Annotation 3 страница. После произнесенных откровений в их привычной уже жизни мало что поменялось

После произнесенных откровений в их привычной уже жизни мало что поменялось. Марк часто уезжал и работал допоздна, Вера ходила в сад и училась премудростям лепки, рисования, а так же иного разнообразного творчества вроде поделок из соленого теста. Ника занимала будни заботой о доме - готовила, помогала приходящей раз в неделю домработнице: мела пыль, протирала стекла, словом, старалась подсобить. Пожилая уже женщина на помощь обижалась и категорически от нее отказывалась. Вскоре, Ника перестала делать то, чего не просят. И вдруг стало больше времени. Теперь можно было на несколько часов забраться с ногами в кресло и насладиться в тишине и одиночестве увлекательной книгой из обширной библиотеки Марка. Или подольше побродить по парку. Или пройтись по столичным магазинам. Словом, времени было вдосталь и это радовало. В один из дней Ника снова встретилась с хамоватой соседкой. На этот раз пересеклись у подъезда. Ника как раз возвращалась из детского сада, куда только отвела дочку, а едкая соседушка разговаривала у парадного по телефону. Завидев Нику, она отняла трубку от уха и сунула ту в карман. Ника же интуитивно подобралась - решила, что соседка опять наговорит гадостей. И не ошиблась. - Пешком ходим - еще не наплакала на машинку? Плохо стараешься, плохо, - сказав это, девица выпятила подбородок и спиной прислонилась к двери. Обойти соседушку не представлялось возможным - не хватать же за руки. - Что вы прицепились ко мне? Больше не на кого ядом плевать? - Склонив голову на бок, поинтересовалась Ника. Ей было гадко ввязываться в склоку, опускаться до банальной сцены, но от чего-то девица неимоверно ее злила. Быть может от того, что Ника подозревала ту в некоторой романтической связи с Марком. Да, теория была притянута за уши, но та, первая фраза, брошенная соседушкой, не давала так просто отмахнуться. К тому же - положа руку на сердце, девица была хороша. Холеная, вся такая благоухающая. Мимо такой невозможно пройти. А уж если живешь с подобной красоткой в одном доме и невольно пересекаешься изо дня в день... Словом, была теория хоть и надумана, но, тем не менее - вполне вероятна. Пока Ника размышляла, соседка подбоченилась одной рукой, хмыкнула и ткнула в нее пальцем, с наманикюреным ногтем длиной в Днепр: - Не доросла еще рот открывать, пигалица. Понаехали тут, да еще и выродков своих прихватить не забыли. Дышать тяжело - провинцией воняет. От такого хамства Ника опешила. На мгновение. А потом такой силы ярость накатила, что все вокруг в красный цвет окрасилось. Забурлила в крови позабытая злость, бесшабашность, без которой не выжить было на озлобленных улицах. Сколько раз она дралась на смерть с обезумевшими от голода бабами? А с ребятней, что напади всегда скопом - с железками в руках и битыми бутылками. Ника повзрослела в такой атмосфере, в таком аду, что такая вот сука, что напротив сейчас стояла - была как козявка под ногами. Поэтому, наклонилась к ней, выплюнула в лицо: - Никому не позволю так о дочери отзываться, слышишь, дрянь? И не давая времени на ответ, Ника со всей силы ударила грубиянку по лицу. Соседка глухо ударилась затылком о железную дверь, рефлекторно сделала шаг вперед и упала на колени. Следом раздался короткий визг, на снег брызнула кровь. Зажав нос руками, она пыталась унять хлеставшую струйку, но та сочилась сквозь пальцы. - Ты, ты ответишь! - завизжала девица и затряслась. - А ты - знаешь, где меня найти, - Ника обошла новоприобретенную врагиню и пошла домой.

Руки тряслись от отдачи - затопившего адреналина, озноб пробрал. Ника прислонилась лбом к холодной кухонной стене, облицованной кафелем, и замерла. У каждого поступка имеется последствие. И она даже боялась представить, что скажет Марк, узнав о ее сегодняшней выходке. Но, Марк молчал, а сама Ника рассказывать поостереглась. Тот вечер и несколько следующих, прошли спокойно и размеренно. А потом вдруг произошло событие - нашлась работа! И забылся инцидент с хамоватой соседкой. В один из дней, по обыкновению уже устроившись в гостиной, Ника пила какао и перечитывала "Овода", когда к ней присоединился Марк. Он вернулся из офиса раньше обычного и заинтриговал Нику загадочной полуулыбкой. - Кто ты по образованию, милая? - мягко спросил мужчина, параллельно массируя Нике плечи. - Переводчик, - Ника закинула голову назад и посмотрела на Марка. Даже вверх тормашками тот выглядел солидно, но в тот раз Нику это не озаботило. Не отдавая себе отчета, начала привыкать к военному - к его привычкам, к любви жить роскошно. Он же, в свою очередь, поразился ее беззащитности, доверчивости. Впился Нику покрепче, словно боясь, что она вот-вот растает, растворится. - Прекрасно. С английского? - И французского, - Ника обернулась, посмотрела с надеждой, - есть работа? Марк усмехнулся краешком губ, желая зацеловать ее всю - от изящных бровей, до кончиков пальцев на ногах. - Есть.

Работа была сложная, хорошо оплачиваемая, такая, что оказалась Нике по душе. Переводить нужно было художественную литературу. Контракт предлагал известный издательский дом, и как Марку удалось найти ей такую работу, девушка не представляла. Условия были вполне комфортными - получать, а так же отправлять текст необходимо было по электронной почте, сроки оказались вполне лояльными, а за сверхбыстрый перевод полагалась премия. Работа показалась Нике творческой, удобной - отправляй ребенка в сад и занимайся себе интересным делом - попивая кофе, в удобном кресле, укутавшись теплым пледом... Контракт Ника подписала не задумываясь.

И понеслась. Утренние семейные завтраки, легкие бытовые хлопоты, работа, беседы за ужином, жаркие ночи... Дни сменяли друг друга, складывались в недели, месяцы. За окном набирал обороты март - таяли снега, пели птицы, воздух наполнялся упоительной весенней сладостью. Ника все чаще ловила себя на мысли, что она счастлива. Порой это осознание было горьковатым как чересчур крепкий кофе - казалось, что она уподобилась миллионам столичных жителей - размякла, забыла о боли и голоде, предала память погибших близких, оставшейся в "зоне конфликта" Таши, которая категорично отказалась переезжать, хоть Ника и умоляла. Горько было осознавать, что человек, в самом деле, ко всему привыкает - а к роскоши и комфорту в особенности быстро. Слишком скоро из головы выветрились застарелые воспоминания об ужасе вернуться с роботы домой и застать руины вместо родной многоэтажки. Или того хуже - воочию увидеть смерть близких, а самой остаться без рук или ног - лучше уж тогда заснуть и не проснуться... Забылось ощущение паники от шума разрывающихся поблизости снарядов - когда в животе стынет все, тугим комом сворачивается, а руки и ноги будто бы отнимаются, немеют. Нет сил подхватиться, схватить дочку и броситься в укрытие - потому что в голове дикая неразбериха и в то же время ватная пустота, а желудок скручивается от нарастающей гастритной боли. Только в перерывах между залпами приходит ясное осознание - нужно укрыться, и в тот же час еще более яркое - не успеть. И дергаться смысла нет - при артобстреле счет идет на секунды. Рыпнешься и разорвет в клочья осколками снаряда. Лучше запереться в ванной, где нет опасной близости стекол, а несущая стена куда надежней перегородки в коридоре... Нике позабылись и последствия шока - трясущиеся, как у запойного, руки, колотящееся где-то в горле, сердце, пересохшие губы и такая неуемная тоска, что удавиться хотелось. Все это - боль, страх, отчаяние и безнадежность, остались на периферии сознания - воспоминание не исчезло, но померкло, словно приснилось. Иногда, засиживаясь до полуночи с чашкой крепкого, сладкого кофе, ожидая Марка с работы, Ника закрывала книгу, отрывалась от переводов, и, обжигаясь глотками, разрешала себе подумать, вспомнить. Плакала, а потом мужественно смирялась. После чего прощалась с остатками сохранившегося ужаса. Мирилась с собой, договаривалась. Убеждала, что прошлое - в прошлом. И через некоторое время это возымело действие. Не сразу, нет, но все же. Заросло прошлое, пусть и грубыми шрамами, но уже не кровоточило. И это откровение стало ярчайшим событием - затмившим все до той минуты. Ника тогда долго смеялась: громко, заливисто, и в тот миг окончательно и бесповоротно решила - будет счастлива. Беззаботно, отчаянно, абсолютно счастлива! Решив так, Ника легко уступила новым ощущениям, стала беззаботно радоваться мелочам повседневности, на полную отдалась зарождающимся чувствам к Марку.

Эти новые чувства к мужчине были похожи на робкие касания весеннего, теплого ветра, они казались едва ощутимыми, но свежими, волнующими, пробуждающими - они будоражили, заставляли шире чувствовать, осязать. А еще эта легкая приязнь сравнима была с мимолетным касанием кошки - когда та случайно задевает открытые участки кожи своим мягким мехом. Приятно. Прошло достаточно времени, чтобы исчезли ненависть и раздражение. Как только Ника смогла видеть и осязать шире, когда отреклась от предрассудков, то разглядела его настоящего: верного слову, заботливого, искреннего. Несомненно, Марк имел множество недостатков, как и каждый человек - Ника вполне это осознавала и принимала, как и то, что он наделен необычайными качествами - честностью, ибо говорил то, что думал, равновесием - потому, что Марка было невозможно вывести из себя. На любые сложности или бытовые раздражители он реагировал невозмутимо, словно не видел проблемы вовсе. Постепенно Ника впитывала в себя излучаемые им настроения - в основном непоколебимую уверенность и спокойствие, наполнялась как сосуд - до краев. Сквозь поры на коже в нее проникали и его эмоции, чувства - приязнь, удовлетворение, удовольствие. Марк неосознанно, даже не подозревая, настраивал ее на свою волну, заполнял душевные и эмоциональные пустоты своими многогранными качествами, подстраивал ее под себя, лепил заново. Ника смотрела на него порой и не могла отвести взгляда - как она не замечала такого яркого блеска глаз, почему не рассмотрела ямку на левой щеке, что появлялась во время его лучистой улыбки? Странно, как могла она не замечать теплоту, которой наполнялся его взор, стоило ему обратить внимание на Веру. Когда же он смотрел на нее саму, то неосознанно улыбался, смягчался. Голос его приобретал терпкую сладость, руки непроизвольно касались Ники - словно невзначай трогал ее локоть, или поправлял выбившуюся из прически прядь, стирал шоколад с губ, после чего всегда облизывал палец... Зарождающееся чувство к Марку было по-детски робким, почти что наивным. Сперва эти легкие лучики теплоты к военному были неприметны, но с каждым днем росли, разгорались, делались осязаемы, что чувствовала как Ника, так и Марк. Ее влюбленность пропитывала огрубевшее сердце военного, делала его мягче, согревала. Чистая, словно родниковая вода, она меняла его. Неуловимо еще, но меняла. Он сам не мог понять, что именно творится с ними, с ним самим. От взгляда на Нику перехватывало дыхание, дрожало в груди. Больше всего ему хотелось схватить ее в медвежьи объятия и утащить куда-то на край света. Такие мысли заставляли Марка немо усмехаться - чертов собственник. Ника же познавала для себя новые грани зарождающихся чувств - от тяги смотреть на военного, до желания впиться в него, раствориться. Так и кружили вокруг друг друга - несмело еще, боясь ненароком задеть или остаться непонятыми. А время текло. Промозглый март уступил более ласковому апрелю. Солнце грело смелее, заставляя оставлять в прошлом пуховики и теплые пальто - люди разоблачались, забывая на антресолях хмурые думы и унылые гримасы. Все чаще мелькали на лицах улыбки, и Ника не стала исключением. Когда совсем потеплело, Марк предложил прокатиться за город - отведать шашлыков, прогуляться в сосновом бору, подышать, отдохнуть. И пусть Ника совсем не устала, с радостью согласилась. Оказалось, что за чертой города, под сотню километров прочь, у Марка имелся отчий дом. Предупредить или подготовить ее не догадался. Или не пожелал - кто разберет. Остановился у добротного деревянного двухэтажного дома, помог выбраться из машины Вере, после ей. Выгрузил покупки - вино, мясо, прочие продукты, молча - не торопясь объясняться. А к ним навстречу уже торопилась высокая седая женщина. Приложив ко лбу ладонь козырьком, она остановилась на миг у резного крылечка, а потом заторопилась пуще, в ее походке Ника уловила нетерпение, а еще радость. И стало понятно кто она - по тому, как зажглись ее глаза, как раскинулись в стороны руки, словно крылья. Обняла порывисто Марка, погладила по голове, провела сухой ладонью по плечам. Сморгнула как соринку влагу в глазах. Окинула сына взглядом - беспокойным, но уже с нотками удовлетворения. Потом перевела глаза на Нику - и не было там ни недовольства, ни недоумения - счастье от встречи с сыном затмило все. И только когда Вера показалась из-за спины матери, женщина удивленно подняла бровь, замерла всего на мгновение. Впрочем, Ника успела заметить, как она тут же смягчилась. Марк же будто очнулся: - Принимай гостей, мама. Это Ника, мелкую Верой звать, - и, не объясняя, кто есть кто для него самого, подхватил пакеты и легкой походкой двинулся по выложенной красным кирпичом дорожке прямиком к дому. - А меня Надеждой Ивановной зовут, - улыбнулась женщина. - Пойдемте, у меня блины только со сковородки, заодно варенье клубничное откроем. И они пошли. Когда сладковатый дым томящегося на углях мяса проник в нос, чем вызвал обильное ворчание голодного желудка, дом уже был осмотрен, а дружеский контакт с матерью Марка установлен. Она оказалась женщиной весьма прямолинейной, что несказанно объединяло их с сыном в Никиных глазах. На Веру она смотрела мягко, улыбалась при этом шире обычного, и вскоре малышка доверчиво льнула к ее подолу. В целом, знакомство прошло гладко. Надежда Ивановна радовалась приезду сына и никаких острых вопросов не задавала. Вечер удался. Стол накрыли на улице, под зимней вишней. Надежда Ивановна вынесла белую скатерть с затейливым алым рисунком, застелила ее клеенкой, вытерла лавки, а потом укрыла их свернутым в несколько раз пледом. Ника покрошила салаты, вымыла фрукты. Марк колдовал над шашлыками, а Вера крутилась у коробки с новорожденными, но уже толстолапыми, повизгивающими щенками. Разговор тек неторопливо, мирно и Ника расслабилась окончательно. Сели за стол. Марк разлил напитки - себе водку, дамам постарше вино, а совсем мелким - компот из той самой вишни, под сенью которой сидели. Вино оказалось приятно сладковатым, мясо вкуснейшим, сочным. В уюте навеса находиться было отрадно - ветра не обдували спины - тыл защищали деревянные стены, свет нескольких лампочек создавал ощущение уединения, словно одни они тут - среди пьянящего запаха костра и хвои. Вера носилась от стола к щенкам и обратно со скоростью спринтера, как следствие - умаялась так, что едва отужинав, стала клевать носом. Ника, отказавшись от помощи, отнесла ее в дом, дав, наконец, возможность матери с сыном побыть наедине, наговориться. Переодела дочку, поцеловала в теплый лобик, погладила волосы и по привычке перекрестила на ночь. Выключила свет в спальне и неторопливо зашагала в гостиную, решив немного задержаться. В комнате разгорался камин - это Марк затопил его, чтоб прогреть дом для девочек. Ника улыбнулась проявленной заботе и окинула комнату более внимательным взглядом. Наткнулась на фотографии у каминной полки. Их было много и все - семейные. На черно-белых снимках еще совсем молодая Надежда Ивановна под руку с высоким, красивым мужчиной - в глазах у обоих безграничное счастье. У Ники не возникло вопроса - кто рядом с Надеждой Ивановной - лицо мужчины было точной копией Марка. Позже на фотографиях появился он сам. Пухлощекий, в смешных зеленых гольфах и белой рубашечке с коротким рукавом, Марк смотрел серьезно, будто уже тогда все будущее свое знал. Много фотоснимков было на полке. Ника смотрела жадным взглядом и не могла оторваться. Будто вся жизнь этой семьи перед глазами. Взрослеющий Марк, все такие же счастливые родители. Строгое лицо отца, нежность в глазах матери и серьезный до невозможности сын. Было что-то в Никином любопытстве неправильное, от чего щеки стыдливо разгорелись, словно подглядываешь в замочную скважину. Слишком много чувств и эмоций уловила Ника, разглядывая лица, почти интимных чувств, сокровенных. И не все же не могла себя заставить уйти. Вот проводы Марка в армию - опечаленные близкой разлукой лица друзей и родных, а вот снимок уже после службы - гордая осанка, упрямо поджатые губы, прямой взгляд, от которого мороз по коже... А еще очень скоро - череда фото, где одна Надежда Ивановна под руку с сыном - в глазах печаль, затаенная боль, с которой уже не справиться. Дальше на фотокарточках не было отца Марка. Только они с матерью - одинокие в своем горе. Горько сделалось, хоть и не знала каким был отец Марка. Жаль стало Надежду Ивановну, глаза которой больше не зажглись пламенем радости. Только отчаяние глухое запечатлевала камера. Ника отвела глаза, вздохнула тяжело, провела рукой по лицу, словно пытаясь стереть грусть ладонями. Вышла на улицу, и оказалось, что совсем стемнело, но не утих мерный голос Марка и не прекратились горячие расспросы его матери. Ника постояла на крыльце, глянула в звездное небо и, увидав падающую звездочку, загадала желание. Ступила неслышно на дорожку, как вдруг ветер принес тихий вопрос Надежды Ивановны: - Кто эта девочка, сынок? И Ника живо представила, как Надежда Ивановна бережно накрывает руку сына своей сухой ладонью, а после мягко смотрит в глаза, оправдывая любопытство. Замерла снова, боясь обнаружить свое присутствие, в тоже время горячо желая услышать ответ. Кто она для него? Марк с ответом медлил. Минута прошла, не меньше, прежде чем губы его разомкнулись. Посмотрел на мать, улыбнулся смело, уже этим обнажая чувства перед родительницей. - Она мое будущее, мама. Мое настоящее. Это все, что тебе нужно знать. Дождался согласного кивка матери, расслабился. А Ника, только услышав ответ, выдохнула, улыбнулась робко и загодя затопала, давая знать о своем возвращении.

Они пробыли в гостях весь следующий день и только к вечеру принялись собираться назад в город. Вера со слезами на глазах прощалась со щенками, Надежда Ивановна с такой же печалью обнимала сына. Ника стояла в стороне и смотрела на сцены разлуки влажными глазами, но с улыбкой на губах. Потому что знала - они еще не раз сюда вернутся.

В середине мая Марк получил приглашение на банкет в честь одержанной когда-то победы над ополчением в восточных регионах. Наверняка вечер назывался как-то по-другому, но Ника, скривившись, даже не стала слушать. Приглашены были военные чины, а так же их гражданские сопровождающие. - Ты сошел с ума? - подняв брови, воскликнула Ника в ответ на безапелляционное заявление Марка о том, что она пойдет с ним. - Не упрямься. Понимаешь же, что пойти необходимо - прошлое мое нельзя вычеркнуть. Нельзя просто взять и забыть по щелчку пальцев. Ну, останусь я дома, и что это изменит - может быть, волшебным образом сотрутся мои военные заслуги? - Марк, не о том речь, ты же понимаешь - иди. Но без меня. - Исключено. В раздражении, Ника удалилась в ванную, где оперлась руками в края раковины и, тяжело выдохнув, посмотрела на свое отражение. От упрямства губы плотно сжались и побелели, сравнявшись белизной с полотном кожи на лице. Распахнутые глаза казались инородными сейчас - слишком живыми на лице с застывшими мышцами. Слишком остро она реагировала на разного рода празднования той клятой победы. Все, что касалось военных действий в ее родном регионе, делало ее упрямой, непримиримой, даже жестокой. Она приняла Марка с его прошлым, закрыла глаза на сторону его службы. На то, что такие солдаты как он убили ее Сашку. Простила. Хоть и не за что было, если разобраться. И все же, было выше ее сил идти туда, где будут смеяться, кощунствовать и издеваться над памятью тех дней. Не потому что они - люди, безобразны в своей испорченности, а потому что память их ой как разнится с ее - Никиной. Как острый нож под ребро были те воспоминания. Как ток по венам, как разлитый кипяток по обнаженной коже. Отрезвляюще больно. Улыбаться там, на приеме, делать счастливое, или хотя бы участливое лицо - слишком лицемерно. Отвратительно до тошноты. Сомневалась Ника, что сможет, что пересилит себя. Что не выплеснет шампанское в лицо зарвавшегося шутника, что не исказятся в усмешке губы при виде богатства, холодного блеска бриллиантов. Не думала, что хватит выдержки выносить равнодушную маску. Потому что до сих пор не было в ней равнодушия. Не остыла Ника, не перестала гореть и помнить. Сполоснула лицо ледяной водой, уткнулась в махровое полотенце. Постояла минуту, после вернулась обратно - в кабинет, к Марку. Он невозмутимо продолжал заниматься делами - читал какой-то документ. Принтер мерно урчал - печатал следующий. В комнате было свежо - неслышно работал кондиционер. Марк не выносил духоты - даже зимой открывал настежь окна на десяток минут, чем часто ее замораживал, а после весьма приятно отогревал. Сейчас же - с жарким наступлением лета, кондиционеры работали круглосуточно. Марк оторвал взгляд от листов и спокойно заговорил, глядя на замершую у порога, Нику. - Знаю, как неприятно тебе даже думать об этом мероприятии. Знаю, не отрицай. Ты же запомни вот что - там с тобой буду я. Тот, кому ты разрешила разместиться в своей огромной Вселенной. Кого приняла, не смотря ни на что, и позволила обосноваться там со всеми удобствами. От этих слов сердце Ники дрогнуло. Полыхнуло жарко. Однажды, в порыве сокровенной искренности, она рассказала Марку о том, что считает каждого человека отдельной, автономной Вселенной. Всеобъемлющей, наполненной чудесами. Каждый отдельный человек, по мнению Ники - личность, индивидуум - завершенное полотно Ван Гога, дописанная партитура Вивальди. В каждой Вселенной свое светило, свои планеты, черные дыры и метеоритные дожди. Каждая душа - космос. Слишком сложные создания - люди. Со своими мечтами, убеждениями, верой, эмоциями, оголенными чувствами. Ника сказала, что не могут рождаться такие грандиозные шедевры просто так, ради шутки. Обязательно есть в этом всем единый смысл - завораживающий своей простотой и гениальностью, план. Не может не быть. Потому что даже в хаосе есть порядок. А уж предназначение людское, по мнению Ники - вырастить свою, отдельную Вселенную. Дать ей искру родиться. Марк тогда слушал Нику очень внимательно. Перебирал ее волосы, на мгновения задерживая их между пальцами. Когда она высказалась, долго молчал, а после задумчиво ответил: - Есть в твоих словах истина. Ника тогда повернулась, чтоб посмотреть - не смеется ли, но он был серьезен. Марк погладил ее по щеке, обхватил ладонями лицо и сказал: - Определенно есть. Ты - Вселенная.

И надо же - запомнил. Ввернул сейчас, словно верил всерьез в ее убеждения. - Это важно для тебя? Этот прием - он что-то значит? - Да. Мне необходимо на нем присутствовать, - отложил бумагу в сторону, легко поднялся из кресла. - Тогда я пойду. Буду молчать, абстрагируюсь, - Ника сама не поняла, что подтолкнуло ее к этому решению. Что заставило так резко уступить, пересмотреть свои взгляды. Может то, что остро почувствовала - нужно поддержать его, забыть на минуточку о своих предубеждениях. - Обещаю, что буду рядом. И пробудем там недолго, - подошел, обнял нежно. Ника уткнулась лицом в его белоснежную рубашку.

Зал сиял. Мерцал блеском натертых поверхностей, изысканных украшений, переливом пузырьков в бокалах, белозубыми улыбками. Приглушенный свет хрустальных люстр отражался в натертых до блеска туфлях ручной работы, искрил в чешуйчатых, украшенных стразами и пайетками вечерних платьях, бриллиантовых запонках и сережках. В воздухе разлилось удовлетворение от вкусной еды и дорогой выпивки, наслаждение жизнью переливалось через край. Отовсюду слышался смех, одобрительные возгласы и дружеские похлопывания по спинам. Сопровождением разговоров служила ненавязчивая живая музыка. Влиться в атмосферу праздника не получилось, как Ника и предполагала. Раздражало все - от пафоса речей, до вычурности нарядов. Сама она была одета в "маленькое черное платье", обута в высокие глянцевые лодочки. Волосы собрала в высокую прическу, из косметики на лице - мазок туши да персиковый блеск на губах, что было ярким моветоном, если судить по лицам окружающих дам. Марк по обыкновению был в черном костюме и белоснежной рубашке без галстука. Одна рука его поглаживала Нику по спине, другая была небрежно сунута в карман брюк. Весь вид военного выражал ту самую небрежность, демонстрируя скуку, и только однажды мелькнувший заинтересованный взгляд дал понять Нике, что планы у Марка все-таки имеются. Они кружили по залу, с кем-то знакомились, здоровались, заводили ничего не значащие беседы. Точнее было бы сказать - Марк заводил, Ника молчала. Отстраненно улыбалась и смотрела сквозь. Веру отвезли на выходные загород к Надежде Ивановне, и хотя бы беспокойство о дочери не занимало Нику в тот вечер. Волнения итак хватало - не нравились ей липкие, любопытные взгляды, иногда откровенно завистливые, что Нику прямо-таки сшибало с ног. Навязчивое желание забраться на фуршетный стол и заорать во весь голос "идите все к черту, выродки, мать вашу" не давало покоя. Подзабытое чувство злости и какого-то внутреннего голода, почти выветрилось в сытой столице, но тогда накатило снова. Хотелось браниться, топать ногами и отпускать отнюдь не лестные эпитеты в адрес этих холеных, довольных, зажравшихся чинов. Элита - мысленно шипела Ника, - у одного едва пиджак на круглом брюхе сошелся, другой уже залил глаза по самое "не хочу" и его аккуратно вывели под белы рученьки проветриться и освежиться. А дамы-то! Хищные, зубастые, все как одна угловатые, с алчным, ищущим взглядом в водянистых глазах. Передернуться хотелось. Они отошли подальше от очередной компании, уединились. Марк ободряюще погладил Нику по спине, прекрасно понимая ее напряженность и затаенное раздражение. - Еще полчаса и домой. По пути завернем в ресторанчик, закажем чего-нибудь съедобного, включим фильм, расслабимся. Потом сделаю тебе массаж. Ника улыбнулась. План ей очень понравился. Марка окликнул какой-то седой мужчина, он обернулся к Нике, и та кивнула - мол, иди, я отдохну немного. Мужчины отошли и принялись разговаривать, низко склонив головы. Ника подумала, что вот он - апогей. То, ради чего Марк решил посетить это мероприятие - слушал жадно, кивал и казался всерьез увлеченным. Сама же девушка слегка прислонилась к прохладному мрамору несущей колоны, окинула гудящий зал мимолетным взглядом и остановила его на одной паре.

Сначала ее привлекла молодая женщина - статная, с гордой осанкой, она манерно водила указательным пальцем по горлышку бокала и рассеянно слушала собеседника. В переливчатом зеленом платьем длиною в пол, что выгодно подчеркивало ее медные, завитые крупными локонами, рыжие волосы. Даже издали эта женщина казалась ослепительно красивой - лицо украшали тонкие черты: большие глаза, изящный нос, пухлые губы. Мимо таких ярких особей мужчины не проходят. Все это подумалось отстраненно, без зависти. Ника словно оценила красоту экспоната - честно, но, не пропустив через призму женской ревности. А потом взгляд переместился на высокого мужчину, что собственнически поддерживал даму под локоток. Было в его повадках что-то едва уловимо знакомое. Это ощущение дежавю было сравнимо с услышанной ненароком, давно позабытой песней, что нравилась когда-то. Тот мужчина, как позабытая песня привлек внимание - захотелось прислушаться, присмотреться. Ника распахнула глаза пошире и тут... Узнала! От безжалостного удара в сердце Ника пошатнулась. Лед сковал внутренности, пропал голос - даже пикнуть не смогла. Мужчиной, что по-хозяйски приобнимал рыжеволосую женщину, был ее Сашка.

... Лето. Жара. Пышущий зной поднимался от расплавленного асфальта. Высунувшись по пояс в окно, она смотрела на залитый солнцем двор. У парадного стоял старенький синий микроавтобус, груженый мебелью и коробками. Двое мужчин вынимали из кузова вещи, заносили в подъезд, и Нике казалось, что машина с бездонным нутром - так много в ней помещалось. Новый жилец въезжал в квартиру почившей бабы Иры со второго этажа. Им оказался высокий, светловолосый парень. Кудри его завивались, что видно Нике было даже с высоты третьего этажа. Загорелый дочерна, в белой футболке, парень таскал коробки и весело смеялся на пару с другом. Из их разговора Ника и поняла, что это новый сосед. После очередной ходки он приложился к горлышку Нарзана и поднял глаза вверх. Их взгляды пересеклись. Парень глотнул воды, помахал ей рукой и крикнул: - Привет, красавица! - И тебе здравствовать, - крикнула она в ответ и нырнула в комнату.

...Поздний звонок в дверь. - Как водится, за солью, - улыбнулся белозубо, задорно. - Проходи, соседушка, - посторонилась, впустила гостя. Дверь за его спиной тихо щелкнула. - А родители не против, что после заката ребят привечаешь? - Дед только у меня в живых остался. И он целое лето на даче торчит. Картошку полет. - Прости, - на миг погрустнел парень. - Сашей меня зовут. - А я - Ника.

...Камушек по стеклу. Подскочила на постели, прильнула к окну. Выглянула. - Сань, ты чего? - удивленным шепотом. - Спускайся скорее - такая ночь сладкая. Звезды огромные, гляди, - закинул голову, улыбнулся по-чеширски. - Спятил? - хихикнула мягко, рукой уже ища сарафан. - Давай скорее, рассвет уже скоро. Сладкий ночной воздух, будоражащий рецепторы, приятная прохлада, теплые прикосновения Сашкиной ладони - провел по руке, заглянул в глаза, а потом наклонился низко, глаза в глаза, дыхание мятное прямо в губы... Первый поцелуй. Волнующий, робкий, пьянящий...

...Прохладные простыни под спиной, мурашки по коже. Волнение сумасшедшее. - Я буду осторожен милая, не бойся. Первый раз больно, но я постараюсь нежнее. Веришь мне? - Верю.

...Пьянящий аромат кофе, весеннее солнышко за окном. Чистое небо. Выбралась на кухню - сонная, с помятой ото сна кожей. Потянула носом, просыпаясь от легкой кофейной горчинки, и была притянута к твердому телу, поцелована. - Милая, ты проснулась? В ответ прищурила один глаз, кивнула. - Очень важное спросить хочу, слушаешь? - Конечно, - прокашлялась, глянула удивленно. - Выйдешь за меня? Обмерла на миг, а потом пискнула радостно. - Да, Господи, конечно, да!

Дата добавления: 2015-07-11