Врача и пациента

Думается, далее будет уместно привести так называемые модели взаимоотношения врача и пациента, известные истории медицины. Существуют несколько подобных моделей.[251]

Впервые в истории моральные принципы, которых должны придерживаться врачи в отношении больных, сформулировал древнегреческий врач Гиппократ, живший в 460-377 гг. до Р.Х. Эту модель можно назвать гиппократовской. В "Клятве" Гиппократа[252] врач обязуется: «Я направлю режим больных к их выгоде... воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости. Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути к исполнению подобного замысла; точно также я не вручу никакой женщине абортивного пессария. [253] Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и искусство. В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всего... неправедного и пагубного». [254]

Второй исторической формой врачебной этики стало понимание взаимоотношений врача и пациента, которое сложилось в Средние века. Наиболее четко оно было выражено Парацельсом (1493-1541 гг.). Нравственное отношение к пациенту понимается как необходимое условие всего лечебного процесса. Если в гиппократовской модели медицинской этики завоевывается социальное доверие личности пациента, то "модель Парацельса" — это учет эмоционально-психических особенностей личности, признание глубины ее душевно-духовных контактов с врачом и включенности этих контактов в лечебный процесс.[255]

Эта модель взаимоотношений врача и пациента получила название патерналистской («отцовской», «родитель­ской»)». Парацельс учил: «Сила врача — в его сердце, работа его должна руководствоваться Богом и освещаться естественным светом и опытностью; важнейшая основа лекарства — любовь». [256]

Для России традиционно была характерна именно эта модель. Согласно русской традиции, основанной на глубоко христианском чувстве любви, деятельность врача есть служение человеку. В лоне Православной Церкви в середине XVIII век родилась присяга, которую с полной ответственностью произносили выпускники медицинских факультетов. Врач призывался к самоотверженному служению, обещая безотказно являться на каждый зов и по совести помогать каждому пациенту.

История медицины знает множество примеров подобного служения. Можно назвать имена таких замечательных наших земляков-тамбовцев, как Э.Х. Икавитц, В.П. Сербский, Ф.В. Сперанский. Они работали на Тамбовщине во времена земской медицины, отличались глубокой преданностью делу, величайшим бескорыстием и, конечно, профессионализмом. В советское время медицину нашего края украшали такие врачи, как организатор туберкулезного диспансера А.И. Иванов, родоначальник службы переливания крови И.М. Берлин. Нельзя не упомянуть и выдающегося хирурга, великого ученого архиепископа Луку (Войно-Ясенецкого), деятельность которого для Тамбовской области явилась крупной вехой в медицинской и духовной жизни.

Успех лечебного взаимодействия во многом зависит от того, насколько врач и пациент соответствуют своей социальной роли.[257] Бывает, что в рамках этой модели встречаются, с одной стороны, «не слишком солидный» с виду врач, с другой — «слишком серьезный пациент». Им может быть руководитель предприятия, крупный чиновник, наконец, учитель с большим стажем.[258] Естественно, такой пациент привык командовать и распоряжаться. Но действуя таким образом, он нарушает тем самым правила игры, и нередко врач вынужден ставить его на место: «Врач здесь я. Мне и диагноз ставить».

Третью модель можно назвать деонтологической. Ее суть в том, что врач должен быть нравственно безупречен. Сам термин «деонтология» (от греч. deontos — должное) появился в советской медицине благодаря проф. Н.Н. Петрову. Для каж­дой конкретной области медицины составляются особые правила, которые должен соблюдать врач. Так, для хирургии Н.Н. Петров выделял следующие правила: «Хирургия для больных, а не больные для хирургии; делай и советуй делать больному только такую операцию, на которую ты согласился бы при наличной обстановке для самого себя или для самого близкого тебе человека». [259]

Следует заметить, что те нормы, которые были разработаны в советское время, хорошо подходили безрелигиозному обществу, хотя и строились на хорошей нравственной основе. Те времена прошли. Современной же российской врачебной деонтологии пока, к сожалению, не существует, хотя появляются попытки как-то эту проблему решить.[260]

Четвертая модель — информированное согласие. Само это понятие появляется в ходе работы 1-го Военного Трибунала США. Этот Трибунал, работая в Германии, подготовил так называемый «Нюрнбергский кодекс», где впервые употребляется термин «добровольное согласие» человека на эксперимент, в который его хотят вовлечь. Термин «informed consent», то есть «информированное согласие», возникает чуть позже, примерно на рубеже 50-60-х годов. Речь идет о том, что врач обязан сообщать пациенту о риске медицинского вмешательства, о существовании других форм лечения. После того, как больной ознакомился с документом, где сообщается о целях лечения, возможном риске и об имеющихся альтернативах лечения, он должен этот документ подписать. Или устно согласиться с ним, но при свидетеле.

Этот принцип резко отличается от «патерналистской» модели. В «отцовской» модели предполагается, что врач сам должен принять нужное решение, а пациент ему полностью доверяет. А вот «информированное согласие» стремится снять с врача значительную долю ответственности за результаты лечения. То есть врач оказывается защищенным тем самым документом, который подписывает больной. Но зато пациент сам решает, какой метод лечения избрать, соглашаться или нет на операцию, которая может значительно улучшить его состояние, а может окончиться плохо, вплоть до смертельного исхода. Для этой модели характерно также называть пациента не «больным», а «клиентом», как именуют своих посетителей службы быта.

Возникает естественный вопрос: а сможет ли больной разобраться во всех тонкостях методов лечения, предлагаемых врачом? Ведь пациент не имеет ни медицинского образования, ни врачебного опыта! И это самое больное место названной модели. То, что главная роль в принятии решения должна отводиться заведомо малокомпетентному пациенту, вызывает серьезные сомнения.

В связи с этим существует ещё одна проблема. Предполагается, что врач сообщает больному некую информацию, причем это нужно делать отстранённо, чтобы ненароком не навязать свою точку зрения. Естественно, это создает отчуждение, между врачом и больным уже не возникает того дружественного союза, который просто необходим для лечебного процесса. А Парацельс, напомним, считал, что «важнейшая основа лекарства — любовь». [261] Это вполне соответствует христианскому мировоззрению. Так, свт. Василий Великий писал, что «в болезнях умеренных и излечимых люди получают пользу от одного об них попечения». [262] Здесь же, в модели «информированного согласия», мы встречаемся с принципиально иной позицией.

Если же говорить об идеальной модели, ей будет модель врача, который прежде всего любит своего пациента. При этом можно взять лучшее от каждой модели. Проводя аналогию, можно сказать, что отец, который любит своего ребенка, будет постоянно руководствовать принципом «не навреди», помнить о своем долге и вовремя предупредит о возможных опасностях. Но главное всё же — это любовь.

Дата добавления: 2015-07-11