Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Переведено специально для группы 6 страница



– Ах ты, сукин сын...

Это предназначалось мне, но я ожидал чего-то подобного и держал дух наготове. Телекинез не являлся особенностью проявления духа, но то, что я сделал, было вполне себе в пределах моей компетенции.

– Уничтожь его! Уничтожь его! – настаивала тетя Татьяна.

Я выбрал что-то немного отличное от средневекового способа разрешения проблем. Сконцентрировавшись, я послал одно из фарфоровых блюд, о которых говорила Нина, прямиком в лицо Уэсли. Врезавшись в его голову, оно осыпало его креветками, что вполне подходило для моей цели – боль и унижение.

– Этот трюк – дешевый фокус пользователей воздуха, – прорычал он, двигаясь на меня.

Его нападение потеряло часть эффектности, так как он все еще снимал креветки с головы.

– А как насчет этого? – спросил я.

Одним движением моей руки Уэсли остановился. Мышцы на его лице и теле напряглись, он приказал своим конечностям двигаться, но энергия духа заблокировала их. Для пользователя воздуха было бы трудно управлять такой неподвижностью, и это было так же чертовски трудно для меня, учитывая, что я, едва трезвый, использовал незнакомую мне способность.

Сюда по выражению благоговения на лицах зрителей, это стоило усилий. Я собрал весь оставшийся дух, чтобы сделать себя еще обаятельнее для собравшихся. Было бы невозможно зачаровать всю толпу, но правильное использование духа может сделать вас гораздо более милым для окружающих.

– В прошлый раз вы, ребята, спросили меня, действительно ли я больший, плохой пользователь духа, – заметил я. - Ответ? Да. И мне в самом деле не нравится, когда такие засранцы вроде вас унижают девушек – будь то человек или морой. Так что если вы хотите двигаться вновь, для начала вы извинитесь перед моей прекрасной подругой. Затем вы извинитесь перед Ванессой за то, что испортили ее вечеринку, которая в самом деле была весьма неплохой, пока вы не появились и не показали свои мерзкие физиономии и не растратили впустую ее креветки.

Это был блеф. Я использовал телекинез, чтобы сдерживать одного человека, и это требовало смешного количества духа, но я был на исходе. Уэсли, однако, этого не знал и был в ужасе от своей неподвижности.

– Зачем останавливаться? спросила тетя Татьяна. Подумай о том, что он сделал Сидни!

У него не получилось, – напомнил я ей.

Не важно! Он пытался причинить ей боль. Он должен заплатить. Не надо просто обездвиживать его с помощью духа! Используй его, чтобы снести ему голову! Он должен страдать! Он пытался сделать ей больно!



На мгновение, ее слова и буря эмоций в моей груди угрожали одолеть меня. Он пытался обидеть Сидни, и может быть сейчас я не мог остановить ее похитителей, но я мог остановить Уэсли. Я мог заставить его заплатить, заставить его страдать и думать, что он испытывает жуткую боль, убедиться, что он так и не смог...

– Извини, – выпалил Уэсли Нине. – И ты, Ванесса.

Я колебался, разрываясь между лицом Уэсли и призывами Тети Татьяны, которым темная часть меня отчаянно хотела поддаться. Вскоре я принял решение.

Я не мог продержаться дольше даже если бы хотел. Я отпустил дух и он рухнул на землю. Он быстро поднялся на ноги и попятился назад вместе со своими подхалимами Брентом и Ларсом.

– Это еще не конец, – предупредил Уэсли, чувствую себя храбрее, увеличив расстояние между нами. – Ты думаешь, что ты неприкасаемый, но это не так.

– Ты показал ему слабость, сказала Тетя Татьяна.

– Убирайся, – велела Ванесса. Она кивнула паре мужчин, которые были более чем счастливы помочь Уэсли выйти. – И никогда не появляйся ни на одной из моих вечеринок.

Из бормотания других я понял, что Уэсли и его приспешники не будут желанными гостями на вечеринках еще долгое, очень долгое время. Но я? Неожиданно, я стал еще более популярен, чем был. Мало того, что я был окутан тайнами, еще и использовал малопонятную силу духа, чтобы поставить бабника на место. Девушкам на вечеринке это понравилось. И даже парням. У меня было больше приглашения и друзей, чем за всю жизнь - и это о чем-то говорило.

Но я был измотан. Солнце скоро поднимется над горизонтом, а я все еще был на человеческом расписании. Я слушал пожелания с таким смирением, с каким только мог, пытаясь проделать путь к двери, обещая каждому человеку поболтать с ним позже.

Тут Нина вскочила, чтобы помочь мне, проведя меня через толпу, как я вёл её раньше, при этом намекая на несуществующие служебные дела, которые я должен ещё сделать.

– Единственное дело, которое я хочу сейчас сделать, связано с моей подушкой, – сказал я ей, зевая, как только мы вырвались на свободу из дома Селзки. – Я валюсь с ног.

– Это была немного жесткая магия, – сказала она мне. – Я даже не заметила, когда ты перестал пить. Ты проявил поразительную сдержанность.

– Будь моя воля, я бы жил, всё время оставаясь пьяным, – признался я. – Но я стараюсь протрезветь пару раз в день. Это... Это сложно объяснить, и я действительно не могу этого сделать, но есть кое-что, для чего мне нужен ясный ум и дух. Сегодня всё закончилось удачно, потому что Уэсли поберег свой внешний вид. Я не выглядел бы столь впечатляюще, если бы дело дошло до драки.

Нина усмехнулась:

– Я верю в тебя. Держу пари, ты был бы шикарен.

– Спасибо. Мне жаль, что он такое тебе сказал.

– Все нормально, – сказала она, пожав плечами. – Я привыкла.

– Это не значит, что это должно тебе нравиться, – сказал я.

Нечто уязвимое в ее глазах подсказало мне, что я попал в точку, и что те слова глубоко задели её.

– Да... Я имею в виду, обычно они не говорят этого так прямо, но я вижу это отношение к себе в людях, с которыми работаю. Хотя ты был прав насчет вечеринки. Некоторые из них не были такими плохими, как я думала. – Ее голос вдруг стал застенчивым. – И спасибо тебе... Спасибо тебе, что заступился за меня.

Ее слова вместе с моей небольшой победой над Уэсли дали мне больше уверенности в себе чем у меня было на протяжении последних недель. Мое настроение, погрязшее в темноте и отвращении к себе на столь долгое время, резко улучшилось. В конце концов, я не был абсолютно бесполезным.

Возможно, пока что я не был способен найти Сидни, но я все еще мог кое что. Я не мог просто сдаться. Кто знает, возможно сегодня мне повезет. Я едва ли мог дождаться, когда я смогу проводить Нину домой, чтобы вернутся к себе и заняться поисками Сидни.

Но когда я попытался, стало ясно, что на этом фронте моя удача оставалась на прежнем уровне. Никаких следов Сидни. Приподнятое настроение резко упало, но, по крайней мере, я был так измотан, что на самобичевание из-за неудачи времени у меня почти не осталось. Я быстро уснул и проспал до середины следующего вампирского дня, так как мое тело все еще продолжало выяснять, по какому расписанию я живу.

Когда я проснулся, на моем телефоне было сообщение от моей матери, напоминающее о сегодняшнем ужине. Когда я проверил голосовую почту на телефоне в моих апартаментах, обнаружил миллион сообщений от моих новых «друзей». Номер моего телефона не был широко известен, но несколько тусовщиков умудрились узнать, в каком гостевом здании я находился, и отправить сообщения. У меня были социальные перспективы на многие месяца.

Но сегодня только одно имело значение. Мои родители. Я не особо беспокоился о моем отце, но моя мать очень сильно постаралась, чтобы приехать и забрать меня. Она приложила так много усилий для меня во многом, так что я был обязан предстать достойно перед ее друзьями сегодня вечером.

Я оставался трезвым весь день и занимался скучными вещами, как, например, стиркой, вместо того, чтоб идти к ребятам и Нине, в том числе. Чем больше она мне нравилась, и чем больше мы тусовались, тем чаще мой внутренний голос говорил, что будет лучше держать дистанцию.

Я появился в родительском доме за десять минут до начала обеда, одетый в только что отглаженный костюм и в запонки тети Татьяны, отец поприветствовал меня как обычно угрюмо.

– Ну, Адриан, полагаю какое бы поручение королевы не вернуло тебя, оно должно быть важно.

Комментарий застал меня врасплох, пока моя мать не ворвалась в гостиную вся такая роскошная в своем изумрудно-зеленом шелковом наряде.

– Натан, дорогой, прекрати пытаться вытащить из него государственные тайны.

Она положила руку мне на плечо и издала небольшой, сдержанный смешок:

– Он такой с тех самых пор, как королева позволила мне сопроводить тебя сюда по делам. Я уверяла его, что просто хочу пообщаться, но он уверен, что мне известны те вещи, что скрывают от него.

Я наконец поймал ее взгляд и посмотрел с благодарностью, пока его внимание было сосредоточено на другом. Моя мать не рассказала ему, что нашла меня в пьяном угаре в Калифорнии и спасла от самого себя и бесконечной депрессии. Она заставила его думать, что это был импульсивный материнский жест - путешествие со мной, что она использовала его в качестве возможности сгладить мою репутацию.

Я не испытывал особой необходимости скрывать моё скандальное поведение от своего отца, но должен был признать, что жизнь была куда легче, когда ему не досаждало мое лицо. Сказать, что он гордится мной, можно было с большой натяжкой, но он, казался удовлетворенным в настоящее время, и этого было достаточно, чтобы сделать ночь сносной.

Гостями ужина были другие члены королевских семей. Я встречал и провожал их на протяжении многих лет, люди, которых я знал немного, кроме того, что мои родители были обеспокоены их впечатлениями. Моя мать, которая, я был уверен, никогда в жизни сама не готовила еду, контролировала каждую деталь приготовлений их шеф-повара, убедившись, что всё было идеально, будь это вино или просто оформление тарелок. После дня хорошего поведения (и проверки Сидни до прихода сюда), я позволяю себе попробовать некоторые вина, и даже если я не мог правильно определить регион и тип почвы, я мог сказать, мои родители не были скупы.

Я вскоре понял почему: это был первый реальный выход в свет моих родителей с тех пор, как моя мать вернулась из заключения. Никто никуда не приглашал их с тех пор, как она вернулась, так что мои родители делали открытый жест, намереваясь показать миру королевских мороев, что Натан и Даниэлла Ивашковы были достойной компанией.

Это так же распространилось и на меня, так как мои родители из кожи рвались рассказать всем о «важном деле» в котором я был якобы задействован. Мое отношение к Джилл и ее изоляции было в строжайшем секрете - даже мои родители не знали этих деталей - но работа Сони над вакциной была известна и всем было любопытно узнать побольше.

Я объяснил, насколько мог, используя непрофессиональные термины и обходя государственные тайны. Все были впечатлены, в том числе мои родители, но я был рад, что внимание переключилось с меня. Обед перешел в политическое обсуждение, которое я нашел слегка интересным, и общественную беседу, которая не привлекла меня вовсе.

Это всегда было не по мне, даже задолго до судьбоносных событий в Палм-Спрингс. Мне было все равно на счет в гольфе или на продвижение по службе, или на предстоящее официальное собрание. Все еще сознавая свою роль, я вежливо улыбался и удовлетворял себя тем, что вливал в себе больше первоклассного вина. К тому времени, как последний гость ушел, я мог сказать, что мы успешно завоевали их и Даниелла Ивашкова радушно принята в то королевское общество, которого жаждала.

– Ну, – сказала она, со вздохом, погружаясь в одно недавно обитое кресло. – Полагаю, это был успех.

– Ты хорошо справился, Адриан. – добавил отец. Это был огромный комплимент от него. – Теперь у нас есть немного меньше проблем для беспокойства.

Я покончил с портвейном, что был подан к десерту:

– Я бы не сказал, что приглашение к ежегодному летнему чаепитию Шарлен Бадики составит проблему, но раз смог помочь, то я рад.

– Вы оба помогли в возмещении ущерба, причиненного этой семье. Будем надеяться, что так и продолжится. – Он встал и потянулся. – Я иду в свою комнату. Увидимся утром.

Его не было уже около тридцати секунд, когда до моего затуманенного вином рассудка дошел полный смысл его слов.

– Его комнату? Но разве это не твоя комната тоже?

Моя мать, которая прекрасно выглядела, несмотря на долгий вечер, элегантно скрестила руки на коленях.

– Если честно, дорогой, я теперь сплю в твоей старой комнате.

– Моей... – я изо всех сил пытался понять смысл услышанного. – Подожди. Так вот почему ты отправила меня в гостевой домик? Я думал, ты хотела, чтобы у меня было личное пространство.

– На самом деле и то, и другое. Ты действительно нуждаешься в личном пространстве. А что касается остального... ну, начиная с моего возвращения, твой отец и я решили, что будет намного легче, если каждый из нас живет своей жизнью здесь... просто под одной крышей.

Ее тон был такой легкий и радостный, что было трудно уловить всю серьезность ситуации.

– Что это значит? Вы разводитесь? Отдалились?

Она нахмурилась.

– О, Адриан, это такие неприятные слова. Кроме того, люди вроде нас не разводятся.

– А женатые люди не спят в раздельных комнатах, – заспорил я. – Чья это была идея?

– Общая, – сказала она. – Твой отец осуждает то, что я сделала... и это стало препятствием между нами. Он решил, что не может меня простить, и честно, я не возражаю спать отдельно.

Я был изумлен.

– Тогда разведитесь. Потому что если он не может простить тебя за твои импульсивные действия для спасения твоего сына... Ну я никогда не был женат, но мне кажется, что так не ведут себя хорошие мужья. Не относятся так к тому, кого ты любишь. И я не знаю, как ты можешь любить его, когда он так к тебе относится.

– Дорогой, – сказала она со смешком, – любовь не имеет никакого отношения к этому.

– Любовь имеет к этому самое прямое отношение! – воскликнул я. Сразу понизив голос, боясь, что случайно заставлю отца вернуться, а я был к этому совершенно не готов. – Из-за чего еще женятся – или остаются женатыми – если не из-за любви?

– Это очень сложно, – сказала она голосом, которым разговаривала со мной в детстве. – Будет выглядеть неправильно, если мы разведемся. Это, и... ну все мои финансы связаны с твоим отцом. Когда мы поженились, были составлены документы, и скажем так: если я разведусь с твоим отцом, у меня не будет средств, чтобы содержать себя.

Я вскочил на ноги.

– Тогда я буду помогать тебе.

Она спокойно посмотрела на меня.

– Как, дорогой? Твоими художественными классами? Я знаю, королева не платит тебе за помощь, хотя ей следовало бы.

– Я найду работу. Любую. Этого возможно будет недостаточно для начала, но у тебя по крайней мере останется самоуважение! Ты не должна оставаться здесь, связанная его деньгами и осуждением, изображая любовь!

– Я ничего не изображаю. Это настолько близко к любви, насколько к ней вообще возможно приблизится в браке.

– Я в это не верю, – сказал я ей. – Я знаю, что такое любовь, мам. У меня была любовь, которая горит во мне, которая заставляет меня становиться лучше. Если бы ты когда-нибудь имела что-то подобное, ты удерживала бы это всей своей силой.

– Ты думаешь так потому, что ты молод и не знаешь ничего лучше. – Она была так чертовски спокойна, что это почти заставило меня расстроиться. – Ты думаешь, что безрассудные отношения с дампиркой – это любовь, просто потому, что это интересно. Или ты имеешь в виду девушку, по которой тосковал в самолете? Где она? Если ваша любовь так всепоглощающая и может восторжествовать над всем, почему вы не вместе?

Хороший вопрос, сказала тетя Татьяна.

– Потому что... это не так-то просто, – сказал я маме, сквозь стиснутые зубы.

– Это не так-то просто потому, что это не реально. Молодые люди принимают простое увлечение за «истинную любовь». Любовь между матерью и ребенком? Да, это реально. Но романтические заблуждения, которые побеждают все? Не обманывай себя. Твои друзья, у которых такие грандиозные романы, в конечном итоге увидят истину. Эта твоя девушка, она там, где она есть, и она не вернётся. Перестань гоняться за мечтой и сосредоточься на ком-то с кем можно построить стабильную жизнь. Это то, что мы с твоим отцом сделали. Это то, что мы всегда делали... и могу сказать, это нам очень хорошо помогало.

– Всегда? – слабым голосом спросил я. – Ты всегда жила этим притворством?

– Ну, – признала она, – некоторые периоды нашего брака были более... дружными, чем другие. Но мы всегда были прагматичны в этом вопросе.

– Вы были холодны и поверхностны в этом вопросе, - сказал я. - Ты сказала мне, что когда вышла из тюрьмы, ты поняла, что имеет значение. Видимо нет, раз ты собираешься смириться с этим – мужчиной, который не уважает тебя – ради имиджа и денег! Никакая безопасность не стоит того. И я отказываюсь верить, что это лучшее, на что любой может надеяться в любви. Там есть нечто большее, чем это. У меня будет нечто большее, чем это.

Во взгляде матери почти мелькнула грусть, когда она встретился с моим:

– Тогда где она, дорогой? Где твоя девушка?

У меня не было ответа для нее. Все, что я знал это то, что я не мог тут больше оставаться. Я выбежал из особняка и понял и почувствовал слезы на глазах. Я никогда не думал о своих родителях, как о романтичной паре, но я думал, что между ними должна быть привязанность друг к другу, несмотря на то, что у них обоих сложные характеры

Не было еще более худшего времени, чтобы сказать мне, что я был притворством, что вся любовь была притворством. Конечно, я не верил в это. Я верил, что где-то там есть настоящая любовь. Я знал это, так сказать, из первых рук... но слова моей матери больно ужалили, потому что сейчас я был уязвим, потому что, без разницы, насколько я был популярен при Дворе или насколько хорошими были мои намерения, я нисколько не приблизился к нахождению Сидни.

Мой разум не верил матери, но моё сердце, полное страха и сомнений, беспокоилось о том, что в её словах была правда, и темное, мрачное воздействие духа только делало еще хуже. Это заставило меня усомниться в себе. Может я никогда не найду Сидни. Может я никогда найду любовь вовсе. Может, сильного желание достичь чего-либо не было достаточно для его исполнения.

На улице похолодало, и свежий ветер обещал дождь. Прервав прогулку я попытался дотянуться к Сидни, но вино, выпитое в обед, ослабило способности. Я сдался и достал сотовый телефон, выбирая более простое средство общения. Нина ответила после второго гудка.

– Привет, – сказала она. – Когда я не получила вестей от тебя, я подумала... ладно, не важно. Как поживаешь?

– Бывало и лучше. Не хочешь заняться чем-нибудь сегодня вечером?

– Конечно. Что ты имеешь в виду?

– Не имеет значения, – сказал я. – Ты можешь выбрать. Я получил миллион приглашений. Мы можем веселиться всю ночь.

– Разве тебе не нужно передохнуть? - поддразнила она, не понимая, как оказалась близко к больному месту. – Я думала, ты сказал, что пытаешься протрезветь время от времени.

Я думал о маме, застрявшей в браке без любви. Думал о себе, пойманном в ловушку без права выбора. И о Сидни, которая была буквально в ловушке. Все это было чересчур, слишком много для меня, чтобы предпринять что-либо со всем этим.

– Не этой ночью, – сказал я Нине. – Не сегодня.

 

 

ГЛАВА 7

 

СИДНИ

 

Потребовалась почти неделя, чтобы другие заключенные перестали двигать прочь от меня свои столы или испытывать отвращение, если мы случайно соприкоснемся. Они все еще были ни капли не дружественны ко мне, но Дункан поклялся, что я делаю поразительный прогресс.

– Я видел, как достижение такого результата занимало недели или даже месяцы, - однажды сказал мне он в классе искусства. – Скоро тебя пригласят сесть с крутыми ребятами на ланче.

– Ты мог бы пригласить меня, – обратила внимание я.

Он усмехнулся, подкрашивая лист на сегодняшнем натюрморте: скопировать комнатный папоротник, живущий на столе Эддисон.

– Ты знаешь правила, малыш. Кто-нибудь кроме меня потянется к тебе. Держись. Скоро кто-нибудь влипнет в неприятности, а потом и твое время придет. У Джона много проблем. Как и у Хоуп. Увидишь.

Начиная с этого первого дня, Дункан значительно ограничил наше социальное взаимодействие в этом классе, за исключением случайных острот в залах, когда никого не было достаточно близко, чтобы услышать. Поэтому я обнаружила в себе страсть к искусству. Это было то время, когда кто-либо обращался ко мне, как будто я была реальной особой. Другие игнорировали меня в течение дня, и мой инструктор в классе или в чистке, никогда не упускал возможности напомнить мне, какой грешницей я была. Дружба с Дунканом делала меня сосредоточенной, напоминая мне, что есть надежда за пределами этого места. Тем не менее, он был осторожен - даже на уроке - в своем разговоре. Также он нечасто упоминал о Шанталь, друге - которая, тайно верила я, была больше, чем другом - что алхимики увезли прочь, я могла бы сказать, что ее потеря мучила его. Он мог общаться и улыбаться вместе с остальными, пока ел, но считал для себя обязательным не говорить слишком много с людьми там или в классах. Я думала, он слишком боялся рисковать, что навлечет на кого-нибудь гнев алхимиков, даже на случайного знакомого.

– Ты хорош в рисовании, - сказала я, указав на детали на его листьях. - Это потому, что ты очень долго здесь?

– Неа, я рисовал до того как попал сюда, как хобби. Правда, я терпеть не могу все эти натюрморты, – Он остановился и уставился на свой папоротник. – Я бы убил за возможность рисовать что-нибудь абстрактное. Я бы хотел нарисовать небо. Кого я обманываю? Я бы хотел увидеть небо. Я никогда не рисовал много пейзажей, пока был в Манхэттене по назначению. Думал, я слишком хорош для этого и поберегу свои силы для заката в Аризоне.

– Манхэттен? Вау. Там довольно-таки напряженно.

– Напряженно, – согласился он. – И оживленно, и громко, и шумно. Я ненавидел его... А сейчас я готов на что угодно, чтобы вернуться туда. Вот где должны бы оказаться ты и твой задумчивый парень.

– Мы всегда говорили о поездке какое-нибудь место вроде Рима,- сказала я.

Дункан усмехнулся.

– Рим. Зачем вам ехать и сталкиваться с языковым барьером, когда все, что вам нужно, можно получить, не выезжая за пределы штатов? Вы ребята, могли бы найти какую-нибудь захудалую квартирку, работали бы вдвоем, чтобы обеспечивать себя, заодно учились бы, он бы тусовался со своими безработными художниками из Бушвика. Приходя домой, шли бы ужинать с вашими свихнувшимися соседями, а потом занимались любовью на потрепанном матрасе. На следующий день все заново,- он продолжил рисовать, – Неплохо, а?

– Очень даже ничего, – сказала я, улыбнувшись наперекор себе. Я чувствовала, как тускнела улыбка от терзающей сердце боли при мысли о будущем с Адрианом, каким бы оно ни было. Описанное Дунканом было так же хорошо, как и любой из выдуманных нами с Адрианом «планов побега»... и таких же невыполнимых в данный момент.

– Дункан... что ты имел в виду, когда говорил, что готов на всё, чтобы вернуться туда?

– Не надо, – предупредил он.

– Не надо что?

– Ты знаешь что. Я просто использовал выражение.

– Да, – начала я, – но если бы был способ, ты мог бы выбраться отсюда и…

– Его нет, – прямо сказал он, – Ты не первая и не последняя, кто предложил это. И, если я смогу помочь, то ты не будешь брошена обратно в одиночную камеру за что-то глупое. Я уже говорил тебе, что нет никакого выхода.

Я тщательно обдумывала, что делать дальше. Видимо, в прошлом году он видел, как другие пытались сбежать отсюда, и, судя по его реакции, все эти попытки провалились. Я несколько раз спрашивала у него о расположении выходов, но, как и я, он никак не мог выяснить, где же они. Мне нужно было найти еще варианты и собирать дополнительную информацию, которая бы помогла оказаться на свободе.

– Ответишь мне всего на два вопроса? – спросила я наконец. – Не о выходах?

– Если я смогу, – сказал он осторожно, все еще не смотря мне в глаза.

– Ты знаешь, где мы?

– Нет, – тут же ответил он. – Никто не знает, что и является частью их плана. Но то, в чем я уверен, так это то, что каждый этаж, на который мы попадаем, находится под землей. Поэтому здесь нет окон и очевидных выходов наружу.

– Ты знаешь, как они доставляют сюда газ? Не делай вид, будто не знаешь, что я имею в виду, – добавила я, видя, как он начинает хмуриться, – Ты должен был заметить его, когда был в одиночной камере. И они используют его сейчас, чтобы вырубить нас ночью и делать из нас взволнованных и параноиков днём.

– Для этого им не нужны никакие препараты, – отметил он. – Стадное чувство делает свое дело, распространяя паранойю само по себе.

– Не уворачивайся от ответа. Знаешь или нет, откуда идет газ?

– Ну же, просто потому, что папоротник – это сосудистое растение, не означает, что он выделяет газ как-то по-другому, – прервался он. Я была захвачена врасплох, как странным подвластным изменением, так и повышением его голоса. – Все химические реакции основного фотосинтеза еще там. Это лишь вопрос использования спор вместо семян.

Я была слишком растеряна, чтобы ответить сразу, и затем я увидела, что он имел в виду: Эмма стаяла рядом с нами, ища ящик для цветных карандашей. И была ясно, что она подслушивала.

Я сглотнула и попыталась выдавить из себя какое-то подобие слов.

– Я не спорила. Просто обратила внимание на то, в палеонтологических летописях говорится о мегафилах и микрофилах. Ты тот, кто погряз в фотосинтезе.

Эмма нашла то, что ей нужно и ушла, из-за чего мои колени задрожали.

– О, боже мой, – сказала я, когда она уже не могла меня слышать.

– Поэтому, – сказал Дункан, – тебе нужно быть более осторожной.

Занятие закончилось, и я провела остаток дня в возбужденном ожидании, что Эмма доложит обо мне начальству, которое тут же назначит мне сеанс очищения или, что еще хуже, отправит обратно в темноту. Из всех людей, которые могли нас случайно услышать! Остальные заключенные, конечно, не были со мной особо общительны, но я уже была способна определить, кто, как союзник, был лучше, а кто хуже.

А Эмма? Она была худшей. Некоторые порой оступались, как, например, Хоуп, в мой первый день здесь отпустившая своенравный комментарий, которым создала себе сложности. Но моя чрезвычайно идеальная соседка никогда, никогда не отклонялась от образа мышления идеального алхимика. На самом деле, она изо всех сил старалась поймать с поличным несогласных с этой идеологией. Я искренне не понимала, почему она все еще находилась здесь.

Но никто не подошел ко мне. Эмма не слишком смотрела на меня, и я смела надеяться, что единственным, что она слышала, было поспешное оправдание фотосинтеза Дунканом.

Настало время причастия, и все мы пошли в часовню. Некоторые сели на сложенные стулья, другие, как и я, бродили по комнате. Вчера было воскресенье, и вместо общения мы собрались здесь со всеми нашими инструкторами, после чего пришел проповедник, и мы устроили настоящую церковную службу, молясь о наших душах. Это была единственная часть нашей рутины, которая изменилась.

В остальном, у нас были те же занятия в выходные дни, что и в будни. Но эта единственная деятельность была разрешена не из-за самого занятия, а потому что это был способ тянуть время. Каждый кусочек информации, который я могла достать в этом месте, мог бы быть полезным для меня... я надеюсь.

Вот почему я читала Стену Истины каждый день перед нашей встречей.

Здесь была история заключенных, которые были до меня, и я стремилась научиться чему-то. В основном, все, что я находила, были одного типа сообщения, и сегодня не было исключением. «Я согрешил против моего вида и сильно жалею об этом».

«Пожалуйста, верните меня обратно к церкви. Единственное спасение - спасение человека».

Еще одно сообщение гласило: «Пожалуйста, освободите меня». Видя, что Шеридан идет в комнату, я собиралась присоединиться к другим, когда заметила кое-что в углу. Это было в той части стены, до которой я еще не добралась, написанное неразборчиво.

«Карли, прости. - К. Д.»

Я почувствовала, как моя челюсть упала. Возможно ли это... Может ли это быть... Чем больше я смотрела на это, тем больше я становилась уверена в том, что я вижу: извинение моей сестре Карли от Кита Дарнелла, парня, который изнасиловал ее. Я предположила, что это может быть другая Карли и кто-то еще с такими же инициалами... Но мое нутро говорило мне обратное.

Я знаю, что Кит проходил переобучение. Его преступления коренным образом отличались от моих. И он недавно был освобожден. Недавно - это более пяти месяцев назад. Также он был как зомби после того, как вышел отсюда. Нереально думать, что он ходил по тем же холлам, посещал те же занятия, терпел те же чистки. Но больше всего меня волновала мысль о том, могу ли я стать такой же, как он, когда выйду отсюда.

– Сидни? – любезно спросила Шеридан. – Не присоединишься к нам?

Вспыхнув, я поняла, что была единственной не сидящей и поспешила присоединиться к остальным.

– Извините, – пробормотала я.

– Стена Правды может быть очень вдохновляющим местом, – сказал Шеридан. – Ты нашла что-то, что бы задело твою душу?

Я очень тщательно продумала слова, прежде чем ответить, и решила, что правда в этом случае не навредит мне. Это может даже помочь, ведь Шеридан постоянно пыталась меня разговорить.


Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав







mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.029 сек.)







<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>