Annotation 4 страница. Она узнала бы его в миллионной толпе

Она узнала бы его в миллионной толпе. Узнала бы с завязанными глазами - по запаху, по голосу. Лишь мельком глянув, узнала бы родинку над правой бровью, маленький шрам на подбородке. Глаза его ясные, прохладные, мятные губы.

Исчезли все звуки. Словно в вакууме, стояла по струнке и не могла отвести взгляда. Закаменела. Ногти впились в ладони до кровавых лунок на ладонях. Сашка улыбался - незнакомо, холодно. Чуждо. За годы разлуки он стал больше - рельеф мышц просматривался сквозь тонкую ткань белой рубашки. Лицо и манеры тоже стали другими - в глазах мелькал холод, движения казались плавными, слишком неторопливыми. Все это заметилось автоматически. Ника закрыла глаза, мотнула головой, опять посмотрела. Это действительно он. Живой и здоровый. Обнимающий чужую женщину так властно, что всем понятно - они вместе. Ника сглотнула вязкий ком в горле, шевельнулась, отмерла. Замутило. Нашла глазами выход в коридор, где была дамская комната, поспешила. В туалете было холодно и пусто. Пахло лавандой. От этого приторного аромата Нику затошнило еще больше. Пнула дверь в кабинку, глотнула воздуха и согнулась пополам. Рвало ее мучительно долго, горько. Шампанским и желчью.

Прислонилась лбом к холодному кафелю. Затрясло в ознобе. Прополоскала горло, задышала чаще. Зазвонил мобильный, обеспокоенным голосом Марк поинтересовался, где она. - Я в туалете, забери меня отсюда, - прошептала Ника и дала отбой. И минуты не прошло, как он распахнул дверь. - Что случилось? - обхватил ее лицо ладонями, заглянул в глаза. - Уже можно домой? - вяло спросила Ника. - Конечно, едем!

По пути к дому не сказала ни слова. Свернулась калачиком на заднем сидении, вдыхая запах дорогой кожаной обивки - слегка специфический, терпкий. Не могла понять - как это все случилось? Как он выжил, как оказался в столице, почему не вернулся к ней, к дочке. Столько лет она оплакивала его, скорбела до кровавых ран, до язвенной боли. А Сашка... Невредимый, с бриллиантовыми запонками на рукавах, красавицей, повисшей на локте - жил припеваючи все это время. И ни весточки, ни полслова. Тот, кто в любви вечной клялся, кто на руках носить обещал, Иуда. Снова замутило.

Марк вынес ее из машины на руках, усадил на кухне, налил ледяной воды в первую попавшуюся кружку. Выпила, не почувствовав температуры. Только зубы заломило. - Лисичка, что с тобой? Вызвать врача? Скорую? - приложил ладонь ко лбу, потом губами прикоснулся. Измерил пульс, обеспокоенно выдохнул, потянулся к телефону. - Не надо, - шевельнулась Ника. Мучили сомнения - рассказать Марку о Сашке, или не нужно? - Да что такое? Руки ледяные, трясешься вся, а лоб - кипяток. Что ты услышала? Кто-то тебя обидел? - Марк выпрямился, но не отпустил ее рук. И она решилась. - Я не услышала, а увидела. - Что - жестокое убийство? - Хуже. Ожившего покойника. - Объяснись, - заволновался, шагнул к ней снова. - Марк, а может быть, ты знал? И ради этого меня потянул на этот банкет? - подняла на него глаза. Со стылыми слезами. - О чем ты лепечешь? - разозлился он. Не знал. Не понимал в чем причина ее состояния. Это Нику немного успокоило. Было бы куда хуже, реши он сыграть на ее чувствах - мол, смотри, вот он - твой чертов муженек, со светлым образом которого ты все не можешь расстаться. А он жрет икру заморскую и запивает ее коллекционным виски. И плевать хотел на твои муки и на ребенка вашего. Трахает рыжую модельку и в экстазе на небеса возносится. Но, все было не так плохо. Марк не знал, не причинял боли намеренно. Усмехнулась краешком губ, запустила руки в волосы, вынула жесткие шпильки. Марк ждал ответа. Видела это по его упрямо сжатым губам. Хоть и ясно было - расслабился, глядя, как она оживает. - Я увидела самого настоящего призрака. Своего мужа. Услыхав такое, Марк окаменел. Как и она недавно, впрочем, отмер он гораздо быстрее. - Ты же сказала, что он на войне погиб. - Я так считала, но, видимо заблуждалась. Живой и здоровый он. Выдержав паузу, пересказала увиденное. - Уверена, что не обозналась? Ника безапелляционно кивнула. - Если это и правда он, никаким ополченцем он не был, что делает все совсем фантастическим, - продолжал Марк монолог. Ника размякла. Шок понемногу отступал. Накатывала нечеловеческая обида. - Мне плевать что там было и как, - вдруг заявила твердо. Поднялась со стула и вышла. Через минуту зашумела вода в ванной, а Марк все так же остался стоять истуканом посреди кухни.

Ночью оба не спали. Она лежала с закрытыми глазами и много думала, вспоминала, молча плакала. От горькой обиды текли колючие слезы, от боли, что резала сердце по-новому остро. Не могла понять, как такое случилось - ради чего он воевать пошел и почему не вернулся к ней, как мог просто вычеркнуть их с Верой из своей жизни. Неужели не любил совсем? И как жестоко - предпочел, чтоб его считали мертвым или пропавшим без вести, что равносильно в принципе. Но самый главный, мучительный вопрос - что делать дальше? Показаться ему, выспросить все, выяснить причину, или затаиться - забыть, вычеркнуть, возненавидеть.

Марк выскользнул из постели, чтобы покурить, а потом так и не пришел - заперся в кабинете. Голову разламывало от боли и раздумий. Впервые за долгое время он был ошеломлен, растерян. И зол до невероятного. Постоянно маячивший призрак соперника приобрел плоть и кровь. Это и пугало военного до мурашек и заставляло испытывать злорадство - плоть и кровь легко можно закопать в ближайшем леске.

Думая, вспоминая обрывки услышанной когда-то от Ники, информации, он сжимал кулаки - бессильно. Понимал, что не властен над ситуацией - решать все равно Лисичке. Как она поступит? Вернется к мужу? Почему-то Марк не сомневался, что стоит этой твари увидеть Нику, как он тут же захочет ее обратно. Ведь ее невозможно не хотеть! Такую беззащитную, мягкую, красавицу-девочку. Его Лисичку. Марк не понимал - как вообще можно было ее бросить?! Оставить там - одну, с ребенком, в пустом городе, где даже поесть нечего и снаряды постоянно летают. Оставить на погибель - умирать. Каким нужно быть гадом, последней сукой, самой настоящей сволочью, чтобы бросить жену и новорожденного ребенка в эпицентре военного конфликта. От этих мыслей такая злость накатывала, что пелена красная глаза застилала. Он убил бы ее муженька голыми руками! Черт возьми, он разодрал бы того в клочья. Марк скрипнул зубами, а потом стукнул кулаком по столу - не щадя себя. Выматерился в след удару, не выбирая выражений - грязно, а потом спокойно сказал, улыбаясь: - Убью суку. Живым в землю закопаю. И решение это было тверже стали.

Наутро голова разрывалась от боли. Ника так и не пришла к окончательному решению - не знала она, сможет ли жить, не выслушав Сашку. И сможет ли жить после того, что от него услышит. Марк был неестественно бледен, а по сведенным у переносицы бровям, поняла, что еще и зол безмерно. Провела рукой по его спине, ощутила, как напрягся от ее прикосновения. Отставил кофе, не глядя на нее, спросил: - Что решила? - Не знаю. В глаза бы посмотреть хотела, а с другой стороны - смысла не вижу. Ты что скажешь? - села напротив, закрыла лицо руками. - Ничего не скажу - муж твой и решение принимать тоже тебе, - сказав это, поднялся, взял ключи от машины и уехал, не обернувшись, не поцеловав на прощание. И Ника осталась одна в субботнее солнечное утро. Пустая, с пульсирующей болью в висках.

Решение пришло. Помаявшись несколько часов, поняла, что не сможет в неизвестности жить. Позвонила Марку. - Найди его, пожалуйста. Поговорить хочу. Услышала, как выдохнул сигаретный дым - тяжело, гневно. - Жди, - отключился.

Уже час как Марк знал его домашний адрес, с какой бабой спит, что ест на ужин. И все равно не смог ей сказать сразу - речь отняло. Сидел в машине, курил, и уже тошнило от дыма сигаретного - изысканного, шоколадного. Солнце светило издевательски лучисто. Детвора моталась на роликах, слышался смех. Мамаши с колясками гуляли, у фонтана подростки кормили голубей московской булкой. Марк не знал, что будет делать, если она решит уйти. Как он жить дальше будет - не представлял. За такое короткое время Ника смогла стать незаменимой частью его личной Вселенной. Обосновалась прочно в его душе, пропитав собой ее всю. Он без нее дышать не мог - так остро чувствовал ее отсутствие. Самодостаточный, обеспеченный, в возрасте - мужчина уже, а не мальчик, он задыхался без ее прикосновений, присутствия, запаха. Даже от мысли, что она уйти может - загибался. Посмотрел на свои руки - дрожащие, скривился. Затушил окурок в переполненной пепельнице, включил кондиционер. Подумал, что размяк на гражданке, совсем струсил. Решительно набрал номер. - Хорошо подумала? Услышал тихое "да" и велел собираться.

Заехал за Никой через полчаса. Она спустилась собранная, спокойная - как человек, твердо уверенный в принятом решении. Всю дорогу молчали - каждый в своих тревогах копался. Приехали к высокому стеклянному зданию. - Он в офисе сейчас. Двадцать третий этаж. Это его фирма - какая-то там шарашка. И зовут его теперь Ефимцевым Константином Александровичем. Удачи. Ну, что замерла - топай.

На удивление, Ника не чувствовала волнения. Все ее существо будто замерло - тишина в голове, ни единой мысли не мелькнуло. Вошла в лифт, нажала кнопку нужного этажа. Затаила дыхание, пока кабина мягко подымалась. Что скажет Сашке, не представляла - и не мудрено, при такой всепоглощающей пустоте.

На ресепшн сидела молодая девица, но Ника ее начисто проигнорировала. Прошла коридором, остановилась у массивной двери - начальственной, из мореного дуба. Повернула ручку, вошла.

Он сидел за столом, обложившись бумагами. Головы не поднял - не услышал видно, что не один уже. За его спиной находилось окно, и мягкий свет, обрисовывающий фигуру мужа, делал ее более массивной, тяжелой. Его вид - неприступный, и сам Сашка - чужой, отчужденный, показался ей ненастоящим. Будто в параллельной вселенной находилась. Ника переступила с ноги на ногу, а потом решительно оттолкнулась от двери. И пусть ворс ковра скрадывал шаги, Сашка, наконец, отвлекся от документов. Глянул мутно сперва - еще затуманенными глазами, не узнавая, а потом встал резко - начальственное кресло качнулось слегка, а потом завалилось на спинку. - Ну, здравствуй, Саша, - произнесла Ника бодрым голосом. Чего стоила ей эта бравада, только Бог знал. А он дернул щекой, глаза его округлились. Рванул узел галстука. Слишком нервно, не ожидал, видать, ее еще когда-то встретить. И на этом можно было завершить встречу - не ждать, что скажет, по глазам все поняла, по его реакции. Он действительно навсегда ушел. Окончательно их с Верой бросил. И Ника уже решила было повернуться, да выйти, только остался один важный вопрос. Без ответа на который, спать не сможет спокойно. - Я не ругаться пришла, не скандалить, - махнула рукой, останавливая его зарождающуюся речь, заставляя помолчать, послушать. - Ответь мне коротко и честно - почему? Почему ты нас там оставил? Саша вышел из-за стола, но не приблизился. Опустил глаза, на щеках появились неровные красные пятна - то ли нервное что-то, то ли от стыда. Молчал. Да и что ему сказать было? Что пока бегал с автоматом, столько дерьма сожрал, на такие залежи гнуса насмотрелся, что враз воевать расхотелось. Примкнул к противнику, с потрохами сдал свой отряд - легко, красиво, словно и не хлебал с ними щи одной ложкой. На повышение пошел, выслуживался, как мог только. А когда война на спад пошла, и власть решила непокорные районы проволокой колючей обнести, блокпосты поставить, да плюнув, вычеркнуть отбросы сепаратистские из приличного общества, забыл упомянуть, что там у него - жена и дочка. Ибо негоже офицеру связи иметь родственные с приблудами непокорными. Вот и потерялся паспорт гражданский. И совесть тоже, ушла, махнув рукой - чего только не сделаешь ради жратвы повкусней солдатской похлебки. Время прошло, отрекся мысленно от "подвигов". Память, она же субъективна, выборочна. Скопил деньжат, выгодно выпил водки с дружками - бизнес приобрел приличный, офисом обзавелся солидным. Подружку завел симпатичную - одну, другую, третью. Просыпался ночью в поту холодном иногда. От того, что уползало сердце прочь - в пятки куда-то. Вспоминал ее - теплую ото сна, с распущенными золотыми волосами, улыбающуюся, и рука к петле тянулась. Но не тот характер был, чтоб руки на себя накладывать. Не тот, чтоб плюнув на все, взять да и вернуться за своей семьей. И дочку-то почти не знал - мельком увидел и на фронт отправился. А теперь вот - спустя годы, не находил в себе сил проехать тысчонку километров и привезти их сюда - ноги не несли, отказывали. Вот и сейчас - боялся глаза поднять. Тошно было от своей трусости. И когда только стал таким.

Ника все прочитала по нему, как по книге открытой. Затошнило опять. Переборола себя, подошла. Он вскинул голову - та кругом пошла от Никиной близости. От запаха - родного, близкого, позабытого. Посмотрел на жену внимательнее, поразился, как изменилось ее лицо - каким непроницаемым стало - не узнать, что думает, не уловить даже отголоска эмоций. - Ты, верно сделал, Саша, что ушел тогда, - уверенно сказала, подняла на него глаза полные презрения. - Лучше так, чем с таким жалким созданием жить, спать в одной постели, и даже не подозревать о подлости, что таится рядом, о трусости, о жестокости, что в любой момент проснуться может. Как же я ошиблась в тебе, Саша! Как только не рассмотрела тебя настоящего - не уловила за притворной романтической ерундой суть твою гнилую. Ника усмехнулась жестко, хотя силы на исходе были - хотелось орать и материться, но не могла в грязь лицом, не могла. Должна была уйти красиво. Глянула на него еще раз - жалкий, он - муж ее, словно ниже ростом стал. Крылья носа пожелтели, на лбу выступила испарина. И молчит все так же - как воды в рот набрал. - Ты, Саша, забудь, что я приходила, - подняла руки, затянула узел галстука, едва его не придушив, - не ищи нас. Пусть все так и остается - тешься, кувыркайся с рыженькой, она видная девица. А я сегодня дочке расскажу, что ее папа умер. Пусть не ждет больше. На этом он двинулся раздраженно, дернул головой, отступил. Глянул исподлобья, но Ника не дала ему сказать. - Молчи, покойники не разговаривают. А я, Саша, тебя давно похоронила. И знаешь, что больше всего меня мучает теперь? Что, как самая настоящая дура - образ твой светлый берегла. Ну, привет. Сказав, отвернулась, вышла, тихо прикрыв за собой дверь, и оставив его там - не сказавшего ни слова. Растерянного, пристыженного. Униженного. Оставила там - в кабинете всю любовь былую. Все хорошее, что помнила о нем - в пыль растерла. С невероятным облегчением спустилась к машине Марка. Уселась впереди, улыбнулась.

Марк удивился ее скорому возвращению, но еще более - абсолютному спокойствию, выдержке. Ника была немного бледна, но улыбалась вполне искренне. Сам он как на иголках просидел, ее ожидая. Порывался за ней пойти, но раздумал. И так - пока она не вернулась. Даже из машины выходил несколько раз. Не стал спрашивать, как все прошло. Задал другой вопрос: - Домой поедем? - Нет, - головой помотала. - Отвези меня на кладбище. Глядя, как у Марка вытягивается лицо, пояснила: - Место присмотрю, куда памятник поставить. Вдруг дочка захочет к отцу наведаться.

Естественно, ни на какое кладбище они не поехали. Марк отвез ее на набережную. Они нашли уединенное место под тенью ветвистой липы, устроились на покрывале, что отыскалось в багажнике. Вечерело, с воды тянуло приятной прохладой. Тихо было. Спокойно. Впервые за последние сутки. Обида, что протянула колючие лапы по всей нервной системе, ослабла, растворяться стала. Кровь горячая ее разъедала. Помаленьку, но отпускало. Ника разоткровенничалась, а Марк с каждым словом ее расслаблялся. - Не поверишь. Смотрю на него и не чувствую ни боли, ни злости, только отвращение. Да, это было определенно отвращение. Противно сделалось - как на таракана наступила. Помолчали. Марк сорвал травинку, сунул ее в рот. - Ты понимаешь, что я убью его? - Повернулся к ней. - Таким, как он - нельзя давать возможность топтать эту землю. У таких внутри нет Вселенных, вместо них там только убогие кроличьи норы. Ника смотрела в его серьезные глаза, решительно сомкнутые губы и понимала - убьет. Это осознание не принесло ничего - ни страха, ни сожаления. Только заботу ощутила - о нем, о Марке. - Я не хочу, чтобы ты брал на себя этот грех. Подожди, дай сказать, - положила Марку руку на плечо, предвосхищая возражение. - Я знаю кто ты. Знаю, чем занимался. Понимаю, что убивал не единожды. Но это другое, понимаешь? Не пачкай руки. Они у тебя - золотые. Обняла Марка за талию, прижалась к широкой груди, чувствуя умиротворение, покой. Сказала: - Я его уже давно похоронила. Ничего больше не чувствую - испарилась тоска, исчезла светлая память по лелеемому образу. Хорошо, что увидела его. Хорошо, что так все получилось.

Долго сидели у воды. Зажглись фонари, утихло отдаленное веселье подростков. Ника шевельнулась в объятиях Марка. Подняла к нему лицо, поцеловала колючую скулу - не побрился с утра. Выбралась из-под его теплой руки, села на колени, погладила по груди, зарылась ладошками в его волосы. Марк, уловив ее намерения, подхватил за талию, прижал к себе. Ника улыбнулась, лизнула его за нижнюю губу, а он не отпустил, проник влажно ей в рот, стискивая сильнее спину, поглаживая ребра, приближаясь к груди. Внутри сделалось горячо, тесно, захотелось его всего - целиком. Зачем она так долго таила в себе страсть, почему так долго не признавалась, что полюбила его беззаветно, крепко. На века. Самой себе не признавалась, трусиха была. Марк рассмеялся ей на ухо - хрипло, с нескрываемым желанием. Поцеловал висок, скулу, мягко коснулся губ, расслышав томный стон, двинулся ниже - по бархатной шее, провел языком у ключиц. Обхватил ладонями грудь, погладил затвердевшие под его пальцами, соски. Выдохнул, захватил их губами сквозь тонкую ткань сарафана. Ника заерзала у него на коленях, скользнула рукой к пряжке ремня. Погладила затвердевший пах. Не прекращая целовать грудь, Марк скользнул рукой под платье - провел горячей ладонью по животу, поддел кружевную резинку трусиков, проник к сокровенному месту. Ника ахнула Марку в плечо, когда он принялся поглаживать ее, разжигая, заставляя дышать жарче. Невмоготу стало, расстегнула молнию на его брюках, заерзала. Когда скользнул в нее, застонала протяжно, так, что пульс взорвался. Двинулась медленно, растягивая жар, заставляя дрожать внутри нее. Приник ко рту, поцеловал жадно - сплелись языками дико, нетерпеливо, сладко. Покачиваясь на нем, ускорила темп. Марк почувствовал, как она наливается влажной жарой там - глубоко внутри. Толкнулся навстречу, она застонала ему в шею, запульсировала вокруг него - протяжно, хаотично. Прикусил от наслаждения за губу, излился вслед на ней. Прислонилась к Марку лбом, обняла крепко за шею. Не встала - все еще чувствовала, как он подрагивает внутри нее. - Марк, - позвала. Он поднял на нее затуманенный взгляд. Мышцы на лице еще не расслабились, от того он казался хмурым, но Ника знала, выучила, что это не настроение, а последствие наслаждения. - Сейчас я могу тебе сказать это, - он улыбнулся, не понимая. - Я люблю тебя, Марк. Он даже не заметил, что перестал дышать. Облегченно рассмеялся, поцеловал ее в губы, заглянул в глаза и ответил: - Я давно уже могу сказать это, Лисичка. - Тогда почему же молчишь? - распахнула глаза. Марк усмехнулся. - Потому что это уже ни для кого не секрет. Ты знаешь это. Знаю, что знаешь. Чувствуешь. Так есть ли смысл воздух сотрясать? Ника засмеялась счастливо. Поцеловала Марка в кончик носа, соскользнула, мяукнув неразборчивое напоследок. Поднялась мягко на ноги и тут же покачнулась - держали они совершенно нетвердо. Прислонилась к дереву спиной и подождала, пока Марк приведет себя в порядок. - А если бы нас застукал какой-нибудь любопытный? Или полицейские? - поднял голову, хитро улыбнулся. Видно было, что ему весьма по душе пришлись последние несколько часов. - Не знаю, - прищурилась Ника. - Ты бы рыкнул погромче, они бы и отвязались. А что такого - сидим спокойно под липой, воздухом дышим... Ответом Нике был довольный смешок. Пока брели к машине - обнявшись, на заплетающихся ногах, Ника решила еще раз попросить Марка не делать глупостей: - Обещай, что откажешься от мести. Рука, что обнимала Нику за плечо, ощутимо напряглась. - Обещай, - повернулась к нему, заставила остановиться. - Раз ты так просишь, - скрипнул зубами Марк и отвел глаза. - Не за него прошу. За тебя. Не хочу, чтобы ты потом этот крест нес, слышишь? - Слышу, - вздохнул тяжело. - И даю слово.

Вера бегала по участку наперегонки с собачатами, что уже совсем выросли - время-то летит, подумала Ника, с улыбкой глядя на визжащую ватагу. Она сидела на резном крылечке, пила прохладный компот и чувствовала глубокое душевное удовлетворение. - Заскучала? - спросила вышедшая из дома Надежда Ивановна и надела Нике на голову легкую панаму. - Совсем нет. Хорошо у вас, спокойно. Мать Марка погладила девушку по плечу скупым, но от того не менее бережным жестом и вернулась на кухню - пироги с капустой затеяла, не могла отойти надолго. - Мам, смотри, как Федор умеет, - нетерпеливо крикнула Вера и засмеялась. Собачонок по кличке Федор в это время крутился юлой - пытался укусить себя хвост. Ника улыбнулась. - Вижу, милая. - Папа! - в запале взвизгнула малышка, увидев Марка, что вышел из летней кухни. - Гляди скорее! Марк застыл с вафельным полотенцем в руках. Сглотнул ком, образовавшийся в горле от этих слов, кивнул рассеянно. Ника в свою очередь пролила на платье компот - дрогнула кисть. Приложила ладонь ко рту, словно это с ее губ сорвалось. Но ребенок даже не обратил внимания на оговорку - Вера уже понеслась дальше по тропинке. Туда, где наливалась соком поздняя клубника. - Это было неожиданно, но просто-таки чертовски приятно, - утер руки, запачканные машинным маслом, - хочу, чтобы еще так сказала. - Скажет, - сглотнула Ника и повернулась к нему. - Теперь точно скажет.

И Вера сказала. Через неделю - тоже на эмоциях, обращаясь непосредственно к Марку. Он тогда подошел к малышке, взял на руки, заглянул в ясные глаза и сказал: - Да, я папа. Не Марк и не дядюшка. Папа. Договорились? - Дождался серьезного кивка, щелкнул невесомо по курносому носику и почувствовал, что в глазах запекло.

Еще через месяц, когда на город наступал капризный сентябрь, произошло очередное событие в жизни Ники. Она заканчивала перевод, устало терла глаза и опечатывалась на каждом слове, когда родные шумно ввалились в квартиру. Марк с Верой вернулись с прогулки довольные, с липкими пальцами от сладкой ваты. Решив выпить чаю и поприветствовать гулен, Ника выбралась из кабинета. Успела увидеть, как заботливо Марк снимает сандалии с ножек дочки, хотя она уже давным-давно умела разуваться сама. Мелкая крикнула "привет, мам" и убежала к себе - играть с новым пони, почему-то фиолетовым, зажатым подмышкой. - Балуешь ее, - заметила Марку и поцеловала в терпко пахнущую щеку. - Совсем нет, - приобнял Нику, уткнулся носом в макушку. Прошли на кухню в обнимку, а потом Марк внезапно посерьезнел. - Ника, обрати внимание, - дождался, пока она обернется, отвлечется от рассматривания чайных жестяных банок. - Я не знаю, как это делается по-человечески, поэтому просто скажу, что думаю и баста, - на этих словах Ника разволновалась, кивнула, соглашаясь слушать, а Марк продолжил: - Я возле тебя сердцем отогрелся. Полюбил, наверное, сразу, как увидел - даже тогда - в обнищавшем городишке ты потрясающе красивая была, гордая, хоть и печальная безмерно. А как заглянул в глаза с погибающими от тоски, чертями, так и вовсе пропал. Ты помогла мне выкарабкаться - неосознанно, интуитивно. С каждым словом ласковым твоим, с каждым прикосновением - оживал. Думаешь, не видел, как тяжело тебе приходилось по первости? Как долго ты примирялась с тем, что я - враг, что убийца. Видел. Все замечал. Но ты смогла - постепенно привыкла, освоилась. Приняла меня. А потом и полюбила, - Марк сделал паузу, заметив, что Ника плачет. Притянул к себе за плечи, сжал их крепко. - Потерпи, еще чуть-чуть осталось. Доскажу, вместе поревем. Ника, Лисичка моя золотоволосая, я хочу сказать, что благодарен тебе за все - за то, что поверила мне, за то, что смогла полюбить. А еще я очень хочу, чтобы ты стала моей женой - пожалуйста, не откажи. Ника расплакалась в голос - так тронута была, от того как искренне говорил он, не отрываясь в глаза смотрел, и крепко держал за плечи. Она не стала заглядывать в бархатную коробочку, которую Марк достал из кармана, просто бросилась ему на шею. Трясло всю от эмоций, от счастья бушевавшего. - Это да, милая? - Марк ласково провел по волосам рукой. - Абсолютное, - всхлипнула и уткнулась лбом в его надежное плечо.

Уже засыпая, после длительного, тягуче-сладкого наслаждения друг другом, Ника спросила: - Они ожили? - Я так и не научился следить за ходом твоей мысли, милая. Надеюсь, это случится немножко позже. Кто должен был восстать из мертвых? - Черти мои, прежде тонувшие в печали. Они ожили? Марк приподнялся на локте, задумчиво заглянул ей в глаза. - Не уверен, те ли это рогатые, или уже подрастающее поколение, но могу поклясться - один из них мне только что язык показал.

Дата добавления: 2015-07-11