Памяти Сурендры Дахъябхай Патела 32 страница

Линда подарила своему мужу поцелуй и чуткий взгляд, и тогда уже пошла туда, где стояла с блокно-том Джеки Веттингтон и брала показания у Эрни Келверта. Говоря, Эрни то и дело вытирал себе глаза.

Где-то час Расти и Барби работали бок о бок, а тем временем копы натянули вдоль фасада маркета желтую полицейскую ленту. Пришел осмотреть разрушения Энди Сендерс, он квохтал и тряс головой. Барби расслышал, как он спрашивал у кого-то, куда катится мир, если жители твоего города, соседи, могут поднять такую бучу. Также он пожал руку Рендольфу, поздравляя его с тем, что тот хорошо сделал огром-ную работу.

Чертовски хорошую работу.

Когда ты в драйве, исчезают мерзкие препятствия. Разногласия становятся друзьями. Несчастья оборачиваются джек-потом. Ты не воспринимаешь эти вещи с признательностью (эта эмоция присуща слизнякам и лузерам, по мнению Большого Джима Ренни), а как надлежащее. В драйве ты словно ката-ешься на каких-то магических качелях и тебе нужно (вновь таки, по мнению Большого Джима) отталкивать-ся горделиво.

Если бы он вынырнул со старой большой усадьбы на Милл-Стрит немного позже или немного рань-ше, то не увидел бы того, что сотворил, и, вероятно, вел бы себя с Брендой Перкинс абсолютно по-другому. Но он вышел точно в нужное время. Так оно и прет, когда ты в драйве; защитные блоки разруша-ются, и ты прорываешься сквозь магические отверстия, легко забрасывая мяч в корзину.

Это ритмичное скандирование От-кры-вай! От-кры-вай! позвало его из кабинета, где он делал замет-ки к проекту, который планировал назвать КРИЗИСНОЙ АДМИНИСТРАЦИЕЙ… титулованным головой ко-торой будет улыбающийся, сердечный Энди Сендерс, а Большой Джим будет реальным обладателем в тени его трона. Не чини того, что не поломано – было Первым Правилом Большого Джима в его учебнике по политике, а выставление вперед Энди всегда действовало, как чары. Большинство Честер Милла зна-ло, что он идиот, но это не имело значения. В одной и той же игре людей можно разводить снова и снова, потому что девяносто девять процентов из них еще большие идиоты. И хотя Большой Джим никогда еще не планировал политической кампании такого большого масштаба – речь шла о муниципальной диктатуре – он не имел сомнений, что все сработает, надлежащим образом.

Он не внес Бренду Перкинс в свой список вероятных усложняющих факторов, и это не важно. Когда ты в драйве, усложняющие факторы пропадают сами собой. И это ты также воспринимаешь, как надлежа-щее.

Он шел по тротуару Милл-Стрит к углу Мэйн-стрит, это не более чем сто шагов, и его живот мерно покачивался впереди его. Впереди лежала городская площадь. Немного дальше по склону холма стоял горсовет и полицейский участок, с военным мемориалом между ними.

Отсюда ему не было видно «Фуд-Сити», но он видел всю деловую часть Мэйн-стрит. И Джулию Шам-вей он увидел. Она выскочила из редакции «Демократа» с камерой в руке. И побежала по улице в сторону скандирующих голосов, стараясь на ходу набросить на плечо ремешок фотоаппарата. Большой Джим по-наблюдал за ней. Это было действительно забавно, как она собирается успеть на очередное бедствие.

Все более забавнее. Она остановилась, побежала назад, дернула двери газетного офиса, они оказа-лись незапертыми, и редакторша их заперла. И вновь побежала, спеша увидеть, как там нехорошо ведут себя ее друзья и соседи.

«Это она впервые начинает понимать, что выпущенный из клетки на волю, зверь может укусить кого-угодно, – подумал Большой Джим. – И не волнуйся, Джулия, я о тебе позабочусь, как всегда это делал. Ве-роятно, тебе придется сбавить тон этой твоей надоедливой газетенки, но разве это большая цена за безо-пасность?»

Конечно, да. А если она будет упираться…

- Иногда кое-что случается, – произнес Большой Джим. Он стоял на углу улицы с руками в карманах и улыбался. А когда услышал первые визги… звук разбитого стекла… выстрелы… его улыбка еще больше расширилась. Иногда кое-что происходит – Джуниор бы высказался не совсем так, но Большой Джим счи-тал, что это довольно близко к…

Улыбка его превратилась в гримасу, когда он заметил Бренду Перкинс.

Большинство людей на Мэйн-стрит спешили в сторону «Фуд-Сити», увидеть, что за чудо там такое творится, но Бренда шла в противоположном направлении, вверх. Возможно, даже направляясь к усадьбе Большого Джима… что не провещало ничего хорошего.

«Что ей может быть нужно от меня в это утро? Что может быть такого важного, чтобы перевешивало бунт в местном супермаркете?»

Вполне вероятно было, что его личность – последнее, что имеет Бренда у себя на уме, но его радар зажужжал, и он внимательно присмотрелся к ней.

С Джулией они разошлись по противоположным сторонам улицы. Одна на заметила другую. Джулия старалась бежать, одновременно настраивая камеру. Бренда засмотрелась на облезлую красную махину универмага Бэрпи. Возле колен у нее колыхалась полотняная сумка, которую она держала в руке.

Подойдя к универмагу, Бренда подергала двери, однако безуспешно. Тогда отступила назад и осмот-релась вокруг, как делают люди, когда что-то нарушает их планы, и они стараются решить, что им делать дальше. Она заметила бы Шамвей, если бы оглянулась назад, но Бренда этого не сделала. Она посмот-рела по правую сторону, налево, потом через улицу, на редакцию «Демократа».

Бросив последний взгляд на универмаг, она перешла улицу и дернула двери «Демократа». Конечно, там тоже было заперто.

Большой Джим сам видел, как Джулия это сделала. Бренда еще хорошенько подергала щеколду. По-стучала. Позаглядывала через стекла. Потом отступила назад, руки в боки, сумка повисла. Когда она вновь пошла вверх по Мэйн-стрит – едва плетясь, больше не оглядываясь вокруг, – Большой Джим ретиро-вался домой, и быстро, второпях. Он сам не понимал, почему ему не хотелось, чтобы Бренда увидела, как он лицезреет… но ему и не надо было этого понимать. Тебе нужно действовать на чистых инстинктах, ко-гда ты в драйве. Тут-то и кроется обольстительность этой штуки.

Ему достаточно было понимания того, что, если Бренда постучит в его двери, он будет к этому готов. И неважно, чего она захочет от него.

«Завтра утром я хочу, чтобы вы передали эти распечатки Джулии Шамвей», – сказал ей Барбара. Но офис «Демократа» заперт, там темно. Джулия почти наверняка сейчас там, где творится какой-то перепо-лох, возле маркета. Там же, наверняка, и Пит Фримэн с Тони Гаем.

И что ей теперь делать с материалами Гови, которым он дал название ВЕЙДЕР? Если бы ей встре-тился почтовый ящик, она могла бы вытянуть из сумки коричневый конверт и вбросить его в щель. Но ря-дом не было щели.

Бренда прикинула, что может или пойти поискать Джулию возле маркета, или вернуться домой, по-дождать, пока там все успокоится и Джулия сама вернется в редакцию. В ее далеком от благоприятного логического мышления состоянии ни один из вариантов не казался приемлемым. Что касается первого, то, судя по звукам, в «Фуд-Сити» разворачивается полноценный бунт, а Бренде не хотелось быть в него втя-нутой. Что касается второго…

Этот вариант выглядел получше. Рациональнее. Разве пословица «Все получает тот, кто умеет ждать» не принадлежала к самым любимым у Джима Ренни?

Но ожидание никогда не было сильной стороной Бренды, а ее мать тоже имела свою прибаутку: «Сделал дело, гуляй смело». Так она и решила сейчас. Увидеться с ним, выслушать все его пышные дек-ларации, возражения, оправдания, и тогда предложить ему выбор: уйти в отставку в пользу Дейла Барба-ры или прочитать обо всех своих грязных аферах в «Демократе». Конфронтация для нее – это горькое ле-карство, а горькое лекарство надо как можно скорее проглотить и сполоснуть рот. Она собиралась потом сполоснуть рот двойным бурбоном и сегодня не будет ждать до полудня.

Вот только…

Не идите к нему одна. Барби это тоже говорил. А когда спросил, кому она доверяет, она назвала Ро-мео Бэрпи. Но у Бэрпи тоже закрыто. Что ей остается?

Вопрос лишь в том, не причинит ли ей какого-либо вреда Большой Джим, и Бренда решила, что нет. Физически, как думала, она от него защищена, поэтому не важно, чего именно остерегается Барби – эта осторожность, безусловно, результат его военного опыта. С ее стороны это была огромная ошибка, однако также поняла: не одна она цеплялась за представления, что мир остался тем же самым, каким он был до Купола.

И все же проблема с папкою ВЕЙДЕР никуда не делась.

Бренда могла опасаться больше языка Большого Джима, чем какой-то физической опасности от него, но она понимала, что было бы сумасшествием появиться на пороге его дома, держа в руках эти бумаги. Он может забрать их у нее, даже если она скажет, что это не единственная копия. На это она считала его спо-собным.

На полдороге к верху городского Холма она дошла до Престил-Стрит, которая обрезала северный край городской площади. Первый дом на этой улице принадлежал Маккейнам. В следующем жила Эндрия Гринелл. И, хотя в совете выборных она всегда находилась в тени двух мужчин, Бренда знала, что Эндрия честная женщина и недолюбливает Большого Джима. Как это ни удивительно, Эндрия склонна была к по-читанию Энди Сендерса, хотя вряд ли хоть кто-то может воспринимать его серьезно – это было вне пони-мания Бренды.

«Возможно, он чем-то на нее давит», – произнес голос Гови в ее голове.

Бренда чуть не расхохоталась. Да это же смешно. Важно то, что до замужества с Томми Гринеллом фамилия Эндрии была Твичел, а Твичелы все упрямые, даже самые смирные из них. Бренда подумала, что она могла бы оставить конверт с бумагами ВЕЙДЕР у Эндрии… если ее дом не запертый и пустой. Впрочем, навряд ли, подумала она. Разве не говорил ей кто-то, что Эндрия лежит, больная гриппом?

Бренда перешла через Мэйн-стрит, репетируя, как она скажет: «Можно, это полежит у тебя? Я вер-нусь за ним через полчаса. А если не вернусь, отдай этот конверт Джулии, газетчице. А также уведоми Дейла Барбару».

А если ее спросят, к чему такая секретность? Бренда решила, что лучше ответить напрямую. Новость о том, что Бренда решила заставить Большого Джима уйти в отставку, возможно, подействует на Эндрию лучше двойной дозы «Тамифлю».

Вопреки большому желанию по возможности скорее сделать свое неприятное дело, Бренда немного задержалась перед домом Маккейнов. Он выглядел пустым, но в этом не было ничего странного – много семей отсутствовали в городе, когда опустился Купол. Здесь же было кое-что другое. Слабенький запах, словно внутри лежит и портится какая-то пища. В тот же миг день ей показался более жарким, воздух бо-лее затхлым, а звуки того, что происходило в «Фуд-Сити» очень далекими. Бренда поняла, в чем дело: она почувствовала, что за ней наблюдают. Стояла и думала, сколько из тех зашторенных окон имеют вид за-крытых глаз. Но не полностью закрытых. Глаз, украдкой подсматривающих.

«Гони прочь эти мысли, женщина. У тебя есть спешные дела».

Она отправилась к дому Эндрии, только один раз задержавшись, чтобы осмотреться через плечо. Не увидела ничего другого, кроме дома с зашторенными окнами, который стоял себе мрачно и лишь немного пах гниющими продуктами. Только мясо портится так быстро. Несомненно, много мяса запасли у себя в холодильнике Генри с Ладонной, подумала она.

Это Джуниор подсматривал оттуда за Брендой: Джуниор на коленях, Джуниор в одних только трусах, в голове у него громыхало и стучало. Смотрел он из гостиной, из-за краешка шторы. Когда она ушла, он вернулся из кладовки. Он понимал, что вскоре ему придется развестись со своими подружками, но сейчас он в них нуждался. Нуждался во тьме. Он нуждался даже в том смраде, который поднимался от их почер-невшей кожи.

После того, как она трижды покрутила ручку старомодного дверного звонка, Бренда уже решила, что лучше всего ей будет вернуться домой. Она уже начала разворачиваться, но тут услышала медленное шарканье шагов, которые приближались к дверям. Они придала лицу улыбающееся выражение: «Привет, соседушка». И так и застывшая с ним на лице, увидев Эндрию: щеки бледные, темные круги вокруг глаз, волосы в беспорядке, пояс халата полураспущенный, под халатом пижама. И этот дом также вонял – не сгнившим мясом, правда, а блевотиной.

Улыбка у Эндрии была такой же бледной, как ее щеки и лоб.

- Я знаю, какой у меня сейчас вид, – произнесла она. Не произнесла, проквакала. – Мне не хотелось бы приглашать тебя вовнутрь. Я уже поправляюсь, но еще могу быть заразной.

- Ты была у доктора… – да конечно же нет. Доктор Гаскелл умер. – Ты показывалась Расти Эверетту?

- Да, я была у него, – ответила Эндрия. – Скоро все будет хорошо, он мне так сказал.

- Ты вся в поту.

- Пока что лихорадит слегка, но все уже почти прошло. Я тебе зачем-то нужна, Бренда, чем могу по-мочь?

Она едва не сказала «нет» – не хотелось нагружать эту женщину, которая очевидно была еще боль-ной, ответственностью за то, что лежало в ее сумке, – но тогда Эндрия сказала кое-что, что изменило мыс-ли Бренды. Большие события часто вращаются на мелких колесиках.

- Мне так жаль, что это случилось с Гови, я любила этого мужчину.

- Благодарю тебя, Эндрия. Не только за соболезнования, а и за то, что назвала его не Дюком, а Гови.

Для Бренды он всегда был Гови, ее дорогим Гови, а папка ВЕЙДЕР была его последней работой. Возможно, самой большой его работой. Вдруг Бренда решила пустить эти документы в действие, больше не откладывая. Она полезла рукой в сумку и вытянула оттуда коричневый конверт с написанным на нем печатными буквами именем Джулия.

- Ты можешь это подержать у себя для меня, милая? Только некоторое время? У меня срочные дела, а я не хочу брать это с собой.

Бренда ответила бы на любой вопрос Эндрии, но та их очевидно не имела. Лишь взяла пухленький конверт с каким-то сбитым с толку, вежливым выражением. И это было хорошо. Экономило время. Кроме того, таким образом, Эндрия оставалась не в курсе, а, следовательно, могла сохранить свой политический запал до нужного времени.

- С удовольствием, – согласилась Эндрия. – А теперь… извини, мне… мне лучше прилечь. Но я не со-бираюсь спать! – добавила она так, словно Бренда не согласилась с ее намерениями. – Я услышу, когда ты вернешься.

- Благодарю, – сказала Бренда. – Ты пьешь соки?

- Галлонами. Занимайся своими делами, милая, я сохраню твой конверт.

Бренда хотела было еще раз ее поблагодарить, но третья выборная Честер Милла уже закрыла двери.

Под конец ее разговора с Брендой у Эндрии начало бурлить в животе. Она сдерживалась, но это бы-ла борьба, которую ей случилось проиграть. Она ляпнула что-то о соках, посоветовала Бренде заниматься ее делами и захлопнула двери перед лицом бедной женщины, а сама бегом бросилась в вонючую ванную комнату с родившимся глубоко в ее горле булькотением урк-урк.

По дороге, в гостиной, рядом с диваном стоял приставной столик, и она, пробегая мимо него, кинула, не глядя туда, конверт. Конверт скользнул по полированной поверхности и за ее краем завалился в тем-ный промежуток между столиком и диваном.

В ванную Эндрия успела, но не к унитазу… что было и неплохо, поскольку тот уже был почти пере-полнен застоявшимися, вонючими выбросами, которых лишался ее организм в течение прошлой ночи, ко-торая показалась ей бесконечной. Вместо этого она наклонилась над раковиной и блевала, пока ей не на-чало казаться, что вот-вот у нее оторвется пищевод и вывалится изо рта, ляпнув на забрызганный фар-фор, еще живой и пульсирующий.

Этого не случилось, но мир померк, заколыхался перед ней на высоких качелях, стремительно уменьшаясь, теряя материальность, и она покачнулась, стараясь не упасть в обморок. Почувствовав себя лучше, она медленно пошла по коридору на ватных ногах, проводя рукой по деревянной панели для рав-новесия. Она дрожала и слышала мятущийся стук своих зубов, ужасный звук, который она воспринимала, как ей казалось, не ушами, а зрительными нервами.

Ей даже не мечталось попробовать подняться на второй этаж, в спальню, вместо этого она направи-лась на заднюю веранду. На веранде должно было быть уже холодно в конце октября, но сегодня в возду-хе стояла духота. Она не легла на старый шезлонг, а буквально упала в его затхлые, однако утешитель-ные объятия.

«Через минуту я встану, – сказала она себе. – Достану последнюю бутылку «Поланд Спринг» из холо-дильника и смою этот гадостный привкус у себя изо рт…»

Но на этом ее мысль ускользнула прочь. Она впала в глубокий, беспробудный сон, из которого даже беспрерывное дерганье собственных ног и рук не могло ее вытащить. Она увидела много сновидений. Один сон о страшном пожаре, из которого, кашляя и рыгая, убегают люди, искать себе любое место, где воздух еще остался чистым и прохладным. Другой был о Бренде Перкинс, которая приходит к ней и отдает какой-то конверт. Эндрия его открывает, и оттуда лезут бесконечной лентой розовые таблетки оксиконти-на.

Проснувшись вечером, Эндрия не помнила своих снов.

Не помнила она также и визита в ней Бренды.

- Идем в мой кабинет, – приветливо пригласил Большой Джим. – Хотели ли бы вы сначала чего-нибудь выпить? Есть кола, хотя, боюсь, она теплая. Мой генератор заглох вчера вечером. Закончился про-пан.

- Но я думаю, вы знаете, где вы могли бы его достать, – сказала она.

Он вопросительно воздел брови.

- Там, где вы вырабатываете метамфетамин, – объяснила она терпеливо. – Как я понимаю, основыва-ясь на записях Гови, вы варите его большими партиями. «Головокружительные количества», как он это определил. Для этого нужно много газа.

Теперь, когда она перешла непосредственно к делу, куда и делся ее нервный испуг. Она даже полу-чала своего рода холодное удовлетворение, глядя, как наливаются краской его щеки и кровь приливает ко лбу.

- Я не имею представления, о чем вы говорите. Я думаю, ваша скорбь… – Он вздохнул, разводя своими толстопалыми руками. – Давайте зайдем. Обсудим все, я помогу вам успокоиться.

Она улыбнулась. То, что она могла улыбаться, стало для нее открытием и помогло ей представить себе, словно сейчас на нее смотрит Гови – откуда-то. И напоминает ей, чтобы была осторожной. Этот его совет она планировала соблюдать.

На передней лужайке Ренни среди опавшей листвы стояли два деревянных кресла «Адирон-дак»[279].

- Мне будет вполне удобно здесь, – сказала она.

- Дела я предпочитаю обсуждать внутри.

- А не предпочитали ли бы вы увидеть собственное фото на первой странице «Демократа»? Потому что я это могу вам организовать.

Он вздрогнул так, словно она его ударила, и на короткое мгновение она увидела ненависть в тех его маленьких, глубоко утопленных, свинячьих глазенках.

- Дюк меня всегда не любил, и я догадываюсь, что его чувства могли естественным образом пере-даться…

- Его имя было Гови!

Большой Джим поднял руки, словно говоря, что нет резона спорить с некоторыми женщинами, и по-вел ее к креслам, которые стояли лицом к Милл-Стрит.

Бренда Перкинс проговорила едва ли не полчаса, с каждым своим словом набираясь все больше прохладного гнева. Метамфетаминовая лаборатория с Энди Сендерсом и, почти наверняка, Лестером Ког-гинсом в роли молчаливых партнеров. Масштабы головокружительные. Возможное место ее расположе-ния. Распространители среднего уровня, которым обещана неприкосновенность взамен за информацию. Денежные потоки. Как деятельность разрослась до такого уровня, что местный фармацевт уже не мог безопасно поставлять необходимые ингредиенты и понадобился импорт из-за океана.

- Сырье завозилось в город на машинах с логотипами Библейской компании «Гидеон»[280], – сказала Бренда. – Гови прокомментировал это так: «Умные, даже слишком».

Большой Джим сидел, смотря на молчаливую улицу перед собой. Она ощущала ту злость и нена-висть, которой отдавало от него. Словно жаром от сковородки.

- Вы не сможете ничего из этого доказать, – наконец произнес он.

- Не имеет значения, если материалы Гови окажутся в «Демократе». Это не совсем то, как хотелось бы, но если и есть кто-то, кто понимает такой обходной маневр, то это именно вы.

Он махнул рукой.

- О, я уверен, вы имеете кое-какие материалы. Но моей подписи там нет нигде.

- Она есть на документах «Таун Венчерз», – сказала она, и Большой Джим качнулся в своем кресле так, словно она вдруг подскочила и съездила его кулаком в висок. – Компания «Таун Венчерз», зарегистри-рована в Карсон-Сити. А оттуда, из Невады, деньги прослеживаются к Чунцину, фармацевтической столи-це Китайской Народной Республики, – она улыбнулась. – Вы считали себя умным, разве нет? Таким умным.

- Где эти документы?

- Я передала копию всех материалов Джулии сегодня утром.

Впутывать в это Эндрию было последним, чего бы ей хотелось. А понимание того, что папка с доку-ментами находится в руках редакторши, может быстрее сделать его посмирнее. Он мог считать, что сам или вдвоем с Энди Сендерсом они смогут прижать Эндрию.

- Другие копии существуют?

- А как вы думаете?

Он минутку подумал, и тогда произнес:

- Я не впутывал в эти дела город.

Она на это промолчала.

- Это делалось на благо города.

- Вы много наделали на благо города, Джим. У нас та же самая система канализации, которая была и в шестидесятом году, озеро Честер загрязнено, деловой квартал агонизирует… – теперь она сидела прямо, вцепившись в поручни кресла. – Вы лицемерный сучий трупный червь.

- Чего вы желаете? – он смотрел прямо перед собой на пустую улицу. На виске у него билась толстая жилка.

- Чтобы вы объявили о своей отставке. Власть перейдет к Барби, согласно президентскому…

- Я никогда не пойду в отставку в пользу этого никчемы, – он обернулся лицом к ней. Он улыбался. Нехорошей улыбкой. – Ничего вы не передавали Джулии, потому что Джулия в маркете, смотрит на пота-совку за еду. Возможно, вы держите папку Дюка где-то под замком, но копию вы не передавали никому. Вы попробовали зайти к Ромми, потом попробовали к Джулии, и тогда пришли сюда. Я видел, как вы шли к городской площади.

- Шла, – согласилась она. – И имела папку при себе.

А если сказать ему, где она ее оставила? Это будет означать поставить Эндрию в нехорошую ситуа-цию. Она начала привставать.

- Вы имели шанс. Теперь я ухожу.

- Вторая ваша ошибка заключается в том, что вы считали себя в безопасности на улице. На пустой улице. – Голос его звучал едва ли не по-доброму, и, когда он дотронулся до ее руки, она обернулась на не-го посмотреть. Он схватил ее за лицо. И крутанул.

Бренда Перкинс услышала резкий хруст, как вот случайно веточка треснет под весом заледенелого снега, и вслед за этим звуком она погрузилась в бездонную тьму, стараясь успеть позвать по имени своего мужа.

Большой Джим зашел в дом и достал со шкафа в коридоре кепку из тех, что дарил посетителям са-лона «Подержанные автомобили Джима Ренни». А также пару варежек. И тыкву взял из кладовой. Бренда так и сидела в удобном кресле Адирондак, упершись себе подбородком в грудь. Он оглянулся вокруг. Ни-кого. Мир принадлежал ему. Он надел ей на голову кепку (низко натянув козырек), на руки перчатки, а на колени положил тыкву. Сейчас этого вполне хватит, подумал он, пока домой не вернется Джуниор и забе-рет ее туда, где она может пополнить душегубный счет Дейла Барбары. А до этого побудет обычным на-пиханным тряпьем Хэллоуиновским чучелом.

Он проверил ее сумку. Там лежал кошелек, гребешок и какой-то роман в бумажной обложке. Итак, с этим все хорошо. Будет покоиться пока в подвале, за бездействующей печью.

Он оставил Бренду в надвинутой на лоб кепке и с тыквой на коленях, а сам зашел в дом, чтобы спря-тать ее сумку и ждать своего сына.

В ПОГРЕБЕ

Предположение выборного Ренни, что никто не видел, как Бренда в то утра подходила к его дому, было правильным. Однако ее утренние передвижения не остались незамеченными, и видел ее не кто-то один, а целых три человека, включая того, кто также жил на Милл-Стрит. Если бы об этом знал Большой Джим, могло бы это знание его сдержать? Навряд ли: к тому времени он уже полностью определил себе курс, и поздно было поворачивать назад. Однако это могло бы побудить его к размышлению (потому что он был думающим человеком, в своем роде, конечно) о схожести между убийством и картофельными чип-сами «Лэйс»[281]: после первого уже тяжело остановиться.

Сам Большой Джим не видел никаких соглядатаев, когда спускался постоять на углу Милл-Стрит и Мэйн. И Бренда никого не видела, поднимаясь к городской площади. И это потому, что те не желали быть увиденными. Они прятались внутри моста Мира, сооружении, признанном опасным. Но это не самое худ-шее. Если бы Клэр Макклечи увидела сигареты, она бы по-настоящему обалдела. Фактически, она могла бы раскудахталась, как целых две курицы. И, конечно же, никогда больше не позволила бы своему Джо водиться с Норри Келверт, даже если бы от их дружбы зависела судьба всего города, потому что именно Норри принесла курево – скомканную, сильно помятую пачку «Уинстона», которую нашла на полке в гара-же. Ее отец бросил курить еще год назад, и пачка успела покрыться тонкой вуалью пыли, но сигареты внутри нее, по мнению Норри, выглядели вполне пригодными. Их там лежало только три штуки, но три – это как раз столько, сколько им нужно: каждому по одной. Воспринимайте это как ритуал привлечения уда-чи, проинструктировала она.

- Мы будем курить, как индейцы, которые молятся своим богам об удачной охоте. Тогда это должно подействовать.

- Звучит хорошо, – сказал Джо. Его всегда интриговало курение. Он не мог понять, в чем его привле-кательность, но должно же в нем что-то быть, если столько людей этим все еще занимаются.

- Каких богов? – спросил Бэнни Дрэйк.

- Каких тебе захочется богов, – ответила Норри, взглянув на него так, словно он был самым тупым существом во всей вселенной. – Господа Бога, если тебе нравится именно Он. – Одетая в выцветшие джинсовые шорты и розовый топ без рукавов, с распущенным волосами, которые, вместо того чтобы быть туго, до скрипа, стянутыми на затылке в повседневный хвостик, сейчас обрамляли ее лукавое личико, она нравилась обоим ребятам. Они были от нее в восторге, если по правде. – Я буду молиться Чудо-Женщине[282].

- Чудо-Женщина не богиня, – возразил Джо, аккуратно расправляя выбранную им сигарету. – Чудо-Женщина просто супергероиня. – А подумав, добавил: – Возможно, самая суперская.

- Для меня она богиня, – ответила Норри, вспыхнув глазами с пасмурной искренностью, которой не-возможно было противоречить, тем более ее высмеивать. Она тоже аккуратно расправляла свою сигарету. Бэнни свою оставил в том виде, как и досталась; Бэнни считал, что погнутая сигарета прибавляет его об-разу кульности.

- Я носила браслеты силы Чудо-Женщины до девяти лет, а потом я их потеряла; думаю, у меня их украла та сучка Ивонна Недо.

Она зажгла спичку и сначала подожгла ей сигареты Джо, а потом Бэнни. И когда хотела сама подку-рить, Бэнни её задул.

- Зачем ты это сделал? – спросила она.

- Трое от одной спички не подкуривают. Плохая примета.

- Ты веришь в такое?

- Не очень, – ответил Бэнни. – Но сегодня нам понадобится вся удача, которую мы только сможем при-влечь. – Он бросил взгляд на свой велосипед, где в проволочном багажнике лежал пакет, а потом затянул-ся сигаретой. Вдохнул лишь немножко и сразу же начал кашлять дымом, глаза у него заслезились. – На вкус, как кошачье дерьмо!

- Много курил разного, да? – спросил Джо. И сам затянулся. Не хотелось выглядеть малодушным, но и закашляться, а то и сблевать, ему хотелось еще меньше. Дым был жгучим, но каким-то приятным. Мо-жет, в курении что-то такое действительно есть, наконец. Вот только в голове немного дурманится.

«Не надо так глубоко вдыхать, – подумал он. – Потерять сознание будет совсем не кульно, почти как вырыгать». Разве что он потеряет сознание в объятиях Норри. Это было бы действительно классно.

Норри полезла рукой себе в карман шорт и добыла оттуда крышечку от бутылки из-под сока «Вери-файн»[283].

- Это у нас будет пепельница. Я хочу сделать индейский ритуал курения постоянным, но совсем не хочу, чтобы мы подожгли мост Мира.

Она закрыла глаза. Шевелились у нее только губы. На ее затиснутой между пальцами сигарете воз-растал столбик пепла.

Бэнни посмотрел на Джо, пожал плечами, и тогда сам закрыл глаза.

- Всемогущий Солдат Джо[284], прошу, услышь молитву скромного рядового первого класса Дрэйка…

Норри, не открывая глаз, лягнула его ногой.

Джо вскочил (немного обалдевший, но не так чтобы очень; вторично он затянулся уже на ровных но-гах) и пошел мимо их стоячих велосипедов на тот конец крытого моста, который выходил в сторону город-ской площади.

- Ты куда? – спросила Норри, не раскрывая глаз.

- Мне легче молиться, когда я смотрю на природу, – сказал Джо, хотя на самом деле ему просто захо-телось глотнуть свежего воздуха. Нет, не из-за изжоги от табака, ему даже понравился вкус дыма. Из-за других запахов внутри моста – трухлявого дерева, устаревшего алкоголя и кислого химического смрада, который, похоже, поднимался от реки, которая журчала под ними (это был тот запах, о котором Мастер, вероятно, сказал бы ему: «Со временем он начнет тебе нравиться»).

Воздух даже вне моста не было таким уж чудесным, он отдавал какой-то употребленностью и напом-нил Джо его поездку с родителями в Нью-Йорк в прошлом году. Похоже пахло в метро, особенно в конце дня, когда там полно людей, которые спешат добраться домой.

Он стряс пепел себе в ладонь. А развеивая его, заметил Бренду Перкинс, она шла вверх по холму.

В тот же миг его плеча коснулась чья-то рука. Весьма легкая и деликатная, чтобы принадлежать Бэн-ни.

Дата добавления: 2015-11-04