Дивергентное чувствование в творчестве

Третье исследование было посвящено анализу того, как мыслят, переживают и чувствуют себя в мире эмоционально дивергентные люди, по материалам продуктов их творчества (рукописных статей, дневников, художественных рассказов и др.)

Во многих концепциях творчества свойством творческой личности является «выход за пределы» [10, 16, 20]. Выходу за пределы диалогичных взаимоотношений была посвящена работа одного из участников нашего эксперимента; собственную теорию он назвал «триопсихологией», а личностное качество индивидуума, определяющее может или не может он разорвать замкнутый круг общения – «триопсихологичностью» (Э.Мансуров в рукописной работе «Третий не лишний»). Кратко изложим здесь ее суть. Отношения людей всегда «триопсихологичны», т. е. в отношениях Я-Другой остается место для Третьего. «Мне кажется люди любят одного…, потому что у них слишком маленькое сердце, которое не может вместить сильные чувства к кому-то еще».

Сам автор термина понимал «триопсихологичность» как прямую передачу эмоций объекта любви субъекту любви. Например, так: «Если Ты кого-то любишь, а он испытывает сложные чувства (от любви до ненависти) к кому-то еще, то ты просто принимаешь его чувства такими, какие они есть, и начинаешь чувствовать к этому Третьему тоже самое: любовь, если твой друг его любит, ненависть – если ненавидит. И по другому просто невозможно. Телепатия» (Э.М.). Кстати, третьим может кто угодно и что угодно: увлечение, книга, работа – это не обязательно человек (просто обычно третий в виде человека вызывает наибольшее сопротивление или ревность). Автор термина видел следующие достоинства триопсихологичных чувств. Во-первых, «триопсихологичные» чувства позволяют принимать Другого полностью, не только со всеми его плюсами и минусами, но и с всей гаммой его чувств, направленных на Мир (а не только на любящего его человека). Во вторых, «триопсихологичность» чувств делает пару открытой системой, давая возможность (более того, требуя) развиться каждому из взаимодействующих. И чем больше у твоего партера интересов и увлечений, тем интереснее с ним взаимодействовать, тем больше сложнейших его переживаний ты сможешь разделить и, тем самым, обогатить и свою жизнь. Наконец, «триопсихологичные» чувства просто богаче, сложнее, глубже по проявленьям и переживаниям.

Другим необходимым атрибутом творчества многие авторы называют открытость, определяя ее, как базовое свойство личности, характеризующее общее отношение личности к Миру [16]. В экзистенциальной психологии именно открытость рассматривалась, как «основная характеристика» человека, как «готовность к восприятию всего, что есть в настоящем» [8].

Среди произведений участников эксперимента выделялась рукописная статья философской направленности «ТР-2» (С.Щеглов). Открытость лежит в основе еще одного важного качества дивергентной личности, которое он назвал «стремлением к разнообразию»: «Основной закон развития во Вселенной – закон возрастания разнообразия», все, что способствует возрастанию разнообразия – хорошо, все, что уменьшает разнообразие – регрессивно».

Что же касается противопоставления Себя и Другого, то здесь оно снимается, благодаря тезису «каждый лучше всех! Именно в такой сильной форме, я не знаю, как это можно получить, но это должно быть, иначе как можно совместить человека, считающего себя центром Вселенной и других таких же людей… В слабой форме каждый в чем-то лучше другого такие отношения существуют уже сейчас среди подлинных интеллигентов./…/. Если может быть общество из одних дебилов, то почему не может быть общества, состоящего из одних гениев? «(С.Щ.)

Автор этого высказывания нуждается в том, чтобы Другие были равными ему в том глубоко личном чувстве, которое Шопенгауэр называл целостной волей и целостным представлением, полагая невозможным, разделить его с кем бы то ни было еще: «в то время как всякий непосредственно дан самому себе как целостная воля и целостное представление, остальные даны ему прежде всего только в качестве представлений. Вот почему собственное существо и его сохранение важнее для него, чем все остальные взятые вместе» [32].

Известный философ навсегда развел величие воспринимающего Я (творца субъективной реальности) и всех остальных людей, изначально не равных ему, поскольку они всегда остаются лишь представлениями во Мне. Дивергентное чувствование принимает субъектность Других Я, признавая за ними право творить реальность, поскольку это, во-первых, способствует возрастанию разнообразия мира вообще, во-вторых (и это важно), эта субъективная реальность в принципе постижима, у Шопенгауэра она непостижима, и поэтому отвергается. Описанная выше способность к трансперсональному взаимодействию дивергентно чувствующих людей делает субъективную реальность других людей им доступной, а поэтому желаемой.

Интересно, что почти все участники нашего эксперимента в разное время увлекались идеями построения коммуны: одна из таких локальных коммун организовывалась группой студентов МГУ (по материалам Жанны Бедненко [4]) в 1987–1989 гг. Разумеется, коммуны распадались, но речь о другом: о наличии потребности поделиться, входящей, на наш взгляд, в особенности дивергентного чувствования. Во-вторых, уменьшение чувства собственного («это мое»).

Интересно посмотреть, как отражается в художественном и поэтическом творчестве представления о «другом измерении» и связаны ли они как-нибудь с интересующей нас темой дивергентности чувствования.

В художественном творчестве многих авторов вырисовывается интересная триада: интерес к другим измерениям (а не страх перед ним), принятие двойника и даже «тройника» (а не отвержение его) и телепатия – как предельная форма выраженности смысло-образующих позиций во внутреннем диалоге героев романа.

Отношение к другой реальности чаще всего коррелирует с отношением к Двойнику. У Анны Ахматовой[11]иная реальность, Зазеркалье (стихотворение «В Зазеркалье») – это что-то

«Ужасное. Мы в адском круге.

А может, это и не мы».

И отношения к возможным двойникам в ее творчестве скорее отрицательное: Она (Другая) в ее творчестве – это соперница, неприятельница, враг.

У Марины Цветаевой мир иной – это то «сплошное аэро», куда она так стремилась вырваться в «Поэме Воздуха», и куда, надеюсь, ей в конце концов удалось уйти. И образ Двойника в ее творчестве оказывается резко положительным: Другая – это сестра, подруга и, наконец она сама же (Двойник). В этом смысле очень интересно стихотворение «Наяда». Вначале здесь две героини: Я и Она: Я – морская дева. Наяда: Она – Другая, Волна, связанные узами «дружбы гордой и голой». Постепенно образ Другой все более оживает, персокализуется, из первоначальной неясности, зыби («между грудью и зыбью»)ж становится все более человеческим («между грудью и грудью»). И узнавая друг друга, героини словно меняются местами, растворяются друг в друге:

– Нереида! – Волна!

Ничего нам не надо

Что не я, не она

Не волна, не наяда.

И, наконец, узнавание завершено, у поэтессы вырывается признание: «Раз меж мною и мною ж».

«Побережье бродяг.

Клятвы без аналоев.

Как вступлю в тебя брак.

Раз меж: мною и мною ж…»

Она становится «мною», назовем это вторым Я или Двойником.

В художественной литературе представление об иных измерениях часто реализуется в образах «параллельных миров». И здесь тоже наблюдается связь между отношением автора (или авторского героя) к образу Двойника и отношением к иному измерению. В качестве примера резко отрицательного отношения возьмем произведения Р.Бредбери. Все самое ужасное, страшное, неприятное у этого автора таится в иных реальностях. Отсюда приходят монстры – инопланетяне, отсюда вырываются хищные звери, как в «Детской комнате», когда мир, расположенный в виртуальной плоскости ожил. А в одном из ранних рассказов Р.Бредбери рассказывается о заболевшем мальчике, которым стало овладевать какое-то чудовище, невидимое для других. Это один из самых жутких рассказов, вот нечто захватило ноги, вот – руки и вот…! Мальчик выздоровел, но теперь это уже был не Он; нет, внешне все осталось по-прежнему. Жуткое Нечто оказалось Двойником. Никто из близких даже не заметил подмены, и только у читателя остается ужасающее чувство потери, атмосферу для которого автор мастерски сгустил.

Вообще встреча с Двойниками у героев научно-фантастических книг часто заканчивается трагически: схваткой, смертью или вытеснением (изгнанием из дома, с работы, потерей имени и семьи). Сражаются со своими Двойниками почти все герои романа А, и С. Абрамовых «Всадники ниоткуда» и, разумеется, убивают оных. Герой романа «Кто», изданного под псевдонимом П.Багряк, готов отпустить своего Двойника в мир, если тот сменит имя, фамилию, внешность, оставит ему работу, квартиру, любимую женщину; впрочем, дело все равно заканчивается смертью, потому что второй Двойник на это не согласен.

Противоположное отношение у Клиффорда Саймака. В иных измерениях, практически недоступных из нашего земного бытия находится Мир Мечты, к которому человек стремиться всю жизнь и в который он может попасть лишь полностью изменив себя и сбросив земную обо лочку (рассказ «Мираж»). Что касается отношения к Двойнику. Вероятно, образ Двойника появляется у К.Саймака только в известном романе «Кольцо вокруг солнца». Главного героя в раннем детстве «расщепили» на три независимые личности, и каждая из них далее прошла свой собственный путь до встречи. Три личности. Возникла классическая ситуация Двойников, причем, именно в изучаемом нами смысле – двойников как носителей психологического и биографического разнообразия (у каждого двойника активировался свой ряд способностей и личностных особенностей, прочие вытеснились, и каждый прошел свой вариант жизненного пути). Писатель, бизнесмен, пенсионер. И вот они встретились. Редкий случай, когда двойники не вступили между собой в битву за место под солнцем, потому что у Саймака в романе естественным образом реализовалась другая идея. Идея расширения личности за счет интеграции двойников в единое. И, очень важно, что такая интеграция не пугает главного героя.

«Виккерс взял его за локоть.

– Пошли, друг, – тихо сказал он. – Нет не друг… брат»[12]

Две альтернативы: сражение двойников с тем, чтобы остался только один – главный, и объединение двойников с тем, чтобы возникла новая расширенная личность. И выбор одной из них зависит только от автора. Потому что мир художественного произведения конструируется по законам, придуманным автором. Правда такова, что в романе Багряка Двойник мог только умереть, а в романе Саймака только объединиться с себе подобными. Но законы, из которых это следовало, создавал сам автор. Кстати, вселенная «Кольца вокруг солнца» – многомерна– Вообще у Саймака есть несколько излюбленных тем, и многомерье (дополнительные измерения, миры, следующие друг за другом в потоке времени) – одна из них. Другая популярная тема – роботы, своеобразные двойники человека вообще, – взаимоотношение человека и робота. И третья – телепатия, которая по форме является ни чем иным, как предельным случаем внутреннего диалога. Если каждый человек – это мир живущий, распространяющийся в дополнительные измерения, но необходим способ «размыкать» пространства и находить между ними связь. Или не размыкать и оставаться в своем пространстве.

А сейчас поговорим о развитии внутреннего диалога. По К.А.Абульхановой, появление внутреннего диалога является свидетельством развития личности, признаком становления ее «субъектом выбора», выбирающего свой путь деятельности и осуществляющего преобразование наличных условий реальности []. Но ведь мы каждую минуту делаем выбор, предпочитая тот или иной вариант жизненного пути; не в глобальном смысле – быть святым или подлецом – (хотя и в глобальном тоже), а просто выбирая маршрут с работы домой. Можно предположить, что отвергнутые нами варианты образуют свою собственную реальность – пространство Двойника, и с этим пространством у нас нет никакой связи, разве что мы иногда попадаем туда во сне, когда видим иной, не реализованный в действительности вариант нашего прошлого. Обычно второй вариант существует в Нашем сознании (а может быть в нашей реальности) очень недолгое время (только до тех пор, пока мы не сделали выбор), и он не осознается нами, и не запоминается.

Возникновение диалога, как способа мышления, К.А.Абульханова связывает с осознанием себя субъектом выбора. В этом случае второй вариант жизни не тает бесследно в тайниках Подсознания. Субъект выбора сохраняет тоненькую ниточку, ведущую к нему. Может быть, этот второй вариант, слившись с миллионом других нереализованных жизненных путей, и образует на поверхности (в нашем психическом пространстве) отдельную смыслообразующую позицию, о которых писал Г.М. Кучинский. При монологе у человека – осознанным является один вариант жизни – тот, что реализовался, другие растаяли в бесконечности многомерной психики. И связи с ними нет. Связь может появиться только с возникновением диалога. А для того, чтобы вступить в разговор, нужно хоть немного осознать вытесненный вариант жизни и себя самого, как субъекта этого варианта. То есть стать субъектом выбора, говоря словами К.А. Абульхановой. Таким образом, диалог с Двойником – это первый шаг к интеграции со своей жизненной силой (выражаясь языком египетской мифологии). Убить Двойника – значит уничтожить какую-то часть своей жизненной силы, зато сохранив, разумеется, приоритетную позицию наличествующего Я.

Почему же человека так пугает встреча со своим Двойником? Кстати, большая часть Двойников в фантастике – это, действительно, просто носители другого варианта жизненного пути, не больше, но и не меньше (монстры Бредбери и «братья» Саймака – это крайние случаи неприятие и приятия Двойника, соответственно). Пока Двойник находится в иной реальности, он практически, никак не воздействует» на наличное Я и его жизнь, но, оказавшись здесь, вольно или не вольно Двойник занимает место Я (не даром в фантастике так много места уделяется описанию того, как Двойники делят дом, деньги, работу, любимую женщину), а какое же Я это стерпит. Разумеется, в психологии мы имеем дело не с реальным Двойником (во плоти), а с психологическим образованием (субличностью). По аналогия сохраняется. Для неразвитого Я – другое Я – это всегда смерть его собственного Я. Иной жизненный путь – это отрицание своего собственного жизненного пути, а в конечном счете та же смерть. Как это выражает герой песни неизвестного мне автора.

Этот Другой почти такой же как Я

Мы – близнецы, но каждый сам за себя.

Стелется дым, догорают мосты

Я – это я, Ты – это ты.

Кровь запеклась, но это больно не мне

Гибнет Другой, я буду жить на Земле

В этой войне нет ни своих, ни чужих.

Я – это Я в мире Других. [13]

В пространстве песни встретились Двойники (этот Другой он такой же как я). И как бывало уже не раз, подобие привело к столкновению, в котором из двойников выжил сильнейшие (Гибнет Другой, я буду жить на Земле). Сравните данное воплощение темы Двойников с отрывком из В. Высоцкого (Пошли мне, Господь, второго, чтоб не был так одинок). Тема одна – а ее воплощение разное.

Однако, по большому счету интеграция Двойников, все равно ведет к изменениям индивидуального Я (а значит исчезновению того Я, что было прежде), почему авторы, создающий мир по законам интеграции, не пугаются такой перспективы? Потому что этими действиями двойников подготавливается почва для воссоздания нового интеграционного центра личности, большего, чем индивидуальное Я (не одно Я вытесняет другое – как при борьбе субличностей, а возникновение Высшего Я примиряет противоположности). К.Г. Юнг описал такой путь как индивидуацию – процесс расширения сознания, объединение вытесненных субличностей и становление Самости как нового интеграционного центра расширенной личности. В этом случае центр осознания перестает быть накрепко связанным с Эго, он может расширяться и перемещаться в другие субличности; возникает новая форма внутренней речи – диалог с самим собой. Теперь, когда центр осознания личности находится не в Эго (Я), а в Самости (Высшем Я), то двойник уже не так страшен, точнее он не страшен вообще, а, наоборот, интересен, потому что фактом своего существования предоставляет дополнительное пространство для расширения сознания и… одного жизни (одного жизненного пути) человеку уже становится мало…

Однако восприятие двойника – это только часть дивергентного чувствования, пока человек размыкает сознание только для того, чтобы интегрироваться с самим собой, с нереализованными вариантами своей жизни. Но дивергентное чувствование обещает больше. И грань между дивергентном и конвергентным состоянием проходит не через взаимодействия Я – Другой (или Я-Двойник), а через отношение к Третьему. Потому что взаимодействие Я-Другой – это все-таки диалог, ведь отношение Я-Другой – симметричны (Я относится к Ты (Он), как Ты (Он) относится к Я). Появление Третьего – нарушает симметрию и размыкает диалог, превращая его в сложный диалог. Сначала определим, что значит Третий. Для индивида Третий – это не еще один Другой вокруг него. Подлинный Третий – это Другой твоего Другого.

И как желал Владимир Высоцкий своему Второму, который «меня, побледнев от соперничества, зарежет за общим столом».

«Прости его, он до гроба

Одиночеством окружен

Пошли ему, Бог, второго

Такого как Я и Он».

Так во внутренний мир входит Третий, как Другой для твоего Другого, и который не Я. Пространственно это можно определить так. Другая личность как многомерный пространственно – временной психический континуум не обязательно раскрыта на меня, точнее, может быть раскрыта не только на меня. Разумеется, я могу быть единственным Другим для моего Другого. Но так может и не быть. И часто так и не бывает. Другой человек, идущий по жизни, имеет своих Двойников, свои невоплощенные варианты жизни, которые, располагаясь в разных направлениях высших измерений, в свою очередь оказываются созвучными жизненным путям известных ему и неизвестных мне людей. И все они для меня потенциальные. Третьи, потому что мое Я связано с ними только через моего Другого.

И когда в нашу внутреннюю речь входит Третий, диалог становится сложным диалогом. Впрочем, третий может быть не обязательно человек. Т.А. Флоренская понимала под Третьим смысл, духовное единство, в предельном случае, вероятно, Бога. «Взаимная обращенность к Третьему в диалоге – это, в сущности, обращенность к своему духовному единству, но не как к отвлеченной идее, а как к живому Лицу» [29, с. 140].

Человек, соперничающий со своими собственными Двойниками, за место под солнцем, еще меньше склонен принимать Третьего, точнее расширять свое сознание до таких пределов, чтобы через внутреннее пространство Другого, войти в мир Третьего. Наверное, редко кто сможет повторить за М.Цветаевой, обращаясь к сопернице (Другой для моего Другого): «Соперница, а я к тебе приду»

Я ей скажу, утешь меня, утешь

Мне кто-то в сердце забивает гвозди,

Я ей скажу, что ночью ветер свеж,

И горячи над головою звезды.

Впрочем, расширение внутреннего пространства до столь дальних пределов иногда все-таки возможно. Третий (Другой твоего Другого) может вызывать интерес.

«Кто ты теперь

С кем ты сейчас /…/

Крылат ли он? Когда он приходит,

Снимаешь ли ты с него крылья

И ставишь за дверь?

(Б.Гребенщиков)

Интерес к Третьему. Принятие Третьего. Как много в фантастической литературе встреч с двойниками, так редко поднимается вопрос о Третьем. Я могу назвать лишь несколько произведений такого плана. Из зарубежных авторов, наверное, наиболее «триопсихологичным» является Жерар Клейн, автор известного романа «Непокорное время». И вновь, мир Жерара Клейна – многомерен, иные реальности, располагаются у него не только в пространстве или времени, но и в вероятности. Возникают вероятностные миры, которые существуют (вероятность равна 1), которые могут существовать (с вероятностью чуть меньшей единицы) и совсем маловероятные миры. В каждом из миров обитают свои Двойники. Впрочем, с некоторыми из них приходится сражаться, другие приходят на помощь, чтобы совместными усилиями добиться создания единой многомерной реальности. И лишь в такой сложнейшей внешней Вселенной с бесконечным вариантом прошлого, настоящего и будущего (с дополнительными временными и пространственными измерениями), автор создает сложных людей с сложными социальными отношениями.

«– Эмоциональный мир человеческого существа, – продолжил Даалкин, – отличается невероятной сложностью. На всем протяжении жизни оно теснейшим образом связано с теми, кто его окружает. Оно может в полной мере проявить себя только благодаря окружающим. Естественно, человек не способен наладить равные эмоциональные отношения со многими людьми, но нескольких из них он может любить почти в равной степени. В этом случае он внутренне обогащается больше, чем, если связан лишь с одним лицом. Одновременно он способствует обогащению тех, с кем общается [14] »

По крайней мере, для художественных произведений вырисовывается закон: чем многомернее внешний мир, в котором приходится действовать герою, и чем более позитивно изображены эти иные грани реальности (в другом измерении живут не зловещие монстры, а вполне приличные существа), тем сложнее внутренний мир главного героя, тем легче ему принять Другого и почувствовать интерес и симпатию к Третьему.

В сильной форме интерес к Третьему появляется у В.Рыбакова, например, в романе «Гравилет „Цесаревич“. „Гравилет „Цесаревич“ – это не просто роман об альтернативной истории (что было бы, если бы революция 17 года не победила, и вместо коммунистического вчера был бы построен прекрасный „триопсихологичный“ мир). Вселенная Рыбакова многомерна – существуют два мира: тот настоящий и наш нынешний; а главный герой оказывается „на грани“ между двумя мирами. Как пишет критик, характеризуя роман: „Гравилет „Цесаревич“ выдержан именно в этом, оптимистическом варианте миропонимания. Мне до сих пор приятно вспоминать это радостное откровение: «Братцы! Мы с вами живем в кристалле!“ А незабвенное «Вселенная есть кристалл, дайте денег“! Как здорово узнать, что нашему миру просто закапали препарата Рашке, повысили агрессивность, и он стал тем, что мы видим. И жертвы, и страдания бессмысленны – все это лишь кристалл размером с апельсин. К тому же созданный специально, чтобы хорошим было плохо (в чем, честно говоря, я никогда и не сомневался). А настоящий мир – там, где князь Трубецкой летает на гравилетах, где любовницы дружат с женами и никто и слыхом не слыхивал о гестапо… Но позвольте! А как в него попасть-то, в настоящий мир?! Где он?![15]».

Дата добавления: 2015-07-10