Глава сорок первая. Ласковое слово лучше мягкого пирога

Небольшой отряд вооруженных всадников приближался к сельцу Молоди. Солнце только что скрылось за темной стеной леса, и было еще совсем светло. Впереди, на высоких ухоженных жеребцах, ехали Михаил Иванович Воротынский и Никита Романович Одоевский. Немного поотступя — вооруженные слуги.

Небольшой бревенчатый мост через спокойную и чистую реку Рожаю, и всадники поднялись в горку, к деревянной церкви Вознесенья, окруженной крестьянскими избами.

Стременной воеводы Воротынского постучался в поповский дом, самый обширный среди трех десятков сельских домишек.

Дородный поп Василий вышел встречать именитых гостей. Имя Михаила Воротынского — победителя крымского хана Девлет-Гирея — славилось по всей Русской земле, а среди жителей сельца Молоди почиталось особо.

Воротынский слез с коня, снял шлем и, расправив бороду, первым подошел под благословение.

— Примешь нас, святой отец?

— Входите, входите, дорогие гости. Если бы упредили меня, колокольным бы звоном встретил.

Князь Воротынский махнул рукой:

— Пустое.

Воеводы вошли в дом. Поповский слуга подал путникам умыться с ковша, принес расшитое узорами полотенце. А у стола уже хлопотала попадья, еще молодая, румяная женщина.

Ратники разошлись по крестьянским домам, иные пошли промочить горло в корчму.

Молодинский поп жил небогато, но на стол поставил лучшее, что у него было. Он потирал руки, кланялся, желая всячески показать, как он рад гостям.

— В прошлый вторник, — вспомнил поп, — ровно год миновал после победы. Я молебен в церкви справил, за благоденствие твое, боярин, молился, убиенных воинов поминал.

— Спасибо, отец Василий.

— У нас слух идет, — продолжал поп, — не утишил грозный царь свое сердце. Опять на Москве кровь льется. Хоть и отменил он опришнину, одначе лютует, как прежде.

Воротынский вздохнул, взглянул на Одоевского.

— А куда вы, государе бояре, путь держите?

— Царь и великий князь Иван Васильевич к себе призывает, — с неохотой ответил Никита Одоевский, — в Александрову слободу едем.

— Кровавая яма — Слобода царская, будь она проклята! А правду ли говорят, что ляхи нашему царю корону отдают? Другие говорят, будто они царевича Федора на царствие просят и хочет будто наш великий государь латинскую веру принять.

— Не может того быть, чтобы наш государь латинянином стал, — с негодованием сказал Воротынский.

— И я так думаю, — заторопился поп. — А еще слышно было, требует он себе от ляхов исконную русскую землю Киевскую и будто тамошние жители благоприятствуют в том нашему государю.

Молодинский поп Василий еще о многом расспрашивал воевод. Оно и понятно: нечасто заезжали к нему в дом столь именитые гости. Разговор велся бы еще долго, но Михаил Воротынский устал в дороге. Он решил встать рано, чтобы к вечеру не спеша добраться к Москве.

Попадья мягко постелила ему, и боярин, потянувшись перед сном, потушил свечу и закрыл глаза.

Едва засветило, воеводы проснулись и стали собираться. Хозяин потчевал гостей на дорогу парным молоком с только что испеченными пшеничными ватрушками.

Еще не взошло солнце, по дворам пели третьи петухи, когда отряд боярина двинулся к Москве по большой серпуховской дороге.

Воротынскому вдруг захотелось побывать на месте прошлогодних боев. Поежившись от утреннего холодка, он повернул коня и по берегу реки стал пробираться сквозь густой кустарник. Его конь шумно подминал грудью молодую поросль ивняка и бузины.

За воеводой повернули остальные.

Над рекой и по низинам лежала плотная пелена тумана. Кое-где, разорвав ночное покрывало, торчали зеленые ветви. Невидимые в тумане, крякали и плескались в воде утки.

От шумевшего по камням ручейка, впадавшего в Рожаю, воевода свернул вправо, и вскоре между деревьями показалась возвышенность. Высокий плетнёвый забор тянулся вдоль возвышенности. Это была молодинская крепость, возле которой разыгрался знаменитый бой.

Вслед за Воротынским и ратники подъехали к вылазным воротам. Отсюда в решающий час вырвался из крепости сторожевой полк Дмитрия Хворостинина… В ушах князя раздался его зычный, раскатистый голос. Вот здесь, на этой земле, потоками лилась кровь. После боя земля была завалена мертвыми телами. Целую неделю хоронили погибших оставшиеся в живых.

И сейчас на земле валялось сломанное оружие: ржавые мечи, сабли, много побитых, разрубленных шлемов и кольчуг… А рядом, чуть в стороне от крепости, желтела высокая рожь с тяжелым налившимся колосом.

Михаил Иванович молча слез с лошади, снял шлем. Спешились, сняли шлемы и остальные.

— Да будет вам земля пухом, любезные други, — прошептал Воротынский. — Никогда не забудет вас Русская земля.

Сунув ногу в стремя, он заметил мальчишечьи белобрысые и вихрастые головы, торчавшие из-за плетня.

В крепости собрались все деревенские мальчишки. У них горели глаза от возбуждения и зависти.

Воротынский улыбнулся.

— В этой деревне, — раздался его громкий голос, — могут взрасти только храбрые воины. Никто не отступит перед врагом.

Воевода тронул коня и не торопясь стал выбираться на серпуховскую дорогу.

Отряд миновал корчму. В дверях ее виднелся старик хозяин…

Лошадь Воротынского прянула ушами, воевода поднял голову. На дороге стояла белобровая девочка лет восьми с букетом полевых цветов.

— Возьми, дедушка, — сказала она, протягивая цветы.

Воротынский остановил коня.

— Как звать тебя, красавица?

— Марьюшка.

— За что мне цветы даришь, Марьюшка?

— За то, что ты ордынцев побил. Не дал нас с мамкой в полон угнать. Папка тебе помогал, топором рубился, а мы с мамкой в лесу хоронились.

— Спасибо, Марьюшка, — дрогнул голос воеводы. Он нагнулся, поднял белобровую и поцеловал ее, а цветы сунул за ворот кольчуги.

— У тебя борода колючая, — не улыбнувшись, сказала Марьюшка. — У папки не такая… А плачешь ты почто?

Воротынский осторожно поставил девочку на дорогу и шевельнул поводья.

Не торопясь, навстречу всадникам шли верстовые столбы. Желтая пыль клубилась под копытами лошадей и медленно оседала далеко позади.

* * *

Прошло два месяца. Осень в Москве стояла тихая и теплая. Зеленые листья в лесах меняли окраску, желтели. Клен и рябина в кремлевском саду пламенели осенним нарядом.

Поздно ночью царь Иван спустился в тюремный подвал. После смерти Малюты Скуратова он все чаще и чаще появлялся на пытках. Боярский сын Сидорка Степаков, заменивший Малюту, был злобен и свиреп, однако выдумки у него никакой не было.

Усевшись на свое место, царь поставил посох, прислонив его к спинке кресла, протер платком слезившиеся глаза и задумался.

Сидорка Степаков зажег толстые восковые свечи в трехпалых железных держаках, раздул в большой жаровне серевшие пеплом угли и в ожидании царских приказов усердно колупал в носу.

«Что делать с князем Воротынским, — думал царь Иван, — он ни в чем не сознался! Отпустить на свободу? Нельзя, не простит зла и может отомстить… Он должен умереть. Слишком высоко вознесла его народная молвь, слишком часто повторяют его имя бояре… А самое главное, он должен знать, кто был моим отцом, и ежели помянет Ивашку Телепнева-Оболенского, ему все поверят. Царь всея Руси — сын низкого холопа Ивашки Телепнева…»

— Ненавижу Воротынского, — прошептали побелевшие губы. В глазах царя Ивана потемнело. Он часто задышал. — Сидорка!

Боярский сын, словно подброшенный пружиной, ринулся к царю.

— Признал ли Михейка Воротынский свою вину?

— Не признал, великий государь, со многих пыток. Твердит все — нет и нет.

Царь посмотрел на икону в углу, перекрестился и твердо сказал:

— Привести сюда!

Два стражника под руки притащили едва державшегося на ногах воеводу в тяжелых ржавых оковах, звеневших по каменному полу.

Царь Иван, выпятив вперед редкую бороденку, долго разглядывал Воротынского. Вряд ли теперь кто-нибудь мог узнать боярина и воеводу — грозу врагов России.

Он был бос, из рваной грязной одежды торчали соломинки.

Спина в багровых кровоподтеках.

— Что голову опустил, боярин, плохо тебе? — спросил царь. — Али стыдно за воровство?

Узник молча взглянул в глаза царю.

— Молчишь? Эй, вы, — крикнул царь палачу и стражникам, — все выйдите вон!

Медленно спустившись по ступеньке, он шагнул на каменный пол и стал рядом с Воротынским. Ростом они были одинаковы.

— Скажи мне, боярин, — помолчав, спросил царь, в голосе его послышалась просьба, — правду ли бояре говорят, будто я не в свое место сел? Будто мое место не престол в Москве, а в отчине Ивашки Телепнева-Оболенского? Подожди, не отвечай, знаю, говорят о том бояре. Скажи мне, как ты мыслишь… Сними с меня великую тяжесть, боярин… Если скажешь, прощу тебе все. До конца дней своих будешь верным слугой, и дети твои…

— Не ведаю, о чем спрашиваешь, великий государь, а вины перед тобой не знаю.

— Не ведаешь? Лжешь, ты все знаешь! Значит, не хочешь царской милости?

Воротынский молчал.

— Хорошо. Доказчика ко мне.

Стражники привели Данилку, слугу Воротынского.

— Твой слуга показывает на тебя, боярин, — произнес царь Иван совсем другим голосом. Он обернулся к Данилке: — Что знаешь про своего господина?

Слуга покосился на воеводу. Увидев тяжелые железные цепи, осмелел.

— Плохое против тебя задумал, великий государь. Извести хотел.

— Как так?

— Посылывал колдунью имать сердце умерших без покаяния. Она разрывала могилу, вырезала сердце, сушила и растирала в муку. — Слуга опять посмотрел на Воротынского.

Воевода стоял, опустив голову.

— Тую зловредную муку подсыпали тебе, великий государь, в мясные пироги, дабы ты, великий государь…

Царь с отвращением плюнул.

— Еще что знаешь?

— Не однажды своим гостям говаривал Михайла Иванович, будто ты, великий государь, бегун и хороняка… В прошлом годе будто в Новгород убег от крымского хана. А он, боярин Михайла Иванович, будто победоносец и оборонитель всея Русской земли.

— Неправда! — не вытерпел Воротынский. — Не говорил я этого… Учили меня родители служить тебе, государь, верно…

— Замолчи! — притопнул царь.

Воротынский опять опустил голову.

— Признаешь вину свою?

— Не виновен я, великий государь…

— Погрей его, Сидорка.

Стражники раздели воеводу и крепко привязали спиной к толстой деревянной доске — ни рукой, ни ногой не пошевелить. Доску положили на каменные плиты.

Сидорка высыпал угли из жаровни к правому боку воеводы.

Запахло горелым мясом.

— Ну? — произнес царь.

Воротынский молчал.

Царь Иван сошел со своего места, приблизился к воеводе и посохом стал пригребать угли.

— Скажешь?

Воротынский продолжал молчать. Грудь его с хрипом подымалась и опускалась.

— Подсыпь-ка по сю сторону угольков, Сидорка!

Палач принес вторую жаровню и вывалил угли к другому боку боярина.

Задымилась сбитая на сторону седая борода воеводы. Михаил Иванович, закрыв глаза, молчал, обезображенный, безразличный ко всему.

Князь снова видел татарских воинов. Они несметными рядами скакали на низкорослых лошадях. Пыль, поднятая тысячами всадников, застилала глаза. Воевода слышал дикий визг, воинственные крики… Но вот донеслись удары большого крепостного барабана, тягучий призыв трубы, раскаты пушечных залпов… Что это? Победа? Радость великая! Победные клики русских, они все громче, ближе. Его окружают ратные друзья и товарищи. Всадники приветствуют поднятыми на пики шлемами. Рядом скачет высокий, как башня, Дмитрий Хворостинин. Его зычный голос слышен далеко вокруг. Князь Никита Одоевский, Шуйский…

Большой серый жеребец воеводы легко несет его на врагов. Он поднял меч… Но вдруг вражеский воин ударил коротким копьем в левый бок воеводы, и острая, нестерпимая боль рванула сердце.

— Что скажешь?

Царь Иван ждал, склонившись к князю.

— Господи, прими душу мою… — Воротынский открыл глаза и, чуть повернув голову, стал глазами искать икону.

Руки, еще недавно сильные, легко державшие тяжелый меч, едва шевельнулись, воевода хотел приподняться. Через минуту голова его дернулась и безжизненно сникла.

— Прекратить пытку, отправить на вечное заключение в Белозерский монастырь, — сказал царь Иван и, круто повернувшись, пошел к выходу.

* * *

Все худое когда-нибудь проходит.

Осенью 1573 года урожай наполнил закрома русского крестьянина крупным тяжелым зерном. Во всех домах пекли пшеничный либо ржаной хлеб и не верили своему счастью.

Хлеб целовали перед тем, как положить в рот, молились на него, не давали упасть на землю ни единой крошке… Поутихла моровая болезнь, открылись проезжие дороги.

В русских селениях прекратились бесчинства опричников. Однако непомерные подати и налоги не давали вздохнуть мужику. Во многих местах крестьяне бунтовали и по-своему расправлялись с царскими сборщиками податей. Продолжалось бегство хлебопашцев и горожан на северо-восток, за Урал и на юг.

В 1574 году царь Иван разрешил купцам Строгановым, наследникам Аники Строганова, строить новые укрепленные городки на Тоболе, на Иртыше, на Оби и иных реках, где придется.

Строгановы продолжали заселять свои земли русскими людьми, поднимать пашни, добывать железную руду и соль, промышлять пушнину… Опираясь на помощь сибирских народов, Строгановы вели тяжелую борьбу с татарским ханом Кучумом. Тяжелым трудом переселенцев оплодотворяли и оживляли новые края, раздвигая границы Русского государства.

После кровавых опричных лет русский народ медленно залечивал свои раны. На многие вотчины возвращались старые владельцы, восстанавливалось хозяйство…

Но война за Ливонию продолжалась.

В небе Русского государства снова собирались грозовые тучи.

* * *

К вечеру 10 августа 1574 года строгановские кочи подошли к песчаным островам, лежавшим в устье широкой реки Енисея. Степан Гурьев, доверенный человек купцов Строгановых и кормщик «Сольвычегодска», поставил свой коч в закрытой от волнения бухточке одного из островов, заваленного по берегам плавником. Дементий Денежкин, кормщик коча «Соликамск», встал на якорь вслед за Степаном Гурьевым.

Солнце огромным красным шаром висело над северным морским заливом. Тоскливо кричали чайки.

На кочах стали готовить ужин, потянуло вкусным дымком…

Степан Гурьев болел долго, но железное здоровье и молодость все же победили. Залечив раны, нанесенные топором ордынского князя, он снова захотел увидеть ледовитые моря и незаходящее солнце. Строгановы не забыли его. Кормщик взял в дружину своих старых друзей, русских корсаров… Федор Шубин, Василий Твердяков, старик Максим Бритоусов и другие мореходы, ходившие по морям с царским адмиралом Карстеном Роде, собрались на коче «Сольвычегодск». В поварне возился монах Феодор. Покряхтывая, он ложкой мешал в котле душистое варево, пробовал его на вкус, подкладывал дрова в печь. На поясе отца Феодора по-прежнему висела кружка для сбора денег, запечатанная монастырской печатью.

И Анфиса, жена Степана Гурьева, была вместе с ним на коче.

Она поклялась на кресте никогда не расставаться с мужем.

Русским мореходам предстоял дальний путь. Из реки Енисея они пойдут морем в устье реки Пясины и дальше на солнечный восход, по рекам и волокам, туда, где лежит нетронутая моржовая кость и «людишек неясачных живет несосчитимое множество».

Note1

Государственный канцлер, хранитель большой государственной печати.

Note2

Старший в боярской думе. В его ведении находились царские конюшни.

Note3

Польский король Сигизмунд-Август.

Note4

Красная площадь.

Note5

На теперешней площади Ногина.

Note6

Палки или толстые прутья, употреблявшиеся для наказаний.

Note7

Адашев — государственный деятель первых лет правления царя Ивана, впоследствии попал в опалу.

Note8

Высокая государственная должность служивых людей.

Note9

В земскую и опричную думы входило всего около двадцати пяти человек. Например, в 1572 году в их составе были: земская дума — И. Ф. Мстиславский, П. В. Морозов, И. В. Шереметев-меньшой, Я. А. Салтыков, В. Ю. Траханиот, Н. Р. Юрьев, М. И. Воротынский, В. А. Глинский, В. Б. Сабуров, И. А. Шуйский; в опричной — бояре: Ф. М. Трубецкой, С. Д. Пронский, П. Т. Шейдяков, П. Д. Пронский, Н. Р. Одоевский, Ф. И. Умный-Колычев, И. А. Бутурлин, В. А. Сицкий; окольничие — Н. В. Борисов-Бороздин, В. И. Умный-Колычев, Д. И. Хворостинин, Д. А. Бутурлин, В. Ф. Ошанин, О. М. Щербатый.

Note10

Высший духовный сан на Руси XVI века до избрания патриарха.

Note11

Телохранитель.

Note12

Стокгольм.

Note13

Переводчик.

Note14

Шведский.

Note15

Датским.

Note16

Таллинн.

Note17

Здесь: глава ордена.

Note18

Пожарные.

Note19

Церковная люстра.

Note20

Балтийское море.

Note21

Император Римской империи.

Note22

Польша и Литва до Люблинского сейма 1569 года соединялись практически только личной унией, то есть общностью короля.

Note23

Мальвазия, мускатель, аликант — сорта вин.

Note24

Мокрый хворост или жерди, которыми закладывают крепостной ров.

Note25

Каперский, корсарский флот, состоящий из кораблей, принадлежавших частным лицам, сражающийся по решению своего правительства с вражескими кораблями.

Note26

Рынок.

Note27

Комендант крепости у немецких рыцарей.

Note28

Подданный.

Note29

Союз немецких городов, заинтересованных в торговле на Балтике и Северном море.

Note30

Антверпен.

Note31

Боевой топор.

Note32

Настоятель монастыря.

Note33

Поморский корабль для плавания во льдах.

Note34

О п р у г и, о п р у ж ь я — шпангоуты, поперечные крепления корпуса корабля.

Note35

Поморский корабль, предназначенный для плаваний во льдах.

Note36

По солнцу.

Note37

Слуга при спальне боярина.

Note38

Настоятель монастыря.

Note39

Монахи и монахини.

Note40

Крепость находилась примерно на месте Румянцевского дворца, ныне Государственной библиотеки им. В. И. Ленина.

Note41

Длинный кафтан с короткими рукавами.

Note42

Придворный, прислуживающий за царским столом.

Note43

8 ноября.

Note44

Украшение на голове лошади.

Note45

Лук с налучником и колчан со стрелами.

Note46

Украинские или украинные пограничные города на окраине Московского государства.

Note47

Ямской двор, где держали лошадей для правительственных перевозок и почты.

Note48

Три копейки.

Note49

Балтийское море.

Note50

Клыки давно погибших моржей.

Note51

Четь — шесть пудов.

Note52

Соломония — великая княжна, первая жена великого князя Василия, отца Ивана Грозного. Георгий — выдуманный сын Соломонии, якобы родившийся после заточения ее в монастырь.

Note53

Подарок.

Note54

Здесь подразумевают русских из земель, входящих в Литовское княжество.

Note55

Комендант крепости.

Note56

Старая мелкая монета.

Note57

Таможенные сборы.

Note58

Право наследственности.

Note59

Охранную.

Note60

Детинец — внутреннее укрепление в русском средневековом городе.

Note61

Бояре на службе новгородского архиепископа.

Note62

Ванты, оттяжки, крепящие мачты с бортов.

Note63

Передняя мачта.

Note64

Железные кольца.

Note65

Евфимия, Василий и Мария родились от первого брака князя В. А. Старицкого и А. А. Нагой.

Note66

Сапоги.

Note67

Отверстия в борту.

Note68

Поперечный брус на мачте для крепления паруса.

Note69

Деревянный брус, выставленный вперед с носа судна, служащий для крепления парусов.

Note70

Угломерный прибор, употребляемый на кораблях до XVIII века.

Note71

Небольшое парусное судно.

Note72

Глашатаи.

Note73

Феодосия.

Note74

Татарский князь.

Note75

Один из крымских ханов, предшественников Девлет-Гирея.

Note76

Магомет-Гирею, крымскому хану, подарки посылались более ценные, чем Саип-Гирею.

Note77

В данном случае пропуск на выезд из Крыма.

Note78

Царица Мария.

Note79

Сторожевые заслоны и разведчики.

Note80

Стрелки из крепостных пищалей.

Note81

Таблица расположения светил в момент рождения человека, по которой астрологи предсказывали судьбу.

Note82

Наука, занимающаяся предсказыванием судьбы человека по положению звезд.

Note83

Распорядительница в царевниных покоях.

Note84

Должность в свадебном обряде.

Note85

Полотенца.

Note86

Почти четыре века спустя, при вскрытии ее гроба, обнаружили: знаменитая «царская невеста» с трагической судьбой — умереть сразу после венчания — лежала, как живая, прелестная, только мертвенно-бледная. Почему время пощадило ее от разрушения? Это остается пока необъяснимым.

Note87

Гривенка — фунт.

Note88

Казак — древнее слово, перекочевавшее в русский язык не то с татарского языка, где оно означало вольного человека, не то от половцев, называвших казаками стражу. Русские определяли этим словом, существовавшим в русском языке до монголо-татарского нашествия, вольного человека, свободного от всяких поборов… В приказах Ивана Грозного казаками называли военное сословие. Им платили жалованье и давали право беспошлинно ловить рыбу и охотиться там, где они несли сторожевую службу. Выражение «сечевые казаки» следует понимать как «пограничные казаки».

Note89

1 августа.

Note90

Слово «украина» давно известно в русском языке. Оно означало «окраина». Впервые «украина» употребляется в киевской летописи под 1187 годом. Сообщая о смерти переяславского князя Владимира Глебовича, летописец записал: «Плакашися по нем все переяславцы… о нем же украина много постонала». В данном случае под словами «московская украина» понималась окраина Московского государства.

Note91

Дорогах.

Note92

Указ о береговой службе сохранился до наших дней.

Note93

Темного цвета.

Note94

Шерстяной плат, употребляемый вместо юбки.

Note95

Кафтан с откидными рукавами.

Note96

Оборонительная линия, сооруженная из лесных завалов.

Note97

Комендант крепости.

Note98

Тяжелые дубовые колоды, утыканные острыми копьями. Их ставили поперек речного брода, затрудняя движение врага.

Note99

Начальник артиллерии.

Note100

Военачальник, ведающий перевозкой и постройкой Гуляй-города.

Note101

Почетное звание.

Note102

Придворный чин, ответственный за прокорм царских коней.

Note103

Крепость Вейсенштейн.

Дата добавления: 2015-07-12