|
Читайте также: |
Что за звук в полумраке вечернем? Бог весть! —
То кулик простонал или сыч. Расставанье в нем есть, и страданье
в нем есть,
И далекий неведомый клич. Точно грезы больные бессонных ночей В этом плачущем звуке слиты... Природа у Фета живет своей собственной таинственной жизнью, а человек может быть к ней причастен только на вершине своего духовного развития:
Целый день спят ночные цветы, Но лишь солнце за рощу, зайдет, Раскрываются тихо листы, И я слышу, как сердце цветет. Со временем в стихах Фета находим все больше параллелей жизни природы и человека. Ощущение гармонии наполняет строки поэта:
Солнца уж пет, нет и дня неустанных
стремлений,
Только закат будет долго чуть зримо
гореть;
О, если бы небо сулило без тяжких томлений Так же и мне, оглянувшись на жизнь,
умереть!..
А. Фет не воспевает страстные чувства, в его стихах мы не находим слов глубокого отчаяния или восторга. Он пишет о самом простом — о дожде и снеге, о море и горах, о лесе, о звездах, передавая нам свои минутные впечатления, запечатлевая мгновения красоты. Светом и покоем наполнены такие поэтические шедевры Афанасия Фета, как
«Шепот, робкое дыхание...», «Я пришел к тебе с приветом...», «На заре ты ее не буди...», «Заря прощается с землей...» и другие.
Красота и естественность его поэзии совершенны, его стихи выразительны и музыкальны. «Это не просто поэт, а скорее поэт-музыкант...» — говорил о нем Чайковский. На стихи Фета было написано множество романсов, которые получили широкую известность.
Поэт передает в своих стихах «благоухающую свежесть чувств», навеянных природой. Его стихи проникнуты светлым, радостным настроением, счастьем любви. Даже самые малейшие движения человеческой души не ускользают от внимательного взгляда поэта — он необычайно тонко передает все оттенки переживаний человека:
Шепот, робкое дыханье,
Трели соловья,
Серебро и колыханье
Сонного ручья,
Свет ночной, ночные тени,
Тени без конца,
Ряд волшебных изменений
Милого лица,
В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слезы,
И заря, заря!..
В поэзии Фета почти нет действия. Чем сильнее захватывает поэта эстетическое восприятие мира, тем больше он удаляется от прозаичности. Надо сказать, что ее практически нет в чистейшей поэзии Фета. Каждое его стихотворение — это целая гамма впечатлений, мыслей, радостей и печалей. Подтверждением этой мысли служат такие из стихотворений Афанасия Фета, как «Луч твой, летящий далеко...», «Недвижные очи, безумные очи..,», «Солнца луч промеж лип...», «Тебе в молчании я простираю руку...»
Лирика этого интереснейшего русского поэта вечна благодаря отражению в ней чувств и переживаний, которые испытывает человек, не лишенный чувства прекрасного. Стихотворения Афанасия Фета трогают самые сокровенные струны души, передают нам ощущение удивительной гармонии окружающего мира.
ПЕЙЗАЖ В ТВОРЧЕСТВЕ А. А. ФЕТА
Движение реализма в русском искусстве XIX века было настолько мощным и значительным, что все выдающиеся художники испытали его влияние на своем творчестве. В поэзии А. А. Фета влияние реализма в особенности сказалось в стихах о природе. Фет — один из самых замечательных русских поэтов-пейзажистов. В его стихах, во всей своей красоте предстает и русская весна, с цветущими деревьями, первыми цветами, с журавлями, кричащими в степи. По-видимому, образ журавлей, так любимый многими русскими поэтами, впервые обозначил Фет.
В поэзии Фета природа изображена детально. В этом плане он новатор. До Фета в русской поэзии, обращенной к природе, царило обобщение. У Фета мы встречаем не только традиционных птиц, окруженных привычным поэтическим ореолом (соловей, лебедь, жаворонок, орел), но и, казалось бы, простых и непоэтичных (сыч, лунь, чибис, стриж). Например:
И слышу я в изложине росистой Вполголоса скрипят коростели.
Знаменательно, что автор по голосу различает птиц и может определить, где эта птица находится. Это означает не просто хорошее знание природы, а любовь поэта к ней, давнюю и обстоятельную. Несомненно автор стихов о природе должен обладать незаурядным вкусом, иначе он рискует впасть в подражание народной поэзии, которая изобилует подобными образами.
Прав С. Я. Маршак, восхищавшийся свежестью и непосредственностью фетовского восприятия природы и утверждавший, что стихи поэта вошли в русскую природу, стали ее неотъемлемой частью, чудесными строками о весеннем дожде, о полете бабочки, проникновенными пейзажами. Маршак, кроме того, точно приметил и еще одну особенность поэзии Фета, утверждая, что природа у него — точно в первый день творения: кущи дерев, светлая лента реки, соловьиный покой, журчащий сладко ключ...
Как важную грань таланта Фета-пейзажиста нельзя не отметить свойственный его
творчеству импрессионизм. Поэт не чурается внешнего мира, он зорко вглядывается в него, изображая таким, каким он представляется его мгновенному взгляду. Импрессиониста интересует не предмет, а впечатление:
Лишь ты одна скользишь стезей Лазурной;
Недвижно все окрест...
Да сыплет ночь своей бездонной урной
К нам мириады звезд.
Внешний,мир в этих строчках изображается в том виде, какой ему придало настроение поэта. При всей конкретности описания деталей природа все равно как бы растворяется в лирическом чувстве автора. Природа у Фета очеловечена, как ни у одного из его предшественников. Цветы у него улыбаются, звезды молятся, пруд грезит, березы ждут, ива «дружна с мучительными снами». Интересен момент «отклика» природы на чувство поэта:
...в воздухе за песнью соловьиной Разносится тревога и любовь.
Это двустишие восхищало Льва Толстого, и он удивлялся, откуда у этого «добродушного толстого офицера берется такая непонятная лирическая дерзость, свойство великих поэтов». Лев Николаевич Толстой, одновременно «ворча», признал в Фете великого поэта. И он не ошибся. Фет по-настоящему преуспел также и в любовной лирике. Его пейзажный багаж пригодился ему в его романтических стихотворениях о любви. Он всегда выбирал темой для своих стихов только красоту — как в природе, так и в человеке. Сам поэт был уверен в том, что «без чувства красоты жизнь сводится к кормлению гончих в душно-зловонной псарне». Красота его ритмов и пейзажей всегда будет радовать читателя.
ЛЮБОВНАЯ ЛИРИКА А. А. ФЕТА
Тема любви является одной из составляющих теории «чистого искусства», наиболее широко в русской литературе отраженной в стихах А. А,Фета и Ф.Тютчева. Эта вечная тема поэзии нашла у этих поэтов иное преломление и зазвучала несколько по-новому.
Салтыков-Щедрин писал, что теперь никто не отважится воспевать соловьев и розы. Для творчества Фета тема любви явилась основополагающей.
Создание прекрасных стихов о любви объясняется не только особенностями дарования поэта. Здесь имеется и реальная биографическая подоплека. Источником вдохновения для поэта явилась любовь его молодости — дочь сербского помещика Мария Лазич. Любовь их была столь сильна и высока, сколь и трагична. Лазич знала, что Фет никогда не женится на ней, тем не менее ее последними словами перед смертью было восклицание: «Виноват не он, а я!» Обстоятельства ее смерти так и не выяснены, но есть основания полагать, что это было самоубийство. Сознание косвенной вины и тяжести утраты тяготило Фета на протяжении всей его жизни, и результатом этого явилось «двоемирие», чем-то подобное дво-емирию Жуковского. Современники отмечали холодность, расчетливость и даже некоторую жестокость Фета в повседневной жизни. Но какой контраст это составляет с другим миром Фета — миром его лирических переживаний, воплощенных в его стихотворениях.
Всю жизнь Жуковский верил в соединение с Машей Протасовой в другом мире, он жил этими мыслями. Фет также погружен в свой собственный мир, ведь только в нем возможно единение с любимой. Фет ощущает себя и любимую (свое «второе я») нераздельно слитыми в другом бытии, реально продолжающемся в мире поэзии: «И хоть жизнь без тебя суждено мне влачить, но мы вместе с тобой, нас нельзя разлучить». («Alter ego».) Поэт постоянно ощущает духовную близость со своей любимой. Об этом стихотворения «Ты отстрадала, я еще страдаю...», «В тиши и мраке таинственной ночи..,». Он дает любимой торжественное обещание: «Я пронесу твой свет через жизнь земную: он мой — и с ним двойное бытие» («Томительно-призывно и напрасно...»).
Поэт прямо говорит о «двойном бытии», о том, что его земную жизнь поможет ему перенести лишь «бессмертие» его любимой, что она жива в его душе. Действительно, для поэта образ любимой женщины на про-
тяжении всей жизни являлся не только прекрасным и давно ушедшим идеалом другого мира, но и нравственным судьей его земной жизни.
В поэме «Сон», посвященной также Марии Лазич, эти мотивы ощущаются особенно четко. Поэма есть автобиографическая основа, в поручике Лосеве легко распознается сам Фет, а средневековый дом, где он остановился, также имеет свой прототип в Дерпте. Комическое описание «клуба чертей» сменяется неким морализаторским аспектом: поручик колеблется в своем выборе, и ему вспоминается совсем иной образ — образ его давно умершей любимой. К ней он обращается за советом: «О, что б сказала ты, кого назвать при этих грешных помыслах не смею».
В критике отмечалось соответствие этих строк словам Вергилия к Данте о том, что «как язычник, он не может сопровождать его в рай, и в спутники ему дается Беатриче». Образ Марии Лазич (а это, несомненно, она) для Фета является нравственным идеалом, вся жизнь поэта — это стремление к идеалу и надежда на воссоединение с любимой.
Но любовная лирика Фета наполнена не только чувством надежды и упования. Она глубоко трагична. Ведь чувство любви очень противоречиво и чаще всего несет не только счастье, но и муки. В стихах Фета часто' встречаются такие сочетания, как «радость — страдание»: «блаженство страданий», «сладость тайных мук». Стихотворение «На заре ты ее не буди» все наполнено таким двояким смыслом. На первый взгляд перед нами безмятежная картина утреннего сна девушки. Но уже второе четверостишие сообщает какое-то напряжение и разрушает эту безмятежность: «И подушка ее горяча, и горяч утомительный с он».
Появление «странных» эпитетов, таких, как «утомительный сон», указывает уже не на безмятежность, а на какое-то болезненное состояние, близкое к бреду. Далее объясняется причина этого состояния, стихотворение доходит до кульминации: «Все бледней становилась она, сердце билось больней и больней». Напряжение нарастает, и вдруг последнее четверостишие совершенно меняет
картину, оставляя читателя в недоумении: «Не буди ж ты ее, не буди, на заре она сладко так спит». Эти строки представляют контраст с серединой стихотворения и возвращают нас к гармонии первых строк, но уже на новом витке. Призыв «не буди ж ты ее» звучит уже как крик души.
Такой же порыв страсти чувствуется и в стихотворении «Сияла ночь, луной был полон сад...», посвященном Татьяне Берс, Напряжение подчеркивается рефреном: «Тебя любить, обнять и плакать над тобой». В этом стихотворении тихая картина ночного сада сменяется и контрастирует с бурей в душе поэта: «Рояль был весь раскрыт и струны в нем дрожали, как и сердца у нас за песнею твоей».
«Томительная и скучная» жизнь противопоставлена «сердца жгучей муке», цель жизни сосредоточена в едином порыве души, пусть даже в нем она сгорает дотла. Для Фета любовь — костер, как и поэзия — пламя, в котором сгорает душа. «Ужель ничто тебе в то время не шепнуло: там человек сгорел!» — восклицает Фет в стихотворении «Когда читала ты мучительные строки...». Похоже, что так же Фет мог сказать о собственных муках любовных переживаний. Но один раз «сгорев», то есть пережив настоящую любовь, Фет тем не менее не опустошен, он на всю свою жизнь сохранил в памяти свежесть этих чувств и образ любимой.
Как-то Фета спросили, как может он в его годы так по-юношески писать о любви. Он ответил: «По памяти». Литературовед Благой говорит, что Фет отличается исключительно прочной поэтической памятью, и приводит в пример стихотворение «На качелях», толчком для написания которого явилось воспоминание 40-летней давности (стихотворение написано в 1890 году). Фет в письме к Полонскому вспоминал, как «сорок лет тому назад я качался на качелях с девушкой, стоя на доске, а платье ее трещало от ветра». Такая *«звуковая деталь», как платье, которое «трещало от ветра», наиболее памятна для поэта-музыканта. Вся поэзия Фета построена на звуках, переливах и звуковых образах.
И. В. Тургенев говорил о Фете, что ждет от поэта стихотворения, последние строки которого надо будет передавать лишь без-
молвным шевелением губ. Ярким примером может служить стихотворение «Шепот, робкое дыханье...», которое построено на одних существительных и прилагательных, без единого глагола.
Свет ночной, ночные тени,
Тени без конца,
Ряд волшебных изменений
Милого лица.
В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слезы, и заря, заря!.. Запятые и восклицательный знак также передают великолепие и напряжение момента с реалистической конкретностью. Это стихотворение создает точный образ, который при близком рассмотрении являет хаос, «ряд волшебных», неуловимых для человеческого глаза «изменений», а в отдалении — точную картину.
Фет, как импрессионист, основывает свою поэзию, в частности — описание любовных переживаний и воспоминаний, на непосредственной фиксации своих субъективных наблюдений и впечатлений. Сгущение, но не смешение красочных мазков, как на картинах Моне, придает описанию любовных переживаний кульминационность и предельную четкость образу любимой. Какова же она? Еще А. Григорьев отметил у Фета страсть к волосам, имея в виду рассказ «Кактус». Эта страсть не раз проявляется в фетовских стихах: «люблю на локон твой засматриваться длинный», «кудрей руно златое», «тяжким узлом набежавшие косы», «прядь пушистая волос» и «косы лентой с обеих сторон». Хотя эти описания и носят несколько общий характер, тем не менее создается довольно четкий образ прекрасной девушки.
По-другому Фет описывает ее глаза. То это «лучистый взор», то «недвижные очи, безумные очи» (аналогично стихотворению Ф. Тютчева «Я очи знал, о эти очи»). «Твой взор открытой и бесстрашней», — пишет Ф<ет, и в этом же стихотворении он говорит о «тонких линиях идеала». Возлюбленная для Фета — нравственный судия и идеал. Она имеет большую власть над поэтом на протяжении всей его жизни, хотя уже в 1850 году, вскоре после смерти Лазич, Фет пишет, что идеальный мир для него разрушен давно.
Влияние любимой женщины на поэта ощутимо и в стихотворении «Долго снились мне вопли рыданий твоих». Поэт называет себя «несчастным палачом», он остро чувствует свою вину за гибель любимой, и наказанием за это явились «две капельки слез» и «холодная дрожь», которые он в «бессонные ночи навек перенес». Это стихотворение окрашено в тютчевские тона и вбирает в себя и тютчевский драматизм.
Биографии этих двух поэтов во многом сходны — оба пережили смерть любимой женщины, и безмерная тоска по утерянному давала пищу для создания прекрасных любовных стихотворений. В случае с Фетом этот факт кажется наиболее странным — как можно сначала «губить» девушку, а затем всю жизнь писать о ней возвышенные стихи? Видимо, потеря произвела на Фета столь глубокое впечатление, что поэт пережил некий катарсис, и результатом этого страдания явился гений Фета — он был допущен в высокую сферу поэзии, все его описание любовных переживаний и ощущение трагизма любви так сильно действует на читателя потому, что Фет сам пережил их, а его творческий гений облек эти переживания в стихотворную форму. Только могущество поэзии смогло передать их, следуя тютчевскому изречению: мысль изреченная есть ложь, Фет сам неоднократно говорит о могуществе поэзии: «Как богат я в безумных стихах».
Любовная лирика Фета дает возможность глубже проникнуть в его общефилософские, а соответственно и в эстетические взгляды; это касается и решения им вопроса об отношении искусства и действительности. Любовь, как и поэзия, по Фету, относится к другому, потустороннему миру, который дорог и близок автору. В своих стихах о любви Фет выступал «не как воинствующий проповедник чистого искусства в противовес шестидесятникам создавал свой собственный и самоценный мир» (по словам Благого). И мир этот наполнен истинными переживаниями, духовными стремлениями и глубоким чувством надежды, отраженными в любовной лирике поэта.
И. С.ТУРГЕНЕВ
МЕСТО И. С. ТУРГЕНЕВА
В РУССКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
И ЕГО ВЛИЯНИЕ НА УМЫ СОВРЕМЕННИКОВ
И. С. Тургенев был характерным представителем классической русской литературной школы, которая всегда ставила перед собой социальные задачи и играла важную роль в общественной жизни. Писатель по праву гордился своими «Записками охотника», издание которых способствовало отмене крепостного права. Его социально-психологические романы оказывали большое влияние на российскую общественную мысль, ибо писатель, по словам Добролюбова, «быстро угадывал новые потребности, новые идеи... и в своих произведениях обращал внимание на вопрос, стоявший на очереди и уже смутно начинавший волновать общество». Когда начинающие литераторы обращались к Тургеневу за советом, он никогда не открывал профессиональных секретов своего мастерства, а абсолютно серьезно говорил: «Вы должны себя делать, человека из себя делать».
Творчеству Тургенева свойственны глубокий психологизм, изящество и музыкальность языка и стиля; особенно очаровательны его женские образы, подкупающие своим обаянием. Его лиризм, вера в личность, человеческий разум обусловлены тем, что он был особенно тесно связан с наследием русского и западного романтизма и сложился как писатель в эпоху позднего романтизма 40-х годов XIX века. В то время преобладал особый тип «идеалиста», блестяще образованного и талантливого, активность которого в условиях невозможности практической и общественной деятельности ограничивалась пылкими речами и страстной полемикой в действовавших тогда кружках.
Ранние произведения Тургенева «Гамлет Щигровского уезда» и «Дневник лишнего человека» стали блестящей сатирой на это по-
коление и на всю эпоху 40-х годов XIX века. Однако повести по характеру являлись памфлетами и не содержали художественной оценки эпохи. Этот недостаток Тургенев преодолел позже, в романах «Рудин» и «Отцы и дети», в которых он не только показал развитие исторических эпох и смену типа русского общественного деятеля, но и засвиде^-тельствовал перед читателем свое несомненное художественное дарование.
Роман «Отцы и дети» получил признание во всех слоях общества — от революционно настроенной молодежи до правительственной верхушки и крайних реакционеров. «Отцы и дети» оказались в центре литературной и общественной жизни 60—80-х годов XIX века. Ожесточенные споры вокруг романа вели не только критики. В романе Чернышевского «Что делать?» и романе Достоевского «Бесы» много скрытой и явной полемики с Тургеневым. Чернышевский никак не мог согласиться с Тургеневым в оценке «нового человека», трагическую противоречивость которого так убедительно показал Тургенев. Парадокс образа Базарова в том, что революционность его взглядов и жажда преобразования мира уживаются с позитивистским миросозерцанием буржуазного ученого-просветителя.
Зная об отрицательном отношении к роману Тургенева революционной молодежи (возраст ее не превышал 20—25 лет), Чернышевский воспел «детей», вопреки лозунгу, перефразировавшему название романа Тургенева — «Ни отцы, ни дети». Достоевский дал злую карикатуру на Тургенева, который в «Бесах» фигурирует под фамилией Кармазинов и заискивает перед радикально настроенной революционной молодежью. Степан Трофимович говорит о романе: «У него Базаров — это какое-то фиктивное лицо, не существующее вовсе».
Сам факт, что «Отцы и дети» вызвали такие противоречивые оценки, говорит о том, что Тургенев, в романе которого совершенно отсутствуют элементы социальной сатиры и памфлета, сумел всех задеть за живое, пользуясь лишь методом художественного воспроизведения. Суть этого метода Тургенев выразил так: «Художественное воспроизведение — если оно удалось — злее самой злой сатиры».
Тип социально-психологического романа, созданный Тургеневым, оказал огромное влияние на общественную и литературную жизнь. Его «художественные воспроизведения» были настолько точными, что им не только верили, но и подражали. Писатель по праву говорил о своем герое Базарове: «Образ вышел до того определенный, что немедленно вступил в жизнь и пошел действовать». Журналист Алексей Суворин так отозвался о влиянии Тургенева на современное общество: «Он создавал образы мужчин и женщин, которые оставались образцами... Он придумывал покрой, он придумывал душу, и по этим образцам многие россияне одевались». Однако здесь перед нами явная недооценка творческой силы писателя, ибо невозможно подражать тому, что надуманно и искусственно. Образам Тургенева подражали в силу их внутренней убедительности. Именно поэтому романы И. С. Тургенева продолжают интересовать не только исследователей литературы прошлого, но и занимают достойное место на книжных полках современных русских читателей.
САТИРИЧЕСКИЕ МОТИВЫ
И ИХ РОЛЬ В РОМАНЕ И. С. ТУРГЕНЕВА «ОТЦЫ И ДЕТИ»
Проблема и идея романа И. С. Тургенева «Отцы и дети» заключены в самом его названии. Неизбежное и вечное противостояние старшего и младшего поколений, обусловленное изменяющимся духом времени, можно рассматривать как в трагическом ключе (как сделал это, например, Ф. М. Достоевский в романе «Бесы»), так и в сатирическом и даже юмористическом. Можно сказать, что юмора в романе больше, чем сатиры. Сатира только обличает (сатира может быть едкая, злая, острая), тогда как юмор не только смешит, но при этом еще вызывает сожаление и даже сочувствие (юмор — мягкий, добрый и т. п.).
В самом деле, встает вопрос, кого же обличает Тургенев — «отцов» или «детей»? По возрасту, характеру, образу жизни автор во время написания романа был «отцом». И он
не мог не видеть, что за нигилизмом и эгоцентризмом молодежи стоит желание заменить веру знанием, а пассивную надежду — активными действиями, хотя сам Тургенев и не принимал максималистского подхода к жизни. Из неприятия и непонимания родился замысел романа «Отцы и дети». Но это не категорическое отрицание, а желание разобраться. В этом Тургеневу помогают юмор и сатира.
Такой подход Тургенев применяет к каждому своему персонажу, исключая, пожалуй, одну лишь Одинцову. Роман начинается со сцены приезда Аркадия и Базарова в Марьино, имение Кирсановых. Достаточно вспомнить, как Аркадий по поводу и без повода употребляет слово «отец» вместо «папа», разговаривает нарочито низким голосом, пытается вести себя развязно, явно подражая при этом Базарову. Но у него ничего не получается, все выглядит неестественно, потому что в душе Аркадий так и остался тем же мальчиком, каким уехал из родного гнезда.
Сама усадьба, построенная на открытом месте (результат беспочвенных мечтаний Николая Петровича), и ее хозяева, Николай Петрович и Павел Петрович Кирсановы, вызывают улыбку, но другого рода: грустную, ностальгическую. Это грусть по уходящей в прошлое эпохе старосветских помещиков и аристократов.
С точки зрения Базарова они — чудаки, их жизнь бесполезна для общества. Гуманистически настроенный Николай Петрович дал крестьянам волю и этим оказал им медвежью услугу. Его игра на виолончели, как и начищенные до зеркального блеска полусапожки Павла Петровича не способны улучшить жизнь народа, и уж тем более не в состоянии повысить его культурный уровень.
Все это так, как бы говорит Тургенев, но без этих чудаков не было бы поэзии, искусства, музыки. Братья, внешне такие разные, схожи своей душевной целостностью. Кирсановы любят Пушкина, Базаров не понимает этого поэта и поэзию вообще, потому что. не принимает поэтических идеалов.
Над Базаровым автор шутит редко. Красные руки, взлохмаченные волосы, неуклюжие, но уверенные движения придают внешности Базарова что-то звериное. У зверя есть
воля к действию, есть физическая сила, есть инстинкт, но у него нет «полноты разума». Ведь называть человека разумным, если тот отрицает опыт прошлых поколений («мы не признаем авторитетов»), все-таки неверно.
Жизнь сыграла с Базаровым злую шутку. Он, не веривший в любовь, вдруг полюбил, но его любовь была отвергнута. Примечательно, что умер Базаров не в бою и не в дороге, как и подобало, казалось бы, яркому представителю молодого бунтующего поколения, а в родном доме, на руках у тех же «старосветских помещиков», каковыми являлись его родители.
Во всем романе, в целом грустном и добром, как и все, что написал Тургенев, есть только два персонажа, достойных острых сатирических уколов: Кукшина и Ситников. Первую Тургенев спрашивает: «Что ты пру-жишься?» Чего не хватает этому существу с маленьким, красненьким носиком, почему Кукшина для поддержания внимания и уважения к себе не делает ровным счетом ничего? Бессмысленно пылятся журналы, которые никогда никто не прочтет, бессмысленно само ее существование. Неслучайно рядом с ней Тургенев ставит такого пустейшего человека, как Ситников; он и места в романе занимает меньше всех. Сын трактирщика мечтает сделать народ счастливым, пользуясь при этом прибылью с заведений своего отца. Подобные персонажи могут рассматриваться только как пародийные. Ситников при Базарове, как Грушницкий при Печорине (то же самое можно сказать о Кукшиной и Одинцовой). Но если для Лермонтова образ Груш-ницкого служил средством раскрытия образа Печорина, то Тургенев использует отрицательное для придания большего веса положительному.
С помощью юмористических и сатирических приемов автор выражает свое отношение к персонажам. В сцене спора и дуэли Базарова и Павла Петровича Кирсанова юмор переходит в фарс, потому что «дети» не должны убивать «отцов», а «отцы» заставлять «детей» думать так же, как думают они. Проблема «отцов и детей» вечна, и относиться к ней лучше с юмором, как это и делал Тургенев.
АФОРИСТИЧНОСТЬ ФРАЗ
ИЗ РОМАНА И. С. ТУРГЕНЕВА
«ОТЦЫ И ДЕТИ»
Известно, что половина стихотворных строк «Горя от ума» А. С. Грибоедова стала пословицами, как и предсказывал А. С. Пушкин. О баснях И. А. Крылова нечего и говорить. Но в русской литературе существует еще один источник афоризмов — роман И. С. Тургенева «Отцы и дети». Может быть, это не такой богатый источник, как произведения Грибоедова и Крылова, может быть, афористичность высказываний Базарова и других героев романа не так широко вошла в наш речевой обиход, но и жанр философского романа Тургенева — это не жанр комедии или басни. И все-таки афоризмы Базарова известны. «Природа не храм, а мастерская». Авторская позиция, да и весь строй романа отрицают эту базаровскую философскую концепцию. Да и сам Базаров к концу романа приходит к осознанию своей ошибки. Но фраза осталась, а вторая половина ее («человек в ней работник») не раз выдавалась некоторыми литературоведами чуть ли не за аналог горьковского высказывания: «Человек — это звучит гордо». Хотя, разумеется, эти девизы отнюдь не тождественны.
Хорошо, конечно, что другое высказывание Базарова — всем известные слова о «порядочном химике» («Порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта») — не стало руководством к действию для более поздних «деятелей прогресса». Хотя ныне забытая дискуссия о «физиках» и «лириках» в пору научно-технической революции, лет тридцать — сорок назад, проходила практически под этим же девизом.
Достаточно точно сформулировал Тургенев устами своего героя кредо физиологов (И. Павлова и других). «Мы с тобой те же лягушки», — объяснял Базаров дворовым мальчишкам физиологию человека. Зловещий смысл этой фразы, вложенный в нее Тургеневым, раскрылся в первой половине XX века, когда «Роковые яйца» и «Собачье сердце» М. Булгакова показали весь ужас такого упрощенного подхода к природе и человеку.
Афоризмы Базарова о воспитании человека, о психологии и сложной душевной жизни, которую он в начале своего поприща склонен был отрицать, тоже несут в себе пугающе-пророческий смысл, неясный, конечно, для героя, но предчувствуемый автором. «Люди что деревья в лесу»... Отсюда один шаг до знаменитого: «Лес рубят — щепки летят»,
Если древний человек видел в дереве дриаду, в' ручье — наяду, то есть душу, то от физиолога Базарова, не желавшего видеть душу в самом человеке, один шаг до какого-нибудь киборга. И вполне в духе этой логит ки отношение Базарова к любви. У лягушек разве есть любовь? А людей он уподоблял лягушкам. Значит, нет таинственных отношений между мужчиной и женщиной. В тоталитарном государстве герой Тургенева сделал бы карьеру Благодетеля из романа Замятина. Личность отменяется, любовь отменяется. Свобода мысли тоже ни к чему. Свободно не мыслят уже ни женщины, ни мужчины. Впрочем, для себя Базаров оставляет некоторую недосягаемую для других высоту. Известно его высказывание: «Когда я встречу человека, который не спасовал бы передо мной, тогда я изменю свое мнение о самом себе». Значит, все окружающие лягушки, «твари дрожащие», а Базаров, оказывается, «право имеет», говоря словами другого «сверхчеловека», который уже не лягушек «распластал», а человека убил. И для Раскольникова человек тоже был лягушкой, «вошью». Впрочем, некоторые интересные в анатомическом отношении экземпляры таким сверхчеловекам очень нравятся.
Дата добавления: 2015-07-11; просмотров: 42 | Нарушение авторских прав