А.И. Герцен «Под спудом». 1 страница

Произведение, вероятно, написано для «Колокола», издаваемого самим Герценом. Начинается оно с ответа читателям, которые присылали письма в редакцию как отклик на предыдущие статьи: «Мы получили за прошлый месяц ворох писем». Как жанр это может восприниматься как редакторская колонка, в данном случае – «изобличительная» статья.

Далее Герцен рассуждает «о том, что делается у нас под спудом» и, по его словам, «сердце обливается кровью и кипит бессильным негодованием». Во-первых, поднимается проблема гласности, которая, по мнению Герцена, несвоевременна. Во-вторых, вспоминается «николаевский гнет» и правление Александра II. В-третьих, Герцен делает блестящий вывод: «Вести, полученные нами, до того страшны, до того гадки — и лучшие из них до того глупы, что мы теряемся, с чего начать. Их все можно разделить на две части: часть сумасшедшего дома и часть смирительного дома. Во всех действуют безумные и воры, в разных сочетаниях и переложениях, иногда воры и безумные вместе, иногда безумные, но не воры (нет, это мы обмолвились: все воры)» Дураки и воры – новое переложение известного - «дураки и дороги». Вероятно, Герцен в Англии позабыл родное бездорожье, и как проблему это не воспринимал, зато воры (которые все!) стоят у него строгой иерархией – от становых приставов до Мины Ивановны, богемной женщины, или, как зовет ее Герцен, прикрываясь латынью – «Cloaca Maxima». Заканчивается эта фантасмагория о ворах и безумных опасной и ироничной фразой: «Хорош архангел, да и пречистая дева не дурна!».

Стилистически Герцен не особо себя сдерживает, и публицистика у него начинает слегка походить сначала на официальную бумагу, а потом и вовсе на ядовитую сатиру. Использована градация, и пугающая иерархия «российских воров» достигает апогея на фразе «Благословенна ты в женах!» Это лишний раз говорит о высоком мастерстве Герцена как журналиста.

А.И. Герцен «Ископаемый епископ, допотопное правительство и обманутый народ» После начала расстрелов крестьян, Герцен помещает в листе №105 от 15 августа 1861 года статью «Ископаемый епископ, допотопное правительство и обманутый народ», являющуюся обращением к народным массам: «Ты ненавидишь ненавидишь подъячего, боишься их – и совершенно прав; но еще в царя и архиерея…Не верь им!». Герцен отвергает либеральные попытки приукрасить действительность: «Маски долой! Лучше видеть звериные зубы и волчьи рыла, чем поддельную гуманность и покорный либерализм». Также Герцен указывает в статье на то, что «Колокол» на стороне русского мужика.

Жанр – аналитическая статья. Композиция трехчастная – в первой части А.И. Герцен дает краткую справку о непосредственно «ископаемом епископе» Тихоне Задонском, чьи мощи отныне представляют собой святыню. Ирония Герцена столь точна и ядовита, и основана на таких неопровержимых фактах, подкрепленных цитатами, что остается только восхититься его журналистским талантом. «Ведь в врачебные свойства Тихона, несмотря на «сорок восемь обследованных чудес», никто не верит: ни Исидор, прежде киевский, а теперь петербургский, ни Паисий, ни Аскоченский, ни Путятин, ни камилавки, ни ленты через плечо.»

Во второй части поднимается вопрос, кому и зачем нужно было проводить палеонтологическую экспедицию к мертвому епископу. Тут Герцен садится на любимого конька и начинает пламенно говорить о крепостном праве, на этот раз через призму религии, «народного опиума»: «Чудесам поверит своей детской душой крестьянин, бедный, обобранный дворянством, обворованный чиновничеством, обманутый освобождением, усталый от безвыходной работы, от безвыходной нищеты…». В третьей части А.И. Герцен разбирает историю с расколом православной церкви, оставаясь на стороне гонимых старообрядцев (которые еще в прошлом веке были буквально «знаменем» любой оппозиции) и обличая сытых «полицейских-церковников». Делает он это с таким пылом и умением, что ему хочется не только поверить, но и немедленно предать всех священнослужителей анафеме.

А. И. Герцен пародирует язык священных старославянских книг, умело употребляет архаизмы и историзмы, устаревшие формы слов и добивается эффекта точной цитаты. Кроме того, эти же устаревшие слова помогают достичь иронического эффекта.

Самая яркая черта любого текста А.И. Герцена – это ядовитая ирония, умело подобранные слова и фразы, через которые автор и покоряет аудиторию.

А.И. Герцен знает, что его слова не дойдут непосредственно до угнетаемого попами крестьянина: «О, если б слова мои могли дойти до тебя, труженик и страдалец земли русской — до тебя, которого та Русь, Русь лакеев и швейцаров, презирает, которого ливрея зовет черным народом и, издеваясь над твоей одеждой, снимает с тебя кушак, как прежде снимала твою бороду, — если б до тебя дошел мой голос, как я научил бы тебя презирать твоих духовных пастырей, поставленных над тобой петербургским синодом и немецким царем. Ты их не знаешь, ты обманут их облачением, ты смущен их евангельским словом — пора их вывести на свежую воду!» И тем не менее, ему известно, что эти слова дойдут до других людей, и рано или поздно здравый смысл восторжествует. Герцен требует ответа от архиереев, приводя им в пример их старообрядческих предшественников, и опять же знает, что ответа на его яростное «Я жду!» не последует. Это «Я жду!» следует читать как «Я прав!».

Заканчивается «Ископаемый епископ» напутствием тем, кто может освободить крестьян не только от крепостной зависимости, но и от «поповского опиума» - им нужно помнить тех, кто не побоялся страдать за свой народ.

А.И. Герцен «Объявление о «Полярной звезде». Произведение написано 25 марта (6 апреля) 1855 года. Фактически, это официальное объявление о начале издания альманаха «Полярная звезда», выходившего в Лондоне с 1855 по 1862 год. А.И. Герцен и Н.П. Огарев назвали альманах «Полярной звездой» в честь подобного же издания, издаваемого декабристами в 1823-25 годах. Именно об этом, о Великой Пятнице, говорит Герцен в первом же абзаце своего произведения: «…«Полярная звезда» является снова, в день нашей Великой Пятницы, в тот день, в который пять виселиц сделались для нас пятью распятиями. Русское периодическое издание, выходящее без цензуры, исключительно посвященное вопросу русского освобождения и распространению в России свободного образа мыслей, принимает это название, чтоб показать непрерывность предания, преемственность труда, внутреннюю связь и кровное родство.» Произведение содержит в себе эпиграф «Да здравствует разум!» А. Пушкина. Это высказывание является своеобразным девизом герцено-огаревского альманаха.

«Казенная Россия имеет язык и находит защитников даже в Лондоне. А юная Россия, Россия будущего и надежд не имеет ни одного органа. Мы предлагаем его ей.» - это заявка на жизнь. Это оппозиционное издание, выходящее за границей, в Лондоне. Издатели «Полярной звезды» хотят одного – быть правдивыми перед читателями и писать то, что будет интересно «новым людям».

Герцен дает краткий обзор рубрик будущего издания, объясняет ее информационную и внутреннюю политику: «Полярная звезда» должна быть — и это одно из самых горячих желаний наших — убежищем всех рукописей, тонущих в императорской цензуре, всех изувеченных ею.»

Стилистика произведения различна – она основана на официально-деловом стиле того времени, и в то же время «сдобрена» эмоциональными вставками и символами, как, к примеру, «пять виселиц и пять распятий».

А.И. Герцен Вольное русское книгопечатание в Лондоне Произведение датировано 21 февраля 1853, написано оно в Лондоне, где А.И. Герцен жил и творил. Именно там он основал Вольную русскую типографию, основной целью которой ставил быть органом печати «братьев на Руси», которым и адресовано произведение, написанное в жанре открытого письма.

Герцен хочет дать возможность говорить тем, кто не может сделать этого в Российской империи. «Время печатать по-русски, кажется нам, пришло». Это призыв к творчеству, к свободному выражению своих мыслей, а главное – безбоязненному и беспрепятстсвенному. «Открытая, вольная речь — великое дело; без вольной речи — нет вольного человека.»

Автор призывает «братьев на Руси» к перу, чтобы они писали, и люди узнали, пришло ли время свободы слова в России или нет. «Если мы все будем сидеть сложа руки и довольствоваться бесплодным ропотом и благородным негодованием, если мы будем благоразумно отступать от всякой опасности и, встретив препятствие, останавливаться, не делая опыта ни перешагнуть, ни обойти, тогда долго не придут еще для России светлые дни.»

А.И. Герцен приглашает все и каждого, он раскрывает дверь перед полетом творчества свободных, умных и думающих людей. «Не столько нового, своего хочу я вам рассказывать, сколько воспользоваться моим положением для того, чтоб вашим невысказанным мыслям, вашим затаенным стремлениям дать гласность, передать их братьям и друзьям, потерянным в немой дали русского царства. <...>». Он готов идти на любые уступки: «Присылайте, что хотите, все писанное в духе свободы будет напечатано, от научных и фактических статей по части статистики и истории до романов, повестей и стихотворений. Мы готовы даже печатать безденежно.Если у вас нет ничего готового, своего, пришлите ходящие по рукам запрещенные стихотворения Пушкина, Рылеева, Лермонтова, Полежаева, Печерина и др.».

Автор готовится и к неудаче: «Если мы не получим ничего из России — это будет не наша вина. Если вам покой дороже свободной речи — молчите.» И этими словами он гарантирует себе аудиторию – ненароком кольнуть гордость русского человека – одна из характерных черт публицистики А.И. Герцена.

А.И. Герцен «Крещеная собственность». В августе 1853 года Герцен публикует свою статью «Крещеная собственность», направленную против крепостного права. Резкими штрихами рисует Герцен порядки и нравы русского крепостнического общества, произвол царизма и помещиков.

В брошюре важную роль играет народническая идеализация сельской общины, как воплощения «неразвитого коммунизма», но иллюзии эти являются сущностью демократических взглядов Герцена, его веры в великое будущее русского народа.

Отличительной чертой творчества А.И. Герцена как журналиста являются яркие заголовки: «Ископаемый епископ», «Крещеная собственность» - ироничные, емкие фразы. По жанру это произведение можно отнести к аналитической статье.

Тема этого произведения – крепостное право, помещичье землевладение и положение крепостных крестьян в Российской империи. Его интересует сам вопрос: как народ оказался в крепости, почему и кто это сделал? «Крестьянин был обманут, взять врасплох, загнан правительственным кнутом в капканы, приготовленные помещиками, загнан мало-помалу, по частям, в сети, расставленные приказными; прежде нежели он хорошенько понял и пришел в себя — он был крепостным.» Герцен рассказывает о своем детстве, о своих взглядах на крестьян, их достоинствах, нравах и бедах, которые сыплются на их головы с подачи помещиков. А.И. Герцен описывает крестьянскую общину – древнейший орган сплоченности деревенского народа. «Народ русский все вынес, но удержал общину, община спасет народ русский».

Тем не менее, Герцен рассматривает и недостатки общины, когда она перерастет в коммунистическое общество: «Говорят, что община поглощает личность и что она несовместна с ее развитием. В этом мнении есть доля правды. Всякий неразвитой коммунизм подавляет отдельное лицо. Но не надобно забывать, что русская жизнь находила сама в себе средства отчасти восполнять этот недостаток. Сельская жизнь образовала рядом с неподвижной, мирной, хлебопашенной деревней подвижную общину работников — артель и военную общину казаков..» Коммунистическое общество «слишком дико, молодо, неразвито, но из этого не следует, что нам должно ломать эти незрелые начинания, — напротив, их надобно продолжать, развивать, образовывать». Брать на заметку опыт других стран и шагать к развитию.

Заканчивает свое произведение А.И. Герцен фразой: «Вот и все приданое Сандрильоны, — зачем же отнимать последнее?» Сандрильоной (Золушкой) у него является народ, злой мачехой и сводными сестрами – помещики, а прекрасным принцем – Александр II, который в один прекрасный день наденет хрустальный башмачок на ножку Золушки, подписав документ об отмене крепостного права.

А.И. Герцен «Нас упрекают» Произведение напечатано в «Колоколе» как отзыв на критику других сторон в адрес издания. Именно отсюда такой заголовок – «нас упрекают», который несет в себе некий налет гордости, что для упрека существует повод, но упрек этот незаслуженный. А.И. Герцен на протяжении всего текста доказывает оппонентам свою правоту, не исключая и возможностей ошибок: «…не станем оправдываться тем, что мы ошибались и увлекались со всей Россией, мы не отклоняем ответственности, которую добровольно взяли на себя. Мы должны быть последовательны, единство — необходимое условие всякой пропаганды, с нас вправе его требовать. Но, принимая долю вины на себя, мы хотим ее разделить с другими виновниками.»

Список упреков довольно обширен и доведен А.И. Герценом до абсурда – о жаре летом и холоде зимой, накотрые якобы жалуются издатели альманаха. Герцен порицает бездействие, которое должно караться также, как действие, наносящее вред. И если у оппонентов нашлись силы для упрека, то почему они сами не меняют ситуацию, а только ругают других? «Из-за стен доктрины, как из-за монастырских стен, сполугоря смотреть на треволнение мирское. Доктринеры счастливы, они не увлекаются и... не увлекают других.»

А.И. Герцен не может обойти стороной и проблему крепостного права в Российской империи, и с жаром восклицает: «Освобождение крестьян с землею — один из главных и существенных вопросов для России и для нас. Будет ли это освобождение «сверху или снизу» — мы будем за него!» Революционные идеи автора находят отклик в сердцах читателей, и А.И. Герцен знает это. Он готов ждать, и намерен бороться за свои идеи до конца.

А. И. Герцен «Письмо из провинции» В листе 64 «Колокола» (1 марта 1860 года) было напечатано было «Письмо из провинции», подписанное «Русский Человек», которое представляет собой изложение позиций русской революционной демократии. Его автор упрекал Герцена в том, что он восхваляет царскую семью вместо того, чтобы обличать неправду, а также говорил о том, что единственное средство для коренных изменений в жизни русского человека – это топор.

Герцен прокомментировал это письмо предисловием, которое поместил в этом же номере журнала. «Мы расходимся с вами не в идее, а в средствах, - писал он, - не в началах, а в образе действования. Вы представляете одно из крайних выражений нашего направления… К топору…мы звать не будем до тех пор, пока останется хоть одна разумная надежда на развязку без топора. Чем глубже…мы всматриваемся в западный мир…тем больше растет у нас отвращение от кровавых переворотов …К метлам надо призывать, а не к топору!.. Восстания зарождаются и возрастают, как все зародыши, в тиши и тайне материнского чрева, им надобно много сил и крепости, чтоб выйти на свет и громко кликнуть клич…Призвавши к топору, надобно иметь организацию…план, силы и готовность лечь костьми, не только схватившись за рукоятку, но схватив за лезвие, когда топор слишком расходится? Есть ли все это у вас?».

Герцен этим ответом вторично вступил в полемику с демократами (кстати, существует гипотеза, согласно которой автором письма был Чернышевский), хотя, справедливости ради стоит отметить, что возражения Герцена в этом случае были гораздо менее колкие, нежели в статье «Very dangerous!!!», это можно понять даже по приведенному отрывку из «Предисловия…» Герцена.

К.С. Аксаков «Опыт синонимов: публика-народ». В 1857 Аксаков К.С. опубликовал статью "Опыт синонимов. Публика-народ", вызвавшую недовольство министра просвещения и царя. Произведение написано Константином Сергеевичем в 1848 году. Как один из самых ярых представителей славянофильства, Аксаков не мог обойти стороной такую проблему своего времени (да и нашего, скорее всего, тоже), как разделение людей на «элиту» и «простых смертных», в его интерпретации это «публика» и «народ».

Аксаков "высшие" и "низшие" классы представляет как полярные противоположности. "Публика, - пишет он, - выписывает из-за моря мысли и чувства, мазурки и польки; народ черпает жизнь из родного источника. Публика говорит по-французски, народ по-русски. Публика ходит в немецком платье, народ - в русском. У публики - парижские моды. У народа - свои, русские, обычаи. Публика (большей частью по кр.мере) ест скоромное; народ ест постное. Публика спит, народ давно уже встал и работает. Публика работает (большей частью ногами по паркету); народ спит или уже встает опять работать. Публика презирает народ; народ прощает публике. Публике всего полтораста лет, а народу годов не сочтешь. Публика преходяща; народ вечен. И в публике есть золото и грязь, и в народе есть золото и грязь, но в публике грязь в золоте; а в народе - золото в грязи. У публики (monde, балы и пр.); у народа - мир (сходка). Публика и народ имеют эпитеты: публика у нас - почтеннейшая, а народ - православный".

И, наконец, к 1857-1858 относится его полемика с известным историком Соловьевым С.М., в многотомном труде которого по истории России Аксаков К.С. нашёл искажение внутреннего смысла исторических событий вследствие чрезмерного преувеличения государственного начала как фактора общественного развития России.

По жанру произведение К.С. Аксакова «Опыт синонимов: Публика-народ» принадлежит к статье, а именно это – литературно-критическая статья, написанная сначала в альбом Софье Александровне Аксаковой, а далее впервые опубликованная в газете «Молва» (1857 № 36) без подписи.

Композиция статьи «Опыт синонимов: Публика-народ» основана на противопоставлении: едва ли не в каждом предложении К.С. Аксаков сравнивает поведение, вид и нравы «народа» и «публики», причем публика явно проигрывает по своим качествам: «Публика (большею частию, по крайней мере) ест скоромное; народ ест постное. Публика спит, народ давно уже встал и работает. Публика работает (большею частию ногами по паркету); народ спит или уже встает опять работать». В начале своего произведения Аксаков дает «краткую историческую справку» о возникновении «публики» в России, основанную на собственном мнении: «Публика - явление чисто западное, и была заведена у нас вместе с разными нововведениями».

Весь текст пронизан идеями славянофильства, которые нападают на новые веяния, губительные, по мнению славянофилов, для России: «Она-то, публика, и составляет нашу постоянную связь с Западом: выписывает оттуда всякие, и материальные и духовные, наряды, преклоняется перед ними, как перед учителем, занимает у него мысли и чувства, платя за это огромною ценою: временем, связью с народом и самою истиною мысли. Публика является над народом, как будто его привилегированное выражение; в самом же деле публика есть искажение идеи народа». Аксаков обличает пороки «публики», «высшего света»: «Публика работает (большею частию ногами по паркету)», «Публика презирает народ», «Публика выписывает из-за моря мысли и чувства, мазурки и польки», «И в публике есть золото и грязь, и в народе есть золото и грязь; но в публике — грязь в золоте, в народе - золото в грязи». «Народ» же у Аксакова работает, причем тяжело, пока «публика» спит, народ голодает, народ вечен и правилен, у него «золото в грязи». Оправдания «публике» нет, она не может отпереться ни от одной аксаковской фразы, уличая его во лжи. Но и всепрощающему «народу» оправдания тоже нет за его всепрощение.

Аксаков любит свой народ, он не причисляет себя к «публике», ему больно смотреть, как российский народ превращается в пародию на западную культуру. Заключение статьи становится последним аккордом в канонаде «морального убийства» «публики»: «Публика, вперед! Народ, назад!», - так воскликнул многозначительно один хожалый». («Хожалый» –полицейский). Бездарность, глупость и пошлость «почтеннейшей публики» перед глубоким, простым и честным «православным народом» становятся особенно видны и обидны в этом предложении. Построенный на антитезе текст всегда производит очень мощное впечатление на читателя, и многие современные журналисты и писатели этим пользуются. У Аксакова антитеза цепкая, основанная на голых фактах, которые в сравнении «публики» с «народом» становятся катастрофичными.

Стиль Аксакова прост и ясен, лаконичен и остер в своей критике. Его талант как публициста не должен умаляться ни в коем случае.

М.Н. Катков «Из передовых статей «Московских ведомостей». Катков говорит об огромном значении царя в русской жизни:благодаря ему все разрозненные племена объединяются, благодаря государственному единству, даже разноверы объединяются. Есть в России одна господствующая народность, один господствующий язык, выработанный веками исторической жизни. Царь – олицетворение этого единства. Единое государство будет иметь силу всюду. В завершении письма Катков показывает себя как оптимист: « Все преобразования, какие совершаются и будут совершаться у нас, могут послужить только к ее возвышению и усилению ...»

Катков считает – «наше равнодушие, наше молчание, наше непоколебимое спокойствие, удивило иностранцев и послужило для них признаком (к счастию обманчивым) нашего полного нравственного упадка». Что среди иностранцев складывается такое мнение, будто России находится в состоянии – «в любую минуту готовы поднять восстание внутри страны».

Другая проблема: Раньше Россия была для иностранного наблюдателя страной загадок, — и действительно ни об одной стране не было столько мифических сказаний, как о России. Но в последнее время наблюдатель считал себя вправе думать, что слово загадки найдено, и что таинственная страна стала ему ясна во всей своей безнадежности. Иностранный наблюдатель крепко уверился, что Россия есть призрак, и должна исчезнуть как призрак.

После того, как иностранцы узнавали о Росии из нашей литературы, они строили о ней разные мнения, главным из которых было – «в этой среде нет ни духа, ни силы, что наш народ выродился, что он лишен всякой будущности».

Катковым проводится довольно резкая критика «Колокола»: «Мало того, что эти выродки перешли открыто в лагерь врагов России, мало того, что они всячески стараются пособлять польскому восстанию и осыпают циническими ругательствами русских, выразивших за границей робкое сочувствие русскому делу подпискою в пользу раненых русских воинов, — они ругаются над русским народом вообще...».

Ф.М. Достоевский Ряд статей о русской литературе. Введение. Произведение изначально написано, вероятно, либо для журнала «Время», либо для «Эпохи», в ходе полемики Н.Н. Страхова и А.А. Григорьева при участии самого Ф.М. Достоевского с радикальной и охранительной журналистикой. В журналах развивались идеи почвенничества, генетически связанные со славянофильством. В частности, в журналах рассматривались вопросы национального варианта развития и оптимального сочетания начал «цивилизации» и народности – синтеза, вырастающего из «всеотзывчивости» и «всечеловечности», его способнисти к «примирительному взгляду на чужое».

По жанру это – литературно-критическая статья. Композиционно ее можно разбить на три части, ровно по абзацам – первый представляет собой историческую справку о «цивилизации» и русском духе, о его становлении и развитии, а также о науке. Во втором абзаце – рассуждения о гласности, пронизанные аллегорией и метафорами. Третий абзац представляет собой бичевание «золотых», по выражению Достоевского, новоявленных критиков, вышедших из промышленников, гонящихся за модой и опошляющие и убивающие все прогрессивные идеи.

Авторское «я» присутствует в тексте, но закамуфлировано словом «мы», за которым скрывается не только сам Достоевский, но и его единомышленники.

Ф. М. Достоевский использует ироническую аллегорию, называя гласность «бесенком» - «…мы любим этого маленького бесенка, у которого только что прорезались его маленькие крепкие и здоровые зубенки. Он иногда невпопад кусает; он еще не умеет кусать. Часто, очень часто не знает кого кусать. Но мы смеемся его шалостям, его детским ошибкам и смеемся с любовью, что же? Детский возраст, простительно!»

Бичевание промышленников, душащих на корню науку, пришедшую из Европы, опошляющих всякую свежую и прогрессивную идею, подается Ф. М. Достоевским с хорошей дозой иронии – он называет подобных людей «золотыми», хотя, прочитав текст, можно смело назвать этих людей эпитетом-антонимом. Обвинения Федора Михайловича переходят даже на личности: «Ради бога, пуще всего не верьте «Отечественным запискам», которые смешивают гласность с литературой скандалов.»

А. А. Григорьев. После «Грозы» Островского. Статья А. А. Григорьева "После "Грозы" Островского" продолжила размышления критика об одном из самых любимых и важных для него в русской литературе писателей.

В статье о "Грозе" он, в противовес добролюбовскому "самодурству", дает иной ключ к пониманию художественного мира Островского: "Новое слово Островского было ни более, ни менее как народность, слово, собственно, уже старое, ибо стремления к народности начались в литературе нашей не с Островского, но действительно новое -- потому что в его деятельности определилось оно точнее, яснее и проще, хотя, без сомнения, еще не окончательно". Далее Григорьев уточняет: "Ясно, например, что, говоря о народности по отношению к Островскому или об Островском как о народном писателе, я употребляю слова: народность, народный -- в смысле слова: национальность, национальный".

В соответствии со своей концепцией Григорьев выдвигает на первый план в "Грозе" "поэзию народной жизни", наиболее отчетливо воплотившуюся в конце третьего действия (свидание Бориса и Катерины). "Вы не были еще на представлении,-- обращается он к Тургеневу,-- но вы знаете этот великолепный по своей поэзии момент -- эту небывалую доселе ночь свидания в овраге, всю дышащую близостью Волги, всю благоухающую запахом трав широких ее лугов, всю звучащую вольными песнями, "забавными", тайными речами, всю полную обаяния страсти веселой и разгульной и не меньшего обаяния страсти глубокой и трагически-роковой. Это ведь создано так, как будто не художник, а целый народ создавал тут!"

Работа Григорьева очень непохожа на привычный тип рецензии или статьи, но весьма характерна, показательна для его критической манеры. Григорьев, если можно так выразиться, поэт-теоретик в критике. В его статьях соединяются вещи обычно трудно соединимые: теоретическая оснащенность, широкий историографический фундамент, обилие ссылок и специальных терминов -- и лихорадочная, захлебывающаяся интонация, лирический "беспорядок", в котором подаются эти мысли, факты, идеи. "Автор, полный идей, мыслей, переживаний, стремился изложить свои взгляды, не задумываясь над формой, над композицией, поэтому почти каждая статья Григорьева представляет собой экспромт, страстный поток мыслей и чувств, где переходы от одного к другому часто неожиданны, парадоксальны, интуитивны,-- замечает Б. Ф. Егоров.-- Часто такая неожиданность обусловливала противоречивость или несоразмерность частей, а иногда и то и другое, вместе взятое... Захлебывающийся поток мыслей и чувств мог так же неожиданно оборваться, как и причудливо двигаться вне обычной причинно-следственной связи. Характерно, что большинство крупных статей Григорьева обрывается почти на полуслове."

Вот и в статье о "Грозе" очень мало говорится непосредственно о драме. Григорьев надолго уходит в теоретические дебри, выявляя разные оттенки народности, подробно, с тщательностью будущих историков литературы описывает эволюцию Островского до "Грозы", увлеченно спорит с оппонентами (прежде всего - с Добролюбовым, полемически несправедливо отождествляя его позицию и позицию его "ученика и сеида" Пальховского), страницами цитирует других авторов. В целом статья Григорьева является типичным образцом жанра "статьи по поводу", далеко уходящей от главного предмета: "...явление, впрочем, общее теперь во всех литературах, что критика пишется не о произведениях, а по поводу произведений - или о тех типических художественных силах, к которым они возводятся по происхождению, то есть о первостепенных созданиях искусства, или уже прямо о самых жизненных вопросах, поднятых более или менее живо, задетых более или менее чувствительно теми или другими произведениями". Но - парадоксально - эта теоретическая и полемическая работа с немногими прямыми выходами к самой драме дает более рельефное представление о масштабе и значении "Грозы", а также о позиции критика, чем подробные эмпирические пересказы содержания.

А. В. Дружинин. Стихотворения Н. Некрасова. Этот анализ интересен следующим. К Некрасову «приклеился» ярлык гражданского поэта. И сейчас, и среди современников он слыл именно общественным деятелем, создателем гражданских стихотворений. И тут Дружинин взялся проанализировать его творчество. Дружинин же – теоретик чистого искусства; один из теоретиков эстетической программы «чистого искусства». И этот публицист пишет хвалебную рецензию Некрасову! В принципе, его мотивы понятны. Мы видим то, что хотим видеть. Вот и Дружинин разглядел поэзии Некрасова высокие эстетические принципы.

Дружинин сокрушается, практически жалеет Некрасова, который, по его словам, был обделен рациональной оценки. Его хорошие стихи не анализировали, так как он был связан с журналом «Современник», а на не очень удачные сразу же находились критики. «Поэт наш в это время стоял во главе журнала известного и заслуживающего свою известность - положение, снова ставившее его в неловкие отношения к журнальным ценителям поэтов. В своем издании г. Некрасов не мог допускать статей о самом себе как поэте - в других журналах антагонизм изданий естественно выражался нападениями на г. Некрасова не только как на журналиста, но и писателя. В нашей литературе еще не вывелись замашки в таком роде. Чтобы уколоть того или другого журнального деятеля, противник его часто нападает не на журнал, им издаваемый, а на его прежние произведения, на его стихи, если он их пишет».

Дата добавления: 2015-07-11