Второстепенные лица, к которым привязан ребенок

Как уже отмечалось, нам нужно более четко, чем это уже было сделано, разграничить лица, к которым ребенок испытывает привязанность, и лица, с которыми ребенок играет. Ребенок ищет человека, к которому привязан, когда он устал, голоден, болен или встревожен, а также когда он не уверен, что этот человек находится где-то поблизости. Когда ребенок находит того, к кому привязан, он хочет остаться рядом с ним; он также может захотеть, чтобы его взяли на руки и обняли. Напротив, ребенок ищет партнера по играм тогда, когда находится в хорошем расположении духа и уверен, что лицо, к которому он привязан, где-то поблизости; кроме этого, когда партнер по играм найден, ребенок стремится вовлечь его в игровое взаимодействие.

Если этот анализ правилен, то роли тех, к кому ребенок испытывает привязанность и с кем играет, различны. Однако поскольку эти две роли вполне совместимы, любое из названных лиц в какие- то моменты времени может выполнять обе роли: так, мать ребенка иногда одновременно может выступать и в качестве партнера по игре, и в качестве главного лица, к которому он привязан, а другой человек, например ребенок постарше, являющийся в основном партнером по играм, также при случае может взять на себя роль лица, замещающего мать.

К сожалению, оба новаторских исследования, из которых мы черпаем наши сведения, не проводят упомянутых различий. В результате трудно понять, должны ли различные люди, называемые в этих исследованиях как «второстепенные лица, к которым привязан ребенок» всегда рассматриваться в таком качестве. Поэтому в описании результатов упомянутых исследований все эти лица обозначаются просто как «второстепенные», при этом предполагается, что одни из них действительно являются второстепенными лицами, к которым привязан ребенок, другие — главным образом партнерами по играм, а третьи (обычно очень немногие) — теми и другими одновременно.

Как в отношении гандийских, так и шотландских младенцев сообщалось, что второстепенными лицами, к которым они были привязаны, чаще всего служили отцы, старшие братья и сестры. В остальных случаях это были прародители или другие лица, проживающие в доме, изредка — соседи. Результаты исследований сходны в том, что ребенок четко выделял любого человека из дополнительного круга лиц, которым отдавал предпочтение, среди тех, к кому был безразличен. Эйнсворт (Ainsworth, 1967) отмечает, что «избирательность... и степень предпочтений среди близкого круга лиц весьма впечатляюща, например, в то время, как кого-то одного из братьев и сестер младенец всегда радостно приветствует, в отношении других не наблюдается ничего подобного».

С течением времени и число, и состав этих второстепенных лиц в окружении ребенка неизбежно меняется. Шаффер и Эмерсон замечают, описывая одного из малышей, что число второстепенных лиц, к которым привязан ребенок, могло внезапно увеличиться, а затем уменьшиться. Обычно, хотя и не всегда, такие изменения четко показывали, кто из домашних был доступен для ребенка в данное время.

Точно не известно, совпадает ли начало избирательного социального поведения в отношении второстепенных лиц с временем появления привязанности к главному лицу или в отношении второстепенных лиц такое поведение появляется несколько позже. Опираясь на реакцию протеста ребенка в ответ на уход матери как на критерий привязанности, Шаффер и Эмерсон представляют свои данные, которые являются подтверждением первой точки зрения. В то же время Эйнсворт склоняется к тому, что проявления привязанности к второстепенным лицам появляются немного позднее, чем к главному лицу. Однако ни в одном из этих исследований не использовались методы, способные прояснить этот вопрос¹.

______________________

¹Наблюдения Эйнсворт проводились с интервалами примерно в две недели; отчеты от родителей, на которых главным образом основывалось исследование Шаффера и Эмерсона, авторы получали каждые четыре недели.

Когда ребенок обнаруживает привязанность к нескольким лицам, легко предположить, что его привязанность к главному из них будет слабее или, наоборот, когда он привязан только к одному человеку, его привязанность особенно сильна. На самом деле это не так: исследователи сообщают, что они наблюдали обратную картину как у шотландских, так и у гандийских младенцев. В отношении первых сообщается, что если малыш начинает проявлять признаки сильной привязанности к главному лицу, то значительно возрастает вероятность его социального поведения также и по отношению к другим избранным лицам. И наоборот, младенец, который имеет слабую привязанность, скорее ограничит ее проявления одним человеком. Эйнсворт отмечает ту же зависимость в поведении гандийских младенцев. В качестве возможного объяснения она указывает на следующее: чем менее надежна привязанность ребенка к главному лицу, тем более вероятно, что он будет робок и пассивен в ходе установления привязанности к другим лицам. В качестве иного объяснения — либо дополняющего объяснение Эйнсворт, либо альтернативного ему — можно указать на то, что чем менее надежна привязанность ребенка, тем менее активен он в установлении игровых отношений с другими людьми.

Но каким бы ни оказалось истинное объяснение указанной зависимости, ясно одно: ошибочно полагать, что маленький ребенок делит свою привязанность в отношении многих лиц и поэтому не питает сильной привязанности ни к кому, а следовательно, он не переживает отсутствие какого-то конкретного человека. Напротив, имеющиеся на сегодняшний день данные подтверждают гипотезу, выдвинутую мной ранее (Bowlby, 1958), о том, что ребенок склонен привязываться к одному конкретному человеку и как бы делать его своей «собственностью». В пользу этой точки зрения обращалось внимание на то, как маленькие дети, которые посещают ясли по месту жительства, склонны «замыкаться» на одной конкретной няне, если имеют такую возможность. В своей книге «Младенцы без семьи» Берлингем и Анна Фрейд (Burlingham, Freud, 1944) приводят множество примеров такого рода. Например:

«Бриджит (2—2,5 года) входила в группу няни Джин, которую очень любила. Когда Джин, проболев в течение нескольких дней, вновь пришла в ясли, Бриджит постоянно повторяла: «Моя Джин, моя Джин». Лилиан (2,5 года) однажды также сказала «моя Джин», но Бриджит возразила ей и пояснила: «Джин — моя, Рут — Лилиан, а Илза — Кейт».

Поскольку склонность ребенка особенно сильно привязываться к какому-то одному человеку, по-видимому, установлена вполне определенно, а также поскольку она имеет далеко идущие последствия в плане психопатологии, я полагаю, что она заслуживает специального термина. В упомянутой выше работе (см.: Bowlby, 1958) я называл ее «монотропией»¹*.

________________

¹*Монотропия — букв, «направленность на одного», от греч. monos — один и tropos — направление. — Примеч. ред.

Дата добавления: 2015-07-12