Россия и Европа 38 страница

Итак, великая борьба, предстоящая в более или менее близком будущем русскому народу, и по правоте и святости дела, которое он должен будет защищать, и по особенным свойствам его государственного строя, может и должна принять характер героический. Чтобы уяснить себе, чего вправе мы ожидать от русского народа в таком настроении духа, обратимся опять к истории, с тем чтобы из ее опыта вывести те условия, которым мы обязаны успехами, приобретенными в войнах, утвердивших русское государственное величие. Исследование это, должны мы сказать со стыдом и сожалением, не бесполезно, потому что дух сомнения в себе и самоунижения, порожденный поклонением всему европейскому, дошел до того в так называемых образованных классах нашего общества, что часто слышится, что будто даже войско наше не может быть поставлено в уровень с лучшими европейскими армиями, каковы, например, прусская или французская. И это считается многими за просвещенный, беспристрастный взгляд, в противность казенно-патриотическому.

С начала XVIII столетия, то есть с того времени, как Россия вступила в тесные военные и мирные отношения к Европе, ей, и только ей одной, выпало на долю бороться с тремя величайшими военными гениями новейших времен, которые были в то же время и полководцами, и государями, а следовательно, могли располагать полною свободой действия и всеми ресурсами своих стран: я разумею Карла XII, Фридриха II и Наполеона I,- и из борьбы со всеми тремя Россия вышла победительницей.

Если мы посмотрим на великие военные подвиги других народов, то найдем, что они в значительной мере зависели от сравнительной слабости военного таланта их противников. Только Рим победил Аннибала и Россия - Карла, Фридриха и Наполеона, несмотря на то, что войсками их предводительствовали гораздо слабейшие полководцы[13]*. Явление это заслуживает того, чтобы в него вникнуть. Не будучи специалистом в военном деле, я полагаю, однако же, что не встречу серьезного возражения, сказав, что условия, составляющие силу армии, могут быть подведены под следующие пять категорий: числительность войска, тактическое обучение его (куда причисляется и боевая опытность), качество вооружения, талант военачальника и, наконец, нравственный дух, одушевляющий войска.

Оценивая по этим категориям сравнительную силу русских и шведов в великую Северную войну, всякий согласится, что тактическое обучение и боевая опытность, качество вооружения и талант военачальника были на стороне шведов; ибо хотя Петр Великий, без сомнения, бесконечно превосходил Карла как государь и политический деятель вообще, много уступал ему, однако же, в военных дарованиях. Принимая во внимание, как велико было превосходство шведов в трех означенных отношениях и как маловажно, при таком положении дел, значение одного численного перевеса, едва ли можно будет приписать главнейше ему нашу окончательную победу.

Еще поучительнее пример Семилетней войны. В эту войну, которая ничем не затрагивала русского сердца, имели русские четыре значительных столкновения с пруссаками: под Эгерсдорфом, Цорндорфом, Цюлихау и Кунерсдорфом. В трех из них мы одержали победу и под одним Цорндорфом - поражение. Под Цорндорфом и Кунерсдорфом имели мы дело с самим Фридрихом[14], и поэтому только на эти два и обратим внимание. Не подлежит сомнению, что в тактическом обучении прусская армия - тогда первая в мире - значительно превосходила русскую; что участвовавшие в бесчисленных сражениях и походах, закаленные в боях пруссаки были также несравненно опытнее и привычнее в боевом деле русских, находившихся долго в мире, а с самого Ништадтского мира[15] и вовсе не имевших случая мериться с европейскими войсками. Вооружением прусская армия превосходила также все остальные. Известно, например, что введенным герцогом Дессауским железным шомполам приписывали австрийцы свои неудачи. Что касается до военного гения Фридриха, одного из величайших полководцев всех времен и народов, то наши Фермеры и Салтыковы не могут идти с ним ни в какое сравнение. Правда, что численность была опять на нашей стороне; но перевес этот терял всякое значение под Цорндорфом, где русская армия была расположена одним огромным каре, причем ни одна часть войска не могла помогать другой. И что же оказывается? Фридрих был столь уверен не только в победе, но в совершенном уничтожении русской армии, что предшествовавшими маневрами совершенно отрезал ей пути к отступлению. Он прорывает, конечно, каре, но разрозненные, разорванные части смыкаются и продолжают оказывать прежнее сопротивление. Эти несвязные разрозненные части переходят, в перипетиях битвы, из обороны в наступление, столь стремительное, что Фридрих находится в опасности быть разбитым, и только его кавалерия спасает его. Битва продолжается даже отдельными кучками. Здесь-то сказал Фридрих свои известные слова, "что русские - стены из мяса (murs de chaire), что их мало убить, но, убив, надо еще повалить". Утомленные, обессиленные сопротивлением расстроенной русской армии, пруссаки сами спешат открыть ей прегражденный было путь к отступлению.

Под Кунерсдорфом перевес численности также на нашей стороне, хотя далеко не в такой степени, как перевес австрийцев или французов в знаменитых проигранных ими пруссакам сражениях. Известно, как своим косвенным боевым порядком умел Фридрих парализовать этот численный перевес своих неприятелей. Нападая на один из флангов малоподвижных, растянутых противников с значительным превосходством сил на пункте атаки, он свертывал его и приводил этим в расстройство всю армию. Этот маневр был употреблен и под Кунерсдорфом и с тем же полным вначале успехом. Дурное расположение русской артиллерии дало ему возможность почти беспрепятственно подойти и вступить в бой. Русские были опрокинуты. Но то, чего было достаточно с другими, не помогало с русскими. Отступая перед натиском превосходных сил именно настолько лишь, насколько были им принуждаемы, русские свертываемым флангом приближались к центру, и местный перевес прусских сил становился все менее и менее чувствительным. Как упругость пружины, возрастающая по мере сжатия, увеличивалось и сопротивление русских, пока наконец оно не пересилило натиска и пруссаки не были отброшены, разбитые наголову. Прусское могущество было бы уничтожено в самом своем зародыше, если бы Салтыков не считал, что ему не было никакого интереса загребать своими руками жар для австрийцев. Сам Фридрих объяснял причину своего поражения, относя ее к недостатку храбрости и мужества своих закаленных в боях полков. Если мы примем во внимание, что в отношении к военному искусству Фридрих сделал и на этот раз все, от него зависевшее, мы невольно придем к заключению, что он был прав, то есть, что, как ни велики были нравственные качества его воинов, они оказались недостаточными, когда пришлось мериться с русскими.

К тому же результату приводит сравнение русских с французами. В борьбе против Наполеона, кроме прочих, не подлежащих сомнению преимуществ французов, самая численность была на их стороне. Что же помогло русским в конце концов побороть непобедимого и, например, избежать поражения под Бородином, где, как говорят тактики, еще целая треть русской армии, вследствие расположения ее на защищенном самою природою правом крыле, не могла принять своевременного участия в бою? Для объяснения этого явления мы не можем сделать ничего лучшего, как повторить те слова графа Л. Н. Толстого, которыми он делает окончательную оценку результатов Бородинской битвы.

"Не один Наполеон испытывал то, похожее на сновидение чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска,- а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным... Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель 500-тысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника".

Ежели четыре из пяти разрядов условий, составляющих силу войска, в значительной степени склонялись в пользу наших неприятелей, то ничего не остается предположить, как то, что пятым элементом этой силы, то есть нравственным духом, самоотверженностью, обладали русские в степени несравненно большей, нежели их противники, кто бы они ни были,- шведы, пруссаки или французы,- кто бы ими ни предводительствовал - Карл, Фридрих или Наполеон,обладали в такой степени, что эта сила перевешивала все остальные преимущества, бывшие на стороне наших неприятелей.

То же самое говорит нам другая черта русской военной истории. Еще ни разу не клала оружия сколько-нибудь значительная часть русской армии, хотя не раз и нам случалось попадать в отчаянное положение; между тем как и пруссаки и французы - об австрийцах уже и не говорю - сдавались большими отрядами, целыми дивизиями или оставляли крепости, почти не защищаясь.

Но из пяти элементов военной силы тактическое обучение и качество вооружения суть условия, достижение которых зависит от собственных наших усилий и, следовательно, всегда могут быть приобретены. Числительность войск зависит от числа народонаселения и от его способности отзываться на голос отечества, и силы восьмидесятимиллионного русского народа, готового на самые напряженные усилия, могут считаться в этом отношении неистощимыми, после того как русский царь получил возможность обращаться ко всем сословиям своего народа прямо, без всяких посредников. Талант военачальника есть дело случая или дар Провидения, которых, конечно, никто предусмотреть не может. Нравственный же дух войска, а следовательно, и населения, из которого оно набирается,- главная, как мы видели, сила, в конце концов решающая успехи войн и которою русские обладают, по свидетельству истории, в высшей степени,принадлежит к постоянным, коренным свойствам народным, которые не могут быть ни приобретены, ни заменены чем бы то ни было.

Присоединив к этому возможность возвести эти, всегда присущие русскому народу свойства до степени дисциплинированного энтузиазма или героизма, тогда как противники наши лишены этой возможности и по неправоте, и по отвлеченности интересов, которые придется им защищать, мы увидим, что превосходим их в этом деле духовною силою, за которою всегда остается победа в последнем результате.

В этом пересмотре наших сил мы далеко еще не все перечислили. Мы имеем вне границ наших не менее двадцати пяти миллионов верных союзников в греках, в турецких и австрийских славянах, которым мы должны только дать возможность стать за нас. Многие, судя по литературным и другим партиям, разделяющим славянские племена,- преимущественно австрийские,- по движению в части чешской молодежи в пользу поляков во время последнего мятежа и тому подобным явлениям, сомневаются в преданности славян России. Но это происходит только оттого, что они не там ищут этого сочувствия и преданности, где должны искать и где они имеют настоящую цену и силу. Когда даже среди нашего русского общества встречается непонимание русских интересов, сочувствие полякам, балтийским немцам, взгляд на наши политические и иные отношения с враждебной нам европейской точки зрения,- как же удивляться, что те же недоразумения, что тот же туман единой истинной и спасительной европейской цивилизации отуманивает головы многих из тех лиц, которые составляют так называемую "интеллигенцию" и в западнославянских странах. Но и тут, как везде, опора и сила наша не в этих выветрившихся поверхностных слоях, а в самом народном ядре, которое живым инстинктом полагает на Россию все надежды свои, к ней устремляется всеми своими сочувствиями.

При обыкновенном ходе исторических дел эта народная сила нема, не подает своего голоса ни в брошюрах, ни в газетах, ни на общественных обедах со спичами, ни на митингах. Прислушиваясь лишь к этим, громко заявляющим о себе, голосам, не думают ли многие еще и теперь - не думали ли недавно почти все,что, например, вся западная окраина России, начиная от Наровы до Днестра, враждебно настроена против России? Между тем опыт показал, что войска, усмирявшие польское восстание (в Юго-Западном крае, по крайней мере), в той же степени охраняли польское панство от мести народной. Так же точно русскую сторону держит народ и в Северо-Западном и в Балтийском крае. Но воочию обнаружилось это в Западном крае только вследствие мятежа. Этого мало: эта проба показала, что даже в самой Польше, в этой классической стране русобоязни и русоненавидения, народ на нашей стороне.

Пусть только развяжет война путы дипломатического приличия, и мы увидим, как отзовутся славянские народы на искренний, прямой призыв России, который один только и может разом перетянуть на нашу сторону весы в борьбе с враждебными нам силами, к которому, следовательно, мы будем вынуждены самою силой обстоятельств,- призыв, отсутствие которого было главною причиною неудачи Восточной войны, но которого тогда сделать было нельзя (по невозможности сочетания политики либеральной и национальной) до освобождения крестьян, как уже было замечено выше.

Великое дело освобождения дало нам в руки еще новую силу, еще новое орудие. Было время, когда Франция, гордясь добытыми ею плодами свободы, угрожала противникам своим так называемою пропагандою как рычагом и домкратом, который мог сдвинуть с самых оснований их государственное здание, основанное не на знаменитых началах 1789 года. Оружие это, всегда тупое и бессильное по отношению к нам, теперь давно уже выпало из рук Франции и по отношению к европейским государствам; ибо что может предложить Франция прочим народам, чем бы они уже не пользовались еще в большей степени, нежели сами французы? Напротив того, Россия, эта страна варварства, застоя и абсолютизма, приобрела внезапно такое нравственное оружие, сила которого не вполне еще ясна и для нас самих, хотя уже мы имели случай раз употребить ее в дело с неимоверным успехом, ибо не только умиротворили им Польшу, но обратили даже всю массу тамошнего народонаселения в преданных России подданных, от нее лишь чающих своего спасения и устройства своего благосостояния. Нравственная сила эта называется - крестьянским наделом! Знамя, на котором будет написано: Православие, Славянство и крестьянский надел, то есть нравственный, политический и экономический идеал народов славянского культурного типа, не может не сделаться символом победы, нашим "Сим победиши", которое внесет в ряды наши и наших союзников уверенность торжества и ужас и смятение - в ряды наших противников.

[1] * Что предсказывает Дух, то выполняет Природа (нем.).

[2] В марте 1861 г. заседавший в Турине общеитальянский парламент объявил Сардинское королевство (Пьемонт) вместе со всеми присоединенными к нему землями Итальянским королевством, а короля Виктора-Эммануила провозгласил королем Италии.

[3] Русины - согласно официальной версии, принятой в Австро-Венгрии (а затем и в буржуазной Польше), особая народность: украинское население Буковины, Галиции и Прикарпатской Руси.

[4] Осенью 1799 г. русские войска по вине австрийского командования попали в Швейцарии в тяжелое положение; хотя А. В. Суворову удалось пробиться через Альпы и непобежденным выйти в Баварию, Павел I, возмущенный вероломством австрийцев, приказал русским войскам возвращаться на родину. В июле 1800 г. Наполеон, желавший сближения с Россией, безвозмездно и без всяких условий возвратил всех русских пленных (около б тыс.), снабдив их новым обмундированием и новым оружием.

[5] Речь идет о племяннике Наполеона I Луи-Наполеоне Бонапарте, вскоре после контрреволюционного переворота 2 декабря 1851 г. провозглашенном императором Франции под именем Наполеона III.

[6] По-видимому, Данилевский имеет в виду лорда Пальмерстона, члена английского кабинета министров в 1853-1865 гг.

[7] * Ударные слова, лозунги (нем.).

[8] После победы Пруссии в войне с Австрией в 1866 г. правительство Бисмарка добилось создания Северо-Германского союза, в который вошли 22 германских государства, расположенных к северу от р. Майн. Конституция Северо-Германского союза юридически закрепляла гегемонию Пруссии в Германии.

[9] 3 июля 1866 г. произошло решающее сражение австро-прусской войны сражение при Садовой (близ Кёниггреца); австрийцы потерпели жестокое поражение и были вынуждены отступить.

[10] 20 сентября 1854 г. англо-франко-турецкая армия разбила в сражении при р. Альме значительно уступавшие ей по численности и по вооружению русские войска; 5 ноября 1854 г. произошло сражение на Инкерманском плато, закончившееся победой союзников. Сражения при Альме и при Инкермане, несмотря на их неудачный исход, позволили русскому командованию выиграть время для организации обороны Севастополя.

[11] Речь идет о декрете Конвента от 23 августа 1793 г., объявившего "постоянную мобилизацию всех французов" для борьбы с внешними врагами революционной Франции.

[12] Кандиоты - греческое население острова Крит в Средиземном море. О восстании греков на Крите в 1866-1869 гг. см. примеч. 6 к главе четырнадцатой.

[13] * Победа англичан над Наполеоном под Ватерлоо была, во-первых, единичным фактом, во-вторых, обязаны они ей главнейше случайности своевременному прибытию пруссаков.- Примеч. авт.

[14] Летом 1758 г. прусский король Фридрих II сразился с русскими войсками под Цорндорфом (Восточная Пруссия), но, несмотря на свое численное превосходство, не добился успеха. 12 августа 1759 г. соединенные русско-австрийские войска разгромили прусскую армию при Кунерсдорфе, после чего русские заняли на некоторое время Берлин.

[15] Т. е. со времени окончания Северной войны 1700-1721 гг.

ГЛАВА XVII

Славянский культурно-исторический тип

(Вместо заключения)

Предыдущею главою я, собственно говоря, кончил принятую на себя задачу. Частный случай - ход шлезвиг-голштинского вопроса сравнительно с ходом вопроса восточного перед Крымскою войною - дал мне повод выставить на вид враждебность Европы к России и Славянству. Затем старался я объяснить причины этой враждебности, которая только с особенною ясностью и общностью выразилась в этом деле, но проникает и обнимает собою все отношения Европы к Славянству, от самых частных до самых общих сфер. Это исследование привело к тому заключению, что враждебность эта кроется в глубокой розни, существующей между мирами славянским и германо-романским,- розни, которая проникает до самых оснований общего плана развития всемирной истории. Только ложное, несообразное с истинными началами научно-естественной систематизации явлений понимание общего хода истории, отношения национального к общечеловеческому и так называемого прогресса могли привести к смешению понятий частной европейской, или германо-романской, цивилизации с цивилизацией обще- или, правильнее, всечеловеческою; оно породило пагубное заблуждение, известное под именем западничества, которое, не сознавая ни тесного общения между Россией и Славянством, ни исторического смысла этого последнего, отмеривает нам и братьям нашим жалкую, ничтожную историческую роль подражателей Европы, лишает нас надежды на самобытное культурное значение, т. е. на великую историческую будущность. После этого общего, так сказать, теоретического, взгляда я старался развить и дополнить его указаниями на главные стороны различия между славянским и германо-романским культурно-историческими типами и на гибельные следствия, к которым привело нас это западничество, или европейничанье, на практике, составив ту болезнь, которою страдает русское общественное тело, болезнь, под которую подводятся все наши общественные недуги. Лекарством от этой болезни может служить, по нашему мнению, только целебная сила самых исторических событий, которая одна только и может поднять дух нашего общества, страдающего именно упадком и принижением духа. Излечение возможно и вероятно потому, что болезнь, по счастью, не проникла еще далее поверхности общественного слоя. Это одаренное целебною силою событие, или, точнее, целый ряд событий, видим мы в последнем действии борьбы, известной под именем восточного вопроса, основания которого лежат глубоко в общем ходе всемирного исторического развития,- в борьбе, которая в непродолжительном времени должна наложить печать свою на целый исторический период. Важность этой неминуемо предстоящей борьбы заставила нас вникнуть как в те возражения, которые делаются против единственно полезного для славянства решения ее, заключающегося в полном политическом освобождении всех славянских народов и в образовании Всеславянского союза под гегемонией России, так и в залоги нашего успеха в этой борьбе.

Начав с общих историко-философских соображений, я спустился, таким образом, в область частного, политического, указывая на тот путь, которым Россия и Славянство ведутся и должны наконец привестись к осуществлению тех обещаний, которые даны им их этнографическою основою, теми особенностями, которые отличают их в числе прочих семейств великого арийского племени. Этим могли бы мы, следовательно, заключить наши исследования, но нам остается еще исполнить данное выше обещание. В одной из предыдущих глав мы сказали, что неверующие в самобытность славянской культуры возражают против нее вопросом: "В чем же именно будет состоять эта новая цивилизация, каков будет характер ее науки, ее искусства, ее гражданского и общественного строя?" Отклонив это требование в такой форме как нелепое, ибо удовлетворительный ответ на этот вопрос сделал бы самое развитие этой цивилизации совершенно излишним, я обещал, однако, и на него ответить в общих чертах, насколько это возможно сделать на основании существенного характера доселе бывших цивилизаций, в сравнении с теми зачатками ее, которые успели уже выразиться в славянском культурно-историческом типе. Теперь пришло время исполнить это обещание, и это заставляет меня снова обратиться в область общих исторических соображений.

В таком крайне трудном, так сказать гадательном, деле, как характеристика будущего хода культурно-исторического движения - хотя бы то было в самых общих чертах,- нам не остается иного пути, чтобы не впасть в совершенно бессодержательные мечтания, как подвести под самые общие категории деятельность прошедших культурно-исторических типов, уже довершивших свое дело, или, по крайней мере, уже ясно обозначавших свое направление, так сказать, сосредоточить исторические результаты их жизни в возможно краткие и всеобъемлющие формулы. Затем сравнить эти общие достигнутые ими категории результатов с теоретическими требованиями от полного и всестороннего хода исторического движения. Таким образом могут быть выяснены исторические desiderata[1]*. Сравнение их с культурными задатками, которые славянство успело уже проявить в своей исторической жизни, должно показать, насколько вправе мы ожидать в будущем осуществления этих desiderata от дальнейшего хода славянского развития, если оно пойдет правильным, вышеуказанным нами путем, на котором первый необходимый шаг есть достижение полнойполитической независимости, а вместе и славянского единства, сообразно с требованиями 2-го и 4-го законов развития культурно-исторических типов.

Прежде всего предстоит нам, следовательно, прибегнуть к установлению тех общих категорий, под которые подводились бы естественным образом все стороны народной деятельности, которые обнимали бы собою все разнообразные обнаружения исторической жизни, обозначаемые словами культура и цивилизация.

Общих разрядов культурной деятельности в обширном смысле этого слова (не могущих уже быть подведенным один под другой, которые мы должны, следовательно, признать за высшие категории деления) насчитывается не более не менее четырех, именно:

1. Деятельность религиозная, объемлющая собою отношения человека к Богу,понятие человека о судьбах своих как нравственного неделимого в отношении к общим судьбам человечества и Вселенной, то есть, выражаясь более общими терминами: народное мировоззрение не как теоретическое, более или менее гадательное знание, во всяком случае, доступное только немногим, а как твердая вера, составляющая живую основу всей нравственной деятельности человека.

2. Деятельность культурная, в тесном значении этого слова, объемлющая отношения человека к внешнему миру, во-первых, теоретическое - научное, во-вторых, эстетическое - художественное (причем, конечно, к внешнему миру причисляется и сам человек как предмет исследования, мышления и художественного воспроизведения) и, в-третьих, техническое - промышленное, то есть добывание и обработка предметов внешнего мира, применительно к нуждам человека и сообразно с пониманием как этих нужд, так и внешнего мира достигнутым путем теоретическим.

3. Деятельность политическая, объемлющая собою отношения людей между собою как членов одного народного целого, и отношения этого целого как единицы высшего порядка к другим народам. Наконец

4. Деятельность общественно-экономическая, объемлющая собою отношения людей между собою не непосредственно как нравственных и политических личностей, а посредственно - применительно к условиям пользования предметами внешнего мира, следовательно, и добывания и обработки их.

Нам следует теперь рассмотреть, в какой мере каждый из культурно-исторических типов, жизнь которых составляет содержание всемирной истории, проявлял свою деятельность по этим общим категориям, на которые эта деятельность разделяется, и каких достигал в ней результатов.

Первые культуры: египетскую, китайскую, вавилонскую, индийскую и иранскую мы можем по всей справедливости назвать первичными, или аутохтонными, потому что они сами себя построили, так сказать, сосредоточив на разных точках земного шара слабые лучи первобытной догосударственной деятельности человечества. Они не проявили в особенности ни одной из только что перечисленных нами сторон человеческой деятельности, а были, так сказать, культурами подготовительными, имевшими своею задачей выработать те условия, при которых вообще становится возможною жизнь в организованном обществе.

Все было в них еще в смешении; религия, политика, культура, общественно-экономическая организация еще не выделились в особые категории деятельности, и напрасно приписывают этим первобытным цивилизациям - в особенности египетской и индийской - специально религиозный характер. Конечно, в эти первобытные времена, когда анализ играл еще весьма слабую роль в умственной деятельности человека, находившегося под подавляющим влиянием великого целого, мистико-религиозное направление проникало весь строй тогдашнего общества; но это значит только, что религиозная область, как и все прочие, еще не выделилась, не обособилась. Астрономические занятия халдейских жрецов, геометрические - египетских были такими же священнодействиями, как и совершение религиозных церемоний. Касты объяснялись и оправдывались происхождением людей из различных частей тела Брамы. Если в таких примерах можно видеть доказательства вмешательства религии в науку и в общественно-экономический строй, то с таким же точно правом молено утверждать вмешательство науки и экономического общественного строя в религию,- как оно и на самом деле было. В Китае, прозаическое, реальное направление которого не давало такого простора мистико-религиозным воззрениям, тем не менее существует тоже смешение религиозной с прочими сферами деятельности: земледелие есть священнодействие. Но так же точно смешаны наука и политика; так, например, экзамен есть единственное средство повышения в служебной иерархии, астрономические наблюдения составляют предмет государственной службы. Несправедливо поэтому называть древние Египетское и Индийское государства теократиями. В Индии, как известно, духовная каста - брамины - были совершенно чужды политического честолюбия. Честолюбие и гордость их были совершенно иного характера; они почитали свое духовное призвание, религиозное, научное, художественное, чем-то несравненно высшим грубого, земного политического дела, которое и предоставляли низшим кастам, требуя для себя лишь почета, а не власти. В том же роде было и влияние египетских жрецов.

Религия выделилась как нечно особенное и вместе высшее только в цивилизации еврейской и была всепроницающим ее началом. Только религиозная деятельность еврейского народа осталась заветом его потомству. Религия эта была беспримесная, а только сама налагала на все свою печать, и все остальные стороны деятельности оставались в пренебрежении; и в них евреями не произведено ничего заслуживающего внимания их современников и потомства. В науке они даже не заимствовали ничего от своих соседей - вавилонян и египтян; из искусств процветала у них одна лишь религиозная поэзия; в других отраслях художественной деятельности, так же как и в технике, они были столь слабы, что даже для постройки и украшения храма Иеговы - центра их народной жизни должны были прибегнуть к помощи финикиян[2]. Политическое устройство еврейского народа было до того несовершенно, что он не мог даже и охранять своей независимости не только против могущественных государств, как Вавилон, Ассирия, но даже против мелких ханаанских народов, и вся политическая их деятельность, так же как и самое общественное экономическое устройство, составляли полное отражение их религиозных воззрений. Но зато религиозная сторона их жизни и деятельности была возвышенна и столь совершенна, что народ этот по справедливости называется народом богоизбранным <...>.

Дата добавления: 2015-07-11