Малахитовый глобус

Самолет летел над тайгой. В кабине, тесно заставленной тюками, рюкзаками, ящиками, сидело пятеро. Впереди всех, на высоком ящике с образцами, сидел, ссутулясь, темноглазый мальчик. За ним склонился над книгой молодой человек в очках. Немного поодаль примостились на рюкзаках вихрастый паренек с чуть вздернутым носом и тоненькая белокурая девушка. Пятый пассажир, уже немолодой седеющий геолог, внимательно рассматривал большую топографическую карту, время от времени поглядывая в окно.

Самолет слегка потряхивало. Вихрастый паренек и девушка тихо разговаривали. Геолог что-то быстро писал в тетради, изредка делая пометки на карте. А темноглазый мальчик неотрывно смотрел вниз, на землю.

Под крыльями самолета снова, как и два месяца назад, расстилалось огромное вечнозеленое море. Оно поражало глаз величием и красотой. Но лицо мальчика было сосредоточенно-угрюмым. Он знал, что такой тайга была лишь с высоты птичьего полета. А там, внизу, она была другой. Совсем другой! Суровой и мрачной, безжалостной и беспощадной. Он знал, что под этим зеленым ковром притаились колючие завалы и топкие болота, что узкие ленточки рек способны в течение нескольких, минут превратиться в стремительные грозные потоки, что в кишащих дичью лесах можно умереть от голода.

Но знал он теперь и другое — то, что тайга по-своему строга, но справедлива. Она не страшна для тех, кто идет по ней с открытой душой, кто смел и честен, кто верен настоящей дружбе. Зато она беспощадно карает лгунов и трусов, безжалостно расправляется с теми, кто думает только о себе и бросает в беде товарищей.

На миг глаза Валерия блеснули обидой. Да. Это тайга отняла у него Наташу. Это она заставила его презирать самого себя. Это она чуть не лишила его жизни в глухом ущелье.

И тем не менее даже сейчас, поднявшись над самыми высокими вершинами, он не мог бросить тайге упрека. И дело было вовсе не в том, что он по-прежнему ее боялся. Нет! Несмотря на все злоключения, он был благодарен тайге. Благодарен за то, что она заставила его узнать цену дружбы.

Он смотрел на тонкие ниточки рек и будто снова видел себя на берегу мутного грохочущего потока в ту минуту, когда он остался один после несчастья с Сашей. В тот миг ему казалось, что уже никто не подойдет к нему и не обратится со словами дружеского участия. Он даже не поверил своим ушам, когда услышал чьи-то приближающиеся шаги. И только тогда, когда на плечо его легла тяжелая мужская рука, он поднял голову и увидел склонившегося над ним летчика.

— Ну, хватит убиваться, — сказал тот с грубоватым добродушием. — Жив Саша…

— Жив?.. — Валерий вскочил с места и впился глазами в лицо летчика. — Это правда?

— Сказал — жив! В себя только не приходит. Пойдем!

— Алексей Михайлович!.. — Валерий готов был расцеловать летчика, если бы тот даже ударил его сейчас. Его заросшее, давно не бритое лицо казалось ему в тот миг самым прекрасным лицом на свете. — Алексей Михайлович…

— Ну, чего там еще? Говорю — пойдем скорее!

Валерий растерянно посмотрел в сторону лагеря:

— А как же я им…

— Пойдем, пойдем! Мальчишку надо срочно везти в экспедицию. Да и тебе это купанье может выйти боком. — Он прикоснулся ко лбу Валерия и покачал головой. — Живо к костру!

Валерий заерзал на своем ящике. Не очень-то приятно было вспоминать, как его встретили в лагере. Но в это время кабина сильно качнулась. Земля перед глазами круто вздыбилась и начала медленно и плавно поворачиваться. Самолет делал круг над какой-то рекой.

— Вая! — сказал Андрей Иванович, поднимая голову от карты.

Все бросились к окнам.

Вая!.. Она все так же сверкала на солнце в своих зеленых берегах, и ничто не говорило о том, что этим летом люди проникли в ее большую тайну.

Она была все той же. А люди? Люди возвращались с нее другими…

Самолет легонько качнул крыльями и снова полетел на юг. А в памяти Валерия всплыла теперь небольшая бревенчатая избушка, в которой разместился медпункт экспедиции.

Саша лежал на низкой раскладной кровати, отгороженной полотняным пологом. Глаза его были закрыты. Лицо пылало. Он часто вздрагивал и время от времени произносил какие-то непонятные слова.

Валерий поправил ему подушку и осторожно пригладил жесткие, мокрые от пота волосы. И вдруг Саша рванулся. Глаза его раскрылись. Он посмотрел на Валерия и… улыбнулся.

— Ты… все-таки выбрался… Хорошо… А я так боялся, — прошептал он слабым голосом и снова закрыл глаза.

К ним подошла сестра и выпроводила Валерия за дверь. Он вышел на крыльцо и тут только почувствовал, что по лицу его текут слезы…

Тайга!.. Она неслась навстречу самолету огромными зелеными волнами. От горизонта до горизонта раскинулось лесное море. Оно поражало глаз своей неприступностью. Но люди были все-таки сильнее тайги.

Валерий невольно оглянулся на Андрея Ивановича и будто физически ощутил ту непреодолимую силу, которая светилась в его глазах, устремленных на раскрытую карту. Иногда геолог что-то чертил на ней карандашом, и Валерий знал, что это готовится большое наступление на тайгу. А если в наступление пойдут такие люди, как Андрей Иванович…

Валерий снова повернулся к окну, и в памяти его всплыла маленькая сценка, свидетелем которой он невольно оказался.

По прибытии на базу экспедиции Петр Ильич сейчас же включил его в работу, а в свободное время Валерий уходил в лес и часто подолгу сиживал там на берегу небольшой речки, протекавшей неподалеку от базы. Однажды он пришел туда раньше обычного и незаметно уснул, пригревшись на солнышке. А когда проснулся, услышал возле себя знакомые голоса.

Разговаривали Андрей Иванович с Петром Ильичем Вначале они говорили о какой-то рудной зоне и о том, какие работы планируются здесь в будущем году, потом Андрей Иванович вдруг спросил:

— Скажите, Петя, вы давно знаете Сашу?

— Как вам сказать… Хорошо я его знаю примерно с год. А до этого… Мы почти рядом живем. Видел я его не раз на улице. Но как-то не обращал особого внимания.

— А мать его?

— Мать Саши я знаю давно. Она наш участковый врач. Еще не старая, но очень дельная и знающая женщина.

— Гм… Как же ее зовут?

— Антонина Петровна… А что?

— Да так просто… Ну, а об отце Саши вы что-нибудь слышали?

— Вот отца не знаю. Одни говорят, что он погиб на войне, другие… В общем, не знаю.

— Н-да… А теперь посмотрите на эту вещь.

— Любопытно! Что-то вроде глобуса…

— Именно глобус. Он выпал из брюк Саши в тот день, когда случилось несчастье.

— Так это Сашин глобус? Но ведь…

— Да, это вещь уникальная. Обратите внимание: здесь искусно подобраны по цвету сотни кусочков малахита. Ведь и очертания материков, и реки, и даже пятна гор образованы естественным рисунком минерала. Но дело не в этом… Этот глобус уже был у меня в руках несколько лет тому назад.

— Как? Этот самый?!

— Да, ошибки здесь быть не может. Смотрите..

— Так он раскрывается?

— Да. Но раскрывается только-тогда, когда нажмешь вот на эту точку — место расположения Ленинграда. И сделано это по моему специальному заказу…

— По вашему?!

— Да, Петя. Когда-то этот глобус был нашей семейной реликвией. И именно его…

Голос Андрея Ивановича прервался, он судорожно глотнул — воздух.

— Вы помните, я как-то говорил вам, что моего сынишку во время блокады эвакуировали из Ленинграда?

— Да…

— Так вот. Эвакуировали его одного. Тогда всех детей вывозили…

— Как, без родителей?

— Да. Вы знаете, что там творилось в блокаду?..

— Слышал, конечно…

— Ну, это надо было видеть… Одним словом, малыша эвакуировали. Ему было тогда не больше двух лет, и мать, видимо, зашила ему в курточку этот глобус. А в глобус положила вот это…

— Но это же аквамарин!

— Не просто аквамарин. Это аквамариновая гемма. На ней вырезан профиль моей жены. И очень удачно. Схвачено даже выражение лица. Она была, знаете, очень интересная женщина. Я подарил ей эту гемму за год перед войной, в день ее рождения… А когда вернулся в Ленинград, то узнал, что она погибла в блокаду…

— Так, значит, Саша…

— Да, Петя. Саша мой родной — сын… И я решил…

Голос Андрея Ивановича заглушил порыв ветра, а вскоре Валерий услышал удаляющиеся, шаги.

— Так вот кто отец Сашки! А я-то, я-то осел… Но, значит, мать у него не родная. Вот история! А что, интересно, решил Андрей Иванович? И что тут решать?

Однако тогда этого Валерий так и не узнал. Зато узнал другое. За день до отъезда из Урбека он упаковывал с братом образцы минералов. Разговор зашел об Андрее Ивановиче. Валерий надеялся, что брат расскажет ему о решении геолога. И сам заговорил о военных годах. Но Петр Ильич стал рассказывать о фронтовых делах Андрея Ивановича и как бы между прочим сказал:

— Недаром у него звезда.

— Какая звезда? — не понял Валерий.

— Звезда Героя. Разве не знаешь?

Валерий чуть не подпрыгнул от изумления:

— Звезда Героя? Значит он — Герой Советского Союза? И молчит?

— А что же он должен каждому докладывать об этом?

— Нет, не каждому, но… Хоть намекнул бы как-нибудь.

— Зачем? Разве и так не видно?..

Валерий обернулся к геологу и будто впервые увидел шрам на виске, густые сдвинутые брови и широкий, твердо очерченный подбородок.

«Да, таким и должен быть Герой Советского Союза, — мысленно сказал он себе. — Незачем надевать ему Золотую Звезду. И без нее ясно, что это за человек».

Золотая Звезда… О ней вспомнили сейчас и в другом конце самолета, где давно уже шел разговор о последних днях, проведенных на базе экспедиции. Он был прерван появлением Ваи.

Но вот Наташа поудобней устроилась на своем рюкзаке и тихо окликнула Сашу:

— Саша, ты обещал мне рассказать о Золотой Звезде Андрея Ивановича.

Саша отвел глаза от далекой земли и сел возле Наташи.

— Да, я узнал об этом в тот самый день… — Саша взъерошил волосы и надолго задумался.

Как рассказать ей о том, что произошло в тот день? В самый счастливый день его жизни. Он начался сильным ветром и небольшим дождем, который напомнил Саше о приближающейся осени и скором отъезде. Но к обеду дождь прекратился. Ветер быстро подсушил деревья, и Андрей Иванович предложил ему пройтись по лесу.

Мальчик с радостью согласился. Голова у него еще кружилась от слабости. Но чувствовал он себя уже хорошо. И только предстоящая разлука с Андреем Ивановичем омрачала его настроение и заставляла молча идти по узкой тропинке, петляющей под высокими шумящими деревьями. Молчал и геолог. Он усердно обламывал сучья с сухой ветки пихты и о чем-то сосредоточенно думал.

Но вот тропинка вывела их к небольшому ручью, и Андрей Иванович остановился.

— Посидим, Саша! — сказал он, опускаясь на ствол поваленного дерева.

Саша примостился возле него. Немного помолчали.

— Ну, как голова? — спросил Андрей Иванович, заглядывая ему в глаза.

— Теперь ничего. Только кружится немного.

Андрей Иванович обхватил его за плечи и привлек к себе.

— Ну, вот и заканчивается твоя первая геологическая экспедиция. Скоро будешь дома. Хочется домой-то?

— Как вам сказать, Андрей Иванович, — ответил Саша со вздохом. — Скоро в школу…

— Ты что же… вдвоем с мамой живешь?

— Да, больше у нас никого нет.

— Соскучился, наверное, по маме-то?

— Что я, маленький, что ли!

— По матери скучают и взрослые люди, — возразил Андрей Иванович и замолчал.

С минуту было слышно лишь, как журчит вода в ручье, да шумят вверху могучие деревья. Но вот геолог заговорил снова:

— А у тебя фотографии ее нет, Саша?

— Чьей фотографии?

— Мамы твоей.

— Нет, здесь нет. А что?..

— Да просто так, — ответил Андрей Иванович и снова замолчал.

Сверху по-прежнему доносился могучий гул ветра. Тайга шумела, как разбушевавшееся море, и Саше казалось, что это звучит ее последняя прощальная песня.

— Саша, — вновь заговорил Андрей Иванович. — Ведь мы с тобой друзья?

Мальчик недоуменно посмотрел в глаза геолога и молча кивнул головой.

— И ты мне веришь? — продолжал тот глуховатым голосом.

— Андрей Иванович, зачем вы это спрашиваете? Вы же знаете, что вы для меня…

— Видишь ли, Саша, — перебил его геолог. — Мне надо поговорить с тобой как мужчине с мужчиной по… очень важному делу.

— Я слушаю вас, Андрей Иванович…

— Я хотел спросить тебя, Саша, вот о чем… Во время твоей болезни я нечаянно обнаружил у тебя маленький малахитовый глобус… Скажи мне, как попала к тебе эта вещица?..

Саша вздрогнул:

— Глобус?.. Он у вас? Вы его никому не отдали?

— Нет, Саша, я сохранил его. Но откуда он у тебя?

Саша немного помолчал, а потом тихо ответил:

— Этот глобус дала мне мама и сказала, что это единственная память о моем отце. Я никогда не видел своего отца, Андрей Иванович… Нет, видел, но… не помню его совсем. И потому глобус этот мне очень дорог…

— А ты знаешь, что у него внутри?

— Да… То есть я видел, что в нем. Я нечаянно раскрыл его однажды и увидел красивый камень. А на камне чей-то портрет…

— И что же ты подумал об этом? — спросил Андрей Иванович в сильном волнении. — Что тебе сказала об этом мама?

— Она… ничего не сказала мне. А я… тоже не знаю, что это за камень. Но портрет… Понимаете, Андрей Иванович, портрет мне почему-то очень знаком, Я где-то видел это лицо. И не просто видел…

Саша замолчал.

— Да, ты не просто его видел, Саша, — сказал Андрей Иванович тихим голосом. — Это лицо твоей матери.

— Как… Что вы говорите?! А почему вы это знаете?..

— Потому что… Потому что отец твой не погиб, Саша. Он… Одним словом — милый мой мальчик!.. Сашулька… Ведь ты мой сын… Понимаешь ты это?.. Сынок мой!.. Я искал тебя столько лет! Я объехал полсвета. И вот… — голос геолога прервался.

А Саша вдруг выпрямился, поднял глаза кверху и будто в тумане увидел густые сросшиеся брови, большой высокий лоб и такие дорогие, такие родные глаза, что сердце его сжалось, дыхание остановилось от волнения, а руки сами потянулись к широким плечам отца. Он вспомнил, что когда-то давно уже видел это лицо, эти упрямые складки возле губ, этот большой с горбинкой нос. И когда заметил, что в глазах отца блеснули слезы, бросился к нему на грудь и задохнулся в счастливых рыданиях.

— Папа!.. Папа… — повторял он тихим беззвучным шепотом, — Я вспомнил все!.. Я вспоминал это все время. Я знал, что найду тебя. Я вспомнил, вспомнил!.. У тебя была мягкая коричневая куртка и потом… у нас были рыбки… Да? Смешные красненькие рыбки…

— Да, сынок, да. У нас был большой аквариум. Мы купили его в день твоего рождения, когда тебе исполнилось два года. И мама… — он запнулся…

— Мама… — Саша поднял глаза на отца и вдруг ясно вспомнил, как давно-давно он вот так же лежал на этих теплых мягких коленях, видел эти густые брови, широкий крутой подбородок и чуть прищуренные ласковые глаза. А рядом с ними были другие глаза — огромные голубые глаза его матери. Ему показалось даже, что он слышит ее голос, видит ее улыбку, чувствует запах ее волос. Он будто снова ощутил нежное прикосновение ее мягких, теплых рук…

— Мама! Я помню ее… Помню!

— Что ты помнишь, сынок?

— Я помню, как она смотрела на меня. И еще — как пахли ее волосы…. Но где она теперь… наша мама?

— Теперь ее уже нет… Ее отняла у нас война. Она погибла от фашистской бомбы вскоре после того, как я ушел на фронт…

Андрей Иванович тяжело вздохнул и опустил голову. Саша молчал. Его мучил теперь один вопрос. Но он не знал, как о нем заговорить. Наконец он сказал:

— А кто же…

Отец погладил его по голове.

— Ты спрашиваешь о матери, с которой теперь живешь?

Саша молча кивнул.

— Это, Саша, твоя вторая мать. И ты не стесняйся называть ее матерью. Я никогда ее не видел, но готов встать перед ней на колени и от всего сердца поблагодарить за то, что вырастила тебя таким, какой ты сейчас.

— Нет, я сам!

— Что сам?

— Все сам. Я все время старался быть похожим на тебя. Я знал, что ты такой… Настоящий человек.

Андрей Иванович улыбнулся.

— Это тебе казалось, мой мальчик. Но свою родную мать ты тоже не должен забывать. Она стоит этого…

— Папа. Дай мне этот глобус… В память о ней.

— Ну что ж… Возьми его. И пусть он всегда напоминает тебе о нашей маме…

Андрей Иванович вынул из кармана бумажник и извлек оттуда малахитовый шарик.

— А что у тебя там еще?

Геолог подал бумажник Саше, и он увидел в нем. тонкую красную книжечку и золотую звезду.

— Что это?

— Посмотри.

Саша взял в руки красную книжечку и прочел:

— Коммунистическая партия Советского Союза…

Один уголок книжечки был сильно потрепан и будто подпален. Саша поднял глаза на отца:

— А это?

— Это след фашистской пули. Надолго вывела она меня из строя. Но все-таки я успел побывать в Берлине.

— А звезда? Значит, ты Герой Советского Союза?!

— Я крепко мстил за тебя и за твою маму. И мне очень хотелось, чтобы все люди были счастливы.

— …Вот о чем я узнал в тот день, Наташа, — закончил Саша свой рассказ и снова приник к окну.

Наташа поднялась с места и встала рядом с ним.

Под крыльями самолета все так же расстилалась вековая тайга. Ей не было ни конца, ни края. Она неслась им навстречу, как безбрежное бушующее море. А им казалось, что это летит сама жизнь — большая, таинственная, прекрасная.

ЭПИЛОГ

ИЛ-18 готовился к полету на восток. Самолет уже подрулил к зданию аэровокзала, и пассажиры заняли в нем места. У входного трапа осталось лишь трое отъезжающих: высокий мужчина, миловидная женщина с темными, гладко зачесанными волосами и живой остроглазый паренек. Их окружила большая толпа молодежи. Все торопливо пожимали им руки, наперебой желали счастливого пути и счастливой жизни на новом месте.

Вот к трапу протиснулся Валерий:

— До свидания, Саша! Не забывай нас.

— Ладно! Вы пишите.

Валерий раскрыл было рот, чтобы сказать что-то еще, но его уже оттолкнул Петр Ильич:

— Всего доброго, Саша! И помни — факультет ждет тебя. На будущий год я как раз начну читать лекции на первом курсе. Надеюсь, ты будешь моим студентом.

— Спасибо, Петр Ильич. Обязательно буду!

Петр Ильич уступил место Наташе. Она протянула Саше руку и хотела тоже что-то сказать, но в это время из-за ее спины вывернулась маленькая быстроглазая девчушка и быстро залопотала:

— До свидания, дядя Саса, до свидания, дядя Андлей, до свидания, тетя доктол. А кто тепель будет нас лечить?

Все рассмеялись. А Саша склонился почти к самым глазам Наташи и тихо сказал:

— До будущей осени…

— Ага… Только ты обязательно приезжай!

— Конечно! А ты пиши мне…

Она улыбнулась ему, хотела что-то ответить, но глаза ее наполнились слезами, и она только молча кивнула головой. Потом осторожно высвободила руку и, вынув из кармана небольшой белый камешек, протянула его Саше:

— Это тебе… на память… — сказала она прерывистым шепотом.

Он взял у нее тонкую пластинку блестящего белого камня, и целая стайка синих огоньков замелькала в его пальцах.

— Спасибо, — Наташа… — сказал он дрогнувшим голосом и хотел добавить что-то еще, но в это время висящий над ними репродуктор громко щелкнул, и над аэродромом запрыгали жесткие колючие слова:

— Граждане пассажиры, самолет номер двадцать два-восемнадцать, следующий рейсом…

Из двери кабины показалось сердитое лицо бортпроводницы:

— Товарищи отъезжающие!..

Саша в последний раз глянул в печальные, блестящие от слез глаза Наташи и, легонько сжав ее тонкие вздрагивающие пальцы, заспешил к отодвигаемому, трапу.

Через несколько минут серебристая птица была уже в воздухе и вскоре превратилась в маленькую, еле заметную точку. Но долго еще следили за ней большие девичьи глаза.

Дата добавления: 2015-07-11