Глава 18. Мару оплакивали многие.

Мару оплакивали многие.

Горожане любили добрую женщину, которая с радостью помогала всем, кто нуждался в помощи и заботе. Все знали, что у Мары чистое и любящее сердце, что она день и ночь без отдыха ухаживала за немощными стариками, брошенными и забытыми повзрослевшими детьми, за больными, страдающими неизлечимыми болезнями и поэтому потерявшими всякую надежду, за сиротами, которые в этой женщине видели свою маму.

Люди сочувствовали Амон-Pa, не так давно потерявшему отца, а теперь и мать. Они очень жалели его, ведь маленький мальчик остался совсем один на этом свете.

Собравшийся на похоронах народ постепенно начал расходиться. Последним с кладбища, сгорбившись, словно от непомерной тяжести, ушел ювелир Захарий. Во время похорон глаза старого мастера были полны слез, но он их не стеснялся и не прятал от людей. Все время, пока хоронили Мару, Захарий прижимал к себе Амон-Pa, словно защищал его своей грудью от только ему одному ведомого нападения. При этом он долго и нежно гладил мальчика по волосам своими зажившими золотыми руками и что-то тихо-тихо повторял про себя.

– Сынок, пожалуйста, зайди потом ко мне в мастерскую! – с надеждой в голосе попросил он мальчика перед своим уходом. – Придешь?

Амон-Pa остро чувствовал особую заботу и любовь старого мастера, и он был очень благодарен Захарию за это. «Может быть, это потому, что я вылечил его руки?» – думал мальчик.

– Хорошо, я обязательно приду, – тихо сказал он и этим успокоил ювелира.

Идет сейчас Захарий по дороге с опущенной головой. Плечи его дрожат, видно, он плачет.

У свежего могильного холмика, на котором лежали принесенные людьми цветы, остались только близкие друзья Амон-Ра – Иорам и Илья. Илья, так же как Иорам, был старше Амон-Pa на четыре года, но дружба эта была мальчикам в радость. Поэтому Амон-Ра так хотел пригласить Илью на свой день рождения, когда ему исполнялось семь лет, но тогда этому празднику не суждено было состояться. С тех пор друзья не видели друг друга.

Мара любила Илью как сына, старалась окружить его своей лаской и заботой, ведь мальчик рос без матери – она умерла во время родов. Илью воспитывали отец и старший брат. Ему было всего четыре года, когда он начал помогать отцу и брату в делах по хозяйству. А когда Илье исполнилось восемь лет, он научился плотничеству и стал хорошим мастером своего дела. Его изделия были так красивы, удобны и прочны, что люди не верили, что маленький мальчик может мастерить такие чудесные вещи. А Илья создавал свои изделия по четко отработанному плану. Сначала он хорошо все продумывал, затем аккуратно, во всех деталях, прорисовывал задуманную вещь на глиняных дощечках и только потом мастерил ее из дерева.

Теперь они втроем сидели у могилы Мары. Иорам и Илья молчали, они не хотели мешать Амон-Pa, который был погружен в свои мысли. А Амон-Pa думал о смысле жизни, о связи добра и зла, любви и ненависти, печали и радости. Он вспомнил о мешочке, висящем на шее, и пощупал его – там лежал камень-письмо. «Да будет твой путь тернистым», – вспомнил он написанные на камне слова.

«Отца отняло у меня море. Мама защитила меня, ценою своей жизни спасла от неотвратимой смерти. И теперь она покоится здесь. Андрей тоже оставил меня. Куда ушел Андрей? Почему не взял меня с собой?.. Большой Мальчик сильно разбил мне лоб. Он разозлился и бросил в меня камень только потому, что я вылечил Иорама... Отец Иорама уничтожил все наши лекарства и мази. Нас с Иорамом за то, что лечим людей, некоторые называют “сатанинским отродьем” и избегают. Может быть, это и есть тернистый путь?»

Так думал Амон-Pa и старался разобраться в происходящих событиях, найти в них ответы на свои вопросы. Особенно его мучил вопрос: почему люди отвечали на добро злом? В течение шести месяцев, днем и ночью Амон-Pa и Иорам усердно изучали секреты изготовления лечебных мазей. Сколько было вложено сил и труда в поиск лекарственных трав и корней, в их обработку, в приготовление самих лекарств. С каким упорством овладевали они способами целительства и как радовались, что смогут помогать людям: лечить больных и исцелять калек. Но люди на все это ответили злом. Не все, конечно, но большинство из них оказались неблагодарными людьми...

«Да будет путь твой коротким и бесконечным».

Как может быть путь одновременно и коротким, и бесконечным? Да еще – восходящим!

«Пути без обычных дней не существуют, – подумал Амон-Ра, – значит, нужно оглянуться на уже ушедшие дни – не таится ли в них путь восходящий. Андрей научил меня мудрости пути. Людям кажется, что дороги придуманы лишь для того, чтобы ходить из одной деревни в другую, чтобы покупать товары или продавать их; чтобы навещать родственников и друзей, доставлять радость или вредить кому-то. Дорогами пользуются жестокие разбойники, грабящие и убивающие путников, и святые люди, несущие свой свет другим. Люди не думают о том, что все дороги, какие только существуют на земле, служат великой цели – совершенствованию и возвышению души. Дни – это дороги жизни, а дороги – это дни. Они вместе могут привести человека к вершинам его души. Но надо знать, что кроме земных дорог для телесного перемещения есть мысленные дороги, по которым перемещается наша душа. И лучшая дорога для человека это та, которая вмещает в себя восхождение тела и души одновременно».

Амон-Ра вспомнил знакомую горную тропинку, ведущую в пещеры. Тропинка эта была и тернистая, и восходящая, да и не такая уж длинная – хватит и полдня, чтобы подняться по ней до пещер и тут же спуститься вниз. Может быть, в камне-письме речь идет об этой тропинке? «Что же тогда получается, – подумал мальчик, – по этой тропинке я должен ходить туда-сюда всю свою жизнь?! Какая бессмыслица! Хождение взад-вперед никак не может помочь восхождению души! Что ты несешь на своих плечах туда, наверх, и с чем ты спускаешься вниз – это и есть путь. Если человек идет по дороге, ничего не неся на своих плечах, то он и не идет по ней, а бесцельно гуляет. Дорога без ноши – есть дорога в никуда. Дорога для того и дорога, чтобы люди ходили по ней со своими ношами. Есть ноша – будет дорога, нет ноши – не будет дороги. Но что должен нести человек, какую ношу? Он должен нести ношу забот. Если человек идет по дороге, согнутый в плечах под тяжестью забот о других, и несет эту тяжесть с чувством долга, с чувством постоянной сердечной радости, то дорога эта есть путь восхождения его души, независимо от того, что иногда по ней приходится и спускаться».

Путь, дорога, путь!

Амон-Pa догадывался, что тайна камня-письма заключалась именно в этом слове. Одно за другим всплывали в мыслях наставления Андрея, зазвучал его, такой дорогой сердцу Амон-Pa, голос. «Пойми, мой мальчик, – говорил Андрей, – путь есть сама жизнь. А человек есть вечный путник Вселенной... Жизнь на Земле – это только отрезок нашего вечного пути, пути в Беспредельность... Душа направляется по видимым и невидимым путям... Честь путника – его ноша»...

Далее Андрей говорил: «Дорога есть матерь мудрости. Идущий легким путем катит свою душу по спуску вниз. Путь – это наша мысль. Самая сложная дорога – это дорога Любви и Добра. Возвышенные мысли есть путь, ведущий вверх... Дорог много, но у каждого свой путь, который он несет в себе с рожденья. Человек по-настоящему живет только тогда, когда идет по собственной дороге и несет собственную ношу. Это есть истинная жизнь и истинная дорога. Тайна собственного пути заключена в душе. Ключ к душе хранится в сердце. Сердце выдает его только ценою любви».

Эти наставления Андрея, ярко прозвучавшие его голосом во внутреннем мире Амон-Pa, помогли найти мальчику ответы на некоторые волнующие вопросы, однако суть камня-письма и на этот раз осталась не до конца раскрытой.

Амон-Pa очнулся от своих мыслей и оглянулся. Рядом с ним на земле сидели Иорам и Илья.

– Иорам, – обратился Амон-Pa к ученику и привстал, – придется тебе подняться в пещеры и взять мазь для лечения травм...

– Для кого? – спросил Иорам.

– Ты должен вылечить своего отца.

Лицо Иорама исказилось от гнева.

– Мой отец заслуживает, чтобы всю жизнь быть прикованным к постели. Тогда он причинит людям меньше зла. Разве не он убил твою маму? Разве не он уничтожил все лекарства? Так почему я должен его лечить?

Амон-Pa тихо и спокойно ответил:

– Иорам, не будем судьями твоему отцу. Ты – целитель. Ты обязан помогать людям, несмотря ни на что...

– И потому я обязан лечить даже злых и недостойных? Может быть, я должен лечить и врагов, чтобы они потом опять причиняли зло? – не успокаивался Иорам.

– Да, это так, если даже ты знаешь, что он все же останется твоим врагом. Кроме тебя твоего отца исцелять никто не будет.

Иорам умолк. Затем, немного помолчав, он встал и поспешил к пещерам.

Илья тоже поспешил домой, где его ждала работа.

Амон-Pa пошел к мастерской ювелира Захария.

Золотых дел мастер сидел перед своей мастерской и ждал Амон-Pa. Увидев мальчика, он широко улыбнулся и проговорил:

– Заходи, сынок, в мастерскую, посмотри, как я живу! – ювелир волновался, хотя не мог понять причину своего волнения.

Мастерская была слабо освещена, так как ее единственное, маленькое окошко пропускало совсем немного света. Но Захарию это не мешало, он любил работать при горящих свечах. В одном уголке мастерской стояла тахта, около окошка – рабочий стол Захария, остальные углы и ниши в стенах были заняты инструментами, а на полках лежали небольшие кусочки золота и серебра, стояли коробочки с драгоценными камнями. В мастерской было чисто, все вещи в ней имели свое место. Чувствовалось, что хозяин любит во всем порядок.

Амон-Pa почему-то думал, что в мастерской увидит выставку изделий прославленного ювелира. Он воображал, как Захарий показывает ему то одно изделие, то другое и с гордостью рассказывает о каждом из них. Но, войдя в мастерскую, мальчик сразу понял, что скромный и застенчивый, да еще и бедный и беззащитный, Захарий не может позволить себе такой роскоши. Все, что он создавал, сразу забирали заказчики, у него же оставались «золотые» руки и кусок черствого хлеба. А несколько месяцев тому назад он чуть было не потерял и свои руки. До сих пор Захарий так и не понял, что тогда произошло. Может быть, все это ему приснилось: и ожоги, и исцеление рук? Он не мог постигнуть умом, как же Амон-Pa вылечил ему руки.

– Вот так я живу, сынок! – развел руками Захарий, – Это все, что у меня есть, большего мне не надо!

Амон-Pa с любопытством рассматривал инструменты ювелира. Захарий стоял рядом и не сводил с него глаз.

Потом они уселись на тахте.

Захарий откуда-то достал маленькую коробочку, открыл ее и вынул из нее изделие.

– Это тебе, сынок... – и положил что-то мальчику на ладонь.

Амон-Pa внимательно посмотрел на изделие, и у него от восхищения перехватило дыхание: на его ладони лежала чудесная вещь. На его руке покоилось настоящее миниатюрное солнце! Это было восходящее солнце, оно испускало первые рассветные лучи и готовилось взойти из-за горы и осветить весь мир. Лучи же его были усыпаны переливающимися и сверкающими всеми цветами радуги бриллиантами и другими драгоценными камнями.

Мальчиком овладело странное переживание: разве не это солнце созерцал он, когда закрыв глаза, сосредоточившись самозабвенно, исцелял руки мастера? Тогда перед его взором возникло сказочное зрелище: как покорял мастер благородный металл, как его сильные, но такие нежные пальцы скручивали и плели тончайшие золотые нити, с какой точностью, любовью и изяществом эти пальцы вставляли в них драгоценные камни. И вот что получилось: настоящее восходящее солнце, только маленькое, которое умещается на человеческой ладони! Амон-Ра понял – это был шедевр мастера. И хотя сын рыбака не имел опыта оценки ювелирных изделий, но сердце определенно подсказало, что на его ладони лежало маленькое чудо!

Еще одно странное чувство овладело мальчиком.

Чем внимательнее он рассматривал изделие, тем яснее замечал в восходящем солнце образ Мары. На золотом диске солнца незаметно возвышались тонкие формы, и воображение Амон-Pa улавливало полное доброты лицо Мары. «Надо спросить!»– подумал мальчик.

– Захарий, я и вправду вижу образ Мары или мне кажется?

Ювелира не смутил этот вопрос и он ответил прямо и откровенно:

– Ты прав, сынок. Я всю жизнь любил Мару... Она же любила Амона. Мара была для меня ангелом, спустившимся с небес.

«Так вот почему он одинок», – с грустью подумал Амон-Pa. Мальчик проникся чувством сострадания к мастеру, и поэтому ему захотелось сказать Захарию что-нибудь приятное.

– Ты очень хороший! – сказал он тихо мастеру. А затем, после минутного молчания, когда каждый осмысливал состоявшееся откровение, Амон-Pa спросил. – Скажи, Захарий, сколько времени ты трудился над этой вещью?

– Всю жизнь и одну ночь! – ответил мастер.

– Как это? – удивился мальчик.

– Мару я любил всю жизнь и потому постоянно думал, как отразить, как выразить свою любовь в изделии. Я долго искал формы выражения единства Мары с Солнцем. Искал даже во сне. Но постичь, понять это я смог только вчера ночью, и получилось то, что ты держишь в руках. Если бы Мара была жива, я преподнес бы это украшение ей. Но теперь оно принадлежит тебе...

Амон-Pa собирался сказать мастеру, что не может взять эту прекрасную вещь, что она очень дорогая, что она есть чудо на многие века и поэтому должна остаться у мастера. Но Захарий остановил его. Он взял медальон с цепочкой, нежно погладил его, поцеловал и, что-то прошептав, повесил мальчику на шею и спрятал на его груди под рубашкой.

– Носи это всегда с собой, сынок, будешь защищен от злобы! – и добавил. – Вот теперь я спокоен!

Мастер с нежностью погладил мальчика по голове.

– Спасибо, Захарий... Какое у тебя прекрасное сердце!

Наступило короткое молчание. За это время Амон-Ра и Захарий обменялись добрыми мыслями, полными забот друг о друге.

Их молчание прервал голос Саломеи:

– Дядя Захарий, Амон-Pa у тебя? Я его ищу! – звала девочка с улицы.

Оба вышли из мастерской.

Саломея обрадовалась, увидев Амон-Ра.

– По всему городу искала тебя! – защебетала девочка. Она была явно чем-то взволнована.

– Почему, Саломея? Что случилось? – спросил Амон-Ра.

– Что случилось?! Пойди, посмотри, сколько народу собралось на площади. Ты тоже иди, дядя Захарий...

Саломея взяла за руку Амон-Pa и повлекла его за собой. Ювелир последовал за ними.

Дата добавления: 2015-07-12