Читайте также: |
|
– Показать?
– Покажи мне, что значит «больно».
– Что?
– Накажи меня. Я хочу знать, каково это.
Кристиан отступает назад, совершенно сбитый с толку.
– Ты хочешь попробовать?
– Хочу.
Втайне я надеюсь, что, если я уступлю ему, он позволит мне дотронуться до себя.
Кристиан удивленно моргает.
– Ана, ты запутала меня.
– Я и сама запуталась. Я хочу попробовать. Зато мы узнаем, сколько я способна вытерпеть. И если я выдержу, возможно, ты… – Я запинаюсь.
Глаза Кристиана снова расширяются. Он прекрасно понимает, что я имею в виду. После секундной растерянности он берет себя в руки и смотрит на меня с любопытством, словно прикидывает варианты.
Неожиданно он хватает меня за руку и ведет по лестнице в игровую комнату. Удовольствие и боль, награда и наказание – его слова эхом отдаются в голове.
– Я покажу тебе, каково это, и ты во всем разберешься сама. – У двери он останавливается. – Ты готова?
Я киваю, полная решимости. У меня слегка кружится голова, словно вся кровь отхлынула от лица.
Не отпуская моей руки, Кристиан открывает дверь, снимает с крючка у входа ремень и ведет меня к скамье, обитой красной кожей, в дальнем углу комнаты.
– Перегнись над скамейкой.
Ладно, это несложно. Я склоняюсь над гладкой мягкой кожей. Странно, что он не стал раздевать меня. О черт, наверное, и впрямь будет больно. Подсознание падает без чувств, внутренняя богиня храбрится из последних сил.
– Мы здесь, потому что ты сама этого захотела, Анастейша. И ты убегала от меня. Я намерен ударить тебя шесть раз, и ты будешь считать вместе со мной.
К чему все эти церемонии? Зная, что Кристиан меня не видит, я округляю глаза.
Он поднимает край халата. Оказывается, это гораздо эротичнее, чем если бы он сдернул его целиком. Теплая рука Кристиана нежно гладит мои ягодицы.
– Я выпорю тебя, чтобы ты не вздумала убежать, и, как бы трудно тебе ни дался этот опыт, я не хочу, чтобы ты от меня убегала.
Какая ирония. Если я и захочу убежать, то от наказания. Когда Кристиан раскроет объятия, я побегу к нему, а не от него.
– И ты закатывала глаза. Ты знаешь, как я к этому отношусь.
Внезапно его голос обретает силу, страх и тревога уходят; возвращается былой Кристиан. Я чувствую это по тону, по тому, как он кладет руку мне на спину, – и атмосфера в комнате сразу меняется.
Я закрываю глаза, готовясь принять удар. И Кристиан бьет. Удар оправдывает мои худшие опасения. Я кричу, задохнувшись от боли.
– Считай, Анастейша, – командует он.
– Один! – выкрикиваю я, словно ругательство.
Он снова бьет меня, и жгучая боль отдается по всей длине ремня. О черт, как больно!
– Два! – выкрикиваю я. Крик приносит облегчение.
Я слышу его хриплое, отрывистое дыхание. Сама же я едва дышу, отчаянно пытаясь найти душевные силы, чтобы выдержать испытание. Ремень снова впивается в мою плоть.
– Три! – Слезы брызжут из глаз. Черт, это больнее, чем я думала, куда больнее шлепков.
– Четыре! – визжу я. Слезы градом катятся по лицу. Я не хочу плакать и злюсь на себя, что не могу сдержаться.
Еще удар.
– Пять. – Из горла вырывается сдавленное рыдание, и в это мгновение я ненавижу Кристиана. Еще один, я должна вытерпеть еще один. Задница горит огнем.
– Шесть, – шепчу я сквозь слепящую боль. Кристиан отбрасывает ремень и прижимает меня к себе, задыхающийся и полный сострадания… но я не желаю его знать.
– Оставь меня… нет… – Я вырываюсь из объятий. – Не прикасайся ко мне! – шиплю я, выпрямляясь, с яростью глядя на него и встречая в ответ его изумленный взгляд.
– Это то, чего ты хотел? Меня? Такую? – рукавом халата я вытираю нос.
Кристиан смотрит на меня с тревогой.
– Чертов сукин сын.
– Ана, – потрясенно мямлит он.
– Не смей называть меня Ана! Сначала разберись со своим дерьмом, Грей! – Я резко отворачиваюсь от него и выхожу, аккуратно закрыв за собой дверь.
В коридоре я хватаюсь за ручку и на миг приваливаюсь к двери. Куда идти? Что делать? Бежать? Остаться? Я вне себя от ярости, по щекам текут жгучие слезы, и я со злостью вытираю их ладонью. Хочется забиться в угол, свернуться калачиком и забыться. Мне нужно исцелить расшатанную веру. Как я могла быть такой глупой?
Я пытаюсь осторожно потереть горящие огнем ягодицы. Как больно! Куда мне идти? В мою комнату – в комнату, которая станет моею или была когда‑то моею. Так вот почему Кристиан хотел, чтобы у меня появилось свое пространство в его доме. Словно знал, что мне понадобится уединение.
Я твердо направляюсь туда, сознавая, что Кристиан может пойти следом. В комнате темно, рассвет только занимается. Я неуклюже, стараясь не задеть больные места, забираюсь в кровать, запахиваю халат, сворачиваюсь калачиком и здесь даю себе волю, громко рыдая в подушку.
О чем я только думала? Почему позволила ему так с собой поступить? Я хотела последовать за ним во тьму, однако тьма оказалась слишком непроглядной. Эта жизнь не для меня.
Какое запоздалое прозрение! Нужно отдать Кристиану должное – он предупреждал меня, и не раз. Разве я виновата, что он ненормальный? Я не могу дать ему то, в чем он нуждается. Теперь я понимаю. И я больше не позволю ему так с собой поступать. Раньше он мог ударить меня, но никогда не бил так сильно. Надеюсь, сегодня он остался доволен. Я всхлипываю в подушку. Мне придется уйти. Он не останется со мной, если я не дам ему того, чего он хочет. Почему, ну почему меня угораздило влюбиться в Пятьдесят оттенков? Почему я не влюбилась в Хосе, Пола Клейтона, кого угодно – в такого же, как я?
О, этот потерянный взгляд Кристиана, когда я вышла из комнаты! Я была так сурова с ним, так потрясена его жестокостью… сможет ли он простить меня… смогу ли я его простить? Мысли путаются. Подсознание печально качает головой, внутренней богини не видать. Мне хочется к маме. Я вспоминаю ее прощальные слова в аэропорту: «Прислушивайся к зову сердца, дорогая, и прекрати копаться в себе. Расслабься и получай удовольствие. Ты так молода, солнышко. Тебе столько еще предстоит узнать! Чему быть, того не миновать. Ты заслуживаешь самого лучшего».
Я прислушалась к зову сердца – и что получила? Горящую от боли задницу и сломленный дух. Я должна уйти, оставить его. Он не подходит мне, а я – ему. У нас ничего не выйдет. От мысли, что я больше никогда не увижу Кристиана, я задыхаюсь… о, мои Пятьдесят оттенков.
Щелкает дверной замок. Нет! Кристиан кладет что‑то на тумбочку, затем кровать прогибается под его весом.
– Ш‑ш‑ш, – шепчет он.
Я хочу отодвинуться от него, но лежу как мертвая, не в силах пошевелиться.
– Не сердись на меня, Ана, пожалуйста, – шепчет Кристиан, зарываясь носом в мои волосы. – Не гони меня, – мягко выдыхает он мне в шею, его голос полон печали.
Мое сердце сжимается, молча обливаясь слезами. Кристиан целует меня ласково и трепетно, но я остаюсь холодна.
Мы лежим так целую вечность. Кристиан просто прижимает меня к себе, и постепенно мои слезы высыхают. Рассвет приходит и уходит, солнечные лучи пробиваются в окно, а мы по‑прежнему молча лежим на кровати.
– Я принес тебе адвил и крем с арникой, – произносит Кристиан спустя долгое время.
Я медленно оборачиваюсь. В его серых глазах застыла тревога.
Прекрасное лицо. Кристиан не сводит с меня глаз, почти не моргая. За короткое время он стал удивительно мне дорог. Я протягиваю руку и кончиками пальцев пробегаю по его отросшей щетине. Он закрывает глаза и легонько вздыхает.
– Прости меня, – шепчу я.
Он открывает глаза и с удивлением смотрит на меня.
– За что?
– За то, что я сказала.
– Я не услышал ничего нового. Это ты прости меня за то, что причинил тебе боль.
Я пожимаю плечами.
– Я сама тебя попросила.
Зато теперь я знаю. Я судорожно сглатываю. Смелее, я должна ему сказать.
– Кажется, я не та женщина, которая тебе нужна.
В глазах Кристиана снова мелькает страх.
– Ты – все, что мне нужно.
Что он имеет в виду?
– Я не понимаю. Покорность – не мой конек, и будь я проклята, если еще раз позволю тебе проделать со мной то, что ты сделал сегодня. А ты сам признался, что тебе это необходимо.
Кристиан снова закрывает глаза, на лице мелькают мириады чувств. Когда он открывает глаза, в них – уныние и пустота. О нет!
– Ты права, я должен отпустить тебя. Я тебя недостоин.
Все волоски на моем теле становятся дыбом, земля уходит из‑под ног, оставляя зияющую пустоту.
– Я не хочу уходить, – шепчу я. Черт возьми. Плати или играй. На глаза снова набегают слезы.
– Я тоже не хочу, чтобы ты уходила, – хрипло произносит Кристиан, большим пальцем вытирая слезинку с моей щеки. – С тех пор как я тебя встретил, я словно заново родился. – Его палец обводит мою нижнюю губу.
– И я… я люблю тебя, Кристиан Грей.
Его глаза снова расширяются, но сейчас в них застыл ужас.
– Нет, – выдыхает он, словно своим признанием я вышибла из него дух.
О, только не это!
– Ты не можешь любить меня, Ана… Это неправильно.
– Неправильно? Почему?
– Посмотри на себя! Разве я способен дать тебе счастье? – Кристиана душит гнев.
– Но ты уже дал мне счастье, – хмурюсь я.
– Не сейчас, не тем, что я сделал, не тем, что мне хочется делать.
О черт. Так значит, правда. Несовместимость, вот в чем причина наших разногласий. Я вспоминаю всех несчастных девушек, бывших его сабами.
– Нам никогда не преодолеть этого? – шепотом говорю я, сжавшись от страха.
Кристиан горестно качает головой. Я закрываю глаза.
– Что ж, пожалуй, мне пора. – Морщась, я сажусь на кровати.
– Нет, не уходи, – молит Кристиан в отчаянии.
– Оставаться нет смысла.
Внезапно на меня наваливается смертельная усталость, и я хочу одного – поскорее уйти. Я встаю с постели.
– Мне нужно одеться, и я хочу побыть одна, – говорю я без выражения и выхожу, оставив Кристиана в одиночестве.
Спускаясь вниз, я заглядываю в гостиную, вспоминая, что всего несколько часов назад Кристиан играл на рояле, а моя голова покоилась у него на плече. С тех пор столько всего случилось. У меня открылись глаза, я увидела его порочность, поняла, что он неспособен любить – ни принимать любовь, ни отдавать ее. Осуществились мои худшие страхи. Как ни странно, я ощущаю освобождение.
Боль так сильна, что я отказываюсь ее признать. Все мои чувства онемели. Я словно наблюдаю со стороны за драмой, совершающейся не со мной. Встаю под душ, тщательно моюсь. Выжимаю жидкое мыло на руку, ставлю флакон на полку, тру мочалкой лицо, плечи… снова и снова, и простые, механические движения рождают простые механические мысли.
Выйдя из душа, я быстро вытираюсь – голову я не мыла. Вытягиваю из сумки джинсы и футболку. Кожа под джинсами саднит, но я не жалуюсь – физическая боль отвлекает от разбитого вдребезги сердца.
Я наклоняюсь, чтобы застегнуть сумку, и замечаю подарок, который купила Кристиану: модель планера «Бланик L‑23». На глаза набегают слезы. О нет… добрые старые времена, когда в моем сердце еще жила надежда. Я вытягиваю коробку из сумки, понимая, что должна вручить подарок. Вырвав листок из записной книжки, торопливо пишу:
Это напоминало мне о счастливых временах. Спасибо. Ана.
Я поднимаю глаза. Из зеркала на меня смотрит бледный призрак. Стягиваю волосы в хвост, не обращая внимания на опухшие от слез веки. Подсознание одобрительно кивает – ему не до попреков. Трудно смириться с тем, что твой мир обратился бесплодным пеплом, а надежды и мечты безжалостно растоптаны. Нет, я не стану сейчас об этом думать. Глубоко вдохнув, я поднимаю сумку и, оставив подарок и записку на подушке Кристиана, иду в большую гостиную.
Кристиан разговаривает по телефону. На нем черные джинсы и футболка, ноги босые.
– Что‑что он сказал? – кричит Кристиан в трубку, заставляя меня подпрыгнуть. – Что ж, он может говорить чертову правду. Мне нужен его номер, я должен с ним переговорить… Уэлч, это полный провал. – Кристиан поднимает глаза и впивается в меня задумчивым мрачным взглядом. – Найди ее, – коротко бросает он в трубку и отключается.
Я подхожу к дивану, чтобы взять рюкзак, старательно делая вид, что не замечаю Кристиана. Вытащив «мак», отношу его на кухню и аккуратно ставлю на стол, рядом с «блэкберри» и ключами от машины. Когда я оборачиваюсь, Кристиан смотрит на меня с нескрываемым ужасом.
– Мне нужны деньги, который Тейлор выручил за «жука», – говорю я тихо и спокойно… Невероятно, я сама себя не узнаю.
– Ана, прекрати, эти вещи принадлежат тебе, – говорит он изумленно. – Пожалуйста, забери их.
– Нет, Кристиан, я взяла их на определенных условиях. Больше я в них не нуждаюсь.
– Ана, будь благоразумна. – Он строг, даже теперь.
– Не хочу, чтобы они напоминали мне о тебе. Просто отдай деньги, которые Тейлор выручил за моего «жука», – говорю я.
Кристиан судорожно вздыхает.
– Ты хочешь сделать мне больно?
– Нет.
Я хмуро смотрю на него. Конечно же, нет, ведь я люблю тебя.
– Нет, не хочу. Я просто защищаю свой покой, – говорю я еле слышно. Потому что я не нужна тебе так, как нужен мне ты.
– Пожалуйста, Ана, возьми их.
– Кристиан, не будем ссориться, просто отдай мне деньги.
Он прищуривается, но теперь ему меня не испугать. Ну разве что чуть‑чуть. Я спокойно смотрю на него, не собираясь сдаваться.
– Чек подойдет? – бросает он раздраженно.
– Да, полагаю, я могу тебе доверять.
Не улыбнувшись, он поворачивается и шагает в кабинет. Я бросаю последний взгляд на картины – абстрактные, безмятежные, холодноватые… да просто холодные, в самый раз для него. Глаза обращаются к роялю. Боже, если бы тогда я промолчала, мы занялись бы любовью прямо на нем. Нет, не любовью, мы бы трахнулись, всего лишь трахнулись. А мне бы хотелось заниматься любовью. Кристиан никогда не занимался со мной любовью. Только сексом.
Он возвращается и протягивает мне конверт.
– Тейлор выручил за «жука» неплохую сумму. Что ты хочешь, вечная классика. Можешь сама у него спросить. Он отвезет тебя домой.
Кристиан кивает в сторону двери, я оборачиваюсь и вижу Тейлора в неизменном, как всегда безупречном костюме.
– Спасибо, сама доберусь.
Я оборачиваюсь к Кристиану и замечаю в его глазах еле сдерживаемую ярость.
– Ты решила во всем мне перечить?
– Так быстро я привычек не меняю. – Я примирительно пожимаю плечами.
Кристиан в отчаянии закрывает глаза и проводит рукой по волосам.
– Пожалуйста, Ана, позволь Тейлору отвезти тебя домой.
– Я подгоню машину, мисс Стил, – с нажимом говорит Тейлор, Кристиан кивает ему, и, когда я оборачиваюсь, Тейлора и след простыл.
Я смотрю на Кристиана. Нас разделяют четыре фута. Он шагает ко мне, я инстинктивно отступаю назад. Он останавливается, боль в его серых глазах почти осязаема.
– Я не хочу, чтобы ты уходила. – Тихий голос полон мольбы.
– Я не могу остаться. Я знаю, что мне нужно, но ты не можешь мне этого дать, а я не в состоянии дать то, что нужно тебе.
Кристиан снова шагает ко мне.
– Не надо, прошу тебя. – Я отстраняюсь.
Я не вынесу его прикосновения, я просто умру, если он ко мне прикоснется.
Схватив рюкзак и сумку, я выхожу в вестибюль. Кристиан следует за мной на безопасном расстоянии. Он нажимает кнопку лифта, двери открываются. Я шагаю внутрь.
– Прощай, Кристиан.
– Ана, до свидания, – мягко отвечает он. Кристиан выглядит совершенно убитым, человек, преодолевающий мучительную боль, – и такие же чувства раздирают меня изнутри. Я отвожу глаза, преодолевая искушение утешить его.
Дверь лифта закрывается, увозя меня во внутренности цокольного этажа и в мой персональный ад.
Тейлор открывает дверцу, я забираюсь на заднее сиденье и старательно прячу глаза. Меня душит стыд. Я потерпела полное поражение. Надеялась вывести мои Пятьдесят оттенков к свету, но задача оказалась мне не по силам.
Отчаянно пытаюсь не разреветься. Мы движемся к Сороковой авеню, невидящими глазами я таращусь в окно, и постепенно до меня начинает доходить абсурдность того, что я сделала. Черт, я ушла от него. От единственного мужчины, которого любила. Единственного мужчины, бывшего моим любовником. Я всхлипываю, и дамбу прорывает. Слезы катятся по щекам, я лихорадочно пытаюсь вытереть их рукой, роясь в сумке в поисках солнечных очков. На светофоре Тейлор, не оборачиваясь, подает мне платок. Я благодарна ему за сдержанность.
– Спасибо, – бормочу я.
Это маленькое проявление сочувствия становится последней каплей. Я откидываюсь на спинку роскошного сиденья и даю волю слезам.
Квартира кажется чужой и неуютной. Я прожила здесь слишком мало, чтобы она стала домом. Я иду прямиком в спальню и вижу печальный сдутый шарик с вертолета. Чарли Танго выглядит ничуть не лучше меня. Я со злостью сдергиваю его с перильца и прижимаю к себе. Господи, что я наделала?
Не сняв обуви, падаю на кровать и вою от боли. Боль невыносима, физическая, душевная, метафизическая, она везде, она проникает в костный мозг. Это настоящая скорбь, и я сама навлекла ее на себя. Глубоко изнутри приходит гаденькая мысль, подсказанная внутренней богиней: боль от ударов ремнем ничто по сравнению с этой безмерной скорбью. Свернувшись калачиком, сжимая в руках шарик и носовой платок Тейлора, я предаюсь своему горю.
Дата добавления: 2015-07-11; просмотров: 38 | Нарушение авторских прав