Читайте также:
|
Король приказал выставить на судах боевое охранение, не бравых немецких наемников, и не славян – эти мигом к единокровникам перекинутся – а привычных к морскому делу данов.
Святые отцы также остались у кораблей, в ожидании скорой победы над язычниками.
Королевский желто-красно-голубой стяг безвольно висел на мачте флагмана. По треть вытащенный на сушу, шнекар нагло выставил кошмарную змеиную голову и багряные борта на всеобщее обозрение. У костров сидели воины, они прислушивались к голосу далекого боя и отнюдь не являли собой безмятежную стражу.
На палубе кораблей прятались арбалетчики. Широкий берег защищал данов от внезапного нападения со стороны соснового бора, что гордо воткнул в небо верхушки деревьев. Лес хорошо просматривался, и малейшее движение в его глубине стало бы заметно наблюдателям.
Но разве сравнится зоркость глаз с искусством прятаться! Последнему русичи учились с пеленок. Оно было в крови, воспитанные на преданиях о неврах и леших, и малые ребятишки-туземцы дали бы сто очков вперед чужакам. Что говорить о Святоборе, познавшем умение тайного убийства, мастере Храма, жреце-оборотне?
Это он следил за врагами, высматривая главных зачинщиков нападения на родной остров. В свои сорок пять отец Ингвара не уступал силушкой ни могучему Севу, ни самому князю. А опыт бесчисленных схваток, поединков и убийств делал Святобора самым опасным из всех мстителей Срединного мира. Впрочем, искусство непревзойденного бойца выручало его лишь там, где было бессмысленным волхование и ворожба. Вряд ли кто из ругов сумел бы противостоять любимцу Стрибы один на один…
– Спесивый поп сам указал, где его искать! – обрадовался Святобор. – Отлично! – охрана Абсалона и Свена, одетая вычурно, разительно отличалась от кнехтов. Ко всему прочему вассалов их святейшеств выделял яркий герб на груди.
«Христиане вовсе не склонны поститься столь часто, как об этом любят говорить, идет четвертая перемена блюд!» – подумал Святобор, наблюдая за перемещениями слуг возле епископской палатки – «Прервем же их трапезу»…
«Так! Десятка два лодий будет. И стоят они слишком далеко одна от другой. До крайней – с полверсты, – прикидывал руг. – На каждом судне – семь-восемь воинов, итого две сотни человек, не считая тех, что на берегу. Куда побежит епископ, если я сниму тех двух верзил у шатра? К себе на корабль,» – неторопливо примеривался он.
… Лейву надоело шататься по палубе, его очередь караулить давно миновала, но Густав все не появлялся. Вдруг, краем глаза он заметил неуловимое скольжение тени у правого борта. Крепче сжав в руке топор, дан шагнул навстречу своей смерти. Удар пришелся в висок, затем Святобор аккуратно полоснул врага по горлу и отправил вслед за Густавом, который совсем недавно неосторожно плевал в море.
– Лейв! – позвал товарища арбалетчик, наша история не сохранила его имени, нож по самую рукоятку вошел в грудь стрелка. Четвертым стал рыжебородый мурманин, которому жрец перехватил шею мощной дланью и провел клинком между ног, мертвое тело рухнуло на доски.
– Шестой! – присоединил его руг к своему счету.
Двоих он ранее снял в трюме, без раздумий удавив.
С борта шнекара открывался превосходный вид на палатку Свена и всех, кто с ней рядом находился:
– Ступай-ка, стрела, по назначению!
Ужаленный железом, рухнул в песок стоявший у входа в шатер рослый телохранитель епископа. Как и рассчитал Святобор, он неуклюже повернулся перед смертью, тратя последние мгновения жизни на борьбу с закружившимся миром.
Рог протрубил сигнал тревоги. Лагерь зазвенел доспехами, послышались отрывистые приказы командиров. Всполошившись, даны с криками кинулись к бору. Трудно было ожидать от них иного, выстрел со стороны моря казался невозможным.
– Проклятье! – вырвалось у Святобора, когда он увидел Абсалона, Свена и двух немецких рыцарей, которые в панике выбежали из шатра.
Вместо того, чтобы всем вместе отступить на судно, эти разделились. За каждым было собственное судно, и на шнек поспешил только один – Свен.
Его сопровождали три святых отца рангом пониже и пятерка слуг, ощетинившаяся мечами. Рыцари моментально спрятали бледные лица за металлом шлемов. Абсалона прикрывали щитоносцы, его уносили куда-то влево.
«Значит, Свен!»
– Эй, олухи! Вы заснули там что ли? – крикнул верзила-телохранитель, ступив на мостки. – Осторожно, ваше преосвященство! Здесь доска выпирает!
Больше он ничего не добавил, потому что клинок руга отделил его упрямую голову от туловища.
– Йах-хо!
И даны увидели перед собой невесть откуда возникшего берсерка, обнаженного по пояс атлета с коротко остриженными светлыми волосами и бритым лицом. В одной руке у руга был меч, в другой что-то типа кинжала, который не замедлил воткнуться в бок самого нерасторопного из слуг епископа. Тело берсерка пестрело татуировками рун и шрамами. Рот мстителя был испачкан кровью, и потому он все больше походил на зверя, который перегрызает горло жертве.
Оставалось четверо, и хотя со всех сторон на подмогу к ним уж спешили, товарищи данов трусливо попятились… Никого из них не обрадовала предстоящая схватка.
– Убейте его! – коротко бросил Свен телохранителям.
Да, сказать – не то, что сделать. Пока он это произносил, локоть Святобора уже свернул челюсть второму из противников, третий разглядывал свою отрубленную кисть, она еще перебирала пальцами, лежа на палубе.
И закрутился берсерк-рыкарь, замельтешил, разметался в пространстве, раздвоившись. И встал рядом с человеком зверь, то сливаясь с ним в едином выпаде, то расходясь в откате, медведь – не медведь, и непонятно было, то ли двое их там, то ли один в двух обличьях, толи еще что, вовсе загадочное, но несомненно адского происхождения.
Когти зверя прочертили прядь глубоких полос по груди четвертого из слуг. Пятый попытался достать оборотня копьем – не тут то было. Существо переломило древко, словно прутик, железко вошло в ухо последнего из защитников.
Монахи бросились наутек. Свен не отставал от них. Метательный нож, увязнув в рясе, кольнул епископа меж колец предусмотрительно одетой кольчуги.
Свен помянул нечистого и прибавил ходу.
– Отсекайте от воды! Взять живым, коль на свет из берлоги вышел! – раздался сильный властный голос, на миг перекрывший все другие.
В одно мгновение руг подобрал второй клинок… Это был его бой.
Не один и не два раза вступал Святобор в схватку с противником намного превосходящим числом, а зачастую и оружием, выполняя волю Богов. Но всегда, в любой драке, он знал, с чем, за что, и во имя чего он сражается, проникаясь божьим промыслом, и единясь со своими братьями по роду, вере и оружию. Не было другого пути к страшной мощи берсерка, кроме как через непоколебимую уверенность в справедливости целей, в единственность выбранного способа их достижения. Вера делала непобедимым; усомнившийся – лишался силы и погибал.
Рано понял эту простую истину Святобор. Сбираясь в тот или иной поход, он сутками пребывал в священных рощах, постился, очищаясь, многократно твердил заклинания, покуда не чувствовал, что будущее сдается его духу, соглашаясь выстроиться по его плану.
Сейчас все было гораздо проще. На его землю пришел враг, враг многочисленный и жестокий, враг, стремившийся не показать свою силу, не завладеть добычей, не обложить данью, даже не отомстить за старую обиду. Этот враг хотел истребить род Святобора, растоптать его веру, стереть ругов с лица земли, а память о них – из сердец человеческих. Этот враг знал о своей силе, упивался ей, и не было от него ругам никакой пощады, никому – ни воинам, ни женам их, ни старикам с детьми.
Но не было пощады и врагу.
– Есть два пути, – говорил Святобор сыну. – На одном – твоя правота неисчерпаемый источник силы, на другом пути всё будет с точностью до наоборот. Мы выбираем первый путь, мы презираем выбравших второй.
И всё, что знал и умел Святобор, всё, что вынес он из долгой и нелегкой жизни, всё, чем располагал он, будь то заученный еще в отрочестве прием, тайное слово, известное лишь избранным и прогоняющее усталость, опыт сотен сражений, клинок, зажатый в руке, или любой из окружающих предметов – все сейчас служило только одной цели.
Убивать!
Убить врага! Убить врага и выжить самому…, чтобы убить врага еще и еще, другого врага, следующего врага, КАЖДОГО врага! Упоение боем всецело овладело им, он резал и рвал на части это ненавистное мясо, будто бер в овчарне, или раненый лев, терзающий обнаглевших сук.
У него все получалось. Стрела! Тренированное тело увлекает вниз… глубокий подсад со скрутом… Вот, еще одна – подсад «змеей».
– Быстрее, дуралеи! Если попадете в кого-нибудь своего – я возьму этот грех на себя! – крикнул Абсалон.
– Нет! Живым! Только живым! Этот рыцарь нужен мне! – заглушал его властный голос.
– Ваша светлость!
«Вот это да! Сам князь Альденбургский начальствует! Был бы словен, звали бы Старградским! Да нет уж на карте богатого города, есть германское княжество!» – вспомнит Святобор позже. Сейчас это отложилось в его восприятии настолько, насколько было нужно для уничтожения противников. Здесь главный, один из главных. Если убить – остальные оробеют.
Вперед! Где их тут побольше?
Первый из попавшихся ему на дороге стоял открыто. Прибранный к бедру клинок противника слегка подрагивал, отвлекая внимание. Руг устремился на врага, мечи со свистом описывали дуги.
Тот не успел и глазом моргнуть, медленный, точно две черепахи – Святобор рассек дану бок, вторым ударом доставая нового захватчика.
Но воин отвел его кромкой щита, который держал кулачным хватом. Это был тоже тяжелый, массивный боец. Не прекращая движения и не смутившись неудаче, руг ловко обтек его. Сделав отвлекающий выпад, он заставил дана отшатнуться, и пока тот готовил свою атаку, нанес молниеносно новый поражающий удар. Он лихо подрезал справа под щит противника, проломав то ли бедро, то ли ребра
Наскочил третий, но руг был слишком непредсказуем – он не дожидался викинга.
Щит дана в какие-то мгновения сдвинулся до колена, прикрывая подол. Меч, лежавший безжизненно всем острием на верхней грани щита рванулся вверх и тут же с захлестом вниз, на то место, где должен был бы по его замыслу быть Святобор.
Руг шлепнул его клинком по ягодицам плашмя
– Ну, что, сосунок? Взбодрился? Продолжим?
Он тут же бы выругал себя: нельзя быть высокомерным – сложишь голову под мечом новичка. Но датчанин неожиданно резко развернулся и сам налетел на холодный славянский металл…
Стоны и вой искалеченных, предсмертные хрипы и ярость… Чьи-то мозги испачкали сапог. Скользко… Не надо сопротивляться, надо использовать… Падает воин, придерживая уцелевшей рукой свои синие кишки… Стрела, как стилет, в забрало… Скрыться за чужим телом от меча… Главный уходит назад, команды глохнут. Два воина закрывают его щитами, не достать! Арбалетчики, много арбалетчиков на берегу… Еще один латник слева. Бросить его шеей на борт, шлем не спасет… Нырнуть под щит… Те, на берегу, они целятся… Лечь! Бросок к мачте! Упасть, завизжать, завыть, притворяясь, проползти… Нет, они не подходят, боятся, опять накладывают стрелы…
Труп дана падает в люк, за ним летит подпаленный огнивом смоляной пух, горючий даже после трех дней в воде. Из люка сразу начинает струится легкий дымок. Однако арбалетчики уже очень близко, они наступают, держа орудия у груди взведенными. От стольких стрел сразу не уклониться…
Подтянуть один из трупов поближе. Чернобогов прах, времени осталось всего ничего! Мерзавцы почти не испугались Образа Зверя, на них это не похоже… Кто там, слева?
От фигуры, наступавшей в ряду арбалетчиков, веяло такой явной опасностью, такой жуткой угрозой, что даже Святобору стало не по себе.
Низкорослый и невероятно толстый, этот человек был плотно укутан в кожу и меха, под которыми даже при нынешней не особо теплой погоде должен был бы испечься заживо. Но он не выглядел уставшим или спекшимся. Наоборот, в его движениях чувствовалась сила и уверенность, которыми вряд ли могли похвастаться приближающиеся латники. В руках этот воин нес небольшой костяной лук; лицо же его закрывала металлическая маска.
Сосредоточив внимание на толстяке, Святобор резко выбросил перед собой чей-то труп, одновременно отталкиваясь от него и прыгая за борт. Нервы арбалетчиков оказались взведены еще потуже арбалетов, и без того изуродованный мертвец стал вовсе похож на ежа.
Только тот опасный лучник не растерялся, что едва не стоило Святобору жизни. Быстро выкинув вперед левую руку, он, казалось, вытряхнул на тетиву сразу весь колчан. Арбалетчики еще толком не поняли, что произошло, а смертельная цепочка тонких, красиво оперенных стрел уже понеслась вслед за уходящим берсерком. Святобора спасла только потрясающая скорость движений, непостижимая для обычного человека – толстяк не ожидал от него такой прыти, и неправильно выбрал начальное упреждение. Спохватился он поздно – поздно, опять-таки, по обычным меркам. Но последняя его стрела оцарапала Святобору бедро.
Мощными рывками проталкивая тело сквозь сопротивляющуюся воду, Святобор отчаянно пытался сохранить выбранное направление. Под гладью моря ориентироваться было непросто, тем более вблизи берега, где постоянно плавает муть, поднятая волнами с близкого дна. Но это было жизненно важно – Святобор не сомневался, что арбалетчики, и едва не уложивший его толстяк сейчас внимательно всматриваются в морскую гладь, и их стрелы застыли на натянутых тетивах, готовые в любое мгновение устремиться к мелькнувшей среди ровных рядов волн голове пловца. Оставалось надеяться, что рана в ноге не настолько кровоточит, чтобы выдать его местоположение.
Святобор уже начал задыхаться, когда впереди замаячила тень. Если расчет оказался правильным, то это должно было быть днище последнего корабля. Так оно и вышло – отхлынувшая с мелководья волна открыла измученному воину враждебный надводный мир. Рывком поднявшись на ноги, Святобор прижался к борту дракара [43]. Он находился с той стороны судна, откуда нельзя было разглядеть происходящего на месте недавней схватки. Но и Святобора загораживал от вражеских глаз корпус корабля.
До поросшего молодыми сосенками оврага было меньше полета стрелы. Если на этой посудине, что нависает сверху, есть арбалетчики, и они вовремя спохватятся… И для таких случаев существует магия. Святобор сосредоточился.
На дракаре находилось не более четырех человек, причем один из них, может, спал, может, был пьян. Остальные смотрели в другую сторону, все еще надеясь заметить раненого пловца. Ну что ж, если человек чего-то очень ждет, нетрудно убедить его в реальности ожидаемого – на мелководье вечно плавает какая-нибудь дрянь, которую легко можно принять за все что угодно.
– Вон он! Стреляй же!
– Где?!
– Нырнул, дьявол… Ай, упустим! Дай сюда арбалет!
Послышались глухие щелчки. Даже если они обнаружат его прямо сейчас, им потребуется время, чтобы наложить новые стрелы. И Святобор что было сил рванулся к оврагу, не заботясь о тишине – все равно, даже за спокойным прибоем плеска шагов не услышать.
Он выскочил на берег и успел пробежать больше половины пути, когда услышал за спиной характерный топоток. Его преследовал всадник. Было ли это опасно? Вряд ли. Лошадь – она только у знатного рыцаря, а такой за арбалет не возьмется. Ну, а если даже возьмется, с коня не больно-то прицелишься. Догнать же берсерка на короткой дистанции лошадь не сможет, а до спасительных зарослей осталось всего ничего.
Но Святобор потому и дожил до своих лет, пройдя столько неравных битв и схваток, что никогда понапрасну не рисковал. Он тут же перешел на «заячий след», и через три скачка развернулся в прыжке, углядывая преследователя.
И очень вовремя.
Это был не рыцарь. Верхом на низкорослом, косматом коне за Святобором мчался толстый стрелок. Его кривоватые ноги плотно охватывали круп лошади, которая, казалось, совсем не замечала тяжести, и во весь скок неслась за ускользающим ругом. Наездник держал смертоносный лук, и тетиву натягивал так, будто не верхом без поводьев трясется, а стоит на самой что ни на есть твердой земле. Через мгновение запоет, зазвенит тонко и протяжно на этом луке тетива, засвистят едва слышно тоненькие, и такие хрупкие на вид, по сравнению с арбалетным болтом, стрелы, и грянется наземь Святобор, пронзенный сразу в десяти местах, так и не добежав никогда до спасительного оврага.
Увернуться от стольких стрел сразу, выпускаемых почти одновременно, нет никакой возможности. Поэтому Святобор сделал то единственное, что и давало ему шанс на спасение, и было для берсерка так же естественно, как полет для ласточки. Вместо того, что бы петляя, нестись в кусты, он развернулся и бросился на преследователя, зарычав раненым медведем.
Трудно сказать, испугался ли толстяк Образа Зверя, устремившегося ему навстречу. Скорее всего, вряд ли – не мог он не понимать, кого преследует. У лошадки нервы оказались не столь крепкими. Заржав, она вздыбилась, и шипящая смерть пронеслась на локоть выше берсерка. Не теряя времени, Святобор вывернулся из-под грозных копыт и взлетел на круп, заваливая всадника вниз.
Тот оказал неожиданно мощное сопротивление. Каким-то чудом удерживаясь на взбесившейся кобыле, он ловко извлек из меховых одеяний длинный кривой кинжал. Да рывок Святобора оказался слишком силен, и толстяк, нелепо взмахнув уже бесполезным луком, скатился наземь. Берсерк проводил его жестким ударом локтя и тут же ринулся следом. Освобожденная лошадь немедленно умчалась, давясь хриплым ржанием.
Боковым зрением Святобор увидел арбалетчиков, высыпавших на берег. Некоторые спешили к ним, кто-то тщательно целился, прижав приклад к плечу. Вдоль берега тоже приближались латники. Но бежать, спасаться Святобору почему-то уже не хотелось. Перед ним был враг, враг непонятный, смертельно опасный, враг, бьющийся незнакомо, а потому подлежащий уничтожению в первую очередь и любой ценой, может быть, даже ценой собственной жизни.
Умело уклонившись от коварного выпада кинжалом, Святобор ринулся на противника. Еще пару мгновений они кружили по песку. Святобор доставать клинок не спешил. Чуть опустеют ножны – и ты раб меча. Он плел ткань заклинания, взывая к своему высшему "я", как там, возле корабля, когда он отвел глаза викингам.
Здесь дело было несложным, и то, что задумал Святобор, ладно складывалось в одну цепь. Заставив толстяка повернуться к морю лицом (если можно было назвать лицом отвратительную маску, что носил демонический лучник), берсерк неожиданно бросился на землю.
И в тот же момент тяжелая арбалетная стрела вонзилась толстяку в грудь. Кто-то из арбалетчиков поспешил нажать на спуск, увидев незащищенную спину руга.
Случайность, мол, ничего чудесного…
Не вставая, чтобы не попасть под другие стрелы, Святобор подтянул лук и колчан толстяка, закинул за спину. Вырвал из пухлой ладони кинжал, погрузил в глазницу маски – кто его знает, насколько живуче это чудище…
Завыл, зарычал бером, отгоняя приблизившихся всадников. И рванул к оврагу зигзагом, ног не чуя под собой, раскачиваясь и вихляя на бегу, как сухой лист, подхваченный ураганом, не надеясь уже, однако, уйти живым.
К его удивлению, он через три мгновения вломился в заросли даже не задетым вторично, словно и не целилось в него только что полсотни арбалетчиков. Посмотрев назад, Святобор понял причину такого небрежения.
Латники, опустив арбалеты, толпились в отдалении, поглядывая на мертвого толстяка и непрерывно крестясь. Один из всадников, главный, гарцевал возле трупа, словно не решаясь спешиться; еще несколько остановились дальше, переговариваясь. По всему видать, что случившееся произвело на них впечатление, и они сочли судьбу берсерка не стоящей внимания.
Чем бы ни был вызван такой поворот событий, Святобора он более чем устраивал. Если уж не удалось покончить с епископом, так хоть чудище какое-то завалил, обчистив притом. Два десятка врагов никогда уже больше на ругов мечи не поднимут. Ну и в живых остался, что тоже не последнее дело.
– Жаль, нашествие от этого не остановится, – размышлял Святобор, – а вот даже без одного епископа даны вполне могли назад повернуть. Святоши теперь на берег вряд ли сунутся, понаставят вокруг воинов – мышь не проскользнет, птица не пролетит. Надо будет осмотреть оружие толстяка повнимательнее, не у Сварожича же учился он так стрелы метать… Они могли быть отравлены, так что рану нужно осмотреть… Хотя морская водица яд уже вымыла. Ну, а сейчас надо возвращаться к городу.
Пристроив трофеи поудобнее, Святобор бесшумно заскользил по склону оврага, и перебравшись на его противоположную сторону, исчез среди деревьев…
* * *
Ингвар и в самом деле никуда не торопился. Это дало Игорю время на размышления. Все эти дни, час за часом, минутой за минутой он обдумывал прощальные слова деда Олега: «И не пытайся спасти Аркону!»
Какого черта тогда им с Ингваром этот меч, алчущий вражеской крови? К чему двадцать семь лет бесконечных тренировок, начиная с детской игры в Царя Горы, уличных мальчишеских драк и оканчивая недавними Ступенями Радегаста. По ним взбирался каждый юноша, желая выбиться со временем в Старший, или Внутренний, Круг.
Ингвару осталось последнее испытание. Предыдущей ступенью стала та самая разведка на материке, из которой не вернулись ни Редон, ни отец.
«В конечном счете, дед лишь советовал. А последую ли я его совету?» – спрашивал Игорь себя.
– Нет! – отвечал ему Ингвар.
Эта дерзкая мысль так часто посещала молодого руга, а он настолько уверовал в силу Власова меча, что решил не просто спасти дощечки волхвов, Ингвар хотел оборонить остров, Аркону, святилище. И он знал, что сумеет это сделать, полагаясь на мощь колдовского оружия.
Теплый грибной дождик смастерил из воздуха и солнечных лучей Свентовитову дугу. Свеи называли ее мостом Хеймдалля [44], по имени светлого аса. Этот горбатый путь начинался где-то в небесах, и падая из-за облака, терялся в заливе.
Аркона раскинулась у входа в вик, что глубоко проник внутрь суши, поэтому даже во время сильного шторма судам у пристани было покойно. На западной окраине города высилась белая скала детинца, с северо-востока на Аркону сползала столь же светлая громада голого холма с Храмом Световита на вершине. Холм опоясывала стена, сложенная из известняковых глыб. Изрядно потрепанная временем, она все-таки внушала почтение всякому неосторожному врагу. Северный мыс напоминал по форме морского ската, который показывал всему Датскому королевству гигантский язык. За мысом шла гряда косы, она степенно меняла форму с запада на восток, раздавалась вширь, превращаясь в остров. Выгнутая Варяжским морем в сторону материка гряда тянулась почти две мили, образуя с одной своей стороны фьорд. Кое-где, особенно во время приливов, ее ширина сокращалась саженей до пятисот, хотя в некоторых местах достигала двух с половиной верст.
Сам остров занимал площадь чуть большую, чем современная читателю Москва с пригородами. Но при отсутствии дорог, двигаясь по побережью, едва ли можно было обойти Руян вокруг за сутки. Холмы и скалы, поросшие буковым лесом, к побережью переходящим в сосновый бор – вот что представляло собой последнее прибежище словенских язычников.
Травня 24 числа датско-германское войско численностью в пять тысяч переправлялось с материка на южную оконечность Руяна, там, где ныне выстроена дамба. Даны быстро продвинулись вглубь острова, окружая Кореницу, отрезая его от возможной помощи. Хроники умалчивают о каком-либо сопротивлении горожан, сообщая лишь, что многие из них с ликованием приняли христианскую веру, видя срам и бессилие вчерашних идолов. Боги творят мифы, а люди – историю!
Врагов встретили не хлебосольно – и не все даны вернутся на свои хутора – да примет их Хель. Бой длился долго, пока оставшиеся в живых руги не ушли по тайным тропам к Арконе. Но цели своей они достигли. Опешив от наглости ругов, сотня бойцов против тысяч и тысяч неприятелей, Вальдемар приказал разбить лагерь и отказался от желания захватить варварский край в один присест. Пока даны грабили и жгли Храм Ругевита, другая часть войска, что стояла в Хедебю, отплыла от берегов Ютландии и направилась к Руяну, чтобы завтра высадиться на севере острова, зажав язычников в клещи…
К слову, датский город Хедебю был основан в 808 году после того, как конунг Годофрид сжег крупнейший порт варингов и бодричей – Рерик, разрушив при этом Храм Сварога. Словенское население даны угнали в полон, эти пленные и отстроили Хедебю. Дед Рюрика и отец Годлова – Гальфдак положил немало сил, чтобы сколотить мощный венедский союз под началом ругов и отбросить захватчиков. Впрочем, и сам он был словеном лишь по матери, в Дании еще слишком хорошо помнили его неистового мятежного отца Геральда, прозванного Вепрем.
Руги всегда имели на Балтике сильную флотилию, это определяло их первенство. Это же дало им отсрочку перед окончательным уничтожением последних словенских ведических святилищ, в то время как на материке всё давно было порушено.
О гибели культуры венедов под натиском христианской цивилизации подобострастно и предвзято вещают германские хроники. Славянских источников, как Игорь знал, не сохранилось, последнее вовсе не означает, что венеды не имели собственной грамоты. Иноземные же летописцы произносили и писали имена венедских героев на свой лад, и это также объясняет обилие германских Карлов и Вульфов среди вождей Ванахейма – страны венедов и словен. Однако даже эти авторы хроник не могли умолчать о многих достоинствах врага.
… Накануне решающего штурма Арконы в город чудом вернулся изрядно потрепанный дракар, его привел Златоус с доброй вестью. Пруссы Семланда, что на восход от острова готов, дали приют отплывшим ранее ругам и их семьям. Остров оный лежал на полдороги от Арконы к Новгороду и при попутном ветре ходу до него три-четыре дня. Далее простирались земли литвы – Ромувы. От устья же Одера до Волхова руги добирались всего за две седьмицы.
У берегов же Западного Поморья на полпути к пруссам, был и еще один славный остров, Вольный – имя ему. Вечевая республика Волынь и стольный град Венета будут разграблены тем же Вальдемаром восемь лет спустя. Словно Феникс, неоднократно восставая из пепла, прошедшая сквозь огонь крещения, пережив позор Богов, от этого удара Венета не оправится никогда и утратит самостоятельность, подчинившись купцам Ганзы.
* * *
Самым известным стилем руянских единоборств был «Огненный Волк».
Игорь, конечно, обладал всей памятью вместившего его Ингвара, но если последний, в свою очередь, и ощущал присутствие Игоря, руг вряд ли разобрался бы в том, что знал и умел его тезка.
Изучение стиля предполагало пять этапов, – вспоминал Игорь. – Подготовительный начинался с раннего детства и включал систему закаливания, развитие вестибулярного аппарата и выносливости.
В четыре года отец сажал сына на коня. До семи лет мальчики находились под опекой матери, затем отроков отдавали на воспитание Старшим. По мере необходимости их учили счету, читать и чертить руны, За этим занятием они усваивали мифы и легенды народа, запечатленные в знаках, его историю и географию. Тогда же они получали навыки выживания. Так проходили четыре лета.
Затем открывался Первый цикл, где подростки обучались простейшим ритуальным и боевым формам. Этот период, как выяснил Игорь, назывался «Дух Волка» и продолжался не менее трех лет.
Следующие два года у юноши уходили на совершенствование дыхательной техники и более сложных приемов боя, в том числе овладение оружием. Второй этап именовался «Воля Волка».
В шестнадцать лет выделяли наиболее способных, они продолжали обучение под руководством истинных мастеров. Молодые мужчины постигали тайны превращения веществ, искусство собственного перевоплощения. Им открывались секреты врачевания и техники внутренних концентраций, как это бы назвали в Игоревом веке.
На весь период обучения мужчины давали обет безбрачия, направляя природную энергию в иное русло. Полагали, что воин-волк не сумеет достичь вершин боевого мастерства, если рано познает бремя забот о семье. К тому же и высокая возможность смерти еще не столь опытного воина грозила оставить семью без защитника.
Третий этап носил название «Истина Огня». В двадцать с небольшим руги завершали общий цикл Огнебога.
Он – дух пламенеющий – Смага, посредник между небом и землей. Мог Сварожич обратиться и зверем рыскучим, и змеем летучим – пенежным смогом… И закликали священного, призывали в лихую годину:
– Огнь-Семаргл, Сыне Свароже! Услышь зов наш, просьбу-тоску! Пришли благословенье – искру! Слава Тебе сыне Свароже, брате Перуне, брате Даждьбоже.
Прими дары наши, Огонь – Сварожич во славу Твою. Славен – триславен буде! От века до века, отныне – доныне.
Посвященным в технику Волка, как выразились бы «восточники», предстоял этап испытаний. Каждый сам определял для себя его продолжительность и в меру своего терпения мог приблизиться к Трем Ступеням Радегаста.
И восхождение на Третью означало подвиг.
Дата добавления: 2015-07-11; просмотров: 75 | Нарушение авторских прав