У военкома было хорошее настроение, и мы знали почему: нашлись затерянные во фронтовой сутолоке документы о награждении его орденом Красного Знамени.
– Поздравляем вас, товарищ майор!
– Разнюхали, подхалимы? – военком погрозил нам пальцем.– Впрочем, это действительно получилось неплохо. Завидуете?
– Так точно, завидуем, товарищ майор!
– А в танке гореть не хотите?
– Хотим, товарищ майор!
– Тогда нам не о чем говорить. Такие остолопы армии не нужны. Рекомендую податься в пожарники. Можете идти.
– Виноваты, не хотим гореть, товарищ майор!
– Отставить пожарников,– весело сказал военком. Он встал и, скрипя протезом, прошелся по кабинету.– Ладно, ваша взяла. Пойдете в танковое училище. Через год-полтора будете офицерами. Мамы отпустят?.. Чего молчите?
– Не хотим в училище, товарищ майор. Военком резко повернулся.
– Тогда какого же черта вы каждый день ко мне таскаетесь?– яростно воскликнул он.– Может, в академию генерального штаба прикажете вас послать?
– Вы же знаете, нам бы на фронт, товарищ майор.
Военком возобновил свое движение по кабинету.
– Глупое пацанье…– проворчал он.– Начитались, мозги набекрень! Ордена там для вас приготовили… из шрапнели… Не имею я такого права, понимаете? Не имею!
– А сына своего имели право с собой взять?– рубанул Сашка.– Нам уже по шестнадцать, а ему и того не было.
Лицо военкома исказилось. Мы договорились напомнить ему про сына в крайнем случае, зря Сашка поторопился. Не глядя на нас, военком сел за стол и быстро написал на листке бумаги несколько строк.
– Возьмите, больше ничего сделать не могу. Определят вас с двадцать седьмого года – будь по-вашему. Нет – не показывайтесь на глаза, мобилизую на три месяца убирать помещение. Идите… Стойте. Откуда узнали про сына?.. Ладно, идите. Может, будете счастливее.
– Спасибо, товарищ майор!
Я точно не помню, как называлась эта медицинская комиссия. Кажется, «наружный вид». Она была создана в войну для определения возраста людей, потерявших документы. Комиссии до паники боялись саботажники, уклонявшиеся от призыва,– были и такие. У нас тоже был нелегкий случай. Но выглядели мы рослыми, года полтора уже брились, для солидности носили довольно скудные, но все-таки усы – неужели не выклянчим лишний годик?
Мы вошли в плохо протопленную комнату, где за столом сидели старик врач и – тысяча чертей!– молоденькая медсестра Лида, которая жила неподалеку от нашего дома и за которой я даже как-то пытался приударить. Но она была весьма смазливая девчонка, и даже в условиях острой конкуренции военного времени возле нее вечно вилась стая поклонников, так что я быстро убедился в ничтожности своих шансов и без сожаления удалился.
– Раздевайтесь,– прочитав направление, бросил врач.
Ничего себе ситуация, врагу не пожелаешь. Мы начали осторожно обнажаться. Лида равнодушно зевала, но, чертовка, и не думала отворачиваться.
– Догола!– рявкнул врач.
– А эта чего уставилась?– пробурчал Сашка.
– Подумаешь, маменькины сыночки,– скептически посмотрев на тощие фигуры в кальсонах, хихикнула Лида.– Смотреть противно.
– А ты и не смотри!– с вызовом сказал Сашка.
– Прекратить болтовню! – разозлился врач.– Снять кальсоны!
– А пусть она отвернется.
– Лида, не смотрите на этих прынцев,– ядовито сказал врач, делая ударение на «ы»– Ну?!
Мы сняли кальсоны и застыли статуями, целомудренно сделав из ладоней фиговые листочки.
– Аполлоны!– ехидничал врач, вставая из-за стола.– В бане тоже, наверное, в штанах моетесь? Лида, пишите… как фамилия?.. Полунин – пятьдесят три триста, Ефремов – пятьдесят четыре восемьдесят. Рост сто семьдесят… сто семьдесят два. Значит, забыли, когда родились? Ай-ай, как слабеет память у некоторых таковых, когда нужно идти на фронт!
– Плагиат,– щелкая от холода зубами, буркнул я. – Это мы уже у Гашека читали. Вы еще про ревматизм скажите.
– Сейчас они вам будут доказывать, Пал Иваныч, что тридцатого года,– мстительно вставила Лида.– Что у них молоко на губах не обсохло!
– Заткнула бы ты фонтан, корова, – сгрубил Сашка.
– Что ты сказал? – грозно спросил врач.
– Это не я, это Козьма Прутков.
– Он меня обозвал,– пожаловалась Лида.
– Не трепись и не смотри на что не следует,– огрызнулся Сашка.
– Молчать!– приказал доктор.– Развели мне здесь… филологию! Пруткова читали, Гашека читали… Кстати, природа симулянтов с тех пор мало изменилась… Мышцы как у лягушки, но крепкие,… да разведи же руки! Так, так, и здесь все в порядке, жениться можно. (Лида фыркнула.) Ну может, сами вспомните год рождения, граждане прынцы?
– А мы и не забывали,– я пожал плечами.– Тысяча девятьсот двадцать седьмой.
– Какой?– удивился врач.
Я повторил.
– Так какого же дьявола мне голову морочите?– врач развел руками.– Ревматизм, Прутков… Призываетесь?
– Конечно,– подтвердил Сашка, со звоном лязгнув зубами.– Можно одеться?
– Я б такого нагишом на улицу выгнала,– размечталась Лида.– Попался бы мне в руки!
– Метлу бы тебе в руки – и на шабаш,– отпарировал Сашка.
Доктор наградил нас дружелюбными подзатыльниками, велел одеваться и принялся диктовать Лиде приговор. Мы начали торопливо натягивать одежду, с нечеловеческим напряжением слушая трескучий голос нашего судьи в последней инстанции. И когда он произнес слова: «… второе полугодие тысяча девятьсот двадцать седьмого года», мы едва не бросились друг другу в объятья, но побоялись, как бы эта телячья выходка нас не выдала.
– На,– Лида презрительно сунула мне листок.– Отрастил на губе пучок травы… кавалер! Следующий раз придешь – водой окачу.
– Приду, если трактором приволокут,– пообещал я.
– А ну, марш отсюда!– прогремел доктор.– Ни пуха ни пера, фронтовики.
Но нас уже не надо было гнать. Через полчаса мы снова были у военкома, он отвел нас в отдел, приказал выписать повестки, благословил и крепко пожал наши руки.
– Завтра в девять ноль-ноль явиться с вещами! Это произошло двадцать пятого февраля 1945 года.
Дата добавления: 2015-07-10; просмотров: 81 | Нарушение авторских прав