Читайте также:
|
«Мазохист» и «мученик» — это скорее маски, которые надевают во время игры, чем категориальные понятия. Сначала их надевают, потом снимают. «Вы их то видите, то нет». Имея в виду, что мы носим такие маски, которые могли бы и перекрыть, и разграничить обе эти роли, мы обратим внимание на маску, изображенную Эсхилом в драме «Прометей прикованный».
Титан Прометей — друг и признанный авторитет человечества, спаситель, который учит людей ремеслам и искусствам, чтобы они смогли выжить, несмотря на обращенную против них власть богов и даже их враждебность.
В одной легенде говорится, что в действительности людей создал именно Прометей, слепив их из глины и вдохнув в них жизнь, взятую у огня. Но более всего Прометей известен своей ролью похитителя-спасителя. Он украл огонь у олимпийских богов, чтобы отдать его людям: фактически он подарил людям сознание, силу, свет, рассеивающий темноту. Возможно, что имя Прометей происходит от греческого слова, означающего «предвидение» или «предвосхищение». Он дал людям тот огонь божественного сознания или предвидения, который отличает человеческий род. Прометей — это прототип или прообраз всего человечества. Ему было необходимо включиться в титаническую борьбу со своей судьбой.
Украв у богов огонь, Прометей передал людям часть их силы и божественной сущности, поэтому они стали «похожи» на богов. Таким образом, он нарушил волю Зевса. Знание о том, как добывать огонь, должно было быть украдено; точно так же Ева должна была сорвать яблоко с ветки в саду Эдема, и то, что было похищено, уже нельзя было вернуть. Воровство необратимо; оно наказуемо.
Совершая свой великий грех, Прометей — в изображении Эсхила — разрывается между сопротивлением и подчинением. В драме много восклицаний о том, что Прометей никогда не раскается и никогда не подчинится воле Зевса. По своей сути титан Прометей (в переводе с древнегреческого — «превзошедший себя») — темный, бессознательный, лишенный огня. Прометей, как человек, был приговорен к совершению своего преступления — похитить огонь и дать людям тепло и свет. Похищение огня стало его судьбой, его мистической ролью. И точно так же его судьбой стало наказание. «Долженствование» действия Прометея определено Необходимостью. Прометей говорит: «Ведь знаю же, / Что нет сильнее силы, чем всевластный рок» (Пролог).
Прометей знает о своем грехе, наказании и неизбежности происходящего. Вот что он говорит о краже огня:
И вот в цепях, без крова, опозоренный, За это преступленье отбываю казнь.
(Пролог)
Никто, кроме меня, тому противиться Не стал. А я посмел. Я племя смертное От гибели в Аиде самовольно спас.
(Эписодий первый)
Прометей сделал все, что нужно, он следовал своей судьбе, но вел себя гордо. С его точки зрения, он пострадал несправедливо. Для античности это был общий вопрос и дилемма: почему он заслуживал наказания за то, что было нужно сделать, причем согласно его собственной сущности?
Прометей сделал это вопреки грозящему ему наказанию, сделал с присущим ему достоинством, оказал сопротивление воле богов и вызвал жгучее осуждение несправедливого решению Зевса. «Так посмотри же на меня, закованного в цепи…» Это вечное человеческое затруднение, по существу, изображает человеческое благородство: гордость, борьбу, стремление защитить, терпение. Обладая таким достоинством и благородством, Прометей скорее может называться героем, чем мазохистом.
Наказание Прометея вызывает сильный ужас. Он был закован в цепи, прибит гвоздями к одинокой скале. День за днем прилетал орел и выклевывал у него печень, которая каждый день вырастала снова. Фактически ночь не давала никакой передышки его страданиям, ибо она была лишь прелюдией к продолжению мучений на следующий день. В этом вечном страдании, вызванном человеческим благородством и гордостью, к тому же в титанических масштабах, состоит патология страдания.
Совершенно убежденный в полной справедливости своего дела, Прометей не сдается. Зевс предлагал освободить его, если он раскроет тайну, известную ему одному и касающуюся того, что сыновья Зевса превзойдут самого Зевса. Это было самое интригующее и самое ироничное предложение. То же самое предвидение, которое когда-то было обращено против Зевса при краже огня, теперь оказалось ценой Прометеевой свободы. По существу, Прометей мог обрести свою свободу, принеся в жертву нечто очень важное и подчинившись воле своего мучителя. Это ключевой и самый драматический момент мифа — не потому что Прометею предлагается выход из мучительного положения, а потому что на его плечи ложится вся тяжесть судьбоносной реальности: выхода не существует. Здесь Прометею и Зевсу нельзя заключить ни честную сделку, ни дружески-улыбчиво пожать друг другу руки. Для полного освобождения требуется полное подчинение. А Зевсу нужно не просто полное подчинение, а подчинение Прометея; Зевсу нужно не просто то, чем Прометей обладает, а то, что он собой представляет. При всех слишком хорошо известных контрмерах Зевса Прометей отказывается раскрыть тайну, пока Зевс его не освободит. Поэтому между ними продолжается психологическая борьба бездействия, холодная, волевая война. Больше не может быть никаких договоренностей, пока один из противников не сложит оружие, и не будет никакого разоружения, пока не уступит другой.
Некоторые темы нашего обсуждения в области мазохизма и мученичества соприкасаются с борьбой воли Прометея и Зевса. И мученик, и мазохист, и Прометей — все они сопротивляются и страдают, каждый по-своему, скрываясь под своей характерной личиной. Как отмечалось в этой главе, мученик, избегающий жестокого отношения, избегает и психологического развития, оставаясь в положении жертвы. Он, поднятый над своими страданиями инфляцией морального превосходства, как воздушный шар, пользуется этим положением жертвы, чтобы заставить остальных почувствовать себя жертвами. Мазохист испытывает больше унижения и боли, чем выпало на его долю, даже если он часто некстати нарушает определенные границы. Он подчиняется и страдает настойчиво и страстно. Он не может по-другому.
Прометей и мазохист объединены друг с другом, как две стороны одной медали, их противоположность очевидна до навязчивости: мазохист должен подчиняться каждому человеку и каждому обстоятельству; Прометей не может подчиняться никому и ничему. В отличие от мученика Прометей обязательно страдает, он должен страдать, подчиненный ужасной необходимости наказания. Но, как мученик, он уверен, что его наказание неслучайно. При всей определенности он не улавливает его истинную суть: проблема заключается вовсе не в справедливости, а в том, как он страдает от наказания.
Прометей горд своей хитростью и силой, горд, что он украл огонь, горд, что он мог быть наказан за неповиновение, горд, что он смог сохранить эту освободившую людей тайну. У мазохиста есть своя гордость: никто не может обвинить его в недостаточном артистизме и недостаточной степени подчинения. Никто не может подчиняться лучше и быстрее; никто не может прийти в состояние полной и глубокой деградации более изящно, изощренно и выдержанно.
Мазохизм — это искусство удерживать себя в противоположной крайности. Мазохист видит себя живым, оказывается живым, выживающим in extremis (в экстремальной ситуации), на самом краю опасности, сумасшествия, смерти. Удовольствие мазохиста крайне болезненно, а его боль ему слишком приятна. Зачастую противоположные чувства, например гордость и унижение, существуют одновременно: они вместе вызывают и муку, и наслаждение. «В самой сердцевине такой дерзостно людей любить…» В этом выражении есть оттенок мазохизма. Выход из этой чрезвычайно напряженной ситуации (гордый, не добившийся своего, мятежный Прометей против гордого, не добившегося своего вседержителя Зевса) состоит в том, чтобы Прометей научился не только «терпеть» верховную власть Зевса, но и «любить» ее. Чтобы освободиться от этой связи, Прометею нужно соприкоснуться с мазохизмом; ему нужно насладиться своим послушанием и подчинением.
Любой полюс — крайняя гордость Прометея или его крайнее унижение — это все еще только ограниченное видение. Способный только подчиняться мазохист отказывается от всей своей власти, от всей своей «правоты». Только он неправ, унижен, совершенно ни на что не годен. Он считает свое унижение и свой грех личными, а потому — лично наказуемыми — и, как правило, при такой установке не чувствует личной гордости. В состоянии присущей мазохизму крайности он, по существу, не подчиняется, а раболепствует и пресмыкается. Это раболепие, как и его полная противоположность — непоколебимая гордость, оставляет человека одиноким, закованным в цепи и пригвожденным к скале.
Океаниды, находясь под впечатлением поразительных открытий Прометея и его заботы о человечестве, надеялись, что однажды, освободившись, он станет таким же сильным, как Зевс. Но Прометей ответил, что еще не осознал, какой конец ему предначертан Судьбой: «Я должен буду покориться болям и скорби, которые принесет мне старость». Это его заявление столь же неопределенно, как и сама Судьба. Постепенно Прометей начинает осознавать, что причиной его страданий является не столько явное нарушение, сколько его неспособность подчиниться страданиям и определенным рамкам, что именно сила его духа стала истинной причиной его наказания. Он понимает, что обвинения в несправедливости, героически провозглашенные с вершины скалы, не позволяют ему узнать более глубокую цель, уготовленную ему Судьбой в его неволе. «Я должен склонить голову перед Судьбой». Принять это — значит смириться, а смириться — значит освободиться.
Во введении к этой книге мы говорили о мифологии как о пище души. Мифологические сказания о Прометее содержат устные послания, соединяющие нас с нашей судьбой. Подобно Прометею, мы связаны со своей судьбой в окружении богов, которые и предопределяют наш путь, и стоят у нас на пути. Но наш опыт является неблагодарным, поверхностным и бессмысленным, если его не признает Судьба. Прометей всегда находится рядом, у нас за спиной, могучая рука безрассудного Прометея лежит у нас на плече, его страстные крики эхом отзываются у нас внутри, когда мы учимся слышать свою судьбу, беседовать с ней — и даже любить ее.
Дата добавления: 2015-07-11; просмотров: 64 | Нарушение авторских прав