грею было их не видно, зато слышно: шарканье ног, время от времени лихорадочное царапанье, шорох осыпающихся камешков, натужное кряхтение и сдавленные возгласы, в которых Грей узнавал гэльские наименования Господа, Богоматери и разнообразных святых. Кто-то рядом с ним достал из-за ворота четки, поцеловал подвешенный к ним крестик, потом снова сунул их за пазуху и, ухватившись за деревце, растущее на голой скале, рванулся вверх. Грей мельком увидел развевающийся килт, болтающийся на поясе палаш — а потом все поглотила тьма. Он снова коснулся рукояти кинжала — других талисманов у него при себе не было.

Ждать в темноте пришлось долго. Отчасти Грей завидовал горцам: с какими бы опасностями им ни довелось встретиться — а судя по доносящимся сверху звукам и возгласам, когда у кого-то срывалась нога и товарищи подхватывали его, не давая упасть, подъем сам по себе был действительно опасен, — им, по крайней мере, не приходилось бороться со скукой!

Внезапно сверху послышался треск, грохот, находящиеся на берегу шарахнулись в разные стороны — и сверху упало несколько заостренных бревен, вытащенных из засеки. Одно из них вонзилось в песок не далее чем в шести футах от Грея и осталось стоять, колеблясь. Все, кто был внизу, не сговариваясь, отступили подальше.

Шарканье и кряхтение становились все тише и внезапно прекратились. Вольф, сидевший на валуне, встал и, прищурившись, устремил взгляд наверх.

— Получилось! — прошептал он, стиснув кулаки от возбуждения. Грей разделял его чувства. — Боже милостивый, получилось!

Люди, ожидавшие у подножия утеса, затаили дыхание: там, наверху, был сторожевой пост. Воцарилась тишина — слышался лишь немолчный шум леса и реки. А затем — выстрел.

Один-единственный выстрел. Люди внизу зашевелились, взялись за оружие, готовясь — сами еще не зная, к чему.

Слышно ли что-то сверху? Грей не мог понять, как ни вслушивался, и, чисто от нервозности, отвернулся помочиться на край утеса. Он застегивал ширинку, когда сверху донесся голос Саймона Фрезера:

— Готово, клянусь Богом! — крикнул он. — Вперед, ребята, эта ночь не будет длиться вечно!

Следующие несколько часов прошли в самых изнурительных упражнениях с тех пор, как Грею довелось пройти через горы Шотландии с полком своего брата, доставляя пушки генералу Коуну. «Хотя нет, — думал он, стоя в темноте, с ногой, зажатой между деревом и скалой, над невидимой пропастью глубиной в тридцать футов, сжимая обжигающую ладони веревку, на которой висел груз в пару сотен фунтов, — сейчас, пожалуй, похуже будет!»

Горцы застигли сторожевой пост врасплох, прострелили пятку их капитану, который попытался было сбежать, и взяли всех в плен. Это оказалось несложно. Теперь, когда дорога — если это можно назвать дорогой, — была свободна, остальной части десантной группы предстояло подняться на утесы, куда они должны были поднять не только прочие войска, которые теперь спускались вниз по реке на транспортных судах, но и шестнадцать пушек, двенадцать гаубиц, три мортиры и все прочее, как-то: ядра, снаряды, порох, доски и передки, необходимые для того, чтобы эта артиллерия могла стрелять. «Что ж, — думал Грей, — по крайней мере, к тому времени как они управятся, эта козья тропка, ведущая на утес, превратится в широкую коровью тропу!»

Когда небо начало светлеть, Грей, стоявший на вершине утеса, откуда он наблюдал за тем, как втаскивают наверх последние пушки, на миг поднял глаза и увидел bateaux, летящие над водой, точно стайка ласточек: они пересекли реку, чтобы забрать тысячу двести солдат, которым Вольф приказал прийти сюда из Леви пешим маршем по противоположному берегу и затаиться в лесу, пока вылазка шотландцев не увенчается успехом.

Из-за края утеса, отчаянно бранясь, вынырнула чья-то голова. Следом за головой показался и ее владелец. Он споткнулся и растянулся у ног Грея.

— Сержант Каттер! — улыбнулся Грей, помогая коротышке подняться на ноги. — Вас тоже пригласили на этот прием, да?

— Срань господня! — воинственно ответил сержант, отряхивая землю с мундира. — Если мы после всего этого не победим, я не знаю, что сделаю!

И он, не дожидаясь ответа, обернулся и заорал вниз:

— Шевелись, убогие болваны! Вы что, свинцу, что ль, нажрались? Так просритесь давайте, и веселей, веселей! Живей, лопни ваши глаза!

В результате всех этих чудовищных усилий к тому времени, как рассвет залил золотистым сиянием Поля Авраама, французские часовые на стенах цитадели Квебека, не веря собственным глазам, увидели под стенами более четырех тысяч британских войск, выстроенных в боевые порядки.

Грей смотрел на часовых в подзорную трубу. Расстояние было слишком велико, чтобы различить их лица, однако их тревога и смятение были очевидны. Грей ухмыльнулся, увидев, как один французский офицер сперва схватился за голову, а потом замахал руками, точно кур гонял, рассылая своих подчиненных во все стороны.

Вольф стоял на невысоком пригорке, задран длинный нос, точно принюхивался к утреннему воздуху. Грей подумал, что генералу эта поза, видимо, представляется благородной и величественной; однако Грею он казался похожим на таксу, вынюхивающую барсука: он выглядел таким же взвинченным и возбужденным.

В этом Вольф был не одинок. Невзирая на тяготы этой ночи, ободранные ладони, синяки на лодыжках, подвернутые ноги и отсутствие еды и сна, радостное возбуждение пьянило войска, подобно вину. Грей думал, что они все просто не в себе от усталости.

Ветер донес до него слабую барабанную дробь: французы били тревогу. Несколько минут спустя Грей увидел цепочку всадников, скачущих прочь от крепости, и мрачно улыбнулся. Они отправились за подкреплениями, какие Монкальм мог собран, за достаточно короткое время. В животе слегка заныло.

На самом деле, деваться было некуда. На дворе стоял сентябрь, надвигалась зима. Город и крепость не выдержали бы долгой осады: из-за тактики выжженной земли, которую использовал Вольф, им не хватало припасов. Французы были здесь, англичане тоже, и факт, очевидный обеим сторонам, состоял в том, что французы перемрут от голода раньше англичан. Монкальму придется драться. Выбора у него не было.

Многие из солдат захватили с собой фляги с водой, кое к то догадался прихватить поесть. Теперь у них появилась возможность перекусить, присесть, немного расслабиться — но при этом никто из них не упускал из виду французов, собирающихся перед крепостью. Глядя на крепость в подзорную трубу, Грей обнаружил, что, хотя людей становилось все больше, это были отнюдь не вышколенные солдаты. Монкальм созвал народное ополчение: крестьян, рыбаков, трапперов — и индейцев. Грей с опаской разглядывал раскрашенные лица и намазанные жиром бритые головы с пучками волос на макушке, однако благодаря знакомству с Маноке индейцы представлялись ему уже не такими ужасными, как прежде, — а на открытом пространстве, против пушек, они будут сражаться далеко не столь успешно, как в чаще леса.

Монкальму понадобилось на удивление немного времени, чтобы собрать свое импровизированное войско. Солнце не успело пройти и половины пути до зенита, как ряды французов двинулись в наступление.

— Не стрелять, мошенники, болваны! Кто выпалит без приказа — бошки поотрываю и отдам артиллеристам вместо снарядов! — раздался знакомый рев сержанта Алоизиуса Каттера. Его даже на расстоянии ни с кем не спутаешь! Тот же приказ, пусть и не в столь красочной форме, прокатился вдоль всего строя англичан. Все офицеры одним глазом наблюдали за приближающимися французами, другим же — за генералом Вольфом, который стоял на своем пригорке, пылая воодушевлением.

Грей принялся переминаться с ноги на ногу, чтобы разогнать застоявшуюся кровь — одну ногу у него свело судорогой. Надвигающиеся французы остановились, припали на колено и дали залп. Потом задний ряд дал второй залп. Но они были еще далеко, слишком далеко, чтобы выстрелы могли произвести какой-то эффект. Британское войско откликнулось нутряным, алчным ропотом.

Рука Грея стискивала рукоять кинжала так долго, что на ладони остался отпечаток проволочной обмотки. Вторая рука сжимала эфес сабли. Он тут никем не командовал, однако испытывал неодолимое желание вскинуть оружие, поймать взгляды всех своих людей, удержать их, заставить собраться... Он передернул плечами, заставляя себя расслабиться, и взглянул на Вольфа.

Еще один залп. На этот раз расстояние было достаточно близким, чтобы несколько британских солдат рухнули, сраженные мушкетными пулями.

— Не стрелять! Не стрелять! — пролетело по рядам отрывисто, подобно мушкетному залпу. Над войском висела сернистая вонь тлеющего запального шнура, пересиливающая даже запах пороха: артиллеристы тоже не спешили давать залп.

Выстрелили французские пушки. Убийственные ядра пронеслись через поле, но они казались крошечными и бессильными, невзирая на ущерб, который они причинили. «Сколько здесь французов?» — подумал он. Вероятно, вдвое больше, чем англичан, но это было неважно. Это уже не имело значения.

По лицу стекал пот, и он протер глаза рукавом.

— Не стрелять!

Ближе, ближе... Многие из индейцев были верхом на лошадях: он видел группу всадников слева. Ну, эти еще куда ни шло...

— Не стрелять!!!

Вольф медленно поднял руку с саблей, и армия затаила дыхание. Его любимые гренадеры стояли рядом с ним, выстроившись плотными рядами, окутанные сернистым дымом от тлеющих фитилей у пояса...

— Идите сюда, сволочи, — бормотал солдат, стоящий рядом с Греем. — Идите, идите сюда, ну!

Дым стелился над полем низкими белыми облаками. Сорок шагов. Дистанция эффективной стрельбы.

— Не стрелять, не стрелять, не стрелять... — твердил кто- то, борясь с паникой.

Вдоль рядов англичан сверкнули на солнце клинки офицеры вскинули свои сабли, готовясь повторить приказ Вольфа.

— Не стрелять... нет... нет...

Клинки рухнули вниз — все, как один.

— Пли!!! — и земля дрогнула.

У него вырвался крик — часть слитного рева тысяч глоток, и он рванулся вперед, вместе с солдатами, стоявшими рядом, навстречу противнику.

Залп был сокрушительным, земля была устлана толами. Он перепрыгнул через павшего француза, ударил саблей другого, не успевшего перезарядить свой мушкет; сабля вошла в тело наискосок, между шеей и плечом, он вырвал клинок из тела и бросился дальше.

Британская артиллерия стреляла настолько быстро, насколько можно было перезаряжать пушки. От каждого залпа содрогалось все тело. Грей скрипнул зубами, уклонился от штыка, еще не успев разглядеть его толком — и остался один, задыхающийся, со слезящимися от дыма глазами.

Он, тяжело дыша, огляделся по сторонам, утратив ориентацию. Вокруг было столько дыма, что он по понимал, где находится. Впрочем, это не имело значения.

Мимо с визгом пронеслось что-то огромное и размытое. Он машинально увернулся и бросился наземь в тот самый миг, как рядом прогрохотали копыта коня. Над головой раздался боевой клич индейца и свист томагавка, чудом разминувшегося с его головой.

— Черт! — буркнул он, поднимаясь на ноги.

Где-то поблизости трудились гренадеры: он слышал крики их офицеров и грохот взрывов. Гренадеры упрямо пробивались навстречу французам, как маленькие ходячие пушки.

Одна из гранат ударилась о землю в нескольких футах от него, и он ощутил острую боль в бедре: металлический осколок рассек его штаны и впился в тело.

— Господи Иисусе! — воскликнул Грей, запоздало сообразив, что находиться рядом с отрядом гренадеров — не лучшая идея. Он потряс головой, чтобы прийти в себя, и подался в сторону.

До него донесся знакомый звук, который на миг заставил его невольно съежиться: дикие вопли шотландских горцев, наполненные яростью и восторженным боевым безумием. Горцы вовсю орудовали своими палашами: двое из них на миг мелькнули в дыму, преследуя кучку удирающих французов. Грей увидел голые ноги, мелькающие под килтами, и ощутил смех, подступающий к горлу.

Он не у видел его в дыму. Просто споткнулся обо что-то тяжелое и упал, растянувшись поперек тела. Человек взвыл, и Грей поспешно вскочил.

Ох, простите! Вы... Боже, Малькольм!

Он опустился на колени, пригнулся, уклоняясь от стелющегося над головой дыма. Стаббс задыхался, отчаянно рвал пуговицы своего мундира.

— О Иисусе!

Правая нога Малькольма ниже колена исчезла, вместо нее висели лохмотья мяса и торчали белые обломки кости, все вокруг было залито кровью, как на бойне. Или... нет, не исчезла. Оторванная нога валялась поодаль, по-прежнему обутая в башмак и обрывки чулка.

Грей отвернулся. Его вырвало.

Нос жгло от желчи. Он откашлялся, сплюнул, обернулся и стал расстегивать пояс.

— Не надо...— выдохнул Стаббс, протянув руку, когда Грей принялся перетягивать ему бедро ремнем. Лицо у Малькольма было белее, чем торчавшие из ноги осколки костей. — Не надо. Лучше... мне лучше умереть!

— Черта с два! — коротко ответил Грей.

Руки у него тряслись, сделались скользкими от крови. Он только с третьего раза попал концом ремня в пряжку, но все-таки попал и туго затянул его. Стаббс взвыл.

— Отлично, — сказал незнакомый голос у него над ухом. — Теперь давайте отнесем его прочь. Я... черт!

Грей вскинул голову и увидел незнакомого английского офицера, который, развернувшись, отбил приклад мушкета, едва не размозживший голову Грею. Грей, не задумываясь, выхватил кинжал и вонзил его в ногу французу. Тот взвыл, нога у него подломилась, незнакомый офицер швырнул его на землю, пнул в лицо и с размаху наступил ему на горло, раздавив гортань.

— Я вам помогу, — спокойно сказал офицер, наклонился и подхватил Малькольма под руку, поднимая его. — Беритесь с той стороны, отнесем его в тыл.

Они подняли Малькольма, закинули его руки себе на плечи и потащили его прочь, не обращая внимания на француза, который корчился и хрипел на земле.

Они еще успели отнести Малькольма в тыл, где уже трудились армейские хирурги. К тому времени, как Грей с тем офицером до ставили его к палатке хирургов, Малькольм скончался.

Обернувшись, Грей увидел, что французы рассеялись и обратились в бегство. Они отступали в сторону крепости. Взрытое и истоптанное поле было наводнено англичанами, которые с ликующими криками бежали мимо брошенных французских пушек.

Вся битва длилась менее четверти часа.

Он пришел в себя, сидя на земле. Голова была абсолютно пуста, он понятия не имел, как он тут очутился и сколько времени он тут провел — хотя, судя по всему, времени прошло немного.

Он увидел неподалеку от себя какого-то офицера, которым показался ему смутно знакомым. Кто же это... Ах, да. Адъютант Вольфа. Он так и не узнал его имени.

Он медленно встал, чувствуя себя одеревеневшим, как двухнедельный пудинг.

Адъютант ничего не делал, просто стоял. Глаза его были обращены в сторону крепости и бегущих французов, но Грей понял, что на самом деле они ничего не видят. Грей заглянул ему за спину, на тот пригорок, где стоял Вольф — генерала нигде не было видно.

— А генерал Вольф?.. — спросил было он.

— Генерал... - начал адъютант. Он судорожно сглотнул. — Генерал был ранен.

«Ну еще бы, осел эдакий! — подумал жестокосердый Грей. — Встал на самом виду, словно мишень какая! Чего он еще ждал?» Но тут он увидел слезы, стоящие в глазах адъютанта, и все понял.

— Так он убит? — глупо спросил Грей, и адъютант — какого черта он так и не потрудился узнать, как его зовут? — кивнул, утирая закопченным рукавом закопченное лицо.

— Его... Сперва в руку. Потом в грудь. Он упал, пополз, потом опять упал. Я перевернул его... сказал, что мы победили. Что французы рассеялись и бегут.

— Он понял?

Адъютант кивнул и сделал глубокий клокочущий вдох.

— Он сказал... — Он запнулся, закашлялся, потом продолжал уже тверже: — Он сказал, что теперь он не страшится умереть, зная, что он победил.

— Да? — сказал Грей. Он видел немало смертей, и ему казалось куда более правдоподобным, что, если Джеймс Вольф и сумел исторгнуть из себя что-нибудь, кроме нечленораздельных стонов, его последними словами, скорее всего, было нечто вроде «черт!» или «о Боже!», в зависимости от религиозных верований генерала, о которых Грей ничего не знал.

— Да, это хорошо, — сказал он, хотя это звучало глупее некуда, и сам обернулся к крепости. К ней цепочками, точно муравьи, стягивались люди, и над одной из таких цепочек он увидел развевающееся на ветру знамя Монкальма. А под знаменем виднелась крошечная фигурка человека в генеральском мундире. Он ехал верхом, без шляпы, сутулясь и пошатываясь в седле, и окружившие его со всех сторон офицеры поддерживали его, чтобы он не упал.

Англичане снова строились в ряды, хотя было ясно, что битва окончена. На сегодня так уж точно. Грей увидел поблизости высокого офицера, который спас ему жизнь и помог оттащить Малькольма Стаббса в тыл. Офицер, хромая, возвращался к своим солдатам. Грей толкнул адъютанта в плечо.

— Вы не знаете, как зовут вон того майора? — спросил он, кивая в его сторону.

Адъютант растерянно заморгал, потом расправил плечи.

— Знаю, конечно. Это майор Сайверли.

— Ах вот как... Ну, в этом нет ничего удивительного, верно?

Три дня спустя адмирал Холмс, второй заместитель Вольфа, принял капитуляцию Квебека. Вольф и его первый заместитель, Монктон, оба пали в бою. Монкальм тоже умер: он скончался на следующее утро после битвы. У французов не оставалось другого выхода, кроме как сдаться: надвигалась зима, и было ясно, что крепость и город вымрут от голода задолго до осаждающих.

Через две недели после битвы Джон Грей вернулся в Гареон и обнаружил, что по городку осенним ветром прокатилась оспа. Мать сына Малькольма Стаббса умерла. Ее мать предложила Грею выкупить у нее младенца. Он вежливо попросил ее обождать.

Чарли Каррузерс тоже умер: оспа не стала дожидаться, пока откажет его слабое сердце. Грей распорядился сжечь тело, опасаясь, как бы кто-нибудь не похитил руку Каррузерса: индейцы и местные акадийцы чрезвычайно суеверно относились к таким вещам. Потом он взял каноэ, уплыл на необитаемый остров посреди реки Святого Лаврентия и развеял пепел своего друга по ветру.

Вернувшись после этой поездки, он обнаружил письмо от мистера Джона Хантера, хирурга, которое переслал ему Хэл. Грей проверил, достаточно ли бренди осталось в графине, и со вздохом распечатал письмо.

«Любезный лорд Джон!

Не так давно до меня дошли слухи, связанные с кончиной злосчастного мистера Николса, имевшей место прошлой весной, и том

числе касательно того, что общественное мнение делает Вас виновником его смерти. На случай, если Вы разделяете это заблуждение, я счел необходимым облегчить Вашу совесть, уведомив Вас, что Вы тут ни при чем».

Грей медленно опустился на стул, не отрывая глаз от письма.

«Ваша пуля действительно попала в мистера Николса, однако это ранение никак не могло быть причиной его смерти. Я видел, как Вы стреляли в воздух, и сообщил об этом собравшимся, хотя, похоже, большинство из них не обратили на это внимания. Очевидно, пуля взлетела вверх, почти вертикально, а потом поразила мистера Николса сверху. На тот момент она растеряла свою начальную скорость, а размер и вес самой пули были незначительны, так что она едва пробила кожу над ключицей, где и застряла возле кости, не причинив особого вреда.

Истинной же причиной его обморока и смерти сделалась аневризма аорты, дефект стенки одного из крупных сосудов, выходящих из сердца; такие дефекты нередко бывают врожденными. Очевидно, электрический удар и нервное возбуждение, вызванное дуэлью, способствовали разрыву аневризмы. Подобная болезнь неизлечима и, увы, неизменно смертельна. Спасти его не могло бы ничто.

Искренне Ваш, Джон Хантер, хирург».

Дочитан письмо, Грей был охвачен самыми противоречивыми чувствами. Облегчение — да, он испытал глубокое облегчение, как человек, пробудившийся от кошмара. Помимо этого, ощущение несправедливости с примесью негодования: великий Боже, а ведь его едва не женили! Конечно, в результате его могли и ранить, и покалечить, и даже убить, но это его не особо волновало: ведь он же, в конце концов, военный, всякое бывает!

Он положил письмо на стол. Рука у него слегка дрожала. Помимо облегчения, благодарности и негодования, он испытывал нарастающий ужас.

«Я счел необходимым облегчить Вашу совесть...» Он видел перед собой лицо Хантера — сочувственное, умное и насмешливое.

Эта фраза была вполне искренней, и тем не менее какая чудовищная ирония!

Да, конечно, он был рад узнать, что не стал причиной смерти Эдвина Николса. Но... какой ценой добыто это знание! По рукам у него поползли мурашки, и он невольно содрогнулся, представив себе...

— Боже мой! — произнес он. Как-то раз он был в доме Хантера на поэтическом чтении, устроенном под покровительством мисс Хантер: ее салон был знаменит на весь Лондон. Доктор Хантер на этих приемах не появлялся, однако иногда спускался к гостям, чтобы поприветствовать их. Вот и в тот день он вышел к ним и, затеяв разговор с Греем и еще парой джентльменов, интересующихся науками, пригласил их к себе, полюбоваться самыми интересными экспонатами своей прославленной коллекции: петухом со вживленным человеческим зубом, растущим из гребня, младенцем о двух головах, человеческим зародышем с ногой, растущей из живота...

Хантер не счел нужным упомянуть о стенах, уставленных банками, в которых плавали глаза, отрезанные пальцы, доли печени... как и о паре-тройке полных человеческих скелетов, свисавших с потолка, подвешенных к нему за дырку, пробитую в темени. Тогда Грею не пришло в голову поинтересоваться, где и как Хантер все это раздобыл.

У Николса недоставало верхнего клыка, и резец рядом с отсутствующим зубом был сильно поврежден. Интересно, если он снопа навестит Хантера, не столкнется ли он лицом к лицу с черепом, у которого недостает зуба?

Грей поспешно схватил графин с бренди, откупорил его и принялся пить прямо из горлышка, пока непрошеное видение не развеялось.

Его небольшой столик был завален бумагами. Среди них, придавленный сапфировым пресс-папье, лежал аккуратный пакет, который вручила ему заплаканная вдова Ламбер. Грей положил на него руку, чувствуя двойное прикосновение Чарли, нежное поглаживание по лицу, теплую руку, касающуюся сердца...

«Ты не подведешь меня!»

— Нет, Чарли, — негромко сказал он. — Я тебя не подведу.

С помощью Маноке, взявшего на себя роль переводчика, он, после долгих торгов, выкупил младенца за две золотых гинеи, цветное одеяло, фунт сахара и бочонок рома. Лицо бабки осунулось — похоже, не столько от горя, сколько от усталости и разочарования. Теперь, когда дочь умерла, ее жизнь станет куда труднее. Англичане, сообщила она Грею через Маноке, алчные, бессердечные ублюдки — вот французы, те куда щедрее! Грей с трудом подавил желание дать ей лишнюю гинею.

Осень вступила в свои права. Листья с деревьев уже опали. Голые сучья торчали на фоне бледно-голубого неба, точно чугунные решетки. Грей шагал через городок к маленькой французской миссии. Вокруг крошечной церкви теснилось несколько небольших домиков. Во дворе играли дети. Некоторые из них проводили его взглядом, но большинство из них не обратили на него внимания: здесь привыкли к английским солдатам.

Отец Ле-Карре бережно взял у него сверток и откинул край одеяльца, чтобы посмотреть на малыша. Мальчишка не спал — он замахал ручонками, и священник протянул ему палец, за который тот тут же ухватился.

— Ага! — сказал священник, видя несомненные признаки смешанной крови. Грей понял, что священник думает, будто ребенок его. Он хотел было объясниться... но, в конце концов, не все ли ему равно?

— Но мы, разумеется, окрестим его и воспитаем его в католической вере! — предупредил отец Ле-Карре, взглянув на Грея. Священник был молодой, довольно пухлый, темноволосый и чисто выбритый, но лицо у него было доброе. — Вы не против?

— Нет.

Грей достал кошелек.

— Вот вам, на содержание. Я стану присылать вам еще по пять фунтов каждый год, если вы раз в год будете сообщать мне о его самочувствии. Вот адрес, куда писать.

Тут его внезапно осенило. Не то чтобы он не доверял доброму священнику, сказал он себе, но просто...

— Да, и присылайте мне прядь его волос, — сказал он. — Каждый год.

Он уже повернулся, чтобы уйти, но священник, улыбаясь, окликнул его.

— Сэр, а есть ли имя у этого младенца?

— Э-э...

Грей остановился в растерянности. Несомненно, мать как-то называла его, но Малькольм Стаббс не потрудился сообщить ему это имя, прежде чем его отправили в Англию. Как же его назвать, этого малыша? Малькольм, в честь отца, который его бросил? Нет, не стоит.

Может, Чарльзом, в честь Каррузерса?

«Рано или поздно оно остановится навсегда...»

— Его зовут Джоном, — внезапно решился он. И прочистил горло. — Джон Корица.

— Mais oui, — кивнул священник. — Bon voyage, monsieur el voyez avec le Bon Dieu!^[34]

— Спасибо! — вежливо ответил Грей и, не оглядываясь, пошел прочь, к реке, где Маноке ждал его, чтобы проститься.

Примечания

Стоун — мера веса, равняется 14 фунтам, т.е. 6,3 кг.

(обратно)

Французская колония в Северной Америке, в середине XVIII века захваченная Британией.

(обратно)

Хорошо (франц.).

(обратно)

Один, два, три (франц.).

(обратно)

Добрый капитан (франц.).

(обратно)

Вот зараза!.. Что случилось? (франц.)

(обратно)

Ничего... Не беспокойтесь, сударыня. Капитан Стаббс здесь живет? (франц.)

(обратно)

Хотите воды? (франц.)

(обратно)

Оно срочное (франц.).

(обратно)

Лодки (франц.)

(обратно)

Пер. В.А. Жуковского.

(обратно)

Простите! (франц.)

(обратно)

Ничего (франц.).

(обратно)

Что это за лодка? (франц.).

(обратно)

Лодка королевы! (франц.)

(обратно)

Проплывайте! (франц.)

(обратно)

Лодки с провизией! Тише, англичане близко! (франц.)

(обратно)

Лодки с провизией! Тише, англичане близко! (франц.)

(обратно)

Ну да... Счастливого пути, сударь, с Богом! (франц.)

(обратно)

Дата добавления: 2015-11-16