Вторая лекция — 18 января 1965 г.

Сегодня я хочу обсудить с вами некоторые теоретические вопросы, которые вызываются описанием техники направленного фантазирования и рассказать вам о некоторых яв­лениях, с которыми она связана. Я также хочу провести параллели между ней и другими используемыми в настоящее время техниками.

Очень трудно разработать теорию, когда чувствуешь не­обходимость помещать в жесткие рамки то, что по своей природе подвижно и переменчиво. Более того, не возможна точная и совершенная теория, которая будет основана только на текущих данных, так как научное знание постоянно рас­ширяется за счет новых фактов, которые подвергаются переинтерпретации.

После ранних попыток только когда я приобрел работы И.П. Павлова и его учеников в последних переводах, я получил объяснения наших находок в терминах высшей нерв­ной деятельности, которая исследовалась великим русским физиологом.

Направленное фантазирование, как промежуточное состо­яние между сном и бодрствованием, — это, в сущности, уст­ройство для подслушивания неисчерпаемого резервуара, в котором собираются в течение всей жизни тревоги, страхи, желания и надежды. Эти факторы имеют определенное вли­яние на образ жизни и поведение во внешнем мире.

В настоящей дискуссии у нас будет возможность погово­рить альтернативно и о психологических и о физиологических аспектах поведения. Но мы хотим пояснить, что эта дуальность только эвристична. Это два аспекта одного и того же создания; человек должен рассматриваться целостно, а не в изоляции от его окружения, и во внешнем и во внутреннем аспектах.

Я собираюсь поговорить с вами об «условных рефлексах» и «динамических стереотипах». Я думаю, что вы знакомы с этими идеями. Но они часто применяются только к живот­ным. Я напомню вам, что эта концепция имеет гораздо большую значимость в применении к человеку. Что отличает человека от животных — это обладание языком. По павловским терминам сенсорное восприятие у человека и животных составляет «первую сигнальную систему». Для человека нужно добавить «вторую сигнальную систему», состоящую из слов, произносимых, слышимых или читаемых. В реша­ющем эксперименте Ивана Смоленского было показано, что динамический стереотип образуется у человека обеими сиг­нальными системами, причем правильный ответ может быть получен в любой системе без дополнительного обусловлива­ния. Например, если сгибание пальца вызывается электри­ческим током и звуком звонка 30 секунд, то, когда условный стимул, а именно, звук звонка, замещается на слово «звонок», условный рефлекс срабатывает без любых других приготов­лений.

Эти эксперименты подтверждают то, что Павлов написал в 1927 г.: «Для человека слово — это количественно и каче­ственно условный стимул, несравнимо более широкого ис­пользования, чем для животных». Добавлю, что эти иссле­дования помогают нам понять, как процесс высшей нервной деятельности подвергается модификациям через вмешатель­ства, которые носят чисто вербальный характер. Наконец, эти исследования дают нам ключ к подлинно научной пси­хотерапии..

Эта вторая сигнальная система дает «богатые возможнос­ти для образования психических процессов», как сказал А.Н. Леонтьев, что и делает психотерапию возможной; это обосновывает использование психотерапии, пока мы не имеем более быстрых и прямых способов формирования кортикальной активности.

Лучший пример результатов, которые могут быть предвидением будущего, — это применение этих принципов к обезболиванию родов. В СССР это применяется на постоянной основе через полностью вербальную процедуру, разработанную павловской школой. Подобные методы были разработаны Англии Грэнтли Дик Редом и совсем недавно во Франции Ламазе и др. с таким же успехом.

Существует один момент, который необходимо пояснить. Поскольку слова нашего языка, которые создают вторую сигнальную систему, способны функционировать как сигналы, постольку в этой же роли могут выступать визуальные образы и внушенное воображение. Есть тесная связь между ловами и их образами; они неразделимы. Эксперименты емонстрируют, что если субъект осмысливает слово, его вербальный образ очень часто сопровождается другими образами. Они обычно визуального характера, но иногда также активизируется обонятельное, аудиальное и двигательное воображение, каждое из которых тесно связано с первой сиг­нальной системой. Все эти образы, вызванные словом, могут также в свою очередь функционировать как сигналы, таким образом создавая вторую, характерно человеческую сигналь­ную систему. Этот факт очень важен для объяснения, как психотерапия действует, и подтверждения ее применения.

Здесь нужно прийти к согласию по поводу точного значе­ния термина «психотерапия». Это сумма всех применяющих­ся средств для лечения неврозов без использования препара­тов. Это не подразумевает запрет на лекарства. Напротив, я думаю, что часто желательно работать с проблемами обоими средствами одновременно. Но ограничимся здесь только об­суждением психологических средств. Следующий наш шаг — это вопрос, что есть невроз.

С рождения до взросления человек развивается на трех различных уровнях. Хотя это различение между тремя ас­пектами человеческого существования делается для удобства наблюдения и описания, существует фактически единый про­цесс, рассматривающий индивидуума в его целостности. Вмес­те с физическим развитием, которое охватывает целостный организм, есть два параллельных развития нервной системы:

1. Интеллектуальное созревание, проявляющееся в накоплении большего числа фактов, в их возрастающей эффективной координации и в развитии здравого смысла.

2. Аффективное созревание, характеризующееся изменением переживаемых чувств. Оно происходит в ответ на стимулы как внешнего, так и внутреннего мира. Происходит одновременный рост в овладении своими эмоциональными реакциями.

Эти голые утверждения достаточны для демонстрации важ­ности нервного типа, к которому принадлежит человек. Если бы было возможно существование людей чистого типа, тогда только индивидуумы, принадлежащие к слабому и сильному неуравновешенному типам, способны были демонстрировать невротические симптомы. Представители сильного типа могут стать жертвами простого нервного истощения, в этом случае их поведение приходит в норму после отдыха.

Существует тесная связь между этими двумя аспектами индивидуального развития. Следовательно, человек хорошо развитый и физически и интеллектуально, никогда не может оставаться в аффективном торможении. Фактически, именно это противоречие характерно для невроза.

Это один из аспектов невроза, который возможно в бли­жайшем будущем будет дополнен или скорректирован, если результаты некоторых последних исследований подтвердятся. Эти исследования собираются продемонстрировать связь между морфологией (и стоящим за ней нейроэндокринным равновесием) и тем, что может быть названо эмоциональным возрастом.

Невротическое поведение можно рассматривать как сле­дование динамическому стереотипу. Эта точка зрения под­черкивает те аспекты поведения, которые являются непод­ходящими и болезненными в отношении реальной ситуации, служащей сигналом для стереотипного ответа.

Эти две точки зрения комплиментарны друг другу, обес­печивая лучшее понимание любого психологического про­цесса.

В текущей беседе мы будем иметь дело, главным образом, со вторым аспектом невроза, включающим массивное аффек­тивное замедление, препятствующее нормальным взрослым паттернам через замещение их старыми детскими паттернами, которые более или менее неэффективны в настоящей жиз­ненной ситуации.

Если возможно переобучить невротика, что означает из­менение эмоциональных реакций, то именно потому, как утверждал С. Быков, что «эмоция — это сложный ответ ор­ганизма, который зависит от комплекса безусловных и ус­ловных отношений, экстероцептивных и интероцептивных по происхождению», и потому, что некоторые ответы могут быть переобусловлены.

Чтобы переобучить эмоциональные реакции, необходимо, с одной стороны, вызвать все типичные ответы' и таким образом определить потенциалы пациента в эмоциональной области. Беседа в нормальном состоянии бодрствования яв­ляется нежелательным условием для выражения чувств и эмоций достаточно свободным образом. С другой стороны, гипнотические состояния, особенно грезы, замечательно под­ходят для этой цели. Хотя и гипноз и психоанализ, как пропагандировали Фрейд, Адлер, Юнг, признают эту особен­ность на чисто эмпирической основе, только Павлов объяснил, почему это обязательно происходит: «Понижение кортикаль­ного тонуса высвобождает те активности подкорковых зон, которые вызывают эмоции и чувства, которые в нормальном состоянии бодрствования более или менее сдерживаются кортексом».

Какую бы технику вы не использовали, необходимо изо­лировать субъекта от внешней стимуляции настолько полно, насколько возможно. Но если субъект вводится в состояние между бодрствованием и сном (однако ближе к первому, чем ко второму), то какой уровень сознания надо поддерживать? Другими словами, как далеко нам следует идти в попытках достигнуть частичного ингибирования кортекса?

Физиологи утверждают, что в состоянии бодрствования кортекс осуществляет эффективное ингибирование подкорко­вой зоны. Это позволяет подавлять чувства и эмоции, которые рассматриваются как опасные и социально неприемлимые. Чтобы исследовать эти чувства, ингибиторный эффект кортекса нужно свести к минимуму. Здесь очень важно учесть, как нервные процессы координируются. Это зависит от функ­ционирования координирующего центра, чье существование признано психологами. Следует заметить, что и в ночных снах и в грезах образы более или менее связаны друг с другом определенным образом. В некоторых ночных снах последо­вательность образов очень упорядочена, а другие сны, как метко говорится, «не имеют ни головы ни хвоста».

Если мы примем определение «уровней сознания» Андре Ламоше с нулевым уровнем, соответствующим так называе­мым бессознательным процессам, то придем к принятию идеи параллельного диапазона степени бессвязности. Если макси­мум связности соответствует самому эффективному состоянию функционирования в бодрствовании, то максимум бессвяз­ности относится к анархическому нагромождению визуаль­ных образов, которые непосредственно предшествуют глубо­кому сну без сновидений.

При нашем современном уровне знаний можно утверждать, что точка между двумя полюсами оптимальна, чтобы пациент демонстрировал себя достаточно свободно и связно. Некоторые пациенты легко засыпают и дают несвязные ответы на любые вопросы. Другие — ни на минуту не теряют контакт с дей­ствительной ситуацией. Но даже те субъекты, которые считают, что намеренно создают сценарии, о которых их просят, позже удивляются, когда обнаруживают, что конструирова­ние сценариев диктовалось глубокими тенденциями и психо­логическими факторами, которые они не осознавали, когда были в направленном фантазировании. Желаемый уровень находится только эмпирическим способом. Если субъект имеет тенденцию засыпать во время процедуры (что бывает редко), то его просят выполнить это упражнение в сидячем, а не лежачем положении. И если очень необходимо, то его просят оставаться с открытыми глазами, что мы часто реко­мендуем в работе с детьми. В любом случае, после нескольких сессий субъект найдет уровень сознания оптимальный для продукции грез. Полезно подчеркнуть, что это состояние гораздо ближе к бодрствованию, чем ко сну. Есть два условия, которым должен отвечать субъект:

1. В течение развития направленных грез он должен избегать критического отношения к ним.

2. Он должен помнить в деталях все, что происходит на сессии.

Давайте обратимся теперь к одному специфическому тео­ретическому вопросу направленных фантазий. Вначале я хочу рассказать вам обобщенно об эффектах внушения подъема и спуска. Исключения в этих наблюдениях составляют меньше 2% и легко объяснимы. Если рассматривать этот тип ответа, как условный рефлекс, то мы должны спросить себя, каков безусловный рефлекс, с которым это связано и без которого он не мог бы существовать. Обычно нельзя вызвать слюно­отделение у собаки в ответ на звонок, если прежде это слюноотделение не происходило на вид пищи, сопровождаемый звонком (условным стимулом). Для наших пациентов условным стимулом является слово «подъем», но каков безуслов­ный ответ, связанный с этим словом? Я считаю, что могу ответить на этот вопрос следующим утверждением:

Среди природных явлений, влияющих на жизнь, движение солнца является самым важным. Солнечные лучи сопровож­даются теплом, которое обеспечивает благоденствие и актив­ность всех созданий, свет оживляет появление вещей, рас­сеивает ловушки и тревожащую таинственность теней — это с одной стороны. С другой стороны, заход солнца за линию горизонта соответствует умиранию дня, депрессии духа, сопровождающейся усталостью, также как и страхами ночных опасностей, реальных и воображаемых. Эти впечатления, во­зобновляемые для нас каждый день с большей или меньшей интенсивностью, зафиксировались в повседневном языке.

Следует также показать, что идея движения справа налево или обратно, слева направо, вызывает модификации в раз­витии направленных фантазий, аналогичные изменениям, происходящим при вертикальном движении, но в гораздо меньшей степени.

Обычно для правшей идея движения налево вызывает обращение мыслей субъекта к прошлому, тогда как идея движения направо — к будущему. Тот факт, что эти прин­ципы переворачиваются для левшей, помогает нам понять связи между различиями, наблюдаемыми нами для измерений пространства и времени. Так как поведение человека является его проявлением в целостности, то, когда переживаемые чув­ства выражаются жестами, они принимают форму, соответ­ствующую мускульным привычкам. Для правшей простира­ние руки направо обычно выражает тенденцию к действию или дарению подарка и, следовательно, связывается с опти­мистическими чувствами покорения, борьбы, щедрости. Дви­жение правой руки назад к телу относится к чувствам за­мыкания в себе и избегания.

Однако следует понять, что необходим период тренировки субъекта в направленном фантазировании. Длительность этого обучения сильно отличается у разных людей. Здесь свою роль по положениям теории классического условного рефлекса играют изоляция и повторение. Более того, эта тренировка сама по себе имеет целительный эффект, так как заставляет субъекта делать совместные усилия в достижении своего воображения. По этой причине направленное фанта­зирование не имеет ничего общего с хаотичными превратнос­тями спонтанных грез. Даже первые сессии, каким бы ба­нальным их содержание не могло показаться, составляют часть переобучения воли и внимания, которые часто недо­статочны у невротиков.

Я хотел бы снова напомнить о необходимости учитывать некоторые факты, на которые постоянно ссылаюсь. Мы очень привыкли использовать определенные формулы, о значении которых никогда не спрашиваем. Наши отцы говорили о «функциях души», но ныне это выражение вызывает у нас снисходительную улыбку.

Не произойдет ли подобное в случае таких идей, как цензура, забывание снов, сопротивление, которые ограничи­вают нас. Вот современный пример.

Фрейд приписывал символизм снов внедрению моральной цензуры, остающейся бессознательной. Это заключение по­стоянно отвергается фактами, детальным критическим иссле­дованием визуального воображения в снах так же, как и в направленном фантазировании, и изучением образного стиля сленга. Образы сновидений — это универсальный язык; «забытый язык», как называет его Эрих Фромм, «интимный язык» по Политцеру, «архаический язык» по самому Фрейду. Сновидения составляют язык наименьших усилий. Едва ли нужно приводить примеры для объяснения символизма сно­видений.

Касаясь забывания сновидений, полезно спросить себя, каковы условия, желательные для их запоминания. Одно из самых существенных — повторение, тренировка. Во снах именно сильный эмоциональный заряд образов после про­буждения побуждает нас вспоминать их и тем самым повто­рять сон и его последствия для нас.

Теперь я перехожу к концепции сопротивления. Поскольку я не касался ее в моих книгах, хочу рассмотреть подробнее. Фрейд учил нас, что работа терапевта состоит в преодолении сопротивлений с помощью пациента. Но пациенты часто не могут связать или не придают важности связи своего тепе­решнего поведения и обстоятельств прошлой жизни. По этой теории эти сопротивления подавляются аналитической про­цедурой, и исцеление достигается теоретически, когда про­исхождение симптомов и их значение осознаются и прини­маются пациентом. Сопротивление проявляется в молчании пациента или в его отвержении объяснений, которые психо­аналитик ему предлагает.

Это сопротивление иногда встречается у пациентов в курсе направленного фантазирования. Но оно гораздо реже, чем в психоанализе, потому что пациент выражает себя образным языком, проявляет гораздо меньше цензуры к саморазобла­чению, которое происходит как бы не по его воле. Но так или иначе факты говорят сами за себя. Должны ли мы ждать как психоаналитики, пока другие самораскрытия дадут нам возможность двигаться к завершению анализа, когда сопро­тивление исчерпается? Вместо этого, я думаю, можно сэко­номить время, изменив немного нашу точку зрения. Если вместо терминов сопротивления, мы говорим об ингибирова-нии, то все, что должны сделать — это заместить один мир на другой, причем оба примерно эквивалентны. Однако эти два идеологических подхода совершенно различны. Психоа­нализ говорит нам, что сопротивление является формой цен­зуры, происходящей от конфликта эго и Ид. Павлов говорит нам, что ингибирование — это динамический процесс на кор­тикальном уровне, который собирается вокруг сильно воз­бужденного нейронального локуса. Но он также показывает, как возбуждение другого участка может снимать ингибиро­вание (как ингибирование может быть ингибировано). Отсюда следует, что если мы производим вторичный паттерн возбуждения, то можем помочь преодолеть сильное ингибирование, которое вызвано первичным паттерном нейронального возбуждения, особенно если сознание могло бы быть более или менее отведено от последнего на время.

Приведу один пример для обсуждения: Жоанн разведена с мужем, от которого у нее две дочери. Старшая живет с отцом, чью сторону она приняла после развода ее родителей. Вторая, которая осталась с матерью, — радость ее жизни, как говорит Жоанн. Кроме теперешней ситуации, анамнез сообщает, что когда ей было семь лет, она попалась в ловушку для животных. Из-за неудачных последствий этого болезнен­ного события, она была некоторый период времени отделена от матери. У Жоанн хорошее здоровье; кроме нескольких эмоционально тревожащих разочарований, она очень доволь­на своей профессией. Тем не менее она очень нервный человек. Она говорит, что хотела бы простой, без сложностей жизни. Это не мешает ей смотреть на решение ее проблем особым аскетическим образом. Она занималась духовными упражне­ниями в нескольких разных школах, таких как Дзен и психоанализ Фрейда, не упоминая другие менее известные культы. Она решила испытать также и направленное фанта­зирование.

Жоанн не только очень интеллигентная женщина, но и очень талантлива. Я согласился провести с ней начальное направленное фантазирование. В начале все шло хорошо, я попросил ее подниматься на высокую гору. Когда она достигла снежного участка, то почувствовала себя очень хорошо, как она сказала. Я предложил ей отдохнуть минутку, затем при­гласил ее двигаться к вершине. Здесь она заартачилась и заявила: «Мне хорошо здесь, и я не хочу идти дальше!» Я попытался заставить ее попробовать снова. Жоанн отказалась. Она открыла глаза и сказала, что ей не интересно.

Здесь пример обычного сопротивления. Чем оно мотиви­руется? Короткий анамнез, предшествовавший процедуре, дал мне достаточно информации для выводов. Везде, где Жоанн сталкивалась с чем-то новым, и чувствовала, что может глубоко погрузиться в него, ее латентная память о том, как она ребенком попалась в ловушку, побуждала ее сопротивляться, чтобы избежать опасности пойматься снова.

Не переключаюсь ли я здесь на психоаналитический подход к проблеме? Не является ли это изменой моим глубоким убеждениям? Необходимый анализ произошел бы позже, а здесь важно было преодолеть сопротивление. Я использовал свой авторитет, и мягким и твердым способом настаивал, чтобы она закрыла глаза и снова вызвала приятный образ путешествия. Я просил, чтобы она снова обнаружила покой, который вызывал этот образ. Я предложил, чтобы образ ее дочери появился рядом с ней. Далее она описала образ дочери для меня. Эта маленькая девочка была полна энергии и улыбалась. Я попросил, чтобы дочь взяла ее за руку и повела к вершине, которую она хочет посмотреть. Эта процедура успешно преодолела ее сопротивление, и я смог привести сессию к нормальному завершению.

Этот пример показывает нам несколько вещей. Прежде всего — как приверженность определенным теоретическим объяснениям ведет нас к открытию новых процедур и уменьшению времени лечения. Во-вторых, знание исторической основы типичного неадекватного ответа недостаточно для уда­ления болезненных симптомов пациента, которые в этом случае заключались в неспособности следовать линии связи, которая помогла бы пациенту больше.

Я хотел бы проиллюстрировать эти теоретические понятия другим типичным примером.

Меня недавно навестила интеллигентная женщина из культурной среды. Она не могла больше водить машину по шоссе, а только в окрестностях Парижа. Ничего в анамнезе не объясняло эту болезнь. Я взялся лечить эту женщину, и провел серию из шести направленных фантазирований, ко­торые теоретически должны были раскрыть основной кон­фликт. Однако все, что эти грезы показали, было незначи­тельным. В таком случае ортодоксальный фрейдист сказал бы: «Вы не можете продолжать анализ дальше, так как сопротивление не было преодолено». С точки зрения Фрейда, если терапевт не достиг понимания проблемы, то это только из-за сопротивления пациента.

Что можно было сделать?

Я полностью отвергал гипотезы чисто психогенного свой­ства. Я спросил ее, имеет ли она физические проблемы. Она сказала: «Да. У меня сердечная недостаточность, но реально это не проблема». Я предложил ей гипотезу: «Когда вы ведете машину по шоссе, вы чувствуете спазм аорты, доставляющий неприятные чувства, то он может быть таким слабым, что вы не осознаете его в тот момент как истинный источник вашей тревоги. Вместо него это переживание связывается вами с образом дороги и с ее опасностью. Таким образом у вас выработался условный рефлекс».

Пациентка признала вероятность гипотезы. Мы предприняли практические измерения, чтобы разрешить проблему. Я сказал, что жду, пока она поведет машину одна по шоссе. В воскресенье она должна была навестить друга, живущего в двадцати пяти милях от Парижа. Она согласилась, что должна поехать одна, и я приготовил ее с помощью следу­ющего направленного фантазирования:

«Я прихожу к вам домой, вы выводите машину из гаража; я сажусь с вами, вы заводите и ведете машину. На шоссе мы остаемся в расслабленном и дружеском настроении. Я прошу рассказать мне, где мы проезжаем. Я прошу рассказать мне в деталях виды, которые мы проезжаем. Время от времени я напоминаю вам бодро, что нам хорошо».

Когда направленное фантазирование закончилось, я проинструктировал женщину, как привести содержание этого направленного фантазирования в действие, когда она поведет машину, навещая своего друга в воскресенье. Ее попросили представить, что я рядом в ее машине и мы испытываем удовольствие от приятного разговора, как и в направленном фантазировании. Затем я попросил ее позвонить мне в поне­дельник и сообщить о результатах эксперимента. В понедель­ник я получил сообщение, что все прошло очень хорошо, и она вела машину на скорости более шестидесяти миль в час без какого-либо беспокойства.

Что я сделал? Я поместил пациента снова в провоцирую­щую тревогу ситуацию, но не позволял беспокойству быть пережитым вновь. Другими словами, я провел ее через си­туацию, вызывающую нежелательный условный рефлекс (бес­покойство), но таким образом, чтобы предотвратить усиление условного рефлекса. В этой измененной ситуации недостаток усиления позволил рефлексу быть погашенным, и условный стимул «опасное шоссе» потерял силу вызывать беспокойство у женщины.

К чему бы привел так называемый «глубинный анализ»? Вы знаете ответ также как и я! И тем не мене поведение женщины оставалось определенно невротическим!

Теперь мы пришли к ключевой проблеме психотерапии независимо от используемой техники, реконструкция лич­ности. Мы обсудим это позднее.

Перед завершением лекции я хочу предложить вам ма­ленький совет. Хотя для вам как для психологов совершенно необходимо знакомиться с теоретическими работами ваших предшественников, для вас все равно важно быть готовыми сражаться за знания. Хотя важно знать и работы таких мастеров, как Пьер Жане, Зигмунд Фрейд, Карл Юнг, Генри Бернгейм из Нансийской школы, не менее внимательно над­лежит изучать мастеров других дисциплин.

Психология слишком литературна, чтобы объявлять себя наукой. Это ваша работа в будущем сделать ее действительно научной дисциплиной. Именно поэтому важно изучать работы Павловской школы. Хорошим введением в эту область могли бы быть следующие книги:

1. Chauchard, Paul. «Les mecanismes cerebraux dela pris de cjnsciens».

2. Muchielli, R. «Philosophie de la medicine psychos-jmatique».

3. Вуkоv, С. «L'ecorce cerebrale et les organes internes».

Дата добавления: 2015-07-10