А.И. Герцен «Под спудом». 4 страница

В.Г. Короленко. «Мултанское жертвоприношение» Произведение состоит из двух частей: первая представляет собой репортаж (а именно судебную хронику), а вторая – аналитический материал – рассуждение. В целом же это произведение можно назвать публицистическим – в нем есть практически все особенности произведений подобного характера.

Первая часть основана на личных впечатлениях автора, присутствующего при суде над группой язычников. Там живо описаны переживания автора, и читателю легко проникнуться духом сложившейся на суде ситуации. Во второй части В. Г. Короленко рассуждает о культурных особенностях народов Российской империи, об их нравах и обычаях. Он приводит массу примеров, поднимает вопросы антропофагии, каннибализма и ритуального убийства, находит доказательства в мировой истории: «Язычник, ограничивающийся принесением в жертву гуся, и язычник-каннибал — это представители двух совершенно различных антропологических или, по крайней мере, культурных напластований, отделенных целыми столетиями. Выражаясь символически, — между нами приблизительно такое же расстояние, как между жертвоприношением Авраама (отмечающим воспрещение человеческой жертвы в Ветхом завете) и принесением двух голубей в иерусалимский храм иудеями первых годов христианской эры...»

Чудовищные подробности, которыми изобилует первая часть «Мултанского жертвоприношения», описаны сухим, официальным языком, и это рождает своеобразный эффект – от этого эти подробности еще больше шокируют: «…лишил жизни крестьянина завода Ныртов Мамадышского уезда, Казанской губ., Конона Дмитриева Матюнина, вырезав у него голову с шеей и грудными внутренностями?». Здесь же присутствует и авторское «я», столь характерное для публицистики. Автор выражает свою позицию, основанную на чувствах, впечатлениях от увиденного. Вотяки (удмурты), с их дикостью пугают и одновременно вызывают жалость.

Вторая часть принадлежит по стилю к жанру газетно-журнальной статьи, содержащую в себе научные и исторические справки, комментарии видных деятелей того времени, специализирующихся на вопросах культурологии. Короленко с жаром отстаивает свои позиции, утверждая, что происшествие в селе Мултан – далеко не единственное, и вместо того, чтобы судить убийц, их нужно сначала понять. «…присмотреться серьезно и строго, с чем в действительности мы имеем дело.» Автор указывает на культурные разности народов, как в религии, так и в обычаях, традициях и нравах.

На мой взгляд, подобный текст как никогда актуален в наше время. Сейчас активно развивается новая волна язычества, со всеми его предрассудками, дикостями и ужасами. Это уже не невинное поклонение деревьям и духам леса, на которые указывает Владимир Галактионович, это ритуальные убийства, самосожжения, шабаши и бог знает что еще. И неразобранный вопрос язычества в Российской империи ярко дает о себе знать в Российской Федерации. Вполне возможно, что мултанское жертвоприношение повторится, и даже не раз. И информация, которую дотошно разобрал по пунктам Короленко, придется очень кстати.

В.Г. Короленко. «Сорочинская трагедия» Данное произведение написано 9 января 1906 г. Оно представляет собой публицистическое произведение, по жанру это – открытое письмо (статскому советнику Филонову), с подписью автора.

В произведении, по словам самого автора, рассказывается «краткая летопись подвигов статского советника Филонова», а именно ужасающие зверства, им учиненные в местечках Сорочинцы и Уствица. Владимир Галактионович едва ли не по пунктам описывает хронику событий, произошедших в Сорочинцах. Инцидент основывается на событиях, имевших место после оглашения манифеста 17 октября 1905 года «Об усовершенствовании государственного порядка», подписанного Николаем II в момент наивысшего подъема всероссийской октябрьской стачки. В частности, согласно манифесту людям разрешалось проводить собрания (сходки) и говорить на них речи самого разного содержания. Чиновники восприняли данный манифест по-своему, и получилась Сорочинская трагедия, а также тысячи ей подобных.

Авторское «я» присутствет, и В. Г. Короленко занимает обвинительную позицию, причем он открыто не объявляет ее, а лишь приводит факты, увидев которые, можно смело выносить советнику Филонову смертный приговор: «Вы забыли при этом, статский советник Филонов, что пытка отменена еще Александром I, что истязания тяжко караются законом, что телесное наказание, даже по суду, отменено для всех манифестом от 11 августа 1904 года, а приговоры, добытые подобными, преступными приемами, не имеют ни малейшей законной силы...» Тем не менее, Короленко замечает: «Но я буду «умерен»... Я буду более чем умерен, я буду до излишества уступчив... Поэтому, г. статский советник Филонов, я применю к вам лишь обычные нормы старых русских законов, действовавших до 17 октября».

Последовательное изложение фактов, живые детали, рисующие картину происходящего, оживляют текст и делают его настолько реальным, что события буквально встают перед глазами: «едва вызванный раскрывал рот, чтобы ответить на вопрос, объясниться, быть может, доказать полную свою непричастность к случившемуся, как вы, собственной советницкой рукой с размаха ударяли его по физиономии и передавали казакам, которые, по вашему приказу продолжали начатое вами преступное истязание, валили в снег, били нагайками по голове и лицу, пока жертва не теряла голоса, сознания и человеческого подобия...» Непроизвольно в душе поднимается ненависть, презрение и гнев, обращенные к неведомому мне (да и автору, по его признанию, тоже) советнику Филонову. Эффект, произведенный текстом, силен на нашем, современном читателе, а что творилось с читателем того времени, страшно подумать. Заканчивает свое обвинительно открытое письмо Короленко словами: «За всем сказанным вы поймете, почему, даже условно, в конце этого письма, я не могу, г. статский советник Филонов, засвидетельствовать вам своего уважения». Умеренность, обещанная Владимиром Галактионовичем, более чем очевидна. Короленко не отрицает и возможность суда, на который его вызовет Филонов, но уверен в своей правоте и надеется на поддержку народа.

В.Г. Короленко. «Павловские очерки» Произведение написано в 1890 году и представляет собой сборник очерков – «Размышления о павловском колоколе» и «На «скупке». Жанр – очерк, в данном случае с примесью путевого очерка.

В этом сборнике очерков В.Г. Короленко рассказывает о быте и нравах городка (во времена Короленко – села) Павлово, его особенностях, в частности о кустарной промышленности – Павлово с начала 17 века является центром кустарного производства металлических изделий. Текст написан глазами приезжего, изобилует количеством пейзажных зарисовок, аллегорий и метафор («Размышления о павловском колоколе»). Здесь же поднимается вопрос о будущем и настоящем кустарного производства в Российской империи.

Композиционно «Павловские очерки» представляют собой круг, состоящий из множества звеньев – очерки пишутся об одном и том же селе, но с «разных точек», и читатель постепенно видит общую картину жизни в Павлове.

Авторская позиция ярко выражена – текст подается как рассказ от первого лица, и Короленко то и дело вставляет в материал собственные рассуждения, мысли и доводы о происходящем. В.Г. Короленко постоянно прибегает к аллегории и метафоре – павловский колокол и старик на Троицкой круче из «Размышлений о павловском колоколе» тому свидетельство. «Неужто этот старик, проживший здесь свой век, сказал правду, и этот грузный, надтреснутый колокол есть настоящий символ, прообраз знаменитого кустарного села?.. Павлово — один из оплотов нашей «самобытности» против вторжения чуждого строя, — неужели оно тоже бухает без толку, предсмертным, надрывающим хрипом? Как будто в «кустарном» бытовом строе тоже есть своя зияющая трещина...».»

О страшном быте и положении кустарей – «металлистов» можно узнать, прочитав очерк «На «скупке». Короленко умело подает ситуацию, и картина тогдашнего времени очень живо представляется современному читателю: «Темная нора, прилавок, трепетный огонек сального огарка в фонаре, освещающий фигуру за прилавком, и напряженные лица кустарей, напирающих с улицы. Скупщик одет в теплой шубе, кустари дрожат от пронизывающего ветра. Он сдержан, холоден, — они взволнованы. Он развертывает образцы и равнодушно отодвигает одни, назначает цену за другие. Соответственно с этим на физиономиях мастеров сменяются выражения: надежды у тех, кто подходит, — страха у тех, чьи образцы в руках скупщика, — вражды на лицах отходящих... «вот паук, раскинувший свою сеть у входа в пещеру», — невольно приходит в голову при виде этого человека, сидящего у фонаря за прилавком в середине загороженного входа.»

Стиль Короленко можно назвать публицистическим, с уклоном в художественную литературу – это все же в первую очередь писатель, а только потом журналист, редактор журнала «Русское богатство». Присутствует в текстах и своеобразная «репортажность», свойственная всем очеркам.

А.П. Чехов «Два газетчика». Произведение представляет собой сатирическую публицистику – фельетон. С другой стороны, это произведение можно расценить как рассказ.В основе рассказа лежит мысль о том, что «писать не о чем», творческий кризис журналиста. Именно поэтому один из героев рассказа, газетчик Рыбкин, хочет повеситься: «…Туман какой-то кругом, неопределенность... безызвестность... писать не о чем. От одной мысли можно десять раз повеситься: кругом друг друга едят, грабят, топят, друг другу в морды плюют, а писать не о чем! Жизнь кипит, трещит, шипит, а писать не о чем! Дуализм проклятый какой-то…»

Здесь же А.П. Чехов приводит список тем, которыми занимались журналисты того времени: «О кассирах писали, об аптеках писали, про восточный вопрос писали... до того писали, что всё перепутали и ни черта в этом вопросе не поймешь. Писали о неверии, тещах, о юбилеях, о пожарах, женских шляпках, падении нравов, о Цукки... Всю вселенную перебрали, и ничего не осталось.» Глупость, шелуха жизни – главные темы журналистского творчества, и газетчику Рыбкина опротивела такая жизнь – он не хочет даже бороться, искать другие темы, в отличие от его товарища Шлепкина, который даже в выеденном яйце находит столько вопросов и точек зрения, что может написать кучу зарисовок, причем в разные журналы и газеты, и получить за это деньги.

Чехов иронично отзывается о журналистах – газеты, где работают Рыбкин и Шлепкин носят названия «Начихать вам на головы!» и «Иуда предатель». Название первой газеты – жизненная позиция Рыбкина, второй – Шлепкина. Сам Рыбкинболее откровенно отзывается о журналистике и проблемах: «Наплевать мне!». Шлепкин отзывается о людской трагедии со свойственным журналистам цинизмом: «В Выборгской покушение на убийство, строк на тридцать... Какая-то шельма резала и не дорезала. Резал бы уж на целых сто строк, подлец! Часто, брат, я думаю и даже хочу об этом писать: если бы человечество было гуманно и знало, как нам жрать хочется, то оно вешалось бы, горело и судилось во сто раз чаще.»

Рыбкин жаждет той мерзости и гадости, которыми были полны желтые газеты того времени еще с эпохи «Северной пчелы»: «— А вот если бы, — сказал он, — случилось что-нибудь особенное, этакое, знаешь, зашибательное, что-нибудь мерзейшее, распереподлое, такое, чтоб черти с перепугу передохли, ну, тогда ожил бы я! Прошла бы земля сквозь хвост кометы, что ли, Бисмарк бы в магометанскую веру перешел, или турки Калугу приступом взяли бы... или, знаешь, Нотовича в тайные советники произвели бы... одним словом, что-нибудь зажигательное, отчаянное, — ах, как бы я зажил тогда!» И, впав в уныние, он «с удовольствием» вешается, а находчивый Шлепкин «…сел за стол и в один миг написал: заметку о самоубийстве, некролог Рыбкина, фельетон по поводу частых самоубийств, передовую об усилении кары, налагаемой на самоубийц, и еще несколько других статей на ту же тему.»

Цинизм, находчивость журналистов описывает А.П. Чехов наравне с мелочностью, жадностью и желанием славы. Все это сплетается в тесный клубок и получаются такие газеты, как «Начихать вам на головы!» и «Иуда предатель». Гротескное изображение журналистики в этом произведении являет собой хорошую картину ситуации в журналистике чеховского времени.

А.П. Чехов «Из Сибири» «Из Сибири» – путевой очерк. Очерк содержит в себе авторские наблюдения о восточной России, о ее природе, людях, их нравах и взглядах на жизнь. Особенность стиля Чехова – начинать свои произведения с прямой речи – оживляет материал и придает ему эффект «правдивости». Весь очерк пронизан мотивами грусти, холода, безысходности и тяжести судьбы. Фразы и слово подобраны в единой эмоциональной окраске: «Стонут всюду кулики, плачут чайки...». «Холодно! Ни жилья, ни встречных…». Повсюду этот непримиримый холод, грязь, бурая растительность, пронзительный ветер. Лица встречающихся А.П. Чехову людей выражают усталое смирение, безысходность и тяжкую тоску. «Помнится мне мужик лет сорока с русой бородой; он сидит на скамье на пароходе: у его ног мешки с домашним скарбом, на мешках лежат дети в лапотках и жмутся от холодного, резкого ветра, дующего с пустынного берега Камы. Лицо его выражает: «Я уж смирился». В глазах ирония, но эта ирония устремлена вовнутрь, на свою душу, на всю прошедшую жизнь, которая так жестоко обманула.» Все эти приемы создают картину Сибири – неуютной, холодной, с плохими дорогами и плетущимися по ним арестантами, ссыльными и переселенцами, которые уже не видят радостей жизни и срастаются с этой холодной и бурой природой.

В девятой части «Из Сибири» А.П. Чехов пророчески восклицает: «На Енисее <...> жизнь началась стоном, а кончится удалью, какая нам и во сне не снилась». Доказательство тому – современные Томск, Омск, Красноярск и прочие сибирские города, вышедшие на пик своего развития. Здесь же – необъятная гордость сибиряков – тайга, которой «Конца нет!». После холодного и тяжелого начала, суровая тайга, это «зеленое чедовище» и бурный Енисей рождают хрупкую надежду внутри на то, что в Сибири возможна жизнь, и она совсем другая, чем в Санкт-Петербурге или Москве.

Дата добавления: 2015-07-11