|
Читайте также: |
Не так страшен пожар, как паника.
(Мудрость пожарных)
От Тихорецкой до Новороссийска примерно 150 километров. Красные прошли это расстояние за 20 дней — не слишком высокий темп наступления, но и не слишком низкий. По большому счету, шло медленное выдавливание белых с Кубани. Бои велись практически за каждую станицу — но бои весьма своеобразные. Проходили они примерно по одному сценарию. Красные наступали, не слишком геройствуя — не перли, как показывают в кино, грудью на пулеметы, а маневрировали, пытаясь найти слабые точки в обороне белых. Деникинцы отстреливались, иногда переходили в контратаки. Но происходило все это как-то вяло. Это были не отчаянные схватки под Орлом-Кромами, где обе стороны сражались насмерть. Красные тоже сильно устали. Да и зачем им было особо рисковать головами? Все знали, чем дело кончится — в конце концов белые отойдут. И отходили.
Кстати, главной и единственной надеждой Деникина было то, что большевики выдохнутся. Хотя с ним считались все меньше и меньше. Авторитет Антона Ивановича упал до нуля. Все решали командиры армий и Добровольческого корпуса.
«А между тем грандиозная картина великого отступления армии с каждой минутой принимала все более и более трагический характер. Там, верстах в двух впереди, арьергардные цепи сдерживали наседавшего врага. Здесь, позади, беспорядочной ордой торопливо отходили многотысячные конные массы. Уже смеркалось. Тарахтели телеги; ожесточенно ругались обозные; где-то отчаянно пиликала гармоника; быстро с грохотом промчалась какая-то батарея. Широким неудержимым потоком лилась конная масса на юг. Теперь уже в сравнительном порядке ехали строевые части: корпуса, дивизии, бригады и полки. Темная конная лавина катилась к югу. Куда идут — точно никто не знает».
(В. Раковский)
На подступах к Екатеринодару командующему Донской армий генерал-лейтенанту Сидорину приходилось лично на поле боя командовать войсками. Белогвардейским генералам такие приколы вообще-то были не свойственны — это вам не командарм Сорокин. Впрочем, красные командиры в это время тоже уже не развлекались подобным образом. Но иного выхода не было. Только так удавалось добиться того, чтобы бойцы не отступали.
Всем было понятно, что Екатеринодар не удержать. Но требовалось хотя бы дать время эвакуировать тылы и уйти беженцам, которых скопилось очень много. Ни для кого не было секретом, что среди буденновцев много иногородних — и встречаться с ними не хотелось никому.
Екатеринодар был взят 17 марта. Многие думали, что удастся закрепиться на левом берегу Кубани — но это было изначально безнадежной затеей. Дело в том, что левобережные земли были мало заселены, там и в мирное время жили за счет покупного хлеба — то есть с продовольствием было бы тяжко. К тому же местные жители враждебно относились к белым, они делили свое сочувствие между красными и зелеными. Так что оставалось — отступать дальше.
Надо сказать, что белогвардейское командование первоначально отнюдь не планировало отход всех частей к Новороссийску. Совсем наоборот. К примеру, Донская армия должна была следовать походным порядком на Таманский полуостров и эвакуироваться уже оттуда. Что, конечно, было бы проще.
Расстояние между Таманью и Керчью — 20 километров. И перебрасывать людей можно было бы на чем угодно, хоть на рыбачьих шаландах.
В том, что все двинулись в Новороссийск, «виноваты» большевики. Вместо того чтобы выдохнуться, как ожидал Деникин, они явно завелись от ощущения близкой победы. Так, уже 20 марта красные форсировали Кубань и захватили плацдарм возле Екатеринодара. Правда, удалось им это потому, что часовые белых откровенно плохо несли службу. Прошляпили. Но тем не менее такой резвости от красных никто не ожидал.
Днем позже большевики форсировали Кубань ниже по течению и стали отрезать пути отхода на Таманский полуостров. 23 марта красные заняли Анапу — то есть путь на север, к Тамани, был отрезан. Разведка белых доносила, что перерезан и путь на юг, на Геленджик и Сочи — хотя, как оказалось позже, разведчики, видимо, пользовались слухами, поскольку никаких большевиков там не было. Но армия имела те сведения, которые имела. В итоге иного пути к морю, кроме как прямо на запад, не оставалось. Пришлось всем уходить через горы в Новороссийск.
А в горах белых с нетерпением ждали зеленые… Горы в этих местах невысокие, но поросшие лесом и труднопроходимые. В 1942 году немцы так ничего и не смогли поделать с укрывавшимися там партизанами. Вот и зеленые чувствовали себя в горах как дома.
Пилюковцы и прочие ребята развлекались, как могли. Они грабили обозы, разоружали солдат — иной раз целыми подразделениями. По рассказам, иногда просто на дороге стояла группа зеленоармейцев и культурно предлагала отдать винтовки, предупреждая: «Не отдадите — так дальше вас все равно разоружат». Всем желающим зеленые предлагали уходить с ними. Случалось, они уводили в горы даже орудийные батареи в полном составе.
И начался дурдом. Некоторые солдаты уходили к зеленым, потом возвращались, потом снова уходили… Может, просто пообедать в горы бегали. У зеленых с продовольствием было куда лучше, чем у белых.
Стали появляться и красные разъезды. Иногда случались совершенно сюрреалистические истории.
«В станице Абинской, расположенной в нескольких стах саженях от станции, в это время происходила невероятная сумятица. Оказывается, что пришедшие туда ночью донские части расположились в станице, которая была уже занята зелеными и разъездами красных.
В трех соседних избах в некоторых местах ночевали и белые, и красные, и зеленые. Можно себе представить, какая суматоха началась в станице угром, когда все проснулись и увидели, с кем имеют дело. Одни разоружались, другие отстреливались и уходили, третьи метались из одной стороны в другую, попадая то к красным, то к зеленым, то к белым, и совершенно теряли всякое представление о действительной обстановке».
(В. Раковский)
С некоторыми зелеными отрядами стали происходить мутации. Они, словно созревающие яблоки, начинали стремительно краснеть. И поясняли всем: дескать, на самом-то деле мы всегда были красными, только это скрывали. А вот теперь демонстрируем свою подлинную сущность… Трудно сказать, так ли это было. Может, и так. Но скорее всего, ребята увидели Красную Армию и поняли, что против лома нет приема.
Впрочем, многие белые смотрели на этот процесс положительно. Они мыслили так: перекрасившиеся зеленые — «мина замедленного действия» в рядах большевиков, которая неизбежно рванет и погребет красных. Вон как с Махно-то вышло…
Рвануть-то эта мина и в самом деле рванула. Но белогвардейцам от этого не было ни жарко ни холодно — они к тому времени уже в эмиграции болтались.
Надо сказать, что в Новороссийск ушли не все, особенно из кубанцев. Не только и не столько — по идейным соображениям. Кубанская армия перешла реку выше всех по течению, и многие части просто не успели, их красные отрезали. Они начали партизанскую войну в предгорьях Кавказа, а через полгода их попробовал поднять Врангель… Но рассказ об этом будет дальше…
А впереди лежал Новороссийск. Эвакуация из него шла уже давно. Многие подсуетились и успели смыться раньше, причем эти господа убывали не в Крым, а сразу за границу.
«Гнусное зрелище представлял в это время из себя панический Новороссийск, где за спиной агонизировавшего фронта скопились десятки тысяч людей, из которых большая часть были вполне здоровы и способны с оружием в руках отстаивать право на свое существование. Тяжело было наблюдать этих безвольных, дряблых представителей нашей либеральной и консервативной, совершенно обанкротившейся интеллигенции. Неприятный осадок на душе оставляли все эти растерявшиеся перед крушением их чаяний и надежд помещики, представители потерпевшей полное поражение нежизнеспособной буржуазии, десятки и сотни генералов, тысячи стремившихся поскорее уехать здоровых офицеров, озлобленных, разочарованных, проклинавших всех и вся».
(В. Раковский)
Армия начала подходить к Новороссийску 25 марта. К этому времени красные заняли Абрау-Дюрсо, находящееся в 15 километров западнее города. Сдерживали их только части Донской армии. Там тоже было интересно. К примеру, одна часть донцов, высланная прикрывать Абрау-Дюрсо, внезапно натолкнулась на красный авангард. Началась перестрелка, но потом красные стали кричать:
— Зачем вы сражаетесь? Ваше дело проиграно! Сдавайтесь.
И примерно половина отряда бросила винтовки.
Тем не менее большевиков удавалось удерживать. Местность там очень подходит для обороны, а красные не собирались бессмысленно класть свои головы.
…Как вспоминают очевидцы, Новороссийск оказался под завязку набит войсками и беженцами. На рейде стояли как российские военные и гражданские суда, так и английские. Но российских было очень мало, а англичане никого не собирались брать на борт.
И началось то, что многие не могли простить Деникину до конца жизни.
Вопрос был в распределении по судам. О гражданских речь вообще не шла, их никто брать не собирался — разве что особо привилегированных. Но и с военными имелись проблемы. Было очевидно, что на всех судов не хватит.
Деникин так и сказал командующему Донской армией генералу Сидорину:
— Все суда, которые имеются в Новороссийске и которые прибывают, поступают в распоряжение Кутепова[104]. Каждая дивизия Добровольческого корпуса имеет свои собственные пароходы, которые уже и заняты соответствующими караулами. Имеются еще и пароходы, находящиеся в распоряжении Кутепова, охраняемые караулами и не занятые частями. Для Донской армии не предоставлено ни одного судна. Правда, с часу на час ожидается прибытие новых пароходов.
У «добровольцев» было преимущество. Они пришли первыми — да и по первоначальному плану эвакуироваться морем из Новороссийска должны были только они. Но дело даже не в том. Офицеры Добровольческого корпуса были о себе очень высокого мнения, они только себя считали «настоящими белыми», а на остальных смотрели как на «попутчиков». (Это вообще-то коммунистический термин, но тут он очень подходит).
Так вот, они полагали, что самое главное — вытащить их.
Еще до начала эвакуации, по свидетельству Деникина:
«Генерал Достовалов во время одного из совещаний в поезде Ставки заявил:
— Единственные войска, желающие и способные продолжать борьбу, — это Добровольческий корпус. Поэтому ему необходимо предоставить все потребные транспортные средства, не считаясь ни с чьими претензиями и не останавливаясь в случае надобности перед применением оружия».
Хотя именно казаки сложили свои головы, пытаясь остановить Буденного. Все главные сражения после Ростова легли на плечи казаков. Но кому какое дело!
…А в Новороссийске на это наложилась обычная психология массовой паники: «умри ты сегодня, а я завтра».
Добровольцы охраняли подходы к судам. Охраняли они их серьезно: возвели баррикады, поставили пулеметы — и начали погрузку. Погрузились успешно. И ладно бы. Но когда на следующее утро начали подходить дополнительные корабли, предназначенные уже для Донской армии, «белые рыцари» стали их элементарно перехватывать! Деникин на все претензии генерала Сидорина реагировал вяло: то ли не хотел вмешиваться, то ли, как пишут многие очевидцы, утратил силу воли. Сам генерал в «Очерках русской смуты» говорит об этом эпизоде очень сбивчиво и невнятно. У него в книге много таких мест — и это хорошо заметно. Обычно Деникин все излагает очень четко, а когда сбивается на невнятицу — значит, речь идет об эпизодах, когда генерал совершал не слишком красивые поступки. (Другие мемуаристы в таких случаях, как правило, просто врут).
И даже когда все-таки стали грузиться донцы, добровольцы и тогда пытались перехватить суда всяческими способами. Вот выдержка из официального документа — рапорта командира Донской партизанской дивизии, полковника генерального штаба Ясевича.
«Потоки площадной брани, расправы плетьми, сбрасывание с борта всех, кто не корниловец, — вот атмосфера, в которой происходила погрузка Корниловской дивизии. Недопустимей всех вел себя командир 1-го полка полковник Гордеенко, сбросивший в море трех офицеров и одного лично ударивший прикладом по голове…»
Сразу видно благородных людей и истинных героев!
…Бойцам Донской армии приходилось грузиться буквально с пустыми руками. Мучительнее всего было бросать лошадей, ведь конь для казака — как друг. Но делать было нечего. По городу носились табуны, которые тут же расхватывали невесть откуда появившееся черкесы. Как, впрочем, и «свои» чеченцы[105].
Да что там лошади! Бросали даже седла и винтовки.
«В городе шел погром. Громили магазины, громили и расхищали громадные склады с продовольствием и английским обмундированием, которые за недостатком времени и пароходов нельзя было эвакуировать. По улицам валялись ящики с консервами, кожаные куртки, шинели… Всюду рыскала местная беднота, стараясь утащить домой все, что можно было».
(В. Раковский)
Кстати, англичане наблюдали за всем этим с полнейшим равнодушием. Разве что в помощь добровольцам выделили танк, который иногда постреливал поверх голов — когда толпа желающих погрузиться на суда слишком уж напирала. Англичане вообще не могли понять, что происходит. Британские офицеры недоуменно спрашивали:
— Почему вы не обороняете город? Это же созданная самой природой неприступная крепость!
Так оно и есть. Новороссийск окружен горами. Теоретически белые могли держать город довольно долго и, не дергаясь, вывезти в Крым не только все войска и беженцев, но и тяжелое вооружение. Но… Моральное состояние было уже на нуле. Сражаться в тот момент никто не хотел.
И ведь самое главное — нельзя сказать, что красные очень сильно жали. Они вообще не совались. Похоже, большевики полагали: на этом все основные дела закончатся. Кто ж знал, что война на Юге затянется еще на восемь месяцев?
Многие белые тоже думали, что Крым — это просто перевалочная база по дороге в эмиграцию. Деникинцев в Новороссийске подстегивал не реальный враг, а собственная паника.
В итоге на берегу осталось около 30 тысяч бойцов Донской армии. 20 тысяч из них, подобно шолоховскому Григорию Мелехову, махнули на все рукой и сдались подошедшим красным. Примерно 10 тысяч ушли на юг вместе с Кубанской армией. О ней при погрузке даже и речь не шла.
В Новороссийске была брошена вся артиллерия, пулеметы и огромные склады с боеприпасами и снаряжением.
И в заключение этой главы стоит рассказать о судьбе Донской Сводно-партизанской дивизии, которую с некоторыми частями Добровольческого корпуса отправили прикрывать отход. Корниловцы, правда, быстро слиняли. А донцам твердо обещали, что им оставят плавсредства, и в итоге кинули в буквальном смысле слова.
Взбесил офицеров дивизии даже не сам этот факт. Война — жестокая штука. Иногда кому-то приходится пожертвовать собой, чтобы прикрыть остальных. Но их взбесило то, что им постоянно врали.
Вот завершающая часть рапорта командира Донской Сводно-партизанской дивизии генерала Дьякова:
«Во имя долга перед погибшими, преданными офицерами и войсками, для удовлетворения возмущенных, случайно уцелевших чинов дивизии, считаю необходимым в заключение отметить, что спешная, постыдная погрузка 13 марта не вызывалась реальной обстановкой на фронте [106], которая мне как отходившему последним была очевидна. Никаких значительных сил у Раевки не наступало, ибо в 14 часов (в 2 часа дня) 13 марта никого, кроме разъездов, у Владимировки не было. Что же касается деревни Борисовки, то она была весьма слабо занята двумя-тремя экскадронами и четырьмя ротами. Образ действий противника в этом районе делал основание предполагать, что там были всего лишь "зеленые". Таким образом, при наличии хотя бы слабой попытки к управлению со стороны генерала Кутепова или Барбовича ничего не стоило бы удержать Новороссийск еще два-три дня, указав только линию арьергардных боев и участки для тех частей, которые все равно не имели транспортных средств. К сожалению, ни генерал Кутепов, ни генерал Барбович не только не искали связи со своими частями, но даже увернулись от меня, так как ни тот, ни другой не ответили, кто у меня справа и слева и какой план действий ими намечен. В результате управление из рук генерала Кутепова было передано генералу Барбовичу, который передал его начальнику Корниловской дивизии, а последний — своему командиру полка, который не желал иметь ни с кем связи и, избрав себе благую часть — движение по полотну железной дороги вместе с бронепоездами, менее всего был занят прикрытием Новороссийска с северо-запада, как значилось в директиве.
Если по условиям обстановки вызывалась необходимость пожертвовать Сводно-партизанской дивизией как арьергардом, выиграть время и погрузить прочие части армии, то неужели допустимо не поставить об этом в известность начальника этого арьергарда? Неужели допустимо не дать ему ясной и определенной задачи? Насколько мне известно, ни военная история, ни тактика не рекомендуют применять обман начальника арьергарда. Между тем не будь этого обмана, то есть знай я, что судов для дивизии нет, я остался бы с дивизией в Кирилловке и, безусловно, продержался бы весь день 14 марта, если при мне остались бы бронепоезда. Наконец, самый факт обмана в бою, то есть заведомое сокрытие боевой обстановки со стороны старшего начальника, действует на обманутую часть настолько разлагающим образом, что вести ее еще раз в бой и ждать успеха едва ли будет разумно…»
Дата добавления: 2015-07-10; просмотров: 58 | Нарушение авторских прав