|
Читайте также: |
Есть четыре закона экологии, которые сформулировал больше двадцати лет назад американский ученый Барри Коммонер: «Все взаимосвязано, все должно куда-нибудь деться, все что-нибудь стбит, природа знает это лучше нас». Эти правила в полной мере отражают суть экономического подхода к жизни, но, к сожалению, их не берут в расчет. Но мне кажется, если бы все люди земли задумались о своем будущем, то они могли бы изменить сложившуюся в мире экологически опасную ситуацию. Все в наших руках!
ЧЕЛОВЕК И ПРИРОДА
В ХУДОЖЕСТВЕННЫХ
ПРОИЗВЕДЕНИЯХ
Грустно.
И ни черта не понять,
что там мозгует режим: Северным рекам шеи свернуть
или отнять Гольфстрим! Фазиль Искандер
Недавно я случайно посмотрел старый фильм «Хозяин тайги». Хотя он был снят еще до моего рождения, но очень мне понравился. Молодой Золотухин играл участкового милиционера где-то в Сибири, единственного «в одну сторону на пятьдесят верст, а в другую — на пятьсот». Он борется с браконьерами и побеждает. Тогда-то я впервые серьезно задумался о том, почему люди так варварски обращаются с природой. Удивительно, что до того все разговоры на эту тему я словно пропускал мимо ушей. Вспомнились, конечно, и другие ленты.
Узнал я и историю фильма «У озера», снятого больше двадцати лет назад. Оказывается, с него началась борьба за чистоту Байкала, которая по сей день не закончена. Так постепенно из разрозненных фактов ста-
ло складываться представление об экологической проблеме, о том, как литература подняла эту тему. Потом в школе пришлось готовить доклад на тему «Человек и природа в произведениях советских писателей».
Вот что я выяснил. Еще в конце прошлого века Достоевский, Чехов, Мамин-Сибиряк и другие стали писать о варварском отношении к природе, особенно к лесу. Но в советское время эту тему надолго забыли. Тогда бьш в моде лозунг о том, что нечего ждать милости от природы, а ее богатства надо взять самим. Потом в голове Сталина возник план «преобразования» природы, и в эту кампанию активно включились некоторые писатели.
Против «преобразования» поднял свой голос известный русский писатель Леонид Леонов. Его роман «Русский лес» открыл в середине 50-х годов «художественную» экологию. • В 50—60-е годы много сделали для родной природы К. Паустовский, В. Белов, В. Липатов и другие.
Много сделал для защиты.природы Виктор Астафьев, удостоенный звания Героя Социалистического Труда. Он, например (я читал об этом в газете), раскрыл тайну «объекта № 27», который на самом деле должен бьш стать могильником для радиоактивных отходов из стран Европы (тысячи верст везли бы их!) под Енисеем. Кто знает, может быть, этим предотвращен сибирский Чернобыль? В семидесятые годы им написаны «Последний поклон» и «Царь-рыба». Повествование в рассказах «Царь-рыба» показывает нам «малых» браконьеров, нарушающих запреты на охоту и рыбную ловлю, и «больших», готовых ради плана разорить всю тайгу.
Между тем Астафьев убежден: «Тайга на земле и звезды на небе были тысячи лет до нас. Звезды потухали иль разбивались на осколки, взамен их расцветали на небе другие. И деревья в тайге умирали и рождались, одно дерево сжигало молнией, подмывало рекой, другое сорило семена в воду, по ветру... Нам только кажется, — подчеркивает свою мысль писатель, — что мы преобразовали... тайгу... Нет, мы лишь ранили ее, повредили, истоптали, исцарапали, ожгли огнем. Но страху, смятенности своей не смогли ей передать, не привили и враждебности, как ни старались».
Мне кажется, что с этими мыслями согласится и Валентин Распутин, тоже очень много сделавший для защиты русской природы. Он был в числе тех, кто поднял свой голос против поворота северных рек. В повести «Прощание с Матерой» он рисует нам страдания людей, вынужденных покидать свою и своих предков родину. Кто-то из власть имущих, этих наследников сталинских «преобразователей», принял решение построить на реке ГЭС. Десятки деревень обречены быть затопленными. Кажется, вместе с людьми плачет и природа. Величествен образ старого дерева: его пытались срубить — отскакивают топоры, спилить — не берут пилы, поджечь — не горит. Варвары в конце концов отступают. Не так ли сопротивляется и природа: как ни крушат ее — все еще стоит.
Но ведь и ее силы не беспредельны. А если не выдержит? Останется ли жив сам человек? Он должен заботиться о природе: это его дом. Он не гость, а хозяин в нем на долгие тысячелетия. Вновь поднимается эта проблема в другой повести Распутина — «Пожар». «Лес вырубать — не хлеб сеять», — с горечью думает главный герой произведения. Леспромхоз торопится выполнить план, кубометры заготовить. «А лес выбрали — до нового десятки и десятки лет. Вырубают же его при нынешней технике в годы. А потом что?» Читатель готов кричать вместе с героем: «План?! Да лучше бы мы без него жили. Лучше б другой план завели — не на одни только кубометры, а на души! Чтоб учитывали, сколько душ потеряно, к черту-дьяволу перешло, и сколько осталось!». Это верно.
Где нет любви и жалости к природе, там нет и жалости к человеку. А вместе с природой гибнет и человек. Причем не только нравственно, но и в прямом смысле. Об этом еще одна интересная повесть — «Дамба» Владимира Мазаева. Не очень известная кни-' га, правда, но меня она привлекла своей правдивостью. В произведении рассказывается о типичном уже, к сожалению, для наших дней случае. Во время сильного дождя прорывается дамба отстойника, где хранилось 600 тысяч кубов ядовитых отходов коксохимического производства. Черная волна вливается в реку, отравляя все живое. Власти, конечно, пытаются ликвидировать последствия, но многое поправить уже невозможно.
Кто же виноват? Да, как всегда, никто. О том, что дамба построена с нарушениями технологии и возможен прорыв, знали, но не принимали мер. Предупреждениям о возможной катастрофе не придавали значения. Первый секретарь горкома партии никогда за четыре года руководства городом этими проблемами не интересовался, даже понятия не имел о заводском гидроотвале. Природа, по мысли писателя, мстит своим обидчикам. Получают отравления дочь и зять первого секретаря. Черной волной разрушен дачный поселок, где располагаются и дачи руководителей завода.
Писатели учат людей задумываться над тем, что же мы творим с природой?! Слишком много в последние годы случается аварий и катастроф, чтобы не прислушаться к их мудрому голосу.
Григорий Медведев в своей документальной повести «Чернобыльская тетрадь» говорит о том, что в погоне за чинами и наградами академики, экономисты и политики многие годы обманывали народ, утверждая, что атомная энергетика безопасна. Мы знаем теперь, чем обернулась эта «безопасность». Повесть заканчивается очень сильными словами писателя. Он ходит по кладбищу, где похоронены жертвы Чернобыля, и вспоминает, что тела их сильно радиоактивны и они были похоронены в цинковых гробах. «Так требовала санэпидстанция, и я думал об этом, ибо земле помешали сделать ее последнюю работу — превратить тела умерших в прах. Проклятый ядерный век! Даже здесь, в извечном человеческом исходе, нарушаются тысячелетние традиции. Даже похоронить, по-людски предать земле нельзя.» Сильнее не скажешь..,.
В. РАСПУТИН. «ПРОЩАНИЕС МАТЕРОЙ:
Привязчив человек, имевший свой дом и родину, ох как привязчив!
В. Распутин
В Сибири, где реки петляют, а потом распадаются на несколько развилок, есть понятие
«матера». Так называют основное течение, стержень реки. Отсюда и Матера у Валентина Распутина, имеющая один общий корень со словами мастерство, матерость. Автор показывает, что речевое название старой деревеньки заложено умом и чувством народа.
Матера, сросшаяся своим именем не только с землей, но и с людьми, должна исчезнуть. Она станет дном грядущего моря. Дома, огороды, луга, кладбище — все это уйдет под воду навечно. А это — смерть. И поэтому все человеческие дела и заботы в эти последние дни деревни обнажились. Каждое слово обрело резкую отчетливость и первоначальный смысл. Всякий поступок стал говорить о человеке и мире как будто последнюю правду, потому что «истинный человек, — как пишет Распутин, — высказывается едва ли не только в минуты прощания и страдания — он это и есть, его и запомните».
А в повести не один человек, здесь целая жизнь деревни и ее жителей. Она оборвалась бы неслышно, если бы не памятливая и неуступчивая старуха Дарья Пинигина. Такие, как она, в каждом селе объединяют строгих и справедливых, под защиту которых «стягиваются слабые и страдательные». Пинигина из «ранешных» людей, которые «совесть сильно различали» и считали, что «жисть ваша, ишь какие подати берет: Матеру ей подавай. Одну бы только Матеру?!».
Другая жительница деревеньки — Анна, как и все старики, знает только свою родную Матеру, любит ее и не хочет с ней расставаться. По ее мнению, самый большой грех на свете — это лишить его родины. А старая Настасья откровенно тоскует: «Кто ж старое дерево пересаживает?!».
Символична та весть, которая побудила героев активно действовать. Ее принес Бого-дул. Этот герой воспринимается не иначе как своеобразный дух Матеры. Живет он на острове, одному богу известно сколько лет. Выйдя к сидящим за самоваром старухам, он сказал: «Мертвых грабют». Наверное, многое старухи могли бы снести молча, безропотно, но не это.
Когда добрались старики до расположенного за деревней кладбища, работники санэпидемстанции «доканчивали свое дело, стаскивая спиленные тумбочки, оградни и, крес-
ты, чтобы сжечь их одним огнем». Им и в голову не приходит, что для Дарьи и других сельчан кладбище — нечто святое. Не зря даже сдержанная Дарья, «задыхаясь от страха и ярости, закричала и ударила одного из мужиков палкой, и снова замахнулась, гневно вопрошая: «А ты их тут хоронил? Отец, мать у тебя тут лежат? Ребяты лежат? Не было у тебя, поганца, отца с матерью. Ты не человек». Ее поддерживает вся деревня.
Эта сцена в повести дает повод для глубоких размышлений. -Не нами начинается жизнь на свете, и не нашим уходом она заканчивается. Как мы относимся к предкам, так и к нам будут относиться потомки, беря пример с нас. «Неуважение к предкам есть первый признак безнравственности», — писал еще Пушкин. Об этом твердит старуха Дарья. Об этом, подхватывая ее правду, не устает говорить автор. Всей уходящей деревенской жизнью Распутин напоминает нам, что мы — только звено в цепи существования Вселенского мира.
Размышляя об этом, автор показывает несколько поколений. Получается, что чем дальше, тем связи становятся слабее. Вот старуха Дарья свято чтит память об ушедших. Сын ее, Павел, понимает мать, но то, что ее волнует, для него не самое главное. А внук Андрей и вовсе не понимает, о чем речь. Для него не представляет сложности принять решение устроиться на строительство плотины, из-за которой и будет затоплен остров. И вообще, он уверен, что память — это плохо, без нее лучше. Повесть Распутина воспринимается как предупреждение. Такие, как Андрей, будут созидать, разрушая. А когда задумаются, чего же в этом процессе больше, будет уже поздно: надорванные сердца не излечиваются. Что ему придется ответить когда-нибудь своим предкам? Об этом думает Дарья. Она переживает за своего внука и жалеет его.
Еще хуже с совестью у таких, как Петру-ха. Он поджег собственный дом, для того чтобы получить денежную компенсацию. Его устраивает то, что за разрушения платят деньги.
Новый поселок, куда должны перебраться сельчане, сработан красиво: домик к домику. Но поставлен он как-то несуразно, не по-
людски. Наверное, и прощаться в случае надобности с этим поселком будет куда проще, чем с Матерой.
Да, Дарья видит, что уход деревни неизбежен. Но старуху тревожит, как легко прощаются с Матерой люди, как бесцеремонны с могилами, за которыми вековая жизнь и память. Академик Дмитрий Лихачев писал на полях «Прощания»: «Во все века и во всех странах сознание собственной смертности воспитывало и приучало думать о том, какую память мы по себе оставим».
Все оставшиеся до затопления дни Дарья собирает историю Матеры. Старуха торопится обдумать ее и воссоединить, чтобы хоть в ее сердце деревня дожила по-человечески, не уронив себя. Дарья хочет, чтобы весь опыт Матеры остался в памяти: «Правда в памяти. У кого нет памяти, у того нет жизни». Знает это и Распутин, потому он показывает, что деревня Матера — это стержень, истоки человеческой жизни, нравственных отношений.
СВОБОДНЫЕТЕМЫ
«КЮХЛЯ» Ю. ТЫНЯНОВА -ПОВЕСТЬ О ДЕКАБРИЗМЕ
..Be зная прошлого, невозможно попять подлинный смысл настоящего и цели будущего.
М. Горький
М. Горький, обсуждая в 1930 году проблемы молодой советской литературы, выделил два исторических романа Юрия Николаевича Тынянова -г- «Кюхля» и «Смерть Вазир-Мух-тара». В этих произведениях автор сделал «переоценку прошлого», ничуть не отрицая его. Напротив! Он обращается к прошлому, чтобы понять истоки, корни настоящего.
Задача. «решительной переоценки прошлого» предстала перед автором «Кюхли» в двух планах. Прежде всего, писатель хотел по-своему, в соответствии с реальными исто-
рическими фактами, рассказать о незаслуженно забытом лицейском друге Пушкина — поэте и критике, декабристе Вильгельме Кюхельбекере. Вместе с тем перед писателем открылась возможность по-новому изобразить само движение декабристов, которое не получило должного глубокого освещения в литературе.
«Повесть о декабристе», как значилось в подзаголовке первых изданий книги Тынянова, оказалась не только романом-биографией, но и книгой о трагедии декабризма. Поэтому писатель имел полное основание впоследствии отказаться от пояснения заголовка. Естественно, Тынянов не стремился развернуто и всесторонне изобразить историю декабризма. Он подошел к своей задаче не как историк, а как художник, прекрасно знающий историю. Революционная борьба лучших людей 20-х годов XIX века против самодержавно-крепостнического строя и кульминационный момент движения — восстание на Сенатской площади 14 декабря 1825 года, его трагические итоги — все это дано в романе через историю жизни главного героя, чьей гибелью оно завершается.
Сюжет романа разрастается вширь и вглубь как бы рывками. В первой главе — «Виля», камерной и семейной, когда мальчик пытается бежать из дома и затея эта проваливается, он «теряет почву под ногами». Мотив уходящей из-под ног почвы окажется одним из главных в романе.
Из дома Кюхельбекеров с его сентиментальной атмосферой писатель переносит нас в Царскосельский лицей. Туда проникает то, что «волнами, кругами» шло по стране, — страх перед набирающей силу аракчеевщиной и ненависть к ней, нарастающее недовольство Александром I. Атмосфера лицейской жизни и стремления лицеистов связаны с общим настроем в стране. Одни воспитанники хотят стать усердными слугами режима, другие думают о служении родине. Кюхельбекер на вопрос: «Куда вы собираетесь?» — отвечает: «Не знаю». Уже в лицее он предстает человеком талантливым, с возвышенными мыслями и стремлениями, но неудачником. Он в разладе с миром. Кончается лицейская жизнь. Тынянов изображает Пушкина и Кюхель-
бекера — умолкших, растерянных, полных дружескими чувствами друг к другу — на пороге взрослой жизни.
Далее следуют главы: «Петербург», «Европа», «Кавказ», «Деревня».,. Рисуя в романе жизнь Кюхельбекера как непрерывное скитальчество, Тынянов ничего не измышляет. Этот роман документален в главных обстоятельствах жизни героев. Мало этого, после восстания Кюхельбекера без конца перевозили из крепости в крепость, вынужденное скитальчество станет характерной особенностью его жизни. А пока Европу сотрясали революции, не давая герою спокойно существовать в его маленьком мирке. Так, Тынянов соотносит судьбу Кюхельбекера не с таинственно-мистической и неподвижной в своей исконности «почвой», а с почвой реальной истории. Неприкаянность Кюхли не в его оторванности от реальной жизни, напротив, он остро ощущает проблемы, стоящие перед Россией, и настойчиво ищет пути их решения. Герой Тынянова — человек, не игравший в движении первостепенной роли, вступивший в тайное общество накануне восстания.
Но история осмеянного при жизни, а затем вовсе забытого поэта позволила автору создать глубокую картину всего декабристского движения. Оказалось, что именно в этом человеке, которого непрестанно преследовали неудачи — вплоть до декабря 1825 года, когда он (конечно же безрезультатно) стрелял в великого князя Михаила Павловича и в генерала Воинова, — воплотились весьма характерные черты идейного, духовного, психологического облика людей, поднявших восстание. В образе Кюхельбекера Тынянов стремился раскрыть сильные и слабые стороны декабризма, поэтому он проводил героя сквозь череду значительных событий русской жизни, даже таких, участником которых тот быть не мог.
Человеком сердца рисует автор Кюхельбекера. В Париже один из увлеченных слушателей Вильгельма, «обломок французских революционеров», думает о нем: «Нет, это не то. Это еще не голова... Но это уже сердце».
В романе Тынянов дает развернутую картину восстания, мы все время слышим его го-
лос, то гневный, то сочувствующий, в зависимости от того, о ком идет речь. Но никогда автор не оправдывает слабости, прекраснодушия, неумелостиинеорганизованностивосставших. Самые разные поступки — благородные, смелые, отважные и нелепые, трагические и смешные — совершает в этот день Кюхельбекер. Заметавшиеся под картечью солдаты повинуются не знающему страха нескладному Кюхле, потому что «час Вильгельма пробил — и он хозяин этого часа. Потом он расплатится за него».
По мысли автора «Кюхли», когда движение декабристов, с которым его герой мог связывать надежды на решение всех вопросов своей жизни, потерпело поражение, «время остановилось» для него раз и навсегда, в том числе прекратилось и литературное творчество. Это время кончилось, а с ним и жизнь Кюхельбекера, хотя существование его длилось еще долгие годы.
«Повесть о декабристе» стала романом о декабризме и книгой о сложных взаимоотношениях человека с историей, о роли истории в его судьбе и его роли в судьбе истории. Образ Кюхли стал большим завоеванием советской литературы, а роман в целом — заметным явлением, каковым остается на протяжении многих лет.
ФОРМИРОВАНИЕРУССКОГО СЦЕНИЧЕСКОГО ИСКУССТВА
Если бы смысл театра был только в 'развлекательном зрелище, быть может, и не стоило бы класть в него столько труда. Но театр есть искусство отражать жизнь,
' К. С. Станиславский
Драматургия — особый род искусства. Он возник «на слиянии» литературы и театра, то есть в нем законы литературы и театра проявляются в своем взаимодействии.
История современной русской литературы начинает свой отсчет со второй половины XVIII века, с появления «Древней рос-
сийской библиофики», ознаменовавшей принципиально новое отношение читателя к отечественной литературе и литературы к самой себе как к самостоятельному и самодовлеющему явлению. Такой вывод сделал Д. С. Лихачев в работе «Поэтика древнерусской литературы»: «Древнерусская литература существует для читателя как единое целое, не разделенное по историческим периодам... Хотя в сознании читателя авторы и их произведения выстраиваются в хронологической последовательности, это означает, что появилось сознание исторической изменяемости литературы, и это значит, что процесс развития литературы начал совершаться единым фронтом. С каких пор мы можем наблюдать появление этой литературной памяти, этого сознания изменяемости литературы?.. Его начинает собой грандиозная деятельность Новикова по собиранию и публикации древних памятников в издании, подчеркивающем это историческое сознание в самом его названии: "Древняя российская библиофика"».
Но сознание исторической изменяемости стиля и языка появляется только в начале XIX века. Пушкин был первым, кто ощутил в полной мере различие стилей литературы по эпохам, странам и писателям. Он был увлечен своим открытием и пробовал свои силы в различных стилях — разных эпох, народов и писателей. Это означало, что скачок закончился и началось нормальное развитие литературы, осознающей свое развитие, свою историческую изменяемость. Возникло историко-литературное самосознание литературы.
Итак, с труда Н. И. Новикова, появление которого доказало, что русской литературе, чтобы свободно развиваться, необходимо всмотреться в свою историю, осознать всю длину пройденного ею пути, со второй половины XVIII века, начинается новая русская литература. Примерно тогда же начинается и русский театр: его зарождение связано с именем Федора Волкова. Таким образом, лишь к середине XIX века русская литература стала абсолютно самостоятельным фактором мировой культуры и русская сценическая школа достигла серьезных высот, сформировала важнейшие принципы и постулаты драматического искусства.
Но что из себя представлял репертуар русских театров? Самобытные, яркие пьесы отечественных авторов были явлением крайне эпизодическим на их сценах, «Горе от ума» лишь в 1862 году впервые увидел зритель; из всех пьес Н. В. Гоголя в театрах шел только «Ревизор^; драматургия Пушкина и Лермонтова русскому театру бьша вообще неизвестна. Основную массу постановок осуществляли на материале переводных французских пьес и подражательных русских; излюбленным жанром стал водевиль, и значение театра воспринималось как развлекательное, увеселительное.
Итак, к середине ХГХ века русская сцена испытывала настоятельную потребность в принципиальном обновлении репертуара; она стремилась обратиться к национальным образам и отечественным проблемам. Тяга к драматургии явственна у всех выдающихся русских писателей начала XIX века. Но пьесы Пушкина, Лермонтова, Гоголя не образуют взаимосвязанных явлений. Они воспринимаются органично, лишь взятые в контексте творчества их автора; объединение их в некий самостоятельный ряд выглядит механическим. Однако эти блистательные сами по себе пьесы если и не сделали «русского театра», то были необходимы становлению русской драматургии. И к середине века русская литература уже бьша готова к встрече с театром.
Надо особо отметить, что не только культурная, но и общественная жизнь страны требовала нового театра и новой драматургии. Конец 50-х — начало 60-х годов — это ожидание, подготовка и осуществление важнейших реформ. В обновленной пореформенной России особую силу обретает общественное мнение: большинство впервые за много лет обрело свой голос и активно стремилось, чтобы этот голос прозвучал и был услышан. Особенности этого периода нашей истории комментирует А. Аникст: «Пограничной датой, обозначающей конец одного периода и начало другого, является 1855 год — год смерти Николая I, тридцатилетнее царствование которого ознаменовалось мрачнейшей реакцией в общественной и духовной жизни страны... Отмена крепостного права в 1861 году и сопровождавшие его реформы являлись мерами половинчатыми, не решавшими всех проти-
воречий. Тем не менее атмосфера в стране, по сравнению с временами Николая I, несколько изменилась. Стало возможным более резко изображать зло предшествующего периода. В соответствии с изменившимися условиями и в литературе появились новые веяния. Конец этого периода совпадает с убийством Александра II народовольцами в 1881 году. Время, подлежащее нашему рассмотрению, охватывает четверть века; это были годы, весьма плодотворные для русской литературы и, в частности, для драмы. Именно в эти годы русская драма достигает полной зрелости и становится главной силой в театре. Теперь уже не единичные шедевры, а десятки пьес свидетельствуют о том, что появилась своеобразная русская национальная драма, обладающая большим богатством идей и отличающаяся самобытной художественной формой».
Все эти десятки пьес если и не написаны самим Островским, то созданы в соавторстве с ним, под его руководством. Островский ■ один сделал то, что в других странах делали поколения драматургов. Целенаправленно и последовательно создавал он русский национальный театр. Уникальность дарования его в удивительном гармоническом сочетании таланта литератора и театрального деятеля. Он не просто создал театральный репертуар. Он сформировал школу актерского мастерства. Разработал устойчивую и необходимую классическому театру систему амплуа. И самое главное — он сформировал нового актера и нового зрителя.
Театр Островского — явление целостное. Он характеризуется особым отношением к тексту, культом текста. В самой пьесе, по замыслу драматурга, заложено уже все: и трактовка каждой роли, и необходимые режиссерские приемы, и даже оформление сцены. Режиссер в этом театре — лицо третьестепенное; от актеров и художника требуется лишь максимальное внимание к авторскому тексту. Ведь основа любой классической пьесы — диалог. Все действие держится на разговорах персонажей, на монологах, обмене репликами. Герои — идеальные собеседники. Слово — уже само по себе действие. Жизнь — речь.
Большинство пьес Островского отличает-
ся полной досказанностью: каждому персонажу для исчерпывающей его характеристики автор дает высказаться вполне. Творчество зрителя в таком театре заключается в основном в сопереживании происходящему на сцене. Глубокого соразмышления от него еще не требуется. Но к 70-м годам стремление персонажей Островского к полной откровенности со зрителем заменяется сдержанностью, замкнутостью. Откровенные признания уступают место намекам, иносказаниям, умолчанию. Особую роль в театре Островского начинает играть подтекст.
В пьесах 70—80-х годов возникают темы и образы, предвосхищающие принципиально новое явление русской драматургии — театр Чехова. Справедливо отмечает М. Ю. Лот-ман: «Понимание драматизма жизни, которое выразил Островский, его представление о драматическом конфликте как форме борения личности с порабощением человека «общим порядком бытия», о речи персонажа как важнейшем элементе драматического действия, сложное соотношение стихий комического и трагического — все эти особенности его произведений готовили возможность революционного переосмысления законов драматургии и театра, происшедшего к концу XIX — началу XX века».
САТИРИЧЕСКИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ 20—40-Х ГОДОВ XX ВЕКА
Сатира — своеобразное зеркало, в котором каждый, кто смотрит в него, видит любое лицо, кроме собственного.
Д. Свифт
Есть писатели, которые остаются только в своем времени. Они были нужны современникам, но потомки их забывают. С произведениями же Зощенко, Платонова, Булгакова произошло совсем иное. Как ни замалчивали их, как ни травили писателей при жизни, их книги прорвали «громаду лет» и стали любимыми у потомков. По-новому сейчас звучат и романы Ильфа и Петрова, которых, к сча-
стью, не коснулась рука властей. Даже не верится, что писателям было бы сейчас 90— 100 лет, так молода их проза, так созвучна нашим проблемам и мыслям.
Удивительно плодотворным был союз Ильи Ильфа и Евгения Петрова. Путешествия великого комбинатора Остапа Бендера высвечивали недостатки и пороки общества. Вот бюрократы «Геркулеса»: Берлага, Скумбриевич и другие. Вот сам начальник Полыхаев, который перестал думать и заменил себя резиновыми резолюциями на штампах. Все силы он отдает борьбе с другим учреждением. Скумбриевич ведет липовую общественную работу, увиливая от своих непосредственных обязанностей, а приглашенный немецкий инженер требует, чтобы ему позволили заняться делом, но не может добиться ничего. Не успели жулики организовать фиктивную контору «Рога и копыта», как тут же получили десятки вызовов и требований. А знаменитая «Воронья слободка» — вместилище квартирных склочников! А как разделывали писатели своих собратьев по перу, а также «новаторов» в театре и кино! Трудно перечислить все те изъяны, которые мастерски подметили писатели.
Но что самое примечательное, у Зощенко, Булгакова, Ильфа и Петрова при различии в манере и привязанностях объекты сатиры и типы весьма похожи. О чем пишет Зощенко? О неустроенном быте, о квартирных ссорах, о бюрократах, о чиновничьих нововведениях, о пустоте жизни обывателя. Но разве не это же бичуют Булгаков и авторы «Золотого теленка»? «Его подвига не может забыть и не забудет честная русская интеллигенция переходного периода, так как его мысли и его муки — это ее думы, ее страдания», — писал о Михаиле Булгакове Н. Захаров.
Роман «Мастер и Маргарита» — произведение многоплановое. Но сатира занимает в ней особое место. Булгаков показывает, что все «писательство» многих литераторов из выдуманного им московского объединения направлено на то, чтобы обедать в хорошем ресторане, иметь дачу, квартиру, устроиться в жизни. С помощью Воланда разоблачаются доносчики, развратники, сутяги, прожигатели жизни. Обыватели заботятся лишь об улучшении своих «жилищных условий», ведут тяжбы из-за квартир. Недаром Воланд
замечает, что квартирный вопрос совершенно испортил- москвичей.
Нашли свое отражение в романе и начинавшиеся в 30-е годы массовые незаконные аресты. Так, квартира номер 50, в которой поселился Воланд, и прежде «пользовалась дурной славой», потому что и до его появления из нее бесследно исчезали жильцы. И понятна мгновенная реакция Степы Лиходеева, который, едва увидев, как опечатывают квартиру погибшего Берлиоза, и еще ничего не зная о его судьбе, трусит и с огорчением вспоминает, что как раз недавно всучил Берлиозу свою статью и вел с ним сомнительные разговоры. Атмосфера доносов и подозрительности, столь типичная для 30-х годов, — вся в этой сцене.
Если сатира Булгакова несколько напоминает щедринский гротеск, то рассказы Михаила Зощенко скорее сродни ранним рассказам Чехова. На* страницах рассказов Зощенко — вся Москва 20—30-х годов с ее коммуналками, тесными общими кухнями, где чадят примусы, где разгораются ссоры, а то и драки. Мы смеемся над жуликами, боящимися вызова в прокуратуру (очень похожие типы есть в «Золотом теленке»); над беспечными молодыми людьми, которые могут жениться, даже не разглядев невесты; над банями, где нужно привязывать номерок к ноге; и над больницами, где больных ведут на «обмывочный пункт» и где на глаза им попадается объявление: «Выдача трупов с 3-х до 4-х».
Дата добавления: 2015-07-11; просмотров: 58 | Нарушение авторских прав